Игры с Бездной

Захар Вознак потёр поясницу грубым потрескавшимся от вечного авитаминоза пальцем. Перед ним лежал потрёпанный журнал гроссбух, содержавший самую страшную и повергавшую в уныние и безнадежность информацию. Им осталось совсем недолго. Сестра Клодиль почти не перестаёт кашлять, а сестра Модена все ночи проводит в отчаянных рыданиях и молитвах — где-то в Дануолле у неё осталась семья, и сейчас уже сложно было сказать, кому повезло больше. Те немногие пациенты, что остались в приюте Мойры до начала чумы либо загнулись без достаточного ухода и питания, либо совершенно обесчеловечились, забыв себя. Скрепя сердце, доктору Вознаку пришлось закрыть восточное крыло — он не знал, сколько человек там оставалось. Теперь ночами из-из тяжелых дверей доносились душераздирающие крики, но персонал убеждал себя, что это воет ветер. Был лишь один человек, которого не трогали тяготы голодных долгих ночей — которого не трогало вообще ничего, просто не способное добраться до него сквозь завесу глубокого сна. Старый друг Бассо почти год назад попросил последить за ним, убедив Захара, что это очень важно. Он же был последним, кого они видели с большой земли. Последняя провизия была привезены им же, но теперь и этим скудным запасам наступал конец. Возник захлопнул журнал и направился к одинокой комнатке на верхнем этаже жилого крыла. У него вошло в привычку проверять своего единственного «пациента», это не позволяло ему окончательно сойти с ума. К тому же, вид умиротворенного худого лица почему-то вселял в него надежду. Возможно, Захар и не увидит, как незнакомец откроет глаза, но он должен жить. Обещание дано, и оно будет выполнено. Дверь с обычным скрипом отворилась, впуская скудный свет из коридора в ветхую комнатушку — подоконники были заставлены всякой всячиной почти доверху, и едва пропускали дневной свет. Таинственный пациент сидел на постели, рассматривая собственные ладони. Встрепенувшись от скрипа, он вперился тяжелым взглядом разных глаз на Захара. — Вы проснулись, — выдавил Вознак. На самом деле, он даже не до конца верил, что это возможно. Глядя на спокойное лицо, не менявшееся долгие месяцы, слушая ровное дыхание он был готов поклясться — пусть бы смотрители и повесили бы его за ересь — что без потусторонних сил здесь не обошлось. — Полагаю, мне следует благодарить вас. Я...не помню ничего. Мы знакомы? — Нет, лично нет, — Захар сумбурно пожал руку, которую мужчина ему и не протягивал и представился, —Захар Вознак. Вы находитесь сейчас в приюте Мойры, вам известно это место. Незнакомец нахмурился, осторожно кивнув. — Гаррет. Меня зовут так. Да, я помню... Психлечебница. Но... почему? Захар тяжело вздохнул, по привычке потерев переносицу. — Ваш друг, Бассо, повёз вас в состоянии...эээ, похожем на своего рода летаргический сон. — Бассо?.. — Гаррет растерянно уставился куда-то сквозь Захара. — Что вы помните? — осторожно спросил доктор. Он привык общаться с людьми, чей разум пребывал на грани безумия, но этот человек не был похож на сумасшедшего. Гаррет задумался. Прошелся по комнате, трогая вещи, будто они могли натолкнуть его на нужные воспоминания. — Дануолл. Чума. Я уехал. Не помню, как снова оказался в городе. Чума закончилась? Ком подступил к горлу: Гаррет не знал — не мог знать, но задел больное: — Я не знаю, — пересилив себя выдавил психиатр. Гаррет долго смотрел на него странным взглядом разноцветных глаз. – Боюсь, сэр, придётся узнать. *** — Слышал, этот больной обмудок совсем свихнулся после того, как Джессамину-то кончил. — Говорят, забирается прямо в дом ночью, мужнину шею свернет, а бабу его того... прямо на супружьем ложе. — Да он еще до того, как ее того, поехавший был. Зря она его, что ли, за тридевять земель отсылала? Он же дикарь. К девчонке лез… Корво с остервением ударил кулаком по кирпичной кладке. Не помогло: подслушанные случайно, ядовитые строчки крутились в голове на повторе, словно стенограмма в заклинившем аппарате. Но куда больше, чем на этих глупцов, он злился сам на себя. Стражникам уже было все равно: появившиеся, кажется, из самой Бездны полчища крыс уже принялись грызть сухожилия. Аттано достал воспламеняющуюся стрелу, приладил к арбалету, выстрелил по крысиной орде — толку вышло мало, мерзкое зверье проворно разбежалось, а потом вернулось дожирать трупы. Опасно пошатнувшись, Корво поднялся на ноги и осторожно двинулся прочь по трубе. Силы были на исходе, эликсира с собой не было, и он чувствовал, что еще один прыжок через Бездну попросту не переживет. Приходилось рассчитывать только на себя, и прямо сейчас это его не огорчало: по крайней мере, руки и ноги прежде всегда слушались хозяина. Руна, подарившая ему темное умение, насмешливо журчала в кармане. *** Во второй раз было страшнее. Их снова было трое. Один держал мальчишку, не давал отвернуться, пока двое измывались над его матерью. В этот раз, как назло, закончились дротики. Корво лихорадочно осмотрел окрестности: ничего, что могло бы сгодиться. Сердце забилось чаще, кровь застучала в висках. «Давай, жди, пока в голову придет гуманный способ расквитаться с насильниками. Ведь он так поможет этим двоим!» Тенью метнувшись к земле, Корво вырос за спиной у одного и рукоятью меча проломил ему череп. Двое тут же бросили женщину, словно ветошь, на землю, истошно завопили, обнажили мечи. Достаточно было отразить их удары, кольнуть в сердце... Клинок кровожадно сверкнул в тусклом свете фонаря, и первый стражник повалился, разрубленный пополам — Лорда окатило фонтаном крови. Второй бросился было прочь с криком о помощи; высоко подпрыгнув, Аттано сшиб его с ног и отсек голову. Пуля просвистела мимо его плеча. Зло сверкнув глазами, Корво сгреб обезглавленную тушу и прыгнул через Бездну. Пока прибежавшие четверо испуганно озирались, он швырнул труп им на головы, одного сразу пришибив насмерть. Остальным пришлось захлебнуться в собственной крови. Мальчишка не обернулся, когда Аттано, тяжело ступая, вернулся в переулок. Он сотрясался от рыданий, и Корво не потребовался Темным взор, чтобы определить: женщина не выдержала страшной сцены, испустила дух. «Мальчонке тоже недолго осталось. Прислушайся, как хрипит.» Корво поджал губы и, отвернувшись, направился было прочь. «Так и оставишь? Через полчаса его сгрызут крысы. А если опомнится и пустится наутек, через пару дней станет Плакальщиком.» Корво остановился. «Восемь жизней уже на твоей совести.» Арбалетный болт просвистел беззвучно и попал точно в цель. Самуэль смиренно, без лишних вопросов ждал, пока он ототрет сначала лицо и руки, а затем и плащ. Впрочем, от него все равно разило смертью — или Аттано так показалось, потому что последние полчаса он перетаскивал мертвецов из переулка в переулок и сбрасывал в канализацию, скрывая следы резни. Нет, ему уже было плевать на то, что подумают о нем, но рано или поздно истина выйдет на свет и его поступки наложат отпечаток на репутацию Эмили. А значит, он не имел права чинить самосуд и проливать кровь даже самых мерзких из живущих тварей. *** Он зарезал ее. Корво выронил записную книгу Дауда, его била крупная дрожь. Хорошо, что все ассасины в округе валялись без чувств. Он опустился на пол, прислонившись к стене полуразрушенного здания, и вытащил Сердце, чудом не выпустив его из трясущихся рук. «Зачем ты привел меня сюда? Неужели я должна простить его за все то, что он сделал?» — Нет, — сквозь стиснутые зубы беззвучно выдавил Аттано. Старая боль оживилась, обернулась алчной яростью. — Нет. Я убью его. Убью. Ответ последовал не сразу. «Его руки творят зло, но в душе он мечтает о другом». Аттано убрал Сердце и возвел очи горе. Неужели он ждал иного ответа? Но, Бездна свидетель — он устал. Устал сохранять жизни лживым ублюдкам и мразям, которые отнюдь не щадят невинных людей. Разве он не может использовать дарованные божеством силы во благо? Разве не эту привилегию открывает перед ним метка? Но Дауд не лишился жизни в тот день. Только кошелька и — возможно — некоторой доли уверенности в себе и своих людях. *** Время лечит боль, обесцвечивает ярость и обеззараживает ненависть. Но то, что не вызывает эмоционального всплеска, может быстро — и даже незаметно — стать привычным. Когда Корво впервые остановил время, то почувствовал холод Бездны там, где раньше его не было — в самом сердце. Это было ужасно, но, когда он вернулся из безвременья, то почувствовал себя гораздо лучше, чем до этого. Впоследствии он сравнил это с эффектом выдуманной Соколовым и Пьеро анестезии, которая мягким холодом обволакивала место укола и лишала его всяких чувств. *** Корво хватило одного взгляда, чтобы понять: чердак был заброшенным. Опустившись на тюфяк, он достал Сердце — впервые после того, как месяц назад случилось... то, что случилось. «Он вернулся в спешке и ушел навсегда, гонимый болью и предательством.» — Ты, должно быть, ненавидишь меня, — промолвил Аттано, погладив Сердце большим пальцем. Он так подавно себя ненавидел и считал это единственно верным отношением к себе. Оказывается, не так далека от правды оказалась молва глупцов. Одна только, кажется, Эмили все еще любила его своим незапятнанным злобой сердечком. Нужно было держаться от нее подальше. Сложить голову в одной из командировок. Пропасть без вести в бескрайнем море. —Останься с ней», вдруг снова подало голос Сердце. «Ей нужна твоя защита.» — Ты хотела сказать, ей нужна защита от меня, — мрачно ответил Аттано. «Ты не лучше и не хуже других», неожиданно мягко возразило Сердце. «Чёрный урок усвоен. Ты больше не причинишь боль непреднамеренно.» Корво с трудом справился с комом в горле. Сердце было непривычно разговорчиво. — Как он сейчас? Где? Сердце помолчало. «Никак и нигде. Ему так лучше.» В его собственном сердце больно кольнуло. Никак и нигде, значит… — Спасибо, — Аттано коснулся Сердца дрожащими губами.