***
Иногда, я действительно чувствовал себя Гарри Поттером в рамках жестокой Воронежской реальности. И дело было вовсе не в моей уникальности и тяжелой истории детства, а в том, что, приходя на обед в столовую, я попадал на шведский стол, и остановить меня от разрыва желудка мог только вылезающий из стола Сэр Безголовый Ник. Или Данила, летящий на меня через всю столовую с криком «ТОХАААА». Повиснув на мне ровно в тот момент, когда я только уместил за стол поднос с провиантом, друг крепко обнял меня поперёк туловища и, неожиданно, приподнял над полом. — Чувак, ты такой охуенный! — причитал Поперечный, практически ломая мне рёбра, — пиздец, я тебя люблю. — Верни меня на землю, — прохрипел я в ответ, боковым зрением вылавливая с соседнего столика потемневшие синие глаза, — Даня. Парень нехотя поставил меня на пол, все ещё возбужденный и с улыбкой на пол своего лица: — Нет, Тоха, ты правда просто невъебенный, — он сначала схватил меня в объятия, на этот раз ограничиваясь носом под моей подмышкой. — Я могу узнать, в чем причина твоей любвеобильности? — Я единственный из всего класса написал контрольную на отлично, и мне зачеркнули мой тройбан. Я, ебать меня, отличник по физике, ну ты прикинь! — Так, ну, ебать тебя я не буду, а вообще ты молодец. Он усмехнулся, нехотя отпуская меня из рук и усаживаясь за мой стол напротив. — Ты будешь смотреть на то, как я ем, или, может, сходишь себе за едой? — я уселся на своё место и с любовью осмотрел свою лазанью и какой-то салат. — Я пожрал уже, забей, — отмахнулся друг, — так что просто посмотрю на тебя. Может, заберу твой вот этот сок, — он указал пальцем на упаковку на моем подносе, и я показательно надул губы: — Моя прелесть, не отдам. Он засмеялся: — Ладно, ладно, не претендую. — Сразу бы так, — я вздёрнул голову и положил в рот кусочек лазаньи, силясь не закатить глаза от надвигающегося гастрономического оргазма. — Когда у нас следующее занятие? Мама твоя поправилась? — Ну, не совсем, — я быстро скосил глаза на стол с гогочущей на все помещение компанией Попова, прикидывая варианты встречи с ним и все же решаясь, — но, думаю, что могу подъехать к тебе в пятницу. — О, заебись. Я предупрежу матушку. — А как твои успехи с блогингом? Что с клипом? — Ой, бля, просмотры охуенные. — И что, никто не пытался пожаловаться? — Ну, пытались в комментах развести трагедию, что я над рясой священника надругался, но это бред, у них даже цвета отличаются. Дальтоники сраные. — Ты же знаешь, что дальтонизм нипричём, и это простое человеческое невежество. — Хер знает, но, мне кажется, у меня действительно в подписчиках есть дальтоники. — И как же ты это понял? — Мне пишут, что я голубой. Я уставился на него, после чего громко заржал, откидываясь на стуле. — Ну нееет, ты же совсем не похож. Даня же поднялся на ноги, приосанился и, поставив ногу на стул, положил на неё локоть, принимая максимально сексуальную (в его представлении) позу. — Че это? Думаешь, я не могу соблазнить мужика? — Ну, — я окинул его оценивающим взглядом, — лично у меня бы не встал. — Так у тебя и не должен. — В смысле? — Чур, ты пассив, — вдруг выкрикнул друг прижимая палец к носу. Я снова засмеялся: — Вообще-то, не честно, я же даже не похож на пассива. Ага, да, тебе напомнить твой же сон и Даниного брата? — У тебя классная задница и ноги длинные, думаю, среди пидорков ты был бы самой завидной невестой. — У тебя очень странные представления о геях. — Ну, — друг пожал плечами, снимая ногу со стула, — у меня, увы, не такой богатый опыт общения с ними. Только с пидорасами, и только вот с ними, — он кивнул в сторону «Якудза». Я усмехнулся, снова бросая беглый взгляд на Арсения, сидящего на столе с широко расставленными ногами и внимательно смотрящего на нас с Даней. Внутри что-то вздрогнуло, когда мой мозг вовремя решил дорисовать его обнаженную грудь, и я поспешил отвести взгляд. Не хватало мне тут ещё сидеть и вздыхать, как влюблённая девица по какому-то петуху. Или ещё хуже — по нему же течь. Однако, я чувствовал кожей, что лично он и не пытался отвести взгляд, продолжая прожигать на мне дыру, пока Даня, вернувшись на своё место, уже утягивал меня в новый веселый разговор.***
Я слегка мутным уставшим взглядом осматривал ключи в руке, не без труда прислоняя таблетку к домофону. Очень долгий день и достаточно непростые уроки высосали все мои жизненные силы, призывая лечь прямо на скамейку у подъезда и попытаться не подохнуть от обморожения. Однако, мои планы прервал сработавший ключ и открывшаяся со скрипом дверь, пропустившая меня внутрь. Но, не успел я закрыть ее за собой, как кто-то с силой толкнул в плечо, и я, отшатнувшись, ударился спиной о побелку. — Играть со мной вздумал, принцесса? — Арсений? Синие глаза блеснули в темноте, окутывая собой все пространство вокруг меня. А ещё запах. Этот чертов запах его одеколона царапал ноздри так, что хотелось вдохнуть его через банкноту, запрокинув голову, и словить приход, только бы он перестал рвать сознание иными картинками. — Что ты здесь делаешь? — хриплю я, чувствуя его дыхание на скуле. — Сам как думаешь? — Если бы знал— не спрашивал бы, — выдыхаю ему в губы, цепляясь за предплечья рук, что уже ползут под куртку на пояс. — Что у тебя с моим братом? — злится, вжимает в стену и грубо мнёт кожу под футболкой. — С Даней? Ты смеёшься? Кусает за шею, а я позорно выгибаюсь, подставляясь под его губы. — Арсений… что ты делаешь, мать твою? — Я видел как вы обжимались в столовой, не пизди мне. — Я… ох… Тело слишком ярко реагирует, что, поверх непонимания общей ситуации, накладывается непонятное желание. Желание подставить задницу. Приехал, Антон Андреевич, ваша конечная на конце Попова. Бум. — Арсений, мы… — вжимается в мой член своей ширинкой, и белье мокнет, как при первой в жизни эрекции. — Мы с Даней, черт… мы друзья. Он просто… просто поблагодарил за пятерку… — Никаких физических благодарностей, ты меня понял? — приказывает, а мой, опьяненный его силой разум подгибает колени. Попов, словно читает мои мысли и, не позволяя опомниться, толкает в лифт. Он зажимает кнопку последнего этажа и, не объясняя, резко подпрыгивает, на что лифт, протяжно скрипнув, резко дёргается и тормозит. — Что ты делаешь? — хриплю, чувствуя грубые пальцы на затылке, но не могу не поддаться. БлятьБлятьБлять Разум орет, но собственные пальцы дрожат, вытаскивая металлический язычок кожаного ремня, отгибая и вытаскивая из пряжки чёрный аксессуар. — Проси прощения за своё поведение, — сипит Попов, и член в собственных штанах пульсирует, требуя внимания. За что прощения, сука, просить? Расстёгиваю ширинку, все также дрожью перебиваю собственные мысли и, путаясь в пальцах, приспускаю белье с налитого кровью темного члена, обдавая его несдержанным вздохом. Пальцы в паутине волос царапают кожу головы, и я поднимаю взгляд на лицо Арсения: в тусклом свете желтой лампочки его приоткрытые губы блестят от слюны, глаза не видно за поволокой 9 балльного шторма, а я хочу. Его. Хочу. — «42-й, что произошло?» — шипит динамик, и он зажимает нужную кнопку, низко пробасив: — Мы застряли. Попов напряжен до предела. Он прижимается головкой к моему рту, принимаясь водить бедрами, размазывая предэякулят по моим губам, щекам и подбородку. Пульс шумит в висках, но я не отвожу взгляд, наоборот, напрочь отключив сознание, открываю рот и заглатываю соленый от смазки член, проводя носом по твёрдому животу. — «Сколько вас?» Арсений толкается глубже и выдыхает: — Двое. — «Я вызвала инженера» — продолжает шипеть лифтёр, пока я сглатываю слюну, облизывая крупный рельефный от надутых вен член, ныряя языком под головку. — Хорошо, спасибо, — сквозь зубы хрипит парень, проводя большим пальцем по моей нижней губе и проталкивая его в уголок рта, оттягивая щеку, пока ствол продолжает скользить по моему языку. — «Ждите». Я не сдерживаюсь и запускаю руку к собственному члену, наскоро высвобождая его, и мычу, пуская вибрации по плоти во рту. Я не знаю, как правильно сосать, не знаю, как толкать за щеку, не царапая нежную кожу зубами, не знаю, как правильно сжимать мошонку, но скулы сводит от широко раскрытого рта, а губы не держат слюну. Я одними пальцами вожу по своему органу, желая, наконец, кончить, и поднимаю глаза на Попова. Он же, взглянув в ответ, сжимает мое лицо двумя руками и, ускорившись, просто трахает в самое горло. Спазмы сжимают гортань, я кашляю, лишь усиливая необходимую ему вибрацию, и, не успев сделать и вдоха, глотаю горячее семя. Попов выходит, сжимает мое лицо, надавливая на челюсть, не позволяя сомкнуть губы, и я понимаю — вытаскиваю язык и, пока он отбивает об него до сих пор истекающую остатками спермы головку, кончаю в кулак. — Моя грязная принцесса, — хрипит Попов, дёргая на себя и впиваясь в онемевшие губы своими пересохшими и такими чертовски сладкими, перебивающими вкус его собственной спермы.