Любой ценой!

Эта неделя заканчивалась для меня каким-то тяжелым помутнением в рассудке, будто с головой сделалась умственная дурь. И вроде я ничего такого не пила, не ела, а отчего-то так тяжко стало соображать, что на работе я исключительно мучилась. Не получалось сосредоточиться вообще ни на чем, оперативная работа не шла, о документации говорить вообще не приходится. Мое положение не докатилось до совсем уж бедственного исключительно благодаря Катаю, так уж совпало, что всю прошлую неделю бумагами занималась только я из нашего дуэта, вот он решил подменить, совесть замучила. У нас так-то договоренностей на этот счет никогда не было, все по случаю. А сегодня днем, в пятницу, к этому помутнению добавилось чувство тревоги. По началу оно не слишком беспокоило, а вот ближе к четырем часам возросло до значительного масштаба. Эта тревога была необычной, честно, я думала, что ко мне никогда не вернется это чувство. Но вот оно пришло ко мне и испортило все, что было. В эту неделю я очень много думала о Федоре. Сначала ничего особенного, просто прогоняла его образ в голове, сказанные слова, интонации. Затем этот идиотский сон. Он снова пришел ко мне, снова начал мучить мою душу. Я поражаюсь тому, что эту картину я наблюдаю три года, а каждый раз ощущения как в первый. Боль от увиденных истязаний не притупилась ни на миг, становилось, на самом деле, как будто все больнее и больнее. Наверное, это связано с тем, что к этой несчастной девушке я так привыкла, что стала воспринимать ее частью себя, своей жизни. И мне никак не помочь ей. Я не знаю, может, жизнь посылает мне какой-то сигнал или инструкцию, требует от меня действий, но я вообще не представляю. Как трактовать этот сон, как повлиять на него, да как сделать в нем хоть что-нибудь! Хотя бы лицо несчастной разглядеть, пока его еще не превратили во что-то отдаленно похожее на человека! Ничего не понимаю. За три года я ни разу ни с кем это не обсудила, а к психологу боюсь идти, потому что меня могут посчитать сумасшедшей. Может, я действительно схожу с ума? И это никогда не закончится? Мне, возможно, требуется лечение, операция какая-нибудь на мозг, терапия, а я откладываю неприятную правду в долгий ящик. Что же делать, как поступить? Возникшая тревога наложилась на мои мысли о Федоре и взыграла в совершенно неожиданном ключе. Мое сердце тревожилось о нем, как о близком. Это ужасно и очень страшно. Как посторонний человек может вызывать такое чувство? Да вообще-то может! Вот если бы я увидела, как на улице незнакомцу стало плохо и он упал, то я бы затревожилась о нем, вызвала скорую, напросилась бы ехать вместе с ними и тревожилась бы до тех пор, пока незнакомцу не полегчает, и он сам лично не доложит мне, что с ним все хорошо. Но с Достоевским же все совсем по-другому! Что за нелепица! Часть меня говорит мне, что он мне очень дорог, другая часть меня плюется в него ядом и требует прекратить даже мыслить о нем, а третья говорит, что он просто выдуманный персонаж и постороннее создание, к которому я не должна иметь отношения и которого я не знаю. И доминирует первая. Почему? Я не понимаю, почему? Как такое возможно? — Все в порядке? Ты чего такая бледная? — тихо спросил Осаму, оказавшись подле меня как-то неожиданно. Я просто не заметила, не услышала, что он приближался. Я ушла на общую кухню, где никого до этого не было, чтобы немножко побыть наедине с собой и привести себя в порядок. Волнение нарастало, во мне накапливался импульс, выхода которому я знаю, что не найду. Вздор. Как это понимать и что с этим делать? Так тяжело и страшно за человека, с которым я лично не переговорила ни разу. Он даже не знает меня как Василису. Вернее, если верить словам Дазая, он знает, но он помнит другую Василису. Господи, что за мучение? Я стояла у открытого окна, глубоко вдыхая свежий влажноватый воздух, от этой практики становилось чуть-чуть полегче. Дазай очень близко стоял за моим плечом и с неподдельным беспокойством глядел в мои глаза. — У тебя когда-нибудь было… — я начала излагать свою мысль и вдруг замолчала. Передумала. — А, нет, не обращай внимания. Глупость какая. — Лисица, — теплые ладони легли на мои плечи и аккуратно погладили, — говори. Какие у него прикосновения мягкие, невесомые, это так прекрасно и так бесит. Ненавижу людей с легкими руками, они создают впечатление ненадежных слабых личностей. А у Дазая, кстати, руки совсем нелегкие, просто он старается делать вид, будто им неведомы страшные битвы и истязания человеческой плоти. Дурак такой, еще не знает, что нельзя так со мной, если хочется успокоить или внушить уверенность в чем-то. Нужно наоборот схватить покрепче, погорячее, чтобы я не дрожала от каждого дуновения ветерка, а стояла твердо и четко. Между нами, кстати, ничего такого не было за прошедшую неделю с лишним. Мы даже ни разу не поцеловались, хотя моментов было предостаточно. Это все я, я виновата. Не могу вступить в отношения с Дазаем, потому что идиотка. Меня не оставляет чувство вины, оно, наоборот, усилилось во мне стократно после того, сколько теплых искренних слов сказал мне Осаму, как сильно он сам изменился. Он стал лучше, и мне от этого больнее вспоминать о том, что я сделала. Глупость, да? А я не могу простить себя, не могу смыть этот грех. Сказала ли я об этом Дазаю? Нет! Потому и говорю, что идиотка! Не могу я сказать ему об этом, ну не могу!.. И так тяготит меня это! А самое печальное в этой ситуации, что я хочу быть с ним, но не смогу, я сделаю его несчастным, потому что буду холодна. Сначала нужно привести свою голову в порядок, а потом уже дарить любовь и принимать ее же. Полноценную любовь, а не одноразовую. Я не могу сейчас прижать его к сердцу, не могу поцеловать и приласкать, потому что Дазай заслуживает большего, чем просто шалости и баловство. По пьяни-то, наверное, смогу, но по трезвости и по уму – нет, ни за что. Пока с собой не решу все проблемы. Я накрыла его левую ладонь своей и вздохнула, прикрыла на пару секунд глаза и собралась с мыслями. — Мне страшно, Дазай, — я начала объяснение своих тревог тихим голосом, как будто опасаясь, что нас кто-нибудь мог услышать. Нельзя говорить о таком в агентстве, тут, конечно, сплетников и непрошеных слушателей не водилось, но все-таки личные вопросы лучше обсуждать хотя бы на перерыве, а Достоевского так и вовсе дома, — у меня такое чувство, будто с ним что-то случилось. Установилась тишина, Осаму понял, о ком я говорила. Он с минуту помолчал, потом снова начал поглаживать мои плечи. Его взгляд устремился в пространство, стал чуть тяжелее, но не слишком, практически незаметная перемена. Даже не нахмурился. И злобы в этих глазах не было, нет, просто словно что-то неприятное мелькнуло на несколько мгновений. — А тебе бы не хотелось, чтобы с ним что-то случилось? — уточнил молодой человек. — Не подумай ничего такого, это просто вопрос. — Осаму, — я повернулась к нему, у него всегда такая трогательная мордочка становилась, когда кто-то обращался к нему по имени. Такая немножко удивленная, испуганная, — ты тоже не подумай ничего такого. Хотя…вообще, нет, все-таки подумай, может, у тебя получится. У меня, вот, нихрена чего-то не получается… — я припала плечом к стене. — Мы с Федором чужие друг другу люди. И он мне, и я ему. Я точно знаю, потому что я помню, как он посмотрел на меня, когда я пришла в себя. Он тоже…удивился, прямо, знаешь, рожа такая у него сделалась… — я чуть растопырила пальцы перед собой, — короче, он не ту Василису хотел, это явно. Но мы оба даже в тот момент не ощущали себя чужими, понимаешь? Мы как будто на одной волне, в одной параллели, дышим одинаково и вообще…ох, — я страдальчески зажмурилась и покачала головой. — И это меня пугает. Меня пугает, блядь, что чужой мужик, которого я лично не знаю, так важен для меня. Дазай коротко фыркнул и улыбнулся, это сразу внушило мне немного уверенности и чуть успокоило. Я боялась реакции Осаму на свои откровения, он ведь все мои слова воспринимает через свою какую-то призму. — Слушай, если бы он и мне так нежно и ласково начал мурчать на ушко, я бы тоже влюбился и тревожился всю жизнь. Так что все нормально. — Да ты дурак что ли? — я закатила глаза и снова отвернулась. Понятно, ничего толкового. — Василиса, ты же детектив, неужели не видишь причины и следствия в таком однозначном вопросе? Или пытаешься вынудить меня раскрыть это дело? Что же, — Дазай все не переставал улыбаться, причем улыбался он искренне и от себя, а не для приличия. Я давно научилась чувствовать эту разницу. Может, это было ошибкой. — Два года назад тебе стало очень плохо, когда Федор почти добрался до тебя. Он был в городе все это время, но не мог найти тебя. Значит, в те дни кто-то помог ему. А когда Федор оказался вдруг совсем-совсем близко, прямо в тот вечер, тебе снесло голову окончательно из-за способности, сидевшей все это время внутри тебя. Она стала силой, которая захватила всю твою сущность, и повела тебя к Федору, чтобы спасти его от участи…нелегкой, — мне показалось, что здесь Дазай все-таки скрыл какие-то свои ощущения. Плотоядные. — Способность внутри тебя связана с Федором. Она тянет тебя к нему. — Разве это возможно, если на меня распространяется способность нашего директора? — Естественно. Дар директора позволяет контролировать способности официальных членов Вооруженного детективного агентства, но это не отменяет их влияния на наши души и разум. Анго разве не рассказывал тебе? Осаму взял меня за руку и предложил присесть на стул, я, видимо, стала выглядеть совсем плохо. Да, мне действительно лучше бы присесть, так я и поступила. А еще воды. Дазай по моему взгляду все понял, уже через несколько секунд передо мной оказался бокал со свежей прохладной водичкой. Я выпила все за несколько глотков. Стало чуть легче. — Анго не рассказывал, но я и сама знаю. Это закон жанра, любая сверхъестественная сила, подвластная человеку, берет свое начало из его души, — приглушенно ответила я. — Федор…Федор, — я поставила локоть на стол и припала щекой к костяшкам кисти, взгляд мой стал тяжелым и задумчивым. Я даже ощущала, как хмурилась, с этим ничего не сделать. Да и настроение не то. Слишком серьезное, печальное. — «Преступление и наказание», так она называется. И очень неспроста. Я знаю. — «Преступление и наказание»? А откуда ты знаешь? — Дазай спросил-то об этом ровно и невзначай, однако даже дураку было понятно, что он занимался сбором и анализом информации. Он в этом плане человек прагматичный, даже любимую девушку определит в подозреваемые, если ситуация так сложится. — Да просто знаю. Я…я все знаю, — я вдруг странно улыбнулась и многозначительно посмотрела в глаза собеседника. — Я все про всех знаю. Веришь мне? — Хм. На пару секунд мы замолчали, я все так же странно и выжидающе смотрела на Осаму, тот не выражал к этому моему взгляду никакого отношения. Чисто внешне. — Ты очень на него похожа. Сейчас особенно, — отметил Дазай. Я тихо устало усмехнулась и отвела взгляд. Лучше мне не стало от этой информации. Быть похожей на Федора Достоевского – хорошо ли? Думаю, нет, это мне явно не на пользу. — «Преступление и наказание», какое благозвучное красивое название, многообещающее. Хм, — Осаму одними губами попытался воспроизвести слова на русском, это выглядело так забавно и интересно, — да, точно благозвучное. У тебя есть еще какие-то знания или мысли? — Есть. Но ты назовешь меня больной. — Все мы тут больны. А ты сейчас особенно. Посмотри на себя, ты же практически белая, — Дазай приблизился ко мне и рассмотрел внимательнее. Он приложил ладонь тыльной стороной сначала к моей щеке, затем ко лбу, убедился, что жара нет. Заглянул в глаза, прощупал пульс. Заботливый какой. — Пойдем пока лучше к Йосано-сенсею, м? Пусть она осмотрит тебя. — Здоровая я. Успокойся, — в доказательно своим же словам я поднялась со стула и практически твердо встала на ноги. — Тогда пойдем к директору. Ты, наверное, заработалась совсем, пора отдохнуть. А вот от этого предложения я отказываться не стала, потому что и сама не видела смысла просто домучивать час рабочего времени, все дела, коих осталось совсем немного, Катай и так завершил бы самостоятельно, а мне бы лучше на свою территорию, где будет тихо и спокойно, без лишнего внимания. Мы вдвоем вышли с кухни, я направилась прямиком в кабинет Фукудзавы-сана. Мне, если честно, страшно с ним говорить. Всегда. Он такой серьезный и суровый, строгий, требовательный, и взгляд у него твердый, пронизывающий до костей, что мне становится боязно лишний раз рот открывать. Проблемы с папой. Я теперь все свои сложности в общении с противоположным полом оправдываю проблемами из детства, и это даже не обман, а чистая правда. С отцом у меня все трудно. Всегда. С ранних лет до сознательного возраста. А Юкичи на него похож, у меня невольно проекция в голове происходит, ничего не могу с этим сделать. Хотя я не отрицаю, что их схожесть существует только у меня в голове, я ведь Фукудзаву-сана совсем плохо знаю. Это он внешне такой суровый и строгий, внутри он наверняка иной. Как бы то ни было, у меня вот даже сейчас, когда я уже стояла перед дверью, начало сводить ноги и колоть в кончиках пальцев. И в горле снова пересохло. Ужас. Позорище. Что же я ему скажу? Дазай заметил, что я замешкалась, поэтому постучал сам. И внутрь, после положительного ответа, тоже затащил меня он. Кошмар. Пусть все скажет за меня, я не смогу. Господи, вспоминаю времена, когда меня Анго заталкивал в кабинет Огая, и нихрена не поменялось с тех времен! Вообще! Ужас, Василиса, да как так можно! Не маленькая ведь уже! Юкичи посмотрел на нас сначала с вопросом, а затем с легким флером волнения. — Фукудзава-сан, Мори-сан не здоровится, она хотела бы отпроситься у вас на час пораньше. А я бы сопроводил ее до общежития, мы теперь соседи, — абсолютно спокойно проговорил Осаму, придерживая меня за руку. Ебаный стыд, ну когда же он прекратит называть меня так, я так точно помру когда-нибудь. — Василиса, может, тебя осмотрит Йосано? Ты уверена, что ничего серьезного? — директор спросил уже лично у меня. — Я здорова, просто голова кружится. Перед экзаменами не сплю ночами. Надо держать в уме, что при первой встрече я полезла к нему обниматься, а потом наорала за то, что сама же и придумала. Верните ту Василису Ольгимскую, в каких-то моментах она была чертовски хороша! Мне кажется, сейчас я просто в каком-то особенном состоянии, из-за которого ко всем отношусь с какой-то нездоровой мнительностью. — Если все доделали, то ступайте. — Благодарим, Фукудзава-сан, — синхронно проговорили мы с Дазаем и поклонились. Кстати, директор всегда отводит взгляд в сторону, когда я кланяюсь в знак почтения и уважения. Почему? Дазай, конечно, был и рад проебаться, какое же удовольствие ему доставило доложить о своей миссии по спасению меня Куникиде. Сначала Осаму попридуривался, будто действительно собирается отдыхать и расслабляться, а затем, когда несчастный Доппо уже разошелся и его было не остановить, с важным видом объявил, что, вообще-то, намерен благородно и бескорыстно сопроводить заболевшую меня до дома. Семпай сразу попустился и смутился, а затем стал допрашивать меня насчет моего самочувствия, пытался загнать в кабинет Акико, приговаривал, что это из-за несоблюдения режима и все в таком духе. Ах, Доппо, душа моя! Всегда такой внимательный и серьезный, ничего от него не утаишь, ни единого душевного порыва! Да перед ним не сильно и хочется, хе-хе. В общем, так мы и отправились в общежитие. Добрались без происшествий, разве что шла я как-то медленнее обычного. Голова на самом деле закружилась, дрожь в ногах никуда не пропала. Ну и волнение, тревога все не унималась. Федор не дает мне покоя. На сердце тяжело, будто что-то с ним случилось, будто он не в порядке. Чую неладное. Мне же не должно быть никакого дела, что же это за безобразие такое! А себя не обманешь, волнуюсь и все. Возник такой серьезный неугомонный порыв встретиться с ним, поговорить, убедиться лично, что он живой и целый, невредимый. Сказки все. Не бывать такому и еще очень долго. Как же страшно ощущать в себе такие противоречивые желания. Откуда же они во мне берутся с такой стремительной скоростью? Я пригласила Дазая к себе на чай, на самом деле это предложение было озвучено мной исключительно для того, чтобы обозначить определенную ступень наших отношений. Мы еще не настолько близки, да мы, наверное, даже не друзья, какая-то тупая промежуточная стадия, либо же вообще что-то иное. Осаму все равно зашел бы ко мне, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, да и мы же поговорить хотели. Просто, так бы он зашел как будто как к своей девушке. А теперь зайдет как к…соседке, коллеге. Мда, Василиса. Премию Дарвина. Я так люблю усложнять себе жизнь. Молодой человек, выразив согласие кивком, прошел за мной следом в квартиру, я попросила его приготовить чай самостоятельно, потому что сама не могла. Точно разбила бы что-нибудь или обожглась. Первое, что нужно сделать в обязательном порядке при недомогании – смыть с себя макияж до того, как захочется заснуть. Знаю я себя! Всегда ленюсь, думаю: «Дай посижу немножко, минутку, потом пойду смываться!». Ага, сейчас! А потом просыпаюсь с грязным опухшим неотдохнувшим лицом и ненавижу все на свете. Это все отсутствие дисциплины, за мной такой косяк тянется с детства. Краситься я начала рано и всегда ленилась смывать косметос, спала прямо в боевом раскрасе, а с утра только немного корректировала его, чтобы не рисовать заново. Экономия времени нереальная. Ха-ха, вспоминать стыдно. Сейчас я все-таки работаю над собой и принуждаю чуть ли не насильно смывать косметику сразу же по приходу домой. Дазай не испугается, он уже видел меня всякую. Только я так еще больше на Федора похожа. Пиздец. Схлопотала же… — Лучше не становится? — спросил Осаму, когда я вышла из ванной комнаты. — Я здорова. Но я чувствую себя так, словно специально прохожу мимо подъезда, в котором живет мой возлюбленный. Ты не представляешь, что это за чувства, да? — мне самой стало смешно, я тихо рассмеялась. — Мне кажется, даже хорошо, что не представляю, — Дазай хлопнул глазами, в его взгляде читалось легкое изумление. Я распахнула окно и присела рядом с ним. Поставив локоть на низкий подоконник и умостив щеку на ладони, я начала смотреть вдаль. Мечтательное воодушевление тут же явилось на мой зов, тревога совсем немного отступила, но это ненадолго. — Это особенные ощущения, Осаму. Я думаю, каждый человек обязан испытать их хотя бы раз. Такие блаженные душевные страдания любого сделают мягче, снисходительнее, добрее. Сердце томится и жаждет любви, и в то же время так страшно получить отказ и попасть в ряды отвергнутых, что даже разговаривать с объектом воздыхания не хочется. Но надежда-то есть. И вот представь, тебя на дно тянут такие тяжелые мысли о позорном отвержении, но ты настолько влюблен, что ноги сами тащат тебя к подъезду, где живет твоя возлюбленная. Ты не позвонишь в звонок ее квартиры, ты даже не зайдешь внутрь подъезда, ты просто пройдешь мимо в надежде, что, может быть, случится вселенское чудо и возлюбленная сама выйдет на улицу. Тоже по зову сердца, по благому стечению обстоятельств. И вы встретитесь, она тебя заметит, удивится. И ты все равно умом понимаешь, что это невозможно, но так отчаянно надеешься, так искренне тревожишься, это очень больно и мучительно, но эта мука всецело поглощает тебя и дарит какое-то особенное жизненное сердечное удовольствие вместе с очень сильной тревогой. Вот так я себя и чувствую. — Василиса, я не перестаю удивляться тому, насколько много в тебе любви ко всему, что обычно заставляет людей очень сильно страдать и мучиться. И рассказываешь ты об этом с таким вдохновением и огнем в глазах, даже немного не по себе становится. Дазай снял плащ и повесит его на крючок, он продолжал хозяйничать на кухне вместо меня. — Да, ты бы от такой тревоги предпочел в окно выйти, — я слабо добродушно усмехнулась. — Но вот такая она. С одной стороны это комедия, а с другой – трагедия. Трагедия чувствовать так много и безрезультатно, это может свести с ума. Особенно когда заранее знаешь и даже уверен, что все это бессмысленно и глупо. Любви много? — мне стало даже интересно, я повернула голову и посмотрела на молодого человека. Осаму взял кружки с чаем и подошел ко мне, он поставил их на подоконник, а сам присел напротив меня. — Ты вся цветешь ею, — ответил Дазай, улыбаясь. — Это все весна. — Даже в таком плохом самочувствии так искренне говорить о любви может только по-настоящему любящий человек с большим сердцем. Так что это твоя черта, в этом вся ты. Кто бы мог подумать, что за твоей неуверенностью и боязнью всех и вся кроется столько хорошего. Засмущал, подлец. Надеюсь, он это серьезно, мне хочется верить в то, что я создаю такое приятное впечатление. Действительно, после того как я открылась своей новой жизни и оставила прошлое позади, мне стало очень легко дышать. И любви во мне появилось очень много. Ко всему. К себе, к моей жизни, к людям в ней. Это так замечательно и глупо, но все-таки за такую глупость мне совсем не стыдно. Я взяла кружку и сделала глоток, чай получился отличный. Хотя лучше бы позаботиться о себе и накормить себя ужином, но о еде больно думать, так что насиловать себя не стану. Подумаю лучше об изначальной теме нашего разговора, мы все-таки хотели поболтать о Достоевском. — Когда я в первый раз услышала, я подумала, что таким образом Федор обозначает относительность своего дара. Вот если, скажем, он убьет меня, то это будет преступлением, а если тебя – твоим наказанием за все плохое. Удобненько, правда? — Ты можешь мне сказать, откуда услышала? — Осаму чуть сощурился, этот взгляд был особенным. Он предупреждал меня о том, что если я сама чистосердечно расскажу, то никаких санкций в отношении меня не последует, даже если я сама окажусь преступницей и грешницей. Но я, честно, даже не представляю, как можно объяснить это, в каком языке найдутся подходящие слова. — Ну ты же детектив теперь, разберись сам, — я хитренько улыбнулась в ответ и отвела взгляд. Мне больше ничего не оставалось, я за все года существования здесь так ни разу и не отрепетировала, как однажды скажу кому-нибудь о своем происхождении. Да и это глупость такая, ну как возможен этот мир в реальности? Дазай коротко улыбнулся в ответ и тоже перевел взгляд на пейзаж за окном. Я заметила, что практически все сцены нашего совместного содействия получаются очень красивыми и романтичными, даже если содержат в себе, по сути, трагедию и скорбь. Может, такая особенность в моем восприятии возникла из-за влюбленности? Хотя так было и раньше, когда я опасалась Дазая и хотела держаться от него подальше. — Удобненько, — согласился со мной молодой человек. — И, может быть, даже похоже на правду. Не знай я Достоевского лично, решил бы, что так и есть. Но теперь я думаю о том, что он ментально нездоров. Эм, буквально нездоров, без метафор. — Почему ты так решил? — поинтересовалась я и отпила еще чаю, постепенно во мне что-то таяло. — Я общался с ним и не единожды. Это очень похоже на что-то шизоидное, но я не специалист в этой области, чтобы ставить диагнозы. Его настроение меняется очень резко и часто, при этом тяжело проследить в этих переменах хоть что-нибудь, что было бы в Федоре постоянным. Даже о тебе…он всегда говорил по-разному. — Клонишь к тому, что у него раздвоение? — я серьезно посмотрела на Дазая. Мы должны рассматривать любые варианты. И я уж не стала интересоваться, как там про меня Достоевский говорил. Неважно что говорят крысы за спиной у кисы. — Хм. Задумался. Очень глубоко задумался и на меня реагировать перестал, значит что-то в голове постепенно начало складываться. Отлично. Вот бы меня еще в курсе держали, Танеда ничего не сказал, Анго ничего не сказал, если еще и этот будет молчать, то вообще печаль. Хотя, может быть, никакой информации просто ни у кого и нет, или не хотят расстраивать меня. Это тоже своеобразная забота. Пока Осаму находился в астрале, я успела допить весь чай, состояние мое перестало быть таким острым, тревога стала вялотекущей. Но все-таки не ушла. Какое неприятное предчувствие, будто что-то должно случиться с Федором или со мной. Печальнее всего в этой истории даже не то, что он, в теории, идейный враг мне, а то, что мне с ним нормально не поговорить. История как-то отвела меня от него, возможно, так и должно быть, однако почему я чувствую такую серьезную потребность в разговоре с этим человеком? Мне кажется, наша связь что-то значит. Может быть, из-за Федора я здесь. Мне в любом случае больше никто не поможет, единственная моя зацепка – Достоевский. Эх, напасть какая! Вот несправедливость, злой рок, ирония! От кого так старательно прятали – к тому за помощью и придется идти, а самое-то ужасное, что для меня интеракции с Федором теперь под строжайшим запретом, посадят же. Черт. Я с какой-то невыносимой тяжестью бытия смотрела в окно, вид отсюда был не особенно художественный, но мне так даже больше нравилось. Я люблю смотреть на городскую среду, люблю наблюдать за другими людьми, за их ежедневной рутиной. Почему-то это поднимало мне настроение и вселяло какую-то уверенность в завтрашнем дне. Чужая рутина всегда напоминает о том, что жизнь продолжается вне зависимости от тяжелых периодов в ней. Это так, на самом деле, здорово! Мне понадобились очень серьезные потрясения, чтобы научиться любить каждую незначительную мелочь в своей простой жизни. — Ты совсем плохо выглядишь, — вдруг приглушенно произнес Дазай. Я и не заметила, как он перестал думать. Кажется, он уже несколько минут просто смотрел на меня. — Может, приляжешь? Понятно, ничего он мне не скажет. И точно ведь понял что-то, но из принципа не скажет, пока не разберется до конца. Таков Дазай Осаму, таков самый настоящий стервец! Ладно, пока не стану нагружать себя. Тревога о Федоре рано или поздно пройдет, к тому же умом я понимаю, что она беспочвенна. Мне станет получше. Я поманила Дазая к себе, он пересел ближе ко мне. Что мы все обо мне да обо мне, это ведь не я на два года ушла в полнейшее радиомолчание. Зачем я вообще буду думать о чем-то плохом и невнятном, когда рядом со мной столько хороших людей, которые мне тоже очень дороги, и дороги по-настоящему. А по Дазаю я и вовсе так соскучилась, что не отлипала бы от него сутками. Но так, конечно, нельзя, хотя он был бы не против, как мне кажется. Должны быть какие-то границы в нашем общении, пока я не готова перейти на следующую ступень. Мне нужно время, чтобы разобраться в себе и своих чувствах, Осаму тоже нужно время, чтобы привыкнуть к своей новой жизни. Я в любом случае буду рядом с ним, всегда. Может, не в роли любимой девушки, но в роли близкой подруги точно. Заметив особенную искорку в карих глазах, я тихо фыркнула и аккуратно обняла молодого человека, удобно расположившись между его бесконечно длинных ног. Все-таки как он вырос. Совсем не тот, каким я его запомнила. — Как у тебя дела? — мой голос тоже звучал приглушенно и ласково, в квартире установилась такая благоприятная спокойная тишина, что нарушать ее совсем не хотелось. С моего лица не сходила мягкая улыбка. Я все продолжала смотреть в эти красивые глаза перед собой, наконец-то он не прячет их за бинтами. — Все хорошо, — Осаму тоже скромно и чуть смущенно улыбался, как мне безумно нравился его голосок, такой звонкий и теплый тембр, выше стандартного мужского. — Тебе нравится быть детективом? — я положила ладонь на щеку Дазая и стала медленно поглаживать большим пальцем, на другое сил у меня не было. Свет очей моих, иначе и не скажешь. Мне так нравится смотреть на него, видеть его умиротворенным и по-настоящему расслабленным, даже, наверное, немного счастливым. Внутри меня будто начали распускаться бутоны цветов, я сама наполнялась счастьем и нежностью. Такой теплый и мягкий, комфортный, я готова провести в его объятиях целую вечность. — Здесь есть ты, так что да, нравится, — мы тихо лениво усмехнулись. Осаму обнял меня теплее и прижал ближе к себе, я была готова запищать от удовольствия. — Это лучшее, что я могу в своем положении. Я надеюсь, у меня получится. — Получится. Уже не может не получиться. Я аккуратно поцеловала прелесть в щеку и устроилась в его объятиях удобнее. Меня ведь приглашали прилечь, значит потерпит часик или два. Если с Дазаем все хорошо, то не должно быть поводов для беспокойств. Его теплые ладони поглаживали меня и слабо ненавязчиво тискали, я даже не заметила, как задремала. Выходные прошли превосходно с точки зрения наполненности. В субботу я занималась учебой и усиленно готовилась к экзамену, перечитывала все свои конспекты и работы, созванивалась с одногруппниками и обсуждала предстоящие вопросы. Дипломных работ тут, как таковых, не было, а на нашем направлении и вовсе отсутствовали какие-то по-настоящему сложные задачи и тесты, в основном все упиралось в прохождение практики и получению зачетов, ну и самое главное – проценту посещаемости. Так-то все по уму, не придерешься. Практику я прошла прямо у нас в агентстве, с посещаемостью у меня все было отлично, я больше практически не гуляла. Даже не верится, что скоро я закончу японский вуз! По-настоящему! Ребята из моей группы уже планировали вечеринку по случаю выпуска, мне, так-то, тоже стоило бы посетить ее, но дело в том, что меня намного раньше забили Хигучи и Чуя. Прямо вот так, вдвоем. Хигучи сказала, что она просто обязана отпраздновать окончание университета вместе со мной, ведь мы точно так же вместе отмечали и поступление. Я согласилась, идея отличная. Печально, конечно, что Анго уже не придет ко мне, а мне бы, на самом деле, так хотелось. Эх. В воскресенье Дазай вытащил меня на свидание. Вернее, свиданием это считал только он, я сразу обозначила, что мы просто выбрались вдвоем погулять. Ну, вы знаете, что я вам рассказываю… В общем, ничего про Федора он так и не объяснил, всячески уходил от этой темы, я допытывать не стала. Мы сходили в игровое кафе, поиграли там в Мортал Комбат, затем пошлялись по набережной, он пофоткал меня на фоне моря, купил мороженку, затем я отговаривала его бросаться в воду с моста. Грубо говоря, день прошел неплохо. Осаму говорил, что у меня был какой-то потерянный вид, будто котенка выбросили на улицу. Уж не знаю, действительно ли это было так. По крайней мере, я ощущала себя немного получше, чем в пятницу. В понедельник директор передал моим мужчинам дело о похищении людей в Йокогаме, Куникида и Дазай принялись за работу сразу же. Вернее, Дазай сразу же сделал вид полноценной вовлеченности, ну не талант ли? Убила бы, честно. У Куникиды невероятное терпение. А началось дело с анонимного звонка, некто передал, что похищенных людей держат в заброшенном госпитале, я примерно поняла, к какой сюжетной арке мы подобрались. По идее, все должно закончиться хорошо. Рампо уехал на Кюсю, Катай вместе с ним в качестве сопровождающего, у Эдогавы ведь серьезные проблемы с ориентированием и передвижением по городу, так что я осталась без постоянного напарника. Куникида и Дазай в дело меня не взяли, поэтому я решила посвятить себя должности бухгалтера, как раз мозг войдет в тонус перед экзаменом, до которого оставалась одна жалкая неделя. Признаюсь, я очень переживала и волновалась, хотя знаний и практического опыта у меня уже предостаточно, никаких серьезных трудностей пока еще не возникало. Спасибо нашим чудесным работницам-клеркам, золотые девчонки. Конкретно у меня день прошел спокойно, а вот у дримтим, согласно жанру, случилась оказия: людей спасти не удалось, зато удалось спасти некую Сасаки Нобуко, одну из жертв похитителя. Ну, мы-то умные, мы уже знаем, чем все это закончится. Я лезть в это дело не стану, пускай разбираются сами. Там, вроде как, предполагается развитие и рост персонажа, нельзя нарушать каноничное течение событий. Тем же вечером я услышала, что Дазай привел Сасаки к себе. Ох. Со мной сделалось что-то. Что-то, скажем так, необыкновенное. У меня от ревности настроение испортилось до такой степени, что срочно и остро захотелось с кем-нибудь поругаться и на кого-нибудь поорать. Ужас какой, со мной никогда такого не было, никогда! Дурость какая! Это я-то буду ревновать? Осаму? К женщине? В смысле, не к женщине, а к Нобуко! Ой, да не в том смысле, что она не женщина! Короче, эти чувства были мне очень сильно в новинку, я никогда не ревновала, вообще, ни разу в жизни. Я уже состояла в почти серьезных отношениях с парнем, но даже в те подростковые дни ни разу не испытала ничего похожего, а тут на меня накатило такой степени возмущение, что хоть головой о стену бейся. Как он посмел вообще в принципе…хм, ну, так-то, а что ему должно запрещать или мешать? Он ведь не состоит в отношениях, а интрижками и я славна… оказия, стало быть, произошла и со мной. Как раз в тот момент, когда до меня дошел такой серьезный философский вопрос, в дверь постучали. Я открыла и увидела Осаму. Вспомни заразу… — Василиса, не пустишь переночевать? Дело в том, что нашей жертве совсем некуда идти, и у нее при себе ни денег, ни документов, я предложил ей помощь. Но не хочу смущать ее своим присутствием, да и неправильно это как-то, нас точно не поймут, — начал лепетать одаренный, хлопая своими глазками и улыбаясь, сияя всей своей солнечной, сука, натурой. Это он специально. Я все поняла. Я детектив, меня уже не проведешь так же, как в восемнадцать лет, я чувствую какой-то корыстный интерес. Он это сделал специально, чтобы я заревновала. Да у него же на лице прямо написано, как он наслаждается моей реакцией, вернее ее остатками. Я, благо, успела привести себя в чувство. — Да ты что? Вот это история, да… — я покивала головой. — А если я тебя не пущу, что будешь делать? — Ну хотя бы в прихожую пусти. Или в ванную, хотя мне там, если честно, тяжеловато будет уместиться… — Дазай неловко заулыбался и поскреб затылок. Ты же моя радость. Ну каков стервец, прямо зубы сводит. Он понял про меня кое-что. Осаму сообразил, что лаской и ухаживаниями дело наших отношений не обойдется, значит нужен другой подход. Еще он наверняка догадывается, что мы с Куникидой пакостничаем, и что там я тоже получаю запредельную дозу ласки и ухаживаний, из этого следует, что меня нужно завлечь чем-то другим. Огнем что ли? Огнем страсти и ревности? Гаденыш. Ну тварь. — Лисица, ну не оставишь же ты меня мерзнуть на улице. — Ох, ну что же ты такое говоришь. Проходи, Зая, проходи. Располагайся, все к твоим услугам, — я ласково улыбнулась и пропустила гостя внутрь. — Зая? Что это?.. — существо прошло в прихожую и тут же сняло обувь. Я взяла из его рук сменную одежду и отнесла ее в ванную комнату. Чайник еще был горячим, ужин оставался, если захочет – сам разберется. Время уже относительно позднее, лучше бы нам не шуметь и не смущать новоиспеченную соседку переговорами и выяснением отношений. А Дазай ведь прямо подстрекал, за его светлой улыбочкой крылась гримаса чёрта. Узнаю старого доброго Дазая Осаму. Удивительно, что я его ревную. Хотя я, наверное, кого угодно буду ревновать, это маленькая девочка внутри меня очень недовольна, что на ее принцев смеет претендовать кто-то другой. А я ведь к мужчинам так и отношусь – как к самым любимым и дорогим игрушкам. Не в плохом смысле, это понятие очень испортилось с годами, люди совсем позабыли о том, с каким трепетом дети относятся к своим любимым игрушкам. Я, будучи маленькой девочкой, обожала своих кукол до потери пульса и относилась к ним настолько трепетно, что они по сей день жили бы лучше меня. Я очень берегла их, сдувала каждую пылинку, брала в руки с ювелирной осторожностью, не прикасалась к волосам, чтобы не запачкать их и не запутать, никому не давала, потому что знала, что испортят или сломают. Я даже практически не играла с ними, только смотрела на них с неподдельной чистой любовью в глазах и готовностью отдать все за то, чтобы эти куклы были со мной счастливы и не одиноки. Мне очень хотелось, чтобы им было так же хорошо со мной, как и мне с ними. Каждая куколка была частью моего сердца, каждую из них я была готова холить и лелеять, мечтать о ней и восхищаться всякий раз, как в первый. И до сих пор этот паттерн со мной, ну бывает же такое! Вот почему именно это осталось во мне из детства? — Ну что же ты прикидываешься, ты же знаешь русский язык, — Осаму был уже на кухне, когда я вернулась. Я подошла к нему и аккуратно взяла за руки, после чего слабо посжимала эти длинные пальцы. — С этим пока еще проблемы. Не поможешь мне? — Дазай все улыбался и улыбался. Ах, солнечный ребенок! — Есть слово «заяц», обозначающее зайца. Есть слово «зая», это уменьшительно-ласкательная форма, русские люди очень часто используют это слово в качестве нежного обращения к любимому человеку, — спокойно объяснила я приглушенным голосом. — А еще оно так созвучно с твоей фамилией, разве нет? Осаму повторил все слова одними губами, на пару секунд его личико стало озадаченным, затем оно вновь просветлело. — Лисица… — оно даже замерло от трогательности и трепетности момента. Я встала на носочки и медленно потянулась к прекрасным губам Дазая, плавно поднимая ладони к его плечам и шее. Осаму осторожно прижал меня к себе за талию и наклонился, чтобы наши уста, наконец, слились в томном нежном поцелуе. Ах, дурашка, совсем не подозревает, не чувствует подвоха. Как же он еще не знает, ах, как же он не знает! Признаться, я сама чуть было не попалась в свою же ловушку, до такой степени красивый романтичный момент, что нарушать его своими гадкими обиженными чувствами было бы кощунством с моей стороны. А Дазай такой красивый и влюбленный сейчас, сколько у меня власти над его душой, мх! Нет уж, ни за что. После того, как он намеренно сделал то, что сделал, не бывать такой красоте! Наши уста почти нашли друг друга, их разделяли жалкие миллиметры, даже наше дыхание совместно сбилось, стало тяжелее, томительнее. В этот самый момент я схватила упыря за волосы и с силой потянула назад, Осаму зашипел и зажмурился. — Ревнивица, — выдал он практически с наслаждением. Вот и весь его план. — Мудак-то, — я презрительно нахмурилась. — Можешь съесть меня, если это утолит твою жажду мести, только отпусти волосы. Это, знаешь ли, так больно, — Дазай стоически терпел и не скулил, даже улыбался. Ладно, я не мучительница, черт с ним. Да и мне почему-то представилось, как бы все это выглядело, если бы мы поменялись местами. Вышло бы не круто, если бы Осаму от ревности начал хватать меня за волосы и обещать всякое. Совсем не круто. Оу… — Как тебе, скажи, совести хватает на подобные фокусы? — я скрестила руки на груди и затопала ножкой. — Да что же тут такого, только помощь пострадавшей девушке. Не бросать же ее на улице, — вопреки тому, как благородно звучали оправдания Дазая, его глаза горели недобрым ядовитым огнем. Вот то самое удовольствие, которого он добивался этой пакостью. Теперь он даже и не скрывал! Мудак! — Ты мог отвезти ее в полицию? — предложила я. — Она одна из подозреваемых, это дело детективного агентства, а не полиции, так что такой вариант нам не подходит. И еще Сасаки-сан до сих пор угрожает опасность, ей лучше побыть под протекцией детективов. — Как все складно у тебя, и не придерешься. — Вот это лицо у тебя сейчас, как же ты потрясно выглядишь. — Заткнись. — Я серьезно, тебе очень идет быть злой вредной гадиной, — трехметровое ублюдство источало яд в радиусе километра от себя, как же он был доволен собой. Добился, чего хотел, теперь я только о нем и буду думать. Ближайшую ночь. — А тебе очень идет быть тихим послушным песиком, который ляжет спать во-о-он там, — я указала на прихожую, причем на зону прямо возле двери. Дазай слабо надул губы и посмотрел на предложенные апартаменты. Он готов смириться с таким раскладом, но все-таки в его планы входило лечь рядом со мной и склонить меня к непотребствам, уж я-то знаю. — Давай я лучше попробую роль тихого послушного котика, который очень любит свою хозяйку и будет согревать ее собой всю ночь, — все, оно снова мило улыбается и источает энергию исключительной невинности. — Ну, только если будешь мурчать мне на ушко. — Договорились! Многоуважаемый гость затерялся в ванной комнате, надеюсь, там же он и утонет, а я достала вторую подушку и одеяло. Как-нибудь вдвоем мы на одном футоне уместимся, а вот с одеялом точно возникла бы проблема. Когда Осаму вернулся уже чистеньким и переодетым, я сидела за столом с включенным ноутом и повторяла учебные материалы, день экзамена все приближался, я переживала все сильнее. Даже не столько о результате экзамена, столько о том, что целый этап в моей жизни практически пройден. Это так странно, я никогда не рассчитывала на то, что доживу до своих лет, до момента, когда закончу учебу и начну полноценно работать. И получилось-то все чертовски необычно! Что же будет дальше? Что мне делать дальше? Как устраивать свою жизнь? Я ведь все еще в каком-то подвешенном состоянии, только рядом с хорошими людьми. С ума сойти, жизнь – очень сложная штука. Где-то там на фоне отдыхал Дазай, я, кажется, слышала, что он поужинал, помыл посуду, потом развалился на футоне и стал читать книгу, наверняка что-то про самоубийство. Как он выражается: «Научный интерес!». Я просила его перестать этим заниматься, он, кажется, даже согласен, но не перестает. И меня это очень сильно бесит, клянусь, однажды я сама убью его, если он не прекратит. Пока я старалась относиться к этому его пороку снисходительно, все-таки для Дазая новая жизнь только-только началась, он еще не адаптировался, не успел понять, как круто может быть в компании друзей и любящих людей. Суицидальные мысли не имеют права преследовать его дольше отведенного срока, иначе я возьму это дело в свои руки. Ха! Вот так и проходил наш совместный вечер. Я училась, переписывалась с одногруппниками, что-то бесконечно гуглила и решала задачи, шелестела листами всех своих конспектов, просматривала старые учебные презентации. На самом деле, мне даже нравилось быть в этом потоке. Я ощущала, что мой мозг работал на все сто процентов, никакой усталости, никаких желаний переключить внимание на видосики на ютубе или на чай, все так хорошо получалось! Я бы, наверное, провела так половину ночи, если бы ебливому коту не стало скучно! В какой-то момент времени Осаму совсем заскучал, он показательно повздыхал, я игнорировала его существование. Тогда он решил пойти в атаку: полез обниматься со спины, уложил свою морду мне на плечо и стал вздыхать уже прямо возле моего уха! Если игнорировать, то рано или поздно он сам отстанет. Но это же невозможно! Невозможно сосредоточиться, когда тебя обнимают и тискают как какого-то домашнего питомца! Пару минут Дазай просто наблюдал за моими действиями, а потом надулся и перехватил мою правую руку. — Хватит уже, пойдем спать, — лепетало существо, — ты и так все знаешь, зачем тратить на это время? — Доза! — я тихо зарычала и заерзала. — Ты, кажется, обещал прикинуться тихим домашним котом! — Коты бывают очень навязчивыми, когда им не хватает внимания хозяйки. — Выкину тебя на помойку, драный кошак! Чудовище утащило меня на футон, взяло в плен своих необъятных конечностей и с абсолютно счастливой мордой стало тихо-тихо рассказывать о чем-то, я по началу вслушивалась и даже комментировала, а потом плавно заснула, пригревшись и расслабившись. Ох уж этот Дазай! Утром мы и Сасаки Нобуко пришли в агентство. Девушку тут же определили в лазарет, чтобы Йосано осмотрела ее и подлатала, если потребуется. Дазай остался с ними, я плюнула, ничего говорить не стала. Он подозревает Сасаки и хочет находиться с ней постоянно, чтобы собрать информацию и составить портрет преступника, это хорошее мероприятие, просто методы совсем не детективные. А впрочем, благодаря флирту Осаму способен вытащить все что потребуется из любой женщины, они и сами рады поговорить с ним, такая вот у него особенная аура. Я вернулась в главный зал и обнаружила там Куникиду. Молодой человек, как и всегда, был не особо приветлив и лучезарен, однако сегодня его взгляд был каким-то особенно тяжелым. Я подошла к его столу и увидела газету со свежим выпуском новостей, мне все стало понятно. Вот и причина самобичевания. — Куникида, — я мимолетно положила ладонь на его плечо в знак приветствия, затем забрала газету и пробежалась взглядом по главному заголовку. — М-да, еще бы написали, что это мы их и убили. Вот уроды желтушные, — газета была брезгливо отброшена в сторону. — Пытаются взвалить вину на наше агентство такими отвратительными методами. Доппо молчал около минуты, смотря на меня, потом он отвел взгляд, тот стал как будто еще тяжелее. Нет, такое никуда не годится. — От меня никакого толку, — выдал коллега. — От тебя-то? Если нет толку от тебя, то от кого он здесь есть в таком случае? — я нахмурилась. — Не говори так. Куникида очень категоричен и строг по отношению к себе же, с одной стороны это хорошо, ведь он требователен к людям и старается соответствовать тем же требованиям, а с другой – иногда это заходит слишком далеко и вгоняет Доппо в подобие вялотекущей депрессии. Пару раз он даже полноценно выгорал от невыносимой тяжести бытия, но очень быстро брал себя в руки и восстанавливался, тем самым только укрепляя веру в то, что идеалы и есть смысл его жизни. Не знаю, вроде и положительная терапия, а вроде и хождение по грани. С радикальными людьми порой очень страшно общаться, никогда не знаешь, какой момент станет поворотным. Молодой человек тихо выдохнул и посмотрел на меня. — Где Сасаки-сан? — старается привести свое ментальное состояние в порядок, все правильно. — В лазарете. Дазай там же, — оповестила я. Доппо ушел, я еще несколько мгновений смотрела ему вслед. Он очень серьезно относится к работе детектива, она ему нравится, здесь он всецело находит применение не только своей способности, но и самому себе. Когда столько отдаешь – очень больно ошибаться и получать в ответ такую критику, хотя дело наверняка не столько в ней, сколько в погибших людях. Увы, всех и сразу не спасти, мы должны понимать это. На сегодня у меня был один заказ, он заключался в поиске оригинала украденных документов, к нам за помощью обратилась нотариальная фирма, у которой похитили сведения о завещании одного должностного лица. Ничего страшного произойти не должно, мы с Катаем разобрали таких дел уже несколько десятков. С Таямой, конечно, было бы в разы проще и быстрее, не пришлось бы тратить время на ручной просмотр всех записей с видеокамер. Я отправилась на место, по моим расчетам, где-то к обеду я уже освобожусь, если все пройдет без эксцессов. Утром третьего дня Куникида экстренно собрал совещание, на нем присутствовали директор, секретарь, Йосано и я. А больше никого и не было! Дазай развлекался в обществе Нобуко, Таяма и Эдогава так и не вернулись, вот и весь наш штат. — …наше агентство стало целью террористической атаки, и, кроме того, подверглось серьезной критике со стороны общественности. — Мы все знаем об этом, Куникида, давай к делу, — Йосано быстро изучила все документы, что лежали на столе, а потом серьезно посмотрела на Доппо. — Хорошо, — молодой человек поправил очки. — Террорист направил нам еще одно письмо, распечатки у вас есть, Прочтите, пожалуйста. Я взяла одну из бумаг и ознакомилась с посланием Лазурного Апостола, в нем сначала шли слова благодарности, далее последовала информация о следующих бомбах, красочное описание последствий взрыва, невероятно подробное и точное, а закончилось все прямой угрозой и шантажом. — Отврат, — Акико обозначила свое отношение к террористу весьма емко и лаконично. — Согласен. В заброшенной больнице, где находились погибшие пленники, также были установлены камеры. Исходя из этого, у меня не остается сомнений в том, что именно этот преступник, зовущий себя «Лазурным Апостолом», распространил фотографии, которые очень понизили доверие всего города к нам. — Куникида старательно сохранял спокойствие и чистый ясный ум, просто молодец. — Значит, цель террориста – уничтожить репутацию Вооруженного детективного агентства, — заключил Фукудзава-сан. — Именно так. — Никто не может найти, где заложены бомбы? — вот именно в такие моменты я начинаю побаиваться Юкичи, он звучит ну слишком жестко! — В письме сказано, что в случае взрыва погибнет не меньше сотни людей. Мы пытаемся отфильтровать все места, которые подходят под такое условие, но таких очень много. Обыскать все до того, как истечет время, невозможно. — С Рампо до сих пор не связались? С Катаем? — спросила Акико. — Они почти закончили, но, скорее всего, не успеют вернуться до заката, — доложилась я. — Есть ли возможность допросить таксиста? — продолжил директор. — Сейчас он находится в воздухе, на грузовом военном самолете. Этот метод изоляции призван защитить его от убийц из Портовой мафии, встреча с ним невозможна, — объяснил Доппо. — Пусть с ним свяжется разведка. Он сможет ответить на наши вопросы письмом, оставаясь при этом в самолете, — указал Фукудзава-сан. — Я немедленно подготовлю запрос, — Харуно, наш секретарь, поклонилась и удалилась. —Слушайте все, — директор поднялся, он стал, казалось, выше и тверже Фудзиямы. Вот это лидер, на него смотришь и веришь в себя! Такой непоколебимый и уверенный в себе и правоте своего дела! Класс! — это дело – позорная трусливая атака на агентство. Перед нами две цели: найти террориста, называющего себя «Лазурным Апостолом», и обезвредить бомбы. Вторая в приоритете из-за лимита по времени. Если мы не найдём бомбы и позволим людям умереть, то лишимся права зваться детективами. В этой битве на карту поставлена гордость каждого из вас: как людей, не как сотрудников Агентства. Начать расследование! Твердо и четко. Итак, расследование стартовало, в офисе началась суета, без дела не сидел никто, даже я. На самом деле, с моей стороны очень подло делать вид, будто я ничего не знаю, но я же знаю, что все закончится благополучно. Раз уж я дала себе обещание молчать и не вмешиваться в каноничное течение сюжета, то так и нужно продолжать, хотя называть его каноничным все труднее и труднее. В оригинальных событиях Лазурным Апостолом оказалась как раз Сасаки Нобуко, а где-то сбоку аккуратно маячил представитель Гильдии под прикрытием, личность которого сюжет так и не открыл. Меня вот теперь не отпускает опасение, что в этой сюжетной арке все уже не так просто, как было в каноне, словно тут замешан кто-то еще. И недаром же за несколько дней до событий у меня возникла тревога из-за Федора. В прошлый раз такое случилось, когда он выбрался из своей норки и приблизился ко мне достаточно, чтобы, фигурально, без проблем дотянуться до меня рукой! Все связано! Я помчалась в кафе на первом этаже, Осаму и Сасаки были там, это точно. Ну конечно, как же я сразу не догадалась, откуда во мне эти идиотские чувства! Предвестники появления Федора такие же, как и два года назад, только вместо чувство преследования что-то другое. Или, может, я сама изменилась и морально выросла, уже не боюсь преследования, но как бы то ни было – Достоевский где-то рядом. И Дазай должен узнать об этом. Ах, посмотрите только, какая чудесная пара: мудак и шмара! Да ладно уж, к Сасаки вопросов нет, она, конечно, странненькая и нездоровенькая, но от любви с ума не сходят только роботы. Другое дело, что это сумасшествие чуть не приведет к огромному количеству жертв, вот тут уже стоило бы вмешаться и отправить Нобуко на принудительное лечение. Хотя мне ли о таком говорить? Я вообще вхожу в помешательство и творю всякое. Дазай мило улыбался ей и хлопал глазками, о чем-то лепетал, они хихикали, какая прелесть. Ну правда загляденье. — Дазай, — я подошла к их столику и затребовала обратить на себя внимание. Сасаки тут же смутилась и опустила взгляд, ее очень пугало, как я одевалась, но вслух она, конечно, никогда не произнесет. Одаренный посмотрел на меня добродушным лучезарным взглядом, его вообще не смущало, что все агентство на ушах стоит, а он тут чаи гоняет с дамой. — Мори-сан, что-то случилось? — поинтересовался он. — Нам надо поговорить. Наедине, — сразу обозначила я. — Что-то срочное? Просто, понимаете, я не могу оставить Сасаки-сан без присмотра и охраны, она все-таки наша подозреваемая, — лепетал чисто и невинно, и снова к его словам не придраться. Все же по факту сказал, подозреваемых действительно нельзя оставлять на самовыгуле, хотя эта, конечно, никуда не сбежит, ее цель прямо здесь. Да и она же еще не знает, в чем именно Дазай ее подозревает. Срочное ли? Блин, а может и не срочное? Может, я просто стала слишком мнительной? Хотя нет, в прошлый раз я тоже восприняла свои предчувствия как результат сильного стресса, а по итогу, если бы Дазай понял меня правильно, то мы, возможно, могли бы избежать такого количества жертв. Я должна просто сказать ему о своих мыслях, а дальше пусть делает что хочет. Возможно, он и сам уже думал об этом? Я коротко вдохнула и посмотрела сначала на Нобуко, что совсем затихла и как будто захотела исчезнуть, настолько ей было неловко и некомфортно в моем присутствии, затем на Дазая, что ждал моего ответа. — Такое чувство, как бы тебе сказать, — я заговорила чуть тише, — аура. Мне кажется, наш друг недалеко. Термин «аура» очень распространен среди эпилептиков, они способны ощущать приближение приступа за день или даже несколько. Я тоже тогда ощущала «ауру». Только еще не понимала, что это. Теперь понимаю, не хочу наступить на те же грабли еще раз. Мы с Фукудзавой-саном очень много экспериментировали надо мной. Как я говорила ранее, директор взялся обучить меня базовым боевым навыкам, необходимым для самообороны и обезвреживания преступников. Я в свое время с радостью согласилась, потому что понимала, что совсем нулевым скелетом-лучником детектив быть не может, особенно женщина. И вот в процессе обучения мы начали разбираться с моим помешательством и способностью, которая проявляет себя только в этом состоянии. Помешательство вызывается Федором, следовательно только ему и распоряжаться моим даром, так я думала. Но по факту все оказалось сложнее. Я вспомнила случай Кеки Изуми, которой по сюжету еще нет, но по факту есть. Снежного демона контролировал Акутагава через телефон, но это же не значило, что способность вообще не подчинялась девочке. Кека просто не умела и не знала, боялась. И естественно, способность могла проявлять себя и без телефона, а впоследствии, когда Кека вступила в агентство официально, она научилась управлять Снежным демоном вообще вне зависимости от вспомогательного инвентаря. Фукудзава-сан подвел меня к этой мысли: своим даром я могу научиться пользоваться без вмешательства Федора. Но есть один нюанс. До одного случая было непонятно, дело в помешательстве именно на Федоре, или дело в том, что Федор вызвал своим существованием такое сильное помешательство. Это, все-таки, две совершенно разные вещи! Если для активации способности был нужен Федор, то это уже одержимость, а если его и нафиг не надо, то ситуация меняется до неузнаваемости. Мы с директором решили, что Достоевский просто «приручил» мой дар таким ужасным образом, а на деле я могла бы пользоваться им и сама по нужде. Федор уже в любом случае не сможет манипулировать моей способностью, даже если она привязана каким-то образом к нему. Но вот рассудок…с рассудком все очень сложно. Понять причину безумия очень тяжело без практического эксперимента, а для этого требовался сам Достоевский. Нужно было разобраться, как он влияет на меня, почему мои глаза становятся другими, что происходит с моим разумом, почему я стремлюсь защитить его. Именно его. Я уверена, что это просто манипуляция. Федор Достоевский олицетворение этого слова. Он для меня как хлыст. Только непонятно, как все это могло произойти таким образом, почему я ничего не знаю и не помню. Итак, что за случай! Да все, на самом деле, просто: я попросила директора убить меня. Нанести критическое ранение и посмотреть, что из этого будет. Потому что критические ранения у меня были лишь дважды. В первом случае меня пытался задушить Дазай, а во втором я сама выстрелила себе в голову. Второй случай невозможно рассматривать, потому что я впала в кому. Про первый случай в подробностях я рассказать не смогла, ибо Фукудзава-сан еще не знал о Дазае, я просто отмахнулась тем, что эксперимент нельзя посчитать чистым. На деле же помешательство, если оно и имело место быть, просто обнулялось об Осаму. Эксперимент, сказать вам честно, был очень опасным! Потому что неизвестно, кто бы смог меня остановить, если бы я начала творить всякое! Но разобраться мы были обязаны. Фукудзава-сан одним легким и быстрым движением катаны пронзил мое сердце, я даже пискнуть не успела. И тогда случилось оно. Я помню эту необыкновенную метаморфозу. Во-первых, помню, как меня залило моей же кровью, это самое яркое воспоминание. Крови было очень много, сомневаюсь, что в человеческом теле столько есть. Во-вторых, я помню, как меня охватила безумная паранойя. Я почувствовала себя животным, загнанным в угол, которого вот-вот сожрет хищник, и оттого мое отчаянное желание выжить сделало со мной что-то необъяснимое. Мне хотелось убивать, я ощутила жажду добротной битвы и кровопролития. Мое поведение подстроилось под эти желания, восприятие тоже, однако я осталась в своем уме. Помешательство не поглотило меня полностью. Ни что не пыталось убить Фукудзаву-сана, ни один долбанный несчастный случай. Позже директор сказал, что мои глаза действительно изменились, да и вся я стала будто другим человеком. Тем не менее, из этого состояния получилось выйти благодаря дару Юкичи, я была изнурена до нуля и не могла даже пошевелиться. Из этого эксперимента следует, что помешательство является частью моего дара. И Федор просто умеет этим помешательством воспользоваться. Только как? Мы даже не виделись лично. Очевидно, дар связан с ним куда прочнее обычных представлений о связи двух способностей. Это что-то совершенно другое и неизведанное. «Аура» напрягает меня даже когда я в уме, вот самая главная загвоздка, которая не дает нам продвинуться дальше. — Аура, — повторил Дазай тише и спокойнее. Его взгляд изменился, голос звучал уже совсем не весело и не лучезарно. Осаму воспринял эту информацию серьезно, но особо не испортил своего образа, чтобы не напугать Сасаки. — Я думаю, это еще с пятницы. — Я вас услышал. Вам не о чем беспокоиться, Мори-сан, в этот раз точно, — молодой человек коротко улыбнулся. — Поговорим чуть позже, как я найду себе подмену. Ах, ну в этот раз точно! Я поверю в это снова. В дверях кафе показался Куникида, сейчас они вдвоем умчатся навстречу приключениям и разгадке личности Лазурного Апостола, тогда я пока займусь другим делом. Я развернулась и покинула кафе. Если быть честной, я начинаю понимать кое-что. Вернее, предполагать. Федор властен над моей душой, даже когда я в здравом уме, остальное не имеет значения. Вот где основная проблема, откуда все начинается.