Морозные узоры

      Холод. Колючий и острый, почти режущий кожу при резком движении, заставляющий неметь пальцы… И воздух, застревающий в лёгких при каждом неосторожном, глубоком вдохе. Пожалуй, это всё, что его окружало уже долгие, долгие дни. Они тянулись и тянулись, словно бесконечная лента, длинные и бессмысленные, словно подвешенные в пустоте. У них не было ни конца, ни края.       Ни капли надежды на то, что они когда-нибудь закончатся. Хаку казалось, словно надежда была растоптана в тот проклятый день, когда он держал в руках прекрасный в своей нереальности водный шар, в итоге растёкшийся бесформенной лужицей под его ногами. Теперь Хаку казалось, словно в тот миг, когда шар разбился... Или, быть может, в тот день, его мир раскололся.       Там, позади, в безоблачном детстве, теперь кажущимся таким далёким, осталось всё: безмятежные улыбки матери, смех отца, захватывающие рассказы добродушных бабушек-соседок, игры с соседскими детьми… И мечты. Теперь он был один ‒ совершенно никому не нужный, потому что не осталось никого. Он сам их убил.       Уже не ребёнок – ведь дети не могут быть убийцами, правда же? – но ещё и не взрослый. Хаку чувствовал себя сломанной марионеткой, пылящейся в дальнем углу чердака – таким же пустым и одиноким, и некому было починить разорванные нити и направить. Он был один – и он не знал, что ему делать.       Сбежав без оглядки из места, которое он когда-то считал домом, которое он сам превратил в кладбище... Он осознал, что мир совсем не таков, каким он видел его, ещё когда родители были живы.       Мир был другим, мир был чужим... И жестоким. В этом мире никому не был нужен маленький ребенок в тонкой, драной одёжке, каким бы милым он не выглядел. Но теперь Хаку сомневался, что может выглядеть мило – тот, кто смотрел на него из отражения в ледяной поверхности реки, был каким угодно – грязным, несчастным, опустошённым, но не милым. Безжизненные глаза, которые он увидел в отражении, так напугали его, что он никак не мог их забыть.       «Так вот о чём говорила мама», – думал Хаку, вяло водя пальцем по шершавому, ледяному камню. – «Одиночество убивает. Значит, я умираю?»       Люди были равнодушны, почти все. Как бы он не предлагал помощь, никто не соглашался. «Ребёнок, какой с тебя толк?» – и надежда на какой-либо заработок, да даже на еду, угасала. Силы тоже – словно уголь, тлеющий в почти потухшем очаге. Капля за каплей они утекали до тех пор, пока ничего не осталось.       Сидя на холодном, продуваемом всеми ветром мосту и дрожа от холода, Хаку думал о том, что жизнь теперь не имеет смысла. Как жить, если ты не нужен совсем никому?       …А потом он увидел его. Человека, чьи глаза были столь же пусты и печальны, как и его.