Любой ценой!

Осаму прямо-таки категорически не желал топать спать к себе, мне пришлось пойти на лисью хитрость. Пообещав, что проведу с ним всю ночь, я уволокла героя-любовника в его покои, Дазай при этом нес какую-то чушь, иногда сам с нее смеялся. Существо клялось и божилось, что выпил он совсем немного, и я даже готова была в это поверить, только вот в чем штука: Осаму, кажется, захмелел сильнее от свежего воздуха и прилива каких-то положительных эмоций, а может он просто придуривался. Мне пришлось раздеть его, сам одаренный порывался просто рухнуть в своем боевом облачении на футон и преспокойно сладко спать. Да я бы и бросила это пьяное тело к чертям, да что-то так жалко его стало! Если вдруг начнет подкалывать меня тем, что я стягивала с него штаны – в следующий раз брошу эту шпалу возле помойки. И будет не стыдно! Я даже аккуратненько сложила всю его одежду, умыла недовольную сонную морду влажным полотенцем, накрыла одеялком и поцеловала в кончик носа, чтобы тварине спалось слаще. А спалось ему, судя по всему, ну просто превосходно! Я еще около получаса провела рядом с Дазаем, чтобы закрепить его ощущение присутствия меня поблизости, нужно было дождаться фазы глубокого сна. Так вот, уснулось бинтообразному приятненько! Сопел, лежал смиренно под одеялом, не ворочался. Какая прелесть, найди я такого на улице – подобрала бы из жалости и забрала домой. Позже я ушла к себе и тоже легла спать. Дазай, конечно, немного успокоил меня словами о том, что Доппо не сильно обиделся, но мне, конечно, простых слов мало. Сущность порывалась лично убедиться в настроении Куникиды, так хотелось извиниться перед ним, что я места себе найти не могла! Заснуть долго не получалось, этот стресс одолел меня полностью. Я думала обо всем на свете, ближе к трем часам ночи начала желать открытой черепно-мозговой травмы, лишь бы желанный сон пришел ко мне. И он пришел в районе четырех часов утра, как раз, когда в квартире постепенно устанавливалась влажноватая липкая духота, от которой спасла бы только смерть. Плевать. Я ненавижу Японию. Этот климат мне совершенно не подошел. Я как-то привыкла к тому, что весна – это весна, а зима – это зима. Тут, такое чувство, эти два времени года смешались в какую-то непонятную кашу. Зима холодная, но этот холод совершенно не такой, к какому привыкла лично я. Он какой-то блеклый, неконтрастный, я бы сравнила его с выдохшейся колой. Снег в Йокогаме выпадает скорее редко, чем иногда, тает очень быстро, особо никаких эмоций не вызывает. Температура едва ли доходит до нуля. Это зимой! Зимой они ходят в тонких осенних пальто! А как моя душа соскучилась по морозу! Чтоб выходишь на улицу и глаза открыть не можешь от того, что ресницы склеились от холода! И морда вся красная! Шаг вперед и два назад по сугробам! Ах, скучаю по своим краям. Новогоднего настроения у меня тут не бывало ни разу, хотя всеобщее американизирование нации дало свои плоды, культ Рождества добрался и до японцев, они, следуя трендам, стараются как-то совместить свои традиции с Рождеством, украшают дома соответствующим образом, смотрят рождественские фильмы, слушают «Let It Snow!» Фрэнка Синатры, но это все не то. Нет какого-то родного теплого огонька в глазах, нет согревающего домашнего уюта. Эх. Ну а весна – это вообще кошмар! Жара в сочетании с духотой и повышенной морской влажностью – самое то для северного человека, хе-хе. Просто убийственные температуры уже с начала марта, хоть вешайся. Мыться хочется по десять раз на дню. И сексом заниматься тоже. Весна же! Оттого всякий раз дилемма – помыться или полюбиться, ибо в сутках всего двадцать четыре часа и приходится выбирать. Поскольку я уже смирилась с тем, что моя жизнь в этом мире, я стала относиться к ней основательнее. Мне бы не хотелось прожить в Японии всю жизнь. Это, конечно, глупость несусветная, с моим знанием языка и навыками уехать из третьей экономики мира куда-то непонятно куда – комедия. Но я не могу. Я в Японии чужая, я навсегда останусь здесь гостьей. Я не могу одеваться так же, как они, не могу питаться так же, как они, я не в состоянии впитать в себя их культуру. Мне, по сути, с японцами даже обсудить нечего, мы росли на разных фильмах и сериалах, слушали совершенно разную музыку, читали разные книги, у нас буквально нет ни единой точки соприкосновения. Это уж как-то свезло, что обстоятельства плотно сдружили меня с теми, с кем я сейчас, а если бы этого не было? Да и как быть дальше? Ассимилировать? Не про меня совершенно. Я тут уже три года и не продвинулась в этом деле ни на йоту, я до сих пор забываю про суффиксы и про уровни наклона, ни разу не носила кимоно, говорю громче положенного, забываю, что о своей компании нужно говорить скромно, а компании собеседника – уважительно, это же разный японский язык. Их литература, если честно, мне совершенно непонятна, мозг воспринимает ее с большим трудом. Она ощущается какой-то слишком топорной и грубой, лишенной изящества и слоев. Списываю все на то, что я хоть и говорю на японском – я его не чувствую. Я думаю на русском. А пока думаешь на русском – литературу, написанную японским языком, не поймешь и не проникнешься ею. Возможно, дело еще и в том, что этот мир лишен самых главных своих писателей и поэтов. Я с ними работаю в одном частном детективном агентстве, хе-хе. А самый главный любимец нации так и вовсе мурчит мне на ушко по вечерам и рассказывает удивительные истории. Мне кажется, это очень серьезное упущение для культуры. Впрочем, даже моя родная от этого страдает. Итак, утром у меня болела и кружилась голова. Таблетки Йосано помогали, но пока что каким-то странным образом. Акико предупреждала о том, что эффект проявит себя в полной мере где-то через пару дней, так что чудес пока ожидать не стоило. Я немного поела, закинулась пилюлями, привела себя в божеский вид и направилась в университет за результатами своего экзамена. С Дазаем мы не пересеклись, он либо спал, либо уже ушел куда-то. Скорее всего, первый вариант. Я решила доехать на такси, дорогое удовольствие для Йокогамы, и это все равно лучше, чем в такую духоту толпиться в метро рядом с извращенцами. Мою грудь не сфоткал только ленивый. Я, конечно, должна была понимать, что одеваться так в стране, где постыдным и позорным считаются обыкновенные майки с тонкими бретельками и лямками, не очень хорошая затея. Так что жаловаться, наверное, бессмысленно и неразумно. Тем не менее, я все-таки пожалуюсь. Меня бесит. Я одеваюсь откровенно не ради внимания, а просто потому, что мне так нравится, это мой стиль и мое мироощущение. В универе толпа народу, очень много счастливых радостных лиц и возгласов. И я оказалась в их числе! Экзамен сдан превосходно! Моя душа наполнилась чем-то светлым и счастливым, однако этого оказалось недостаточно, чтобы заставить меня хотя бы улыбнуться. Я так устала. Кажется, стоило точно так же порадоваться за себя, за проделанный путь, все-таки моя цель достигнута, я же столько усилий приложила. И внутри вроде даже не пустота, я же что-то почувствовала. Но у меня просто нет сил на рефлексию к чему-то хорошему. Все кажется таким несущественным в сравнении с сердечными тревогами, хоть и беспокоюсь все по глупостям каким-то. Эх. Беда. Как бы то ни было, я теперь дипломированная специалистка в области бухгалтерского учета. Могу с уверенностью заявить, что все не зря, я действительно считаю, что приобрела универсальные полезные навыки, которые в случае чего помогут мне выжить и заработать денег. Я же все-таки приняла решение относиться к своей жизни не как к игре в кукольный домик. Пришлось посетить небольшую церемонию завершения обучения, там высказались преподаватели по основным направлениям, похвалили нас и произнесли воодушевляющую речь о том, что наши жизни только начинаются и нам следует начать относиться к себе серьезнее и строже. Куда уж серьезнее и строже, лучше бы сказали, что жизнь состоит не только из самопрезентации себя как боевой единицы на рынке труда. Я, конечно, понимаю затруднительное положение японской экономики, но всему должна быть мера. Современный человек, как я считаю, не должен подстраивать свою жизнь под работу, это работа должна подстраиваться под людей. Ценность жизни неоспорима, а вот ценность раболепия определяется исключительно наглостью и бесчеловечностью рабовладельца. Сколько же людям гадости в головы закладывают подобными речами! Далее после церемонии я отсидела очередь, чтобы забрать все необходимые документы. Вот и все, мое обучение действительно закончилось, теперь я смогу работать как нормальный белый человек, у меня появится очень много свободного времени и, разумеется, свободных денег. Грустно, конечно, что вся моя свобода ограничена отделом по делам одаренных, мне бы так хотелось съездить куда-нибудь в небольшой отпуск. Куда-нибудь за пределы восточной философии. Она, на самом деле, мне совсем не чужда, скорее даже наоборот. Просто я устала от синтеза. Я вижу очень много разрозненных между собой вещей, я чувствую их связь, нахожу закономерность, но объединить их во что-то целостное у меня пока ни разу не получилось. Я покинула универ в странном состоянии. Какое-то особенное счастливое чувство билось внутри меня так, как если бы несчастная бабочка билась об оконное стекло и не могла выбраться наружу. Если ее не выпустить, то она погибнет через двенадцать часов, так и не успев опылить ни одного цветка. Самая настоящая трагедия для флоры. А если так не выпустить чувство? Оно тоже погибнет через двенадцать часов, не успеет подарить положительных эмоций, а человек начнет увядать. Ах, какая красивая художественная аналогия о сдерживании чувств и эмоций! Василиса, в тебе погибает творец! Из университетского парка отлично прослеживалась парковка, вот там-то я и заметила подозрительного вида автомобиль. Полностью черная машина, рядом какие-то серьезные люди в строгом дресс-коде. Черт, неужели за мной? Ну естественно, а за кем еще? Это не Портовая мафия. Тогда кто? Меня собираются похитить? По пути я достала телефон и отправила Дазаю пару сообщений с описанием ситуации, просто на всякий случай. Чтобы знал, откуда начинать меня искать в случае похищения. Наверняка эти люди вооружены, мне не отбиться в случае нападения. Хотя не станут же они приставать ко мне в таком людном месте? — Добрый день, — внезапно обратилась ко мне девушка с красивыми волнистыми волосами мятного цвета. Я ее уже где-то видела. Никак не могу вспомнить! Она исполнила слабый поклон. — Цуджимура Мизуки, ассистент господина Сакагучи из специального отдела. Вот как. Анго прислал по мою душу. Зачем? Почему не предупредил? — Мори Фокс, — я вместо поклона выдала совсем уж ленивый реверанс, все равно никто из японцев не понимает этого жеста, но то, в общем-то, не мои проблемы. — Мори-доно, вас хотят видеть в отделе. Дело не терпит отлагательств, так что просто садитесь в машину без лишнего сопротивления, — девушка так-то говорила спокойно и совсем непретенциозно, что, конечно, очень симпатизировало мне. Но Василиса Ольгимская так просто к каким-то рандомам в машину не сядет. — Покажите удостоверение ваше, пожалуйста, — я слабо насупилась. — Да, конечно, — Цуджимура на самом деле достала из кармана удостоверение и показала мне. Я внимательно все рассмотрела и убедилась в том, что она действительно имела отношение к правительству. — Что за дело? Раз Анго-сан сам лично не пришел и не предупредил, то хочет обратиться ко мне по форме. Где же тогда официальное заказное письмо с печатью на мой адрес, где повестка? Вот такая я противная гадина. За это Анго меня и не любит. А Мизуки тем временем нахмурилась, переглянулась со своими коллегами, затем снова посмотрела на меня. Девушка выгнула бровь, но не в вопросительном тоне, а в качестве демонстрации своего непонимания моего поведения. Ну а чего она хотела? Что я так просто возьму и среди бела дня, без предварительного объявления войны, поеду с незнакомыми людьми куда-то? Правительство не имеет права так работать! Это уже, на самом деле, принципиальная позиция. Просто какого черта Анго не предупредил меня? А вдруг я уже была бы в хлам пьяной? Или совращала Дазая в своей квартире? Вот это разве нормально? Мы, кажется, договаривались, что палок в колеса друг другу вставлять не станем и будем работать так, как удобно всем. Без лишнего шума. — Я не могу разглашать вам такую информацию. Вернее, у меня просто нет таких полномочий. Зато у меня есть полномочия доставить вас в отдел насильно, но для нас это нежелательный исход. Для вас, думаю, тоже, — Цуджимура тихо цокнула и коротко вздохнула. — Вы же знаете о своем особенном положении. По форме вас в отдел не привести, потому что порядка для подобных дел, как такового, и нет. Так что не глупите, не будем отнимать друг у друга время? — О, и что же вы сделаете? — я тоже полноценно нахмурилась. — Побьете меня всей толпой, нацепите на руки наручники? Или, может, электрошокером воспользуетесь? Вызовите спецназ? — А вы хотите узнать? Найдется на вас метод, — красавица мне не уступала, кажется, она была намерена любой ценой доставить меня Анго. Черт, я не помню, является ли эта Мизуки одаренной. Рисковать и проверять, конечно, не хочется. Да и драки я вовсе не желаю! Просто хочу испортить всем настроение, особенно Анго за такую подлянку. Мужички позади Цуджимуры заметно напряглись. Судя по всему, они готовы инициировать насильственное задержание. На самом деле, это было бы неплохо, зеваки вызвали бы полицию. Но тогда у агентства могут быть проблемы. Тц, так не хочется мне в отдел ехать, вот совсем! Настроения и так не было, теперь я еще и стопроцентно разозлюсь! Дерьмо! — Цуджимура Мизуки, верно? — я подошла к ней ближе. — Не надо мне угрожать, — мой голос прозвучал как-то слишком холодно и твердо, я сама от себя не ожидала. Как будто и не я говорила, а кто-то чужой во мне, совсем незнакомый и очень страшный. — Мы живем в такое время и в таком городе, где в любой день конфронтация между нами может оказаться обоюдно правомерной. Учтите это при нашем дальнейшем взаимодействии. Все, тотальное попущение всех и каждого. Сейчас еще и Сакагучи пизды получит, как только доедем до отдела. Что меня все так бесят в последние несколько дней?! Почему никто не может оставить меня в покое! Почему все начали вести себя как идиоты?! Я уже давно такого затяжного крепкого раздражения на весь мир не ощущала, происходило что-то противоестественное с моим рассудком. Завожусь с полуоборота. Это вдуматься – я же прямо-таки угрожала Мизуки, что сделаю с ней что-то нехорошее, как только ситуация мне позволит. Это что вообще за дерьмо такое внутри меня?? Это разве мои мысли и желания? Да я бы никогда в жизни не сказала такого человеку! И вообще, причем тут Цуджимура? Девушка просто свою работу выполнить пытается, у нее ко мне ничего личного, а я уже почти ненавижу ее. Что за скверна в моей голове… Служебная машина быстро довезла всю нашу странную компанию до здания правительства, где расположился отдел по делам одаренных. За всю дорогу Цуджимура не сказала ни слова, никто из других сотрудников тоже. В наручники меня заковывать не стали. По опыту знаю, что в отдел Сакагучи мог затащить меня либо для каких-то экспериментов и исследований, либо для показательной порки. Очень противно, что, по сути, я не могу не подчиниться ни одному его слову. У него на все мои отказы всегда один аргумент: «Тогда добро пожаловать в подвал». Анго, к сожалению, не может быть хорошим другом и руководителем отдела одновременно. И он всегда выберет работу в первую очередь. Обвинять его и предъявлять за это претензии глупо, но мне просто грустно. Дазай, кстати, сообщения прочитал, но ничего не ответил. Уже подозрительно. Меня отвели в кабинет Анго и усадили на стул, сам виновник торжества сидел за рабочим столом и ставил печати на бумагах. Так сосредоточен и серьезен. Зная всю его истинную глубинную сущность, наблюдать за Сакагучи мне порой становилось даже боязно. Нет, он не маньяк и не извращенец, но у него в душе декаданс. Таких людей стоит опасаться, особенно когда они так уверенно и старательно косят под нормальных. — Здравствуй, Фокс, — поздоровался Анго. — Здравствуй, Анго, — я все еще хмурилась, у меня лице запечатлелась холодная пассивная агрессия и твердое беспринципное недовольство. — Я не позволю притаскивать меня сюда, как какую-то шавку. — Ну, тем не менее, позволила, — молодой человек отодвинул все в сторону и, сложив пальцы мостиком, посмотрел, наконец, в мою сторону. — Извиняюсь, что не предупредил заранее, это внештатная ситуация. Вчера Дазай ничего не рассказал тебе? — Нет. Я тебя внимательно слушаю. — Сразу перейду к делу, у нас мало времени. Сасаки Нобуко должна была передать тебе это письмо по просьбе Федора Достоевского. Я охуела и зависла. Дружочек услужливо пододвинул лист с письмом ко мне, я взяла и начала читать: «Василисе Ольгимской от Федора Достоевского. Думаю, у тебя тоже накопилось очень много вопросов, которые требуют прояснения. Так что считаю, что откладывать нашу встречу больше нельзя. У тебя возникнет очень много проблем из-за нее, за это приношу свои глубочайшие извинения, милая Васенька. Знаю, маленькая, ты очень сильная, справишься и с этим. Все пройдет абсолютно легально, не нужно ни о чем переживать, лгать своим товарищам тоже не придется. Буду ждать тебя **.**.20** в 16:00 в кондитерской Кавахара. С любовью, Федор» Отвиснув, я в первую очередь посмотрела на часы. — Так это же через полтора часа! — еле выговорила я, все мое нутро напряглось до предела. — Я знаю, успокойся, — Сакагучи забрал несчастный листок и посмотрел на меня строже. — Сасаки Нобуко покупала информацию о всех жертвах своих планов у Демона Достоевского. Благодаря этому он и смог отправить это письмо тебе. — Он все знал. Он знал, что Сасаки выбрала своей целью Вооруженное детективное агентство. Ему просто нужно было перехватить ее внимание и заставить работать с собой. То есть, получается, Федор планировал эту встречу задолго до, — я вернула себе самообладание и постаралась включиться в дело. Все-таки от меня именно это и требовалось. — И он точно брал в расчет, что письмо перехватят и прочитают. Что-то запланировано, да? Ты же для этого меня позвал? — Все верно. Ваша встреча состоится, хочешь ты того или нет. Под строгим надзором оперативной группы и спецназа. По окончанию Федор Достоевский будет задержан и передан агентам специального ведомства России под руководством некого господина Лера. Это имя говорит тебе о чем-нибудь? — Нет, — я хлопнула глазами. — Подожди, состоится? Я должна буду все-таки прийти туда? Ох…это очень неожиданно! И уже через полтора часа! А если что-нибудь произойдет? Если он попытается что-нибудь выкинуть? — Его застрелят. Кхм, обезвредят, — Анго поправил очки. — Не в его интересах устраивать нечто, ты же сама пришла к выводу, что Достоевский спланировал все от начала и до конца. Ему прекрасно известно, что его захватят после встречи. Это часть его плана. Мы подозреваем, вернее, практически на сто процентов уверены, что этот некто Лер покрывает Достоевского. И что в руки правосудия террориста не передадут. Я надеялся, что хоть ты сможешь что-нибудь рассказать о Лере, нашей информации недостаточно. — Блядь, Анго, ну мы же прямо в капкан наступим сознательно, — я вся затрепетала и занервничала. — Федор написал, что у нас с ним накопилось очень много вопросов друг другу. Он тоже, исходя из этих слов, озадачен моей ситуацией. Да и я помню его реакцию на настоящую себя несколько лет назад. Думаю, ему просто важно разобраться с этим, а чтобы безопасно покинуть Йокогаму или, по крайней мере, пропасть с радаров отдела и МВД, он затеял всю историю с руководителем…специального ведомства. Хм, — приложив ребро указательного пальца к губам, я плотно задумалась, это даже немного успокоило меня, — то есть, по сути, это абсолютно безопасное и практически стерильное событие для хода истории. Конфронтации не намечается, действительно обыкновенный разговор. — Василиса? — Этот господин Лер, кажется, очень влиятельный человек, раз Федор Достоевский позволил себе заручиться его поддержкой, — я все продолжала свои рассуждения вслух. — Он пошел на это ради простого разговора со мной. Неужели не мог связаться со мной иначе? Дазай вот, например, почти три года назад начал писать мне в чате под идиотским ником, а уже потом я встретила его живьем и познакомилась. Федору это разве было бы трудно? — Вероятнее всего, он хочет что-то проверить. Например, может ли он сейчас манипулировать твоим альтер-эго. Так что будь чуткой к каждому своему ощущению и внимательно следи за деталями, важна каждая перемена в поведении Достоевского, его голос, манера общения, движения, мимика, дыхание. — Это понятно. Вы будете вести запись? — Да, — одаренный кивнул. — Я должна выспросить или сказать что-нибудь особенное? — вот это самая трудная тема для исполнения. Вообще-то необходимыми навыками для вытягивания информации я обзавелась и даже неплохо их развила, но дело в том, что на Федоре не сработает ничего. Он же сам гениальный манипулятор, с ним справился бы только Осаму. Который, сука, оказывается в курсе! И не сказал мне ничего вчера! Да почему все сегодня напрашиваются на драку и ультранасилие?! — Навряд ли это возможно. Дазай, во всяком случае, посчитал, что это абсолютно неуместно. Веди себя естественно, говори о том, о чем он хочет или о чем хочешь сама. Нам важно пронаблюдать за естественным течением вашей беседы, так мы сможем выяснить, какие у Федора на тебя планы. — Хорошо… — я невольно сглотнула и отвела взгляд. Анго сегодня либо в очень плохом настроении, либо я очень сильно чем-то его разозлила. Хотя, может быть, причиной этому строгому взгляду стала сама ситуация с Достоевским, для всех нас это очень серьезный прецедент, а для отдела – особенно. На Сакагучи очень много ответственности, он заинтересован в максимально полезном комплексном результате, а результат в нашем случае зависит от моих действий. Мне будет очень тяжело. Какого черта, Федор? Неужели действительно захотел поэкспериментировать? Нет, я думаю, это даже не второй и не третий пункт в его плане. Ради такой глупости он бы не стал наводить столько суеты и подключать к делу персонажа, которого в каноне даже не было. Вот такой вот интересный поворот, появился еще один русский герой, который в тесном контакте с Достоевским. И не абы какой, а важный государственный хрен из специального ведомства, наверняка с идиотской аббревиатурой. Подозреваю, что «Лер» - сокращение от имени или фамилии, а на такое сокращение напрашивается только одна догадка. Во всяком случае, я знаю только одного творца, что подходит под критерий. Мне кажется, что основной замысел этой встречи кроется в чем-то другом. Возможно, Достоевский желает узнать что-то о нашем отделе или правительстве, а может и вовсе о Вооруженном детективном агентстве. Хочет получить какую-то информацию, которую не смог добыть другими своими методами. Или через меня он хочет что-то натворить. Черт, гаденыш! О чем я буду говорить с ним? Как это вообще должно происходить все? Вот надо же такое выдумать! Отчаянный, конечно! Признаться, я и сама не против этой встречи, потому что моя тревога о его состоянии никуда не исчезла. Но я-то хотя бы понимаю всю абсурдность этого идиотского беспочвенного желания! А Федора, кажется, это совсем не беспокоит, он просто, как маленький ребенок, сделал так, как ему захотелось. Чем ни пример для подражания? Ужас! — Не смотри так на меня, — я окончательно смутилась и заробела от этого взгляда Сакагучи. Молодой человек внезапно встал из-за стола и подошел ко мне. Я резко поднялась со стула, ни о каком комфорте и безопасности речи больше не шло, Анго вызывал у меня опасения с самого начала. Я тут с ним совсем одна, что он хочет сделать? Мне даже не сбежать никуда от него, да и как это будет выглядеть? Чем это будет оправдано? Блядская ситуация! У меня абсолютно нет права сделать что-то супротив воли Сакагучи, если он что-то задумал, то я обязана последовать его идее. Иначе подвал. У нас абьюзивные отношения, это очень расстраивает меня. Мне бы хотелось, чтобы все было как раньше. Чуть попроще, чуть помягче. Одаренный подошел ко мне со спины и уверенно опустил руки на мои плечи, вынудив меня сесть обратно и не дергаться. О Боже, я все поняла. Блядь. Сука. — Фокс, — начал Анго, его голос звучал ровно и непоколебимо. И беспощадно, я бы сказала, — ты же знаешь, как работает мой дар, верно? Господи, он как маньяк! И его руки на моих плечах очень сильно напрягали! Мне никуда не деться. Сакагучи хочет прочитать мои воспоминания, настал тот самый момент, которого я опасалась всю свою новую жизнь. Почему он раньше этого не сделал? Почему он решил сделать это сейчас, когда все зашло уже слишком далеко?! Критический провал. Уже слишком поздно открывать миру эту правду обо мне. Моя жизнь превратится кошмар, от меня все люди отвернутся! Черт, почему Анго не сделал этого при нашей первой встрече? Если это произойдет сейчас, я боюсь, что потеряю слишком много. Это все мое наказание. Наказание за то, что я сама не рассказала никому, мне не хватило смелости сделать это и по сей день. А я же знала, я прекрасно понимала, что однажды этот день настигнет меня. И чем дальше, тем мне будет больнее. Глупая лиса, глупая дура. Что теперь будет? — Почему ты не сделал этого сразу? — просить не использовать способность было бы слишком подозрительно. Мои переживания выдала легкая дрожь во всем теле. Ужасный исход, просто отвратительный. Он же убьет меня. Уничтожит. И он…расскажет? Расскажет другим!.. Все узнают! — Я сделал. Там не было ничего. Ни единого воспоминания. Ты была чиста как белый лист в нашу первую встречу. Лжец. Это не может быть правдой. Я, может быть, и не заметила его прикосновения, но воспоминания у меня точно были. Я же до сих пор помню свою прошлую жизнь, да и на тот момент успела запомнить что-то из новой. Как это – как белый лист? Я же все помнила. — Ты разве не помнишь? Он трогал меня, но я посчитала, что он говорил о воспоминаниях моей куртки. Неужели он сразу залез мне в голову? Как такое может быть, я ничего не понимаю!.. Почему я узнаю об этом только сейчас? Значит, все это время Анго был уверен в том, что у меня нет воспоминаний. — Я же сама рассказывала тебе о своей жизни, да? — все в голове перемешалось и перепуталось, события почти трехлетней давности стремительно закручивались в один большой водоворот. — Да. Вот это и странно. Я больше не делал этого, если ты вдруг переживаешь. Но сейчас того требует ситуация. Мы обязаны сделать все, чтобы встреча с Достоевским состоялась, но я не могу отпустить тебя на нее, не убедившись предварительно, что ты совершенно точно не являешься его союзницей. Как в моей голове могла быть пустота? Даже с точки зрения логики, в сознании любого человека хранятся воспоминания хотя бы о том, как он в первый раз осознал что-то в далеком глубоком детстве. Тут что-то не так. Со мной что-то не так. — Анго… — мне бы очень хотелось посмотреть на него, не люблю, когда кто-то общается со мной из-за спины. Я ощущала себя загнанным зайцем. Крах. — Причина тряски, Фокс? — он сжал руки крепче, я чуть не вскрикнула от страха. Что за абьюз происходит с мужской стороны этой истории, второй день подряд какие-то совершенно неприятные негативные страсти. Что будет дальше? Сакагучи нельзя пускать в мою голову, но и запрещать ему это тоже равняется величайшей на свете глупости. Дура, дура, тупая дура, лучше бы ты сдохла!.. Ну почему же сама сразу не рассказала ему? На что я надеялась все это время? Почему я такая слабая трусливая идиотка? Пиздец, вот жизнь и наказала меня. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула. Будь что будет. Нельзя выиграть то, что было проиграно изначально. Пускай узнает. Мне очень страшно и тяжело думать о последствиях этой правды, но еще страшнее и тяжелее будет дальше. Ситуация с Лазурным Апостолом стала для меня показательной. Сколько я рвала на себе волосы и металась с места на место из-за какой-то идиотки Сасаки, из-за несчастного Рокузо. А худшее еще впереди. Пора отпустить это. Хотя бы ради чистой совести. Способность Анго совершенно не ощущалась, за что ей спасибо. Все, дороги назад теперь нет. Опять! Опять выбор без выбора! Да что же это такое?! Почему жизнь ко мне так жестока, я не могу понять. Я вроде так стараюсь, столько усилий прикладываю, так искренне желаю и стремлюсь к лучшему, а результата никакого! Опять меня тыкают носом в дерьмо, снова я обречена на страдания. Складывается такое впечатление, что я была рождена для бесконечного барахтанья в грязной луже. Кажется, мне суждено в ней утонуть. Как же так? Ну почему я? Что я сделала неправильно?.. Почему не кто-нибудь другой обязан нести на себе это бремя?.. Руки с плеч резко пропали, Сакагучи, кажется, почти дернулся. Все, габелла. Я вспомнила кадр из какой-то части Сумерек, где Джейкоб в волчьем обличии набросился на стоящего Эдварда со спины и сожрал его. Мне кажется, Анго желал сейчас того же. Я прямо всей своей дрожащей никчемной сущностью ощущала эту недобрую ауру. Он точно увидел все. Какая же мне пизда. — Анго… — боязливо и тихо произнесла я, немного повернувшись в его сторону. Пусть скажет хоть что-нибудь. Пусть заорет, ударит меня, потащит за волосы и ударит головой о стену, да хоть что-нибудь!.. Только не молчал бы. Как же мне страшно и тревожно. Его взгляд стал тяжелее. Господи. Я не со зла. — Прости меня, Анго, — я встала со стула и хотела взять его за руку, мои собственные страшно дрожали, но этот контакт был мне необходим. Даже собственный голос стал звучать совсем тихо и жалко, чувство вины захватило всю мою сущность и потянуло ее на дно. Только ухватившись за руку Анго, я смогла бы спастись. Он ведь уже помог мне однажды. — Ты теперь все знаешь, да? Прости меня… пожалуйста. Мне очень жаль. Сакагучи молчал, ничего не говорил. Мне показалось, что ему тоже очень больно и сложно от правды, которая всплыла на поверхность разлагающимся трупом. И в то же самое время противно, мерзко. Отвратительно. Он меня теперь возненавидит. Боже. Разве этого я хотела? Разве этого я достойна? Клянусь, со мной скоро случится бэд-трип даже без приема наркотиков. Анго отдернул руку и даже сделал шаг назад. Это конец. Его переполняют чувства и эмоции, и они тоже не найдут выхода. Застрянут в нем, забродят, превратятся в яд, что разольется по всем жилам. Так нельзя. Как будто я делаю всех рядом с собой несчастными. Молодой человек молчал еще около минуты, он смотрел то на меня, то в сторону, при этом хмурился все сильнее с каждым мгновением. Я очень переживала, я совсем не хотела заставлять его испытывать все это!.. Господи, почему я такая? Анго стал особенным человеком в моей жизни. Я люблю его как близкого человека, как дорого сердцу друга, он так много значит для меня! Вся моя новая жизнь состоялась благодаря нему, это он был со мной рядом все это время и искренне пытался помочь. Я не хотела, чтобы все заканчивалось вот так. Как бы я ни старалась, я не смогла оставить его позади, не смогла перестать видеть в нем свою опору, моя душа тянулась к нему. Такое светлое невинное чувство привязанности к тому, кто подобрал тебя с улицы и приютил. Мне так больно, мне так жалко!.. Я так сожалею. — Поговорим об этом позже. Сейчас тебе пора, — Сакагучи все-таки взял себя в руки и отбросил все эмоции. Профессионал своего дела. Даже в такой тяжелый критический разрушительный момент он способен обуздать бурю внутри себя и принудить ее к отложенному старту. И это плохо. Я пребывала в состоянии аффекта. Машина везла меня в кондитерскую Кавахара, путь долгий и тяжелый. Небольшое заведение находилось чуть ли не в другом конце города, пробираться предстояло через вечернюю пробку. Я уже не могла думать о встрече с Федором, я думала только о том, как подо мной трескался тот тонкий лед, по которому я очень аккуратно, маленькими шажками, передвигалась все эти года. Какая же это была отчаянная глупость. Как я могу оправдать себя? Могу ли я вообще пытаться оправдать себя хотя бы перед собой же? Я ужасно малодушна и труслива, получается. Я никому не говорила об информации в своей голове, потому что не думала, что сближусь с героями основного сюжета так сильно. И я никому из них не доверяла долгое время, а когда смогла довериться – все равно промолчала. Дура. Идиотка Василиса. Лучше бы тебе сдохнуть в канаве. Почему жизнь заслужила именно я, а не кто-нибудь другой? От движения в автомобиле закружилась голова, вестибулярный аппарат подвел, мозг решил, что в моей крови токсины, а значит пора изгнать их. К горлу подступало чувство тошноты, но в моем желудке было пусто. Ужасное невыносимое состояние. Я посмотрела в окно и увидела, что мы проехали горящую машину, в которую залезал медведь. Идет медведь по лесу, видит, машина горит. Сел в нее да сгорел. Лопата. Ха-ха, я начала сходить с ума! Кажется, мой мозг вообще решил начать наводить свои порядки, и в первую очередь стал раскладывать по полочкам старые бессмысленные анекдоты. Зачем я помню идиотский анекдот про сгоревшего медведя? Наверное затем, что сама сейчас как будто пытаюсь залезть в горящую машину и умереть в ней. Примерно так ощущалась предстоявшая встреча с Достоевским. Как мне было плохо, это просто пиздец. Хоть головой о стену разбейся. Я начинаю понимать маниакальные стремления Дазая покончить с собой, если вся его жизнь состоит сплошь из подобных издевательств – да, петля начинает казаться логичным комфортным выходом. Вот бы меня сбила фура прямо сейчас. Или кто-нибудь нечаянно выстрелил мне в голову. Анго наверняка стало бы легче, пропади из его жизни такая обуза. Я как паразит. Ничего хорошего никому из своих близких не сделала, только добавила проблем. Почти убила Дазая, не спасла жизнь Одасаку, выстрелила в малютку Акутагаву, добавила головняка папеньке Мори и Анго, вчера вот накричала на Доппо за то, что он посмел влюбиться, а сегодня угрожала посторонней девушке дракой. Да я же мразь. Как вообще можно жить, будучи таким человеком? Да от меня же одни проблемы, я же только плохие вещи творю. Так хотелось сделать что-нибудь хорошее, но я априори не могу сделать ничего хорошего из-за своей темной гадкой природы. Такая тварь, Василиса. Сука, шлюха и стерва. Бессердечная. Мне просто интересно, сколько я еще выдержу, прежде чем ноги понесут меня к путям, где я лягу головой на рельс и просто буду ждать окончания своего жизненного пути. А хватит ли вообще у меня духа покончить с собой? На такое не каждый человек способен. А я ведь такая трусливая и жалкая, способна ли на полном серьезе хотя бы попытаться? Машина остановилась прямо возле кондитерской, небольшое уютное кафе уже было окружено спецназом. И людьми в странной одежде. Русские, по внешности понятно. Это и есть те самые люди Лера, которым надо передать Достоевского? Все в черных костюмах, все такие серьезные и сосредоточенные. Я насчитала семь человек. Некто Лер точно среди них не присутствовал, не ощущалось ауры сильного лидера. Интересно, он вообще прибыл в Йокогаму? Или указывает из России? Тут также присутствовали представители отдела по делам одаренных. В общем, целая толпа рандомов из различных государственных структур. И никого для меня в качестве группы поддержки. Как я поняла, всю улицу оцепили, простых людей сюда никто не пускал. Пока не представлялось возможным заглянуть в кафе через окна. Думаю, я ощущала бы себя намного увереннее и спокойнее, если бы никто не залез в мою память и не достал оттуда то, что должно было остаться секретом до самой моей смерти. Меня окончательно подкосило, мое самочувствие дошло до критической отметки. Еще немного и я сойду с ума. На дрожащих подкашивающихся ногах я зашла в кондитерскую. Приятный светло-голубой пастельный интерьер располагал к спокойному умиротворяющему времяпрепровождению, в небольшом зале для посетителей очень ненавязчиво пахло чем-то свежим и сладким. Гостей, впрочем, не было. Внутри также присутствовали люди из оперативной группы и специального русского ведомства. Никто из силовиков не произнес ни слова, некоторые посмотрели на меня, остальные же не сводили взгляда с Достоевского. Я тоже увидела его. И мне сделалось до такой степени дурно, что я чуть не упала. Федор стоял недалеко от одного из маленьких стеклянных столов, он смотрел куда-то в пространство и явно мысленно рассуждал о чем-то. Его невероятно темный мрачный силуэт ярко контрастировал с таким нежным аккуратным фоном, это выглядело практически сюрреалистично. Фигура молодого человека закрыта тяжелой материей новой достоевки, этот элемент практически ничем не отличался от своей предыдущей сменщицы, а привычной ушанки на голове и вовсе не было. Я замерла на месте. Руки затряслись еще сильнее. Что это? Страх? Я что, боюсь его что ли? Почему я должна его бояться? Он не убьет меня. Тем более, я сама хотела встретиться с ним и поговорить, сама же сокрушалась два года назад, что единственный мой источник подсказок и зацепок теперь на долгие годы недоступен. Вот же он собственной персоной. Пора взять себя в руки! Молодой человек тоже замер на пару мгновений, видимо заметив мое появление краем глаза. Затем он повернулся и подошел ко мне. Господи! А почему он такой большой?? В смысле, я почему-то запомнила его зябликом, мне всегда казалось, что он тощий и больной, а он!.. Такой же медведь, как и Дазай в свои будущие двадцать два года. Высокий, статный, вполне себе внушительный. Или это я какая-то мелкая? Да нет, рост у меня выше среднего по палате. Несколько секунд мы просто молча завороженно смотрели друг на друга, я была не в силах пошевелиться. Вот он предо мной. Федор Достоевский. Я не впервые вижу его в своем сознании, но впервые делаю это полноценно осознанно. Теперь я точно запомню его как живого человека, а не как выдуманного героя, в моей памяти навсегда останутся эти необыкновенные глаза багряного цвета. Федор так удивителен. Красивый русский парень с такими правильными приятными чертами лица и очень темными волосами. Волосы, пожалуй, и были еще одной странностью, уж слишком темные. Хотя у меня такие же, если перестать их красить. Мы, вообще-то, одинаковые с ним! Вернее, очень сильно похожи друг на друга. Я смотрела на Достоевского и видела в его лице все то, что есть у меня. Как это возможно? Почему никто не заметил этого раньше? Почему вообще никто не говорит об этом кроме Дазая? По Федору было видно, что он растение домашнее и на улицу не выходит, потому что боится простудить листики. Болезненная бледность и сухость кожи, мешки под глазами, нездоровый блеск в глазах от светобоязни. Кому-то почаще бы гулять. Впрочем, может, он действительно болен? — Васенька, привет, — тихо произнес он и аккуратно светло улыбнулся. Федор начал на русском. Конечно, а как еще между нами мог состояться диалог? Одаренный практически невесомо взял меня за все еще дрожавшие руки, это прикосновение ощущалось таким теплым, что я немного успокоилась. Постаралась успокоиться. Захотела этого. Нас почему-то подвело ближе друг к другу. Что за парадокс. Мы чужие. Он ведь чувствовал все то же самое, это противоречие и тот же самый вопрос я четко видела в его взгляде. И тем не менее, какая-то невидимая неощутимая сила будто притягивала нас, как два магнита. Такое состояние идиотское! Неоднозначное. Как будто не можешь понять, своего ребенка из детского садика привел или чужого. Я посмотрела на наши руки, потом снова на Федора. Что за хуйня… — Привет, Федор, — мне и нехорошо, и дурно, и тяжело, но вместе с тем и любопытно. Надо понять, прощупать почву. Все-таки я легко высвободила одну свою ладонь и вытянула ее вверх, чтобы потрогать щеку Достоевского. Тот завис и не стал сопротивляться, а я успешно чуть повертела его моську в разные стороны и убедилась, что это абсолютно точно живой человек, а не галлюцинация или сновидение. — Ничего не понимаю, — заключила я, насупившись. — М, да, разделяю твои чувства. Об этом я и хотел поговорить. Конечно, мне хотелось бы встретиться в другой обстановке, но эти ребята упорно не желают оставить нас наедине. Надеюсь, они не сильно смутят тебя, — Достоевский снова взял меня за обе руки, я пока не могла сопротивляться. Наверное, и не стоило. Диссонанс в голове полнейший. Чужой человек, совершенно! А противиться ему и не хотелось, как будто мы знакомы десятки лет. — Ты выглядишь очень опечаленной, что-нибудь произошло? Что у меня произошло? Ох, милый, у меня столько всего произошло, что я даже рассказать об этом всем не в состоянии! Я вообще в полнейшем неадеквате сейчас и не могу нести ответственности ни за одно произнесенное слово. Какой кошмар, во что же я вляпалась? Как мне после этого всего жить дальше? Я не могу перестать думать о сегодняшнем провале. Как будто вселенная сразу же наказала меня за то, что я посмела вмешаться в сюжет, хотя не имела на это никакого права. Я слишком слабая для таких подвигов, я не могу тянуть на себе все эти последствия! И как я должна была уберечь Одасаку от смерти, если он настолько сюжетно важный персонаж, что отголоски его участия будут добираться до нас еще очень много лет? Да меня бы в дурке заперли навсегда после такого! Я бы сошла с ума на самом деле! В чем я была неправа? Что я сделала неправильно??!.. Если вселенная хотела от меня решительных действий и конкретных поступков, то почему она не послала мне никакого знака? Но свое наказание я по итогу получаю! Что это за несправедливость такая! По отношению ко мне, всего лишь обычному человеку, который даже не выбирал такой жизни! И что я должна сделать сейчас, чтобы не усугубить ситуацию? — Вася? Тебе нехорошо? Что случилось?? — Достоевский, кажется, обеспокоился искренне, его голос и интонации не вызывали никаких опасений и подозрений, будто говорил самый обычный человек без демонов в голове. — Можно присесть? Молодой человек галантно и воспитанно помог мне сесть за стол, пододвинул мой стул ближе, затем сам сел напротив. На столе уже ожидали чашки с чаем. Я сделала небольшой глоток, не особо опасаясь такой большой дозы кофеина, который явно мне в таком состоянии не помощник. К черту все. Чувство надвигающейся панической атаки мне хорошо знакомо, я знаю обо всех предвестниках этих приступов. Знаю и за столько лет не научилась с этим бороться. Йосано рассказывала, что далеко не каждый человек предрасположен к паническим атакам, у кого-то их в принципе не может быть. Почему я не в числе этих счастливчиков? Мне всегда казалось, что моя психика стабильна. До того, как я попала в этот мир. Сука. Все сводится к одному. О чем ни подумаю – все ведет к мыслям о моем непрошеном попаданчестве, за которое меня теперь в лучшем случае сожгут на костре. Юродивая. Какая же тупая дура, как же можно было повести себя так? Сколько я буду думать об этом? Почему я так беспощадна к себе? — Что со мной происходит? — я тяжело выдохнула и закрыла лицо ладонями. Невыносимо. Будто даже температура поднялась от тревоги. Лихорадит. Анго открыл Ящик Пандоры. Это было зря. Теперь всем будет плохо, а мне особенно, мне сильнее всех. Я начинаю передумывать саму себя, какой же это паршивый метод защиты собственной психики. Ладно. Я должна принять, что собственный мозг мне не враг, он пытается помочь мне успокоиться. Мне следует прислушаться к ощущениям своего тела и поддаться им, чтобы стало лучше. Вот бы кто-нибудь ударил меня, отвлек, все внимание переключилось бы на боль. Кажется, в таком критическом состоянии поможет только это. — Тебя кто-то запугал? — тихо спросил Достоевский, выражение его лица стало как будто холоднее и тверже. Даже голос одаренного прозвучал иначе, в нем четко прослеживалось предупреждение. Разумеется, все это было направлено не в мою сторону. — Нет, — я покачала головой, — нет, я просто… Что «я просто…»? Много нервничаю? Много думаю? Что я несу вообще? И самое главное – кому? Федор мне не друг и не товарищ, его и знакомым моим не назовешь, мы совершенно два посторонних друг для друга человека. Нужно было выпить чего-нибудь, на трезвый ум точно не стоило заявляться к Анго. Запомню это навсегда. Человек-ловушка, приблизишься к нему – он и сожрет тебя. — Что ты хочешь от меня? — я обязана довести эту встречу до конца, приведу себя в порядок позже. Дам себе фору, если понадобится, то поплачу пару дней, выключу телефон, послушаю грустную музыку. Надо только дотерпеть. Совсем немножко. Мне должно хватить сил и самообладания. — Вася, тебе же очень плохо, ты прямо мучаешься, — Федор начал поглаживать мою руку своей, такое теплое нежное прикосновение, очень аккуратное. Пальцы у него музыкальные, чуткие, ощущать их было бы приятно, не будь мы врагами. — Врача? — Почему вы все говорите, что мне плохо? Я здорова! Хватит уже, — еще один глоток чая, излишне резкий и плохо спланированный. Горло обожгло чуть остывшим кипятком, это ощущение приблизило меня обратно к земле. Стало даже полегче. — И вообще, ты адекватный человек, скажи мне? Ты мудак и урод. Моими руками наделал делов и сбежал, как крыса! И сейчас тебе хватает совести нести эту чушь?!.. Я не кричала, просто говорила с максимально доступным для моего состояния нажимом. Получалось не очень, на самом деле. Но Федора, кажется, моя речь все равно позабавила. Он улыбнулся уже совсем по-другому, так тепло и искренне, прямо бесит. Как можно быть такой тварью? — Да, признаю, план получился не совсем идеальным, — Достоевский преспокойно развел руками, ничуть не чувствуя вины за содеянное, — но на вариант получше времени уже не оставалось. Господин Мори и без того очень серьезно ограничил меня в маневрах, поступи я иначе – мы бы так и не встретились. А эта встреча, как оказалось, имела очень большое значение. — Что ты сказал?.. — я оторопела, широко распахнув глаза. — Причем здесь Мори? — Разве ты не знала? Ох, как же это жестоко по отношению к тебе. С другой стороны, я готов отстаивать честь господина Мори до конца, меня вдохновляют смелые рисковые люди, особенно когда они позиционируют себя лидерами, — существо отпило чаю, его спокойствие нервировало меня все сильнее. — Между нами состоялась сделка, по условиям которой я обязан был убраться из Йокогамы навсегда, прекратив огонь силами наемников. Господин Мори же взял на себя обязательство передать тебя мне. Для этого он даже избавился от единственного человека, который представлял для меня угрозу и мог тебя остановить. Вот так удачное совпадение, бывает же. — Сакуноске Ода, — дошло до меня, я чуть чашку не уронила от шока. Вот это схема. Нет, все было не так. Даже если Федор говорил сейчас правду – Мори планировал избавиться от Одасаку иначе. Это просто совпадение. Очень удачное совпадение. Или же… Вот сучий потрох!! Огай!.. Земля круглая! — Ты кому стелешь-то, дядя, — теперь и я смогла улыбнуться, только это была противная ядовитая ухмылка. Мозг решил продолжить борьбу со стрессом другим методом, — че думаешь, я тупая такая что ли и поверю в эту глупость? Чтобы ради какой-то беспонтовой сделки без гарантов с русской крысой тятенька слил одного из сильнейших одаренных Йокогамы? Слишком велика цена, — ухмылочка с моего лица пропала, я прямо почувствовала, как сильно грозно нахмурилась. — Действительно, бывают же в жизни настолько удачные совпадения, что после них даже неприятно на душе становится, словно тебе не предоставили и минуты славы. Только знаешь, что было этим совпадением? – я чуть склонилась вперед. — Ваши гнилые бесчеловечные методы, — эмоции и чувства сменялись во мне настолько быстро, что я не успевала идентифицировать их, все краски смешались и получился один гадкий черный цвет. Я вновь села прямо и продолжила сверлить Федора взглядом. — Может, это над тобой смеются, Федор? Ты, вот, на полном серьезе поверил в то, что папенька так просто взял да отодвинул от меня подальше буквально лучшего кандидата на роль телохранителя, чтобы тебе было легче меня похитить? — Справедливости ради, положа руку на сердце, тогда я не знал о существовании Сакуноске Оды. И уже впоследствии понял, что это с самого начала была простейшая очевиднейшая ловушка. — Ты прав в одном, мой дражайший приемный родитель очень рисковый человек. Изначально им задумывалась одна единственная роль Оды в этом сюжете, и это точно не охрана моей персоны. Господин Мори предполагает, что Дазай обязательно дойдет до идеи поимки тебя «на живца», то есть на меня. Это предположение показалось ему настолько убедительным, что он, не получив от Дазая даже отчета о последних его действиях в отношении Демона Достоевского, идет к тебе на сделку. И ты соглашаешься без лишних раздумий, потому что с тебя не потребовали никаких гарантий, к тому же ты и так планировал заканчивать. И как же чертовски удобно предположение Мори оказалось верным, чуть ли не на следующий же день Дазай выкатывает ему план с наживкой, тогда-то решение отстранить Сакуноске Оду от деятельности телохранителя, напомню, единственного, кто мог сорвать план по незнанию из-за своей поразительной способности, стало легитимным. И теперь к папе ноль вопросов, ведь к этому решению они с Дазаем пришли якобы совместно. А балбес тогда и подумать не мог, что его босс может оказаться такой тварью. — Так, — Федор задумался, — какой хороший план! — молодой человек даже искренне восхищенно улыбнулся. — Да, очень хороший! И без права на ошибку, ведь Дазая не обманешь, его можно только сбить с толку каким-нибудь уж совсем из ряда вон поворотом. И это предательство…ах, а в чем же тогда заключается предательство? Если Сакуноске Ода был убит не ради того, чтобы мне ничего мешало, тогда зачем же? — Папенька, судя по всему, просто не знал, как ему успешно интегрировать Оду в конфликт с Мимиком, ведь для Дазая роль Сакуноске, как моего телохранителя, была обязательным условием задачи. И вот таким образом этот вопрос решился, ситуация была обставлена так, что Дазай сам предложил освободить своего товарища от этой «должности». — Так зачем же??.. — Чтобы убить, — я отодвинула чашку, мой взгляд стал уже не таким тяжелым, но он по-прежнему оставался серьезным. — Ода Сакуноске был убит не ради сделки с тобой. Ты всего лишь стал таким же удобным инструментом, как и я. Удобнейшим, я бы сказала. Господин Мори ни к кому просто так с предложением не придет, таков мой приемный отец, — меня, конечно, очень забавляла такая живая реакция Достоевского на весь рассказ, он совершенно не скрывал своих ярких эмоций. Прелесть. Не верится, что я сказала это. Меня же наверняка сейчас слушают все причастные к делу, Дазай чуть ли не в первом ряду. Как ему, наверное, противно и больно все это слышать. И как ему противна я. Терять уже нечего, да? Я и без того утратила доверие всех своих близких людей навсегда, они в любом случае будут думать обо мне плохо. К сожалению, таков путь. Я должна принять эту боль до конца и сотворить из нее что-то, что поможет всем нам. Всего лишь на одну минуту установилась полнейшая тишина, затем Достоевский внезапно начал посмеиваться. Постепенно это переросло в полноценный заливистый смех, невероятно мелодичный и красивый, будто отрепетированный. Однако я не сомневалась в том, что он все-таки искренний. Хоть что-то в этом разговоре будет искренним. Вот ведь каков мерзавец. Ненадолго его хватило, этот спектакль все же быстро вывел Федора на чистую воду. Ха! Кто бы сомневался! Я же рассказала СОВЕРШЕННО ОЧЕВИДНЫЕ вещи! О них даже школьник бы догадался! А Федору смешно от того, что я рассказывала все это с таким серьезным уверенным выражением лица победительницы. Конечно. Гения разве удивишь раскрытым механизмом фокуса? Да и фокус-то прост как табуретка. Сюр. — Да, Василиса, вот за это я тебя и люблю, — успокаиваясь, лепетало чудо. — И ты же никогда не позволяешь себе снисходительного тона в такие моменты, ну талант! Талант! Я слабо ядовито улыбнулась. Да, талантище. Это про меня. Талант быть дерьмом. Какое же отвратительное у меня настроение. Снова хмурюсь, снова холодею. Будто из снежков слеплена. А это разве про Василису Ольгимскую? — Сакуноске Ода был убит, чтобы Дазай ушел из Портовой мафии. Вот и весь план, — я припала щекой к собственной ладони. — Так что ты, сука, даже не смей говорить о нем так пренебрежительно. Ты еще жив исключительно благодаря его жертве. И снова красноречивое безмолвие. Кажется, об этой детали дела Достоевский все-таки не догадывался. Может, и сам Дазай не догадывается до сих пор. — И зачем же ты все это рассказала, Василиса? — Федор вновь серьезен. — Чтобы ты, сучий сын, больше даже не пытался так мной манипулировать, — твердо парировала я. — А для чего же ты рассказал мне о сделке? Чтобы я стала воспринимать Мори личным предателем и потеряла половину своей опоры на земле? Чтобы я поверила, что мне, кроме тебя, будет не к кому прийти в случае, если я останусь совсем одна? Ты манипулятор, Федор, и очень сильный. Я знаю об этом. Решил заполучить меня таким отвратительным бессердечным методом. Как ты можешь говорить о любви после такого? Я теперь даже не знаю, все это получилось благодаря моему двухлетнему опыту работы детективом, или это получилось из-за того, что я просто в отчаянии. Мне хотелось бы верить, что я хоть в чем-то стала лучше, уж если не развила свою дедукцию, то хотя бы приобрела какую-то уверенность в себе, твердый стержень, который поможет мне не сомневаться в решающий момент. Но из-за ужасного состояния и плохого настроения я могу верить только во второе. Я даже самой себе так противна, что могу только ругать свою трусливую жалкую сущность. И в очередной раз Достоевский решил установить особенную интимную связь между нами с помощью невинного тактильного контакта, одаренный взял мою руку в свои ладони очень нежно и трепетно. Этот абсолютно ненатуральный контраст мешал мне распознавать образ и личность Федора, все в нем было до ужаса противоречиво. Я же знаю, что он мразь, но почему он так внимателен и обходителен? И даже искренне, это не целенаправленная манипуляция. — Васенька, я восхищаюсь тобой. Я все время нашего знакомства переживал о том, что твоя чуткость к человеческим чувствам и эмоциям сделает тебя очень слабым ведомым человеком. Но теперь я понимаю, что ты смогла превратить это необыкновенное качество в небывалую силу, которой другие люди всегда будут только завидовать. Ни намека на глупый неразумный трепет перед своими эмоциями, только союз с ними и приумножение вашей общей силы, вот что такое настоящий дар. Его нет ни в ком из нас, мы достойны лишь созерцания. И как же, на самом деле, я счастлив, что ты позволила мне прочувствовать эту блажь, — его настроение опять переменилось, теперь я могла поверить в то, что он влюблен. Достоевский стал говорить тихо и аккуратно, как будто боясь спугнуть эту особенную атмосферу. Я же молчала. — Не обижайся на меня, милая, я просто хочу вернуть тебя. Твое место здесь, рядом со мной. Мне очень жаль, что ты совсем ничего не помнишь, но я готов сделать все, чтобы ты вспомнила. Мы вместе смогли бы исправить это упущение, разобрались бы в его причине и устранили ее. Разве ты сама не ощущаешь неправильности в своем существовании? Да я-то знаю причину этого ощущения неправильности, но тебе я об этом не скажу, дурак. Раз гений, то давай сам придумывай и разбирайся. Мудак-то. Эх, и все-таки жалко его так, ну такой он балбес. Вот ничем в этом плане не отличается от Дазая, совершенно. Два идиота. Вот разве есть у Федора какой-нибудь там папа Мори, который возьмет да убьет его лучшего друга, чтобы дурь из головы ушла? Нет! Справедливо ли? Тем более нет! Однажды и Федора кто-то обязан наставить на путь истинный своей жертвой. — У нас разные воспоминания о моем прошлом. Лично я помню все свое детство, юность, своих родителей и друзей. И нигде тебя там не было, — я старалась сохранять хотя бы подобие спокойствия. — Да, а я помню совсем другое. Я, вот, например, знаю, что однажды ты отравилась вишневым блейзером и до сих пор на дух не переносишь любое проявление вишни. Правда же? Черт! А это правда! Но лишь частично! Вишню я действительно терпеть не могу, но я не пила никогда до того, как познакомилась с Хигучи и Анго! — Истина где-то посередине, — больше мне сказать было нечего. — Это точно. И все же я верю, что ты все та же Василиса. Просто какая-то часть твоего сознания спит и просыпается только в те моменты, когда мне угрожает опасность. Раньше ты всегда была такой. Мне тоже показалось это очень странным. А теперь я думаю, что какая-то неведомая сила заглушает гравитацию между нами. Вдруг его глаза широко раскрылись в удивлении. Кажется, он что-то понял. И опять улыбнулся. Понятно, сука, ничего не скажет. — Тебе что-нибудь известно о моей способности? Почему она сработала только в твоем относительно близком присутствии? — попытка не пытка, по носу точно за глупость не даст. А что еще нужно было спросить? Это самое очевидное. — Твоя способность уничтожает всех, кто хочет навредить тебе. Помнишь, как Дазай впал в кому? Никто ведь так и не смог выяснить причины. — А как же его дар? Почему это сработало на него? — вот ведь новости! Охуеть! — Ну, потому что обнулить это проклятье можно только об тебя же. Способность подействовала на него косвенно, удивительно, что он не сдох. Он нас наверняка сейчас слышит, так что я предупреждаю его, чтобы он больше не пытался поднимать на тебя руку. — Федор!.. — я насупилась. А так-то все по существу, он же пытался задушить меня. На полном серьезе хотел убить. Ужас. Ну теперь точно убьет, и сам сдохнет, это можно интерпретировать как своеобразный двойной суицид. — А что касается второго твоего вопроса – тут все тоже довольно просто. Наши способности берут свое начало из наших сущностей, а через призму души появляется форма. Твоя сущность тянулась ко мне всегда. Даже сейчас. Поэтому мне всегда удавалось поладить с твоей способностью. — И я всегда теряла рассудок? — Мы назвали это состоянием измененного сознания, ты разве забыла? — Федор снисходительно улыбнулся. — Шляпа какая-то, — я почти цокнула и вздохнула. — Ты сам сказал, что тебе мое поведение сразу показалось подозрительным при знакомстве. И что, моя способность тоже так быстро начала подчиняться тебе? Достоевский задумался. В такие моменты он настолько обычный человек, что хочется полапать. Не понимаю, просто не понимаю. Как такое создание вообще в принципе возможно, Федор до ужаса неоднороден. Возможно, у него проблемы с головой. Да не возможно, а точно. — Вообще-то…хм, — молодой человек отвел взгляд в другую сторону. В воспоминаниях у нас серьезная несостыковка, но сам факт того, что по какой-то причине способность абсолютно чужого человека подчиняется тебе, уже наводит на определенные мысли. И эти мысли мне очень сильно не нравились!!.. — Очень интересно, — вслух произнес Федор, явно не выйдя из своих размышлений. Тоже бурчит себе под нос что-то, ну прямо Родион Раскольников за восемь часов до известных событий. Все-таки Достоевский в какой-то момент вернулся ко мне, взгляд его изменился, но я не смогла ничего в нем прочитать. — Нам уже пора, Васенька. Одаренный подал мне руку и помог подняться. Мои конечности уже не дрожали, но ноги все еще немного подкашивались, я чуть не упала с непривычки, хотя сидели за столом мы относительно недолго. Федор аккуратно ненавязчиво придерживал меня, его прикосновения уже не вызывали у меня отвращения. Я, если честно, совсем запуталась. Он мой враг, он мне не товарищ, но ведь свои чувства и ощущения не обманешь. У нас точно что-то не в порядке. И Достоевский уже почти понял, как же жалко, что он мне не скажет. Он поймет все до конца и воспользуется этим когда-нибудь. Все будет очень плохо. Я должна держать этот расклад событий в уме. Я посмотрела на Федора, причина этого желания мне непонятна, но я ему поддалась. Необыкновенный молодой человек, очень пугающий и загадочный, ему нельзя верить. Я, конечно, отмечала мысленно, что где-то он звучал искренне и правдоподобно, однако нужно понимать, что это исключительно особенности моего восприятия. Уверена, что Дазай во всех словах Достоевского услышал лишь актерскую игру и очередные манипуляции, не более. — Береги себя. Мы еще обязательно увидимся, — Федор поцеловал тыльную сторону моей ладони. — Тебя в тюрьму посадят после этого, — я наблюдала за тем, как к нам приближались те самые представители всяческих структур. Неужто они реально его посадят? Сомнительно, конечно! Если собрались передавать Достоевского русским, то ничего ему не будет, помяните мое слово! — Обо мне не переживай. Что там какая-то тюрьма в сравнении с тремя годами без тебя, — одаренный поднял руки в знак того, что сдается. Они, значит, уже в курсе, что к нему нельзя прикасаться. Кстати, а как работает его способность? Блин! Прощелкала!! — Федор!.. — я поспешила выйти вперед, Достоевский удивился и хлопнул глазками. Как бы у него спросить-то? Он же не скажет. Но ведь это может оказаться подсказкой. Думай, Василиса, думай. Да, тяжело сейчас, но надо со всех сил постараться. Как работает его способность? В каноне он использовал ее, кажется, дважды. В первом случае он убил мальца, во втором спецназовца, который попытался его задержать. Не знаю насчет мальца, но вот действия спецназовца тоже подходят под трактовку «он пытался ему навредить». А может проверить? А вдруг я все правильно поняла?? А как проверить-то?!.. Что творю, сама не знаю! Но терять-то мне уже нечего, так?! За слабоумие и отвагу! Я собрала всю волю в кулак, отринула представления о добре и зле, простилась мысленно со всеми любимыми, извинилась за все содеянные грехи и, схватив Федора за руку, замахнулась второй для удара по его очаровательной физии. Страшно ли мне было? Пиздец! Я творила отчаянную глупость! На такое, думаю, никто бы не пошел, зная все то, что знаю я! Удар почти случился бы, неожиданно Дост расставил руки и сам поддался мне навстречу. Я, увы, импульса остановить не смогла и просто упала в объятия Демона. Очень крепкие надежные объятия. Вот это реакция у него, ну и тип! Трясясь от шока и страха, я невольно уткнулась лицом в грудь Федора, как бы стараясь спрятаться от угрозы. Выйти из этого состояния получилось, на удивление, очень быстро, я все еще помнила о цели этого действа. Лишь на одно мгновение, но, подняв глаза, я увидела взгляд своего «спасителя». Такой же шокированный, вместе с тем и разозленный, и изумленный, и испуганный. Смотрелось жутко. Вдруг Федор прижал меня к себе еще крепче и даже посмел потискать. — Ах, какая ты коза, Вася, — залепетало патлатое чудовище ожившим теплым голосом. Сука, пусти! — Я тоже буду очень по тебе скучать! Уродец сделал вид, будто не понял, но он все понял. И я тоже кое-что поняла. Теперь я не уверена, что он может контролировать свою способность, вот и испугался, что меня убьет. Схватил, чтобы я не успела ударить. А чтобы никто не понял нас неправильно – обставил сцену так, словно я прибежала с ним обниматься. Еще и трогает меня! И рыбку съесть, и косточкой не подавиться! Но я-то все поняла, так что уже поздно, Федор. Правда, меня всю трясет как еб твою мать, ну это ничего, пора привыкать. И все-таки сомнительно, неужели он действительно не может контролировать себя? В это с трудом верится. Федор Достоевский чересчур внимательный и мнительный персонаж, он бы никогда не взял в оборот собственный нестабильный дар. Хотя, в общем-то, нам показали его всего два раза? И оба не были частью плана. Черт, так правда это или нет? Однако мой эксперимент показал, что Демон как минимум предпочитает не рисковать. Интересно. Суженого увели под конвоем, Федор никак не сопротивлялся и не глумился, он просто сложил руки за головой и послушно шел туда, куда ему приказали. В какой-то серьезный здоровый автомобиль, наверняка бронированный. И что, Достоевского вот так отпустят? И никто ничего не сделает? Что мешает, например, просто взять и выстрелить в него сейчас? Он международный террорист, никакая тюрьма не убережет мир от его влияния. Неужели это кому-то менее очевидно, чем мне? — Мори-доно, вас приказано доставить в офис Вооруженного детективного агентства. Садитесь, пожалуйста, в машину, — проговорил один из моих сопровождающих, сотрудник отдела. Господи. Худшее еще впереди. Знаете, в определенный момент диалога с Достоевским я ненадолго полноценно успокоилась. Печально, что этот эффект был, по сути, мимолетным и исчез практически сразу же, стоило только нам разъехаться. Страх снова сковал все мое тело вплоть до того, что у меня даже пульс участился, я не могла спокойно сидеть и смиренно дожидаться развязки всего события. Я бесконечно много думала, и все эти мысли содержали в себе исключительно негатив. Думаю, всем знакомо это чувство, когда ждешь маму с родительского собрания, где о тебе явно отзовутся нелестно. Так вот, во мне это чувство усиливалось стократно. Или, может, кому-то доводилось побывать на педсовете, где целая группа авторитетных преподавателей смотрит на тебя как на кусок дерьма и мечтает запесочить до смерти? И ладно бы это были посторонние люди, но меня же встретят знакомые. Близкие. Очень близкие. Как же мне плохо. Просто думать об этом – невероятно больно, а уж испытать на себе…впрочем, скоро узнаю, каково это. Когда меня завели в лифт, я заметила, как громко и часто дышу. Вот почему голова так сильно закружилась. Картинка перед глазами немного поплыла, вернее, начала неприятно раздваиваться, но пока это было некритично. Нужно как-то привести себя в чувство, отделаться от этого мучительного страха. Ничего не получается. Я уже приняла поражение, сдалась без битвы. Меня освободит только всеобщее порицание, мне придется принять это наказание. Иначе покоя мне не видать. Я отмучаюсь, а потом все снова будет хорошо, так ведь? Я справлюсь. Я должна. В главном зале никого не было. Совсем. Такая страшная гнетущая тишина, совсем нехарактерная для нашего агентства. Даже Рампо не сидел за своим столом, ленясь заниматься несерьезной бумажной работой. Сегодня все иначе. Руки от тряски начали отниматься, у меня почти навернулись слезы от паники, но заплакать я не могла. И это плохо. Лучше бы разрыдаться, раскричаться, удариться обо что-нибудь, чтобы это напряжение вышло хоть куда-нибудь. Мне от него очень плохо. Снова паническая атака. Мне показалось, что я на несколько секунд ослепла, когда зрение вернулось ко мне – я смогла идентифицировать рядом с нами Харуно. — Х-Харуно, где в-все?.. — я еле-еле произнесла эти слова, рот открывался, а язык не двигался, звук не шел! Я даже сама не поняла, что спросила, либо настолько невнятно прозвучал этот вопрос, либо моя голова переставала работать. — Все ждут в зале для совещаний, — Харуно как будто испугалась. Меня? Уже всем известно о моих подвигах, даже Харуно? Я уже для всех предательница? — Тебя, Фокс… — уточнила секретарь. Она подошла ко мне ближе и взволнованно заглянула в глаза, — что с тобой? У тебя… что-то с лицом. Не понимаю. Нужно позвать Йосано-сенсей!.. Ее слова дошли до меня сильно не сразу. Я примерно секунд двадцать просто стояла и втыкала, пытаясь сообразить, чего от меня хотела Харуно. Она, кажется, сказала про зал для совещаний. А что дальше? Что-то с лицом? Да это я просто испугалась, может, сосуды в глазах полопались от напряжения. Или кровь пошла из носа? Или бровь дергается? — Все нормально, — промямлила я и попыталась коротко улыбнуться. Собственная улыбка ощущалась очень странно. Не так, как обычно. У меня еле-еле получилось. Как-то слишком тяжело, будто что-то мешало мышцам лица с левой стороны. Все от невроза. Я никогда себя так не ощущала. Даже перед первым личным контактом с Огаем Мори мне было намного легче, если сравнивать эти ощущения. Меня повели дальше, видимо, в зал для совещаний. Я шла по темному коридору как на расстрел. Я достигла критической отметки своей агонии, а пути назад уже нет. Боже, заслуживает ли человеческая душа таких испытаний? И за что? Что я сделала плохого? Убила? Предала? Оболгала? Справедливо ли мое наказание за трусость? В горле пересохло, изображение затуманилось до такой степени, что я даже дверную ручку с трудом разглядела. Благо, мне помогли войти внутрь. Сопровождающие остались в коридоре. А я у двери. Совсем одна. Бог мой. Страшный суд. В этой комнате находились все, кто только мог. Детективы в полном составе без исключений, даже Катая удалось вытащить из серверной, я издалека ощущала тревогу любимого напарника. Ему тут было некомфортно, обычно он всегда избегает собрания, а если все-таки оказывается участником – прячется где-то в углу и молчит. Рядом с ним сидел Куникида, как всегда очень серьезен и внимателен, эта мрачная тяжелая атмосфера и его не оставила равнодушным. Доппо замер в тревожном ожидании, увидев меня. Дальше Рампо. Кажется, он был спокоен. Да, с ним точно все в порядке, он, как и полагается, выше всей ситуации. Ориентируясь на безмятежность своего подопечного, спокойствие сохранял и Фукудзава-сан, хотя ему, наверное, тоже очень тяжело сейчас. Оказаться меж двух огней – незавидная участь, как же хорошо я понимаю эти чувства. С одной стороны правительство в лице господина Танеды и его заместителя Сакагучи, с другой – собственная непутевая сотрудница, которая оказалась мразью. Но он так собран и непоколебим, от него не исходило ни осуждения, ни презрения, ни даже назидания. Вот бы мне хотя бы пяточкой побывать на этом островке спокойствия. Йосано находилась ближе всех ко мне относительно расположения за столом, она тоже взволнована, но не так, как Харуно. Не понимаю, чем именно, но чувствую неприятное, очень страшное, незнакомое. Что я, прокаженная какая? Что со мной не так? Настроение Танеды и Анго разгадывать не пришлось, у них все на лицах было написано, даже в таком состоянии я смогла разобрать холодную пассивную агрессию, эта мертвецкая аура заражала всех присутствующих. Сантока, судя по всему, жаждал крови, так что мирно сегодня точно ничего не закончится. Догадываюсь, что Анго тоже получил такой звезды, что о повышении ему теперь только мечтать. Это же он отстаивал мое право на свободное существование перед Танедой, наверняка очень долго и много унижался, а по итогу всплыла такая правда. Как же серьезно я его подставила. Это действительно хуже плевка в душу. О чем я думала??.. Нет, почему я думала только о себе? Почему я не воспринимала всех тех, кто старался для меня, как живых людей, которые заслуживают к себе уважения? Какая же я отвратительная! Меня убить мало. В последнюю очередь я разглядела Дазая. Как будто вселенная старательно оттягивала момент смертной казни, чтобы я помучилась подольше и пострадала побольше. Господи, перед тем как я паду в Ад за свои злодеяния, дай мне увидеть моего мужчину. Когда он будет здесь, скажи мне, что он меня простил. О Дазай, как же мне жаль, что все так получилось. Как мне стыдно за свою слабость! Я в очередной раз делаю тебе так больно, и снова мне не остается ничего, кроме как умолять о прощении и истязать себя самобичеванием. Видит Бог, я не хотела всего этого! Не хотела, чтобы было вот так! Когда я полюбила тебя, я думала, что смогу сделать твою жизнь хотя бы чуточку лучше, но пока я только превращаю ее в такую же нестерпимую агонию. Осаму, как и всегда, нацепил на себя маску. Будь он без нее, мне кажется, я бы уже была задавлена и разбита. Сама, или же стараниями возлюбленного – не так важно. Сердце разрывалось, обливалось кровью, в глазах все меркло. Дважды предательница, мерзкая дрянь Василиса. Зачем ты такая? — Фокс, присядь, — потребовал Танеда, тон его был твердым и решительным. Мне оставили места с торца. Я вытянула руку, чтобы ухватиться за спинку стула и отодвинуть его, но почему-то смогла прикоснуться только к пустоте. Пару раз моргнув и стряхнув пелену перед глазами, я незаметно поводила ладонью перед собой. Стула рядом не было. Вернее, я его точно видела, но почему-то по факту он оказался сильно дальше моего восприятия. Позорище. Сесть все-таки получилось, у меня как раз до ужаса заболели ноги. Все смотрели на меня. Абсолютно все пришедшие. Даже Рампо, хотя он интереса к ситуации так и не проявил. Сейчас будет что-то. Сейчас закончится Василиса Ольгимская. Я чувствую приход чего-то зловещего. Аура. — Перед тем, как начать задавать вопросы по делу, мы должны выяснить для себя, можно ли тебе доверять. Сегодняшний день сорвал очень много покровов с твоей личности, и, конечно, очень печально, что произошло это не по твоей личной инициативе, — Сантока вообще не планировал меня жалеть, мне пиздец. — Это наводит специальный отдел на определенные мысли. Для начала объяснись, чем ты руководствовалась, когда решила утаить свои настоящие воспоминания. Начинается. У меня ноль идей, что говорить, да и если бы они были – я бы не смогла их применить, потому что голова не соображала совершенно. Как, блядь, тут объяснишься? — Я не совсем понимаю, о чем вы, — эта фраза далась мне большим усилием воли. Говорить стало очень тяжело, что-то мешало произносить слова. Речевой аппарат как будто отказывался работать в полной мере. Рот вообще едва открывался. Позорище! Что со мной? Неужели это тоже от нервов? — О воспоминаниях, которые удалось добыть сегодня. Не строй из себя глупую, это тебе уже не поможет, — Анго со мной строже, чем мать с родительского собрания. Как же мне страшно! Почему они такие злые? Неужели нельзя обойтись проще и мягче? Зачем истязать меня? Я уже и так миллиард раз пожалела обо всем, даже о том, что появилась на свет. Куда еще больше? Нельзя так с человеком. Нельзя так над людьми издеваться!!.. Я прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями, медленно вдохнула и выдохнула. — То есть, — я говорила медленно и с перерывами, словно под наркотиком каким. Не понимаю, откуда это взялось, — в вашем представлении, — невольно я слабо махнула левой рукой. Точнее, собиралась. Однако рука даже с места не двинулась, не шелохнулась. К черту, — как это должно было выглядеть? Как я… должна была рассказать об этом, чтобы мне хоть кто-нибудь поверил и… — очень тяжко заставлять себя разговаривать, даже я сама слышала, что говорила не очень внятно и совсем уж слабо, — не запер меня в подвал? Так, одну мысль удалось обозначить. Мною было решено говорить честно. Хоть где-нибудь, хоть когда-нибудь. — Когда ночной кошмар вдруг оживает, человек, в первую очередь…думает, как…к-как… — я снова сглотнула, меня всю трясло, — выбраться. Я сама себе не поверила, как я могла убедить кого-то другого? Без доказательств. Это не по моей воле произошло, я… — приходилось кусать свои губы, чтобы не свалиться на пол без сознания. С головой творились странные вещи, все так закружилось и задвоилось, органы чувств как будто отказывали. — Я… жертва. — Жертва, значит. А ты же в курсе, что жертве стоит обратиться в правоохранительные органы, чтобы получить помощь? — Танеда приебался ко мне плотно. Сейчас он так мне накидает, что у меня в любом случае не будет никакого шанса. — Но ты этого не сделала. Ты начала врать. И врала бы дальше, я прав? — Да. Врала бы дальше, — утвердила я. — Не вижу состава преступления. В моей голове не оказалось ничего такого, что противоречило бы закону или принципиальной позиции специального отдела. Это просто манга. Просто выдуманная история, недописанный сюжет, который с самого моего появления утратил статус каноничного. — Фокс, — Анго смотрел на меня как на дерьмо, — сам факт того, что ты столько лет лгала, не в твою пользу. Даже если сюжет манги отличается от происходящего в реальности, ты обязана была рассказать нам о том, что с тобой произошло. Мы же изучаем причину твоего возникновения здесь! Ты хоть представляешь, насколько сильно поворачивается дело? Теперь тебе еще и верить нельзя. Благодаря манге ты знаешь такое количество государственных и не только тайн, что сохранить тебе жизнь не представляется возможным, учитывая, какое влияние на тебя способен оказать Демон Достоевский. — Попади информация из твоей головы в руки Достоевского – и все мы тут покойники без намека на стратегическое преимущество. Целый город. Три серьезнейшие организации Йокогамы в смертельной опасности из-за тебя. Как сама считаешь, не лучше ли было добровольно прийти «в подвал» специального отдела, где Достоевский гарантированно не вышел бы на тебя, чтобы удержать весь компромат на силы Йокогамы в безопасности и недоступности? — все, Остапа понесло. Танеда сейчас сожрет меня. Да кто же тогда знал-то, что меня впишут в основной сюжет? Я планировала побыть где-нибудь с краю, вдали от всех этих перипетий и междоусобиц, я не собиралась связывать свою жизнь с эсперами. И дураку же понятно, что я заботилась исключительно о своей безопасности. Почему я обязана оправдываться за это? — Я поступила…правильно, — сложно говорить, поэтому я выскажу свою позицию всем и сразу, раз тут все такие гении, то пускай дальше сами разбираются. Заебало все на свете. — Я поступила рационально. Пока никто не знает о сюжете – сюжет в безопасности, а пока в безопасности он – в безопасности и все действующие лица. Все присутствующие здесь в их числе. Только этим я руководствовалась, когда принимала такое решение. О сюжете…никто не должен знать. Пока он неведом, его изме…нет, его дополнения касаются только меня и моей связи с Федором. Если о будущих событиях будет знать хоть кто-то, то повествование изменится полностью, и эти перемены затронут уже всех. — Но уже поздно. Анго узнал о манге самым первым, теперь одно его существование ставит под угрозу все будущее Йокогамы и не только, — теперь голос подал Дазай. Он говорил вполне спокойно. — Конечно, очень удивительно слышать о себе, как о герое из аниме! Однако, куда удивительнее знать, что все события в твоей жизни были кем-то четко запланированы и расписаны. И, думаю, — взгляд Осаму плавно переменился, в нем появились яд и красноречивая угроза, — все согласятся с тем, что очень неприятно фактически вручать власть над своим будущим одному человеку. Это же, получается, только тебе решать, кто выживет, а кто погибнет. Ты же знаешь, как это произойдет, но ничего не сделаешь, чтобы ход сюжета не изменился. Это рационально. У меня такое чувство, что до моего прихода они уже успели все друг с другом разругаться. Дазаю точно высказали за его мафиозное прошлое, но его-то простят. А вот простят ли меня? Заслуживаю ли я? — Я уже сделала это. Ребенок выжил. Сасаки Нобуко выжила. Твоими стараниями, между прочим. Ты не оставил мне выбора. — То есть, в противном случае ты все равно ничего бы не сделала, я же прав! — Да, не сделала бы!.. — громкость повысилась сама собой, я была над этим не властна. Снова какой-то короткий губительный прилив адреналина, после которого я развалюсь на части и издохну. — Я не хотела быть к этому причастной, ясно тебе?!.. Я не выбирала такой жизни! Я тут не по своей воле, почему я должна оправдываться за то, к чему не имею никакого отношения?! Чего вы добиваетесь от меня?!.. — Согласен. Лично я бы вздернулся – три года делать вид, что ничего не знаешь, — Рампо тоже вступил в полемику. — Не так-то это просто – целых три года держать в тайне такой пласт информации, да еще никак себя и не выдать. Нужно иметь железную выдержку и крепкие нервы. Если бы Достоевский сегодня своим визитом не подложил свинью, то правда и не всплыла бы. И никому от этого не хуже. — С чего вы так решили, Рампо-сан? — спросил Сантока, переведя взгляд на гениальнейшего детектива мира. — Да потому что ничего не изменится. Ну, подумаешь, великое дело – знать всех нас задолго до личного знакомства. Старик, ты спросил про доверие, — Эдогава даже как будто вошел во вкус, ему очень нравилась эта ситуация, — я еще раз это скажу – Фокс молчала три года. Она не рассказала об этом даже своему пареньку, а ведь он в числе первых впрягся за нее перед Достоевским. Даже под угрозой смерти Фокс никому ничего не сказала. О каком еще доверии вы все просите? — Рампо-сан! Это не аргумент! — возразил Сакагучи. — Ой, да ладно тебе! Для вас из специального отдела тут ничто не будет аргументом, потому что вы задумали замуровать Фокс в тюрьме, а ее знаниями пользоваться по своему усмотрению! Знаете, к чему вас это приведет? — молодой человек прямо-таки вошел в какой-то азарт, у него даже глаза горели. — К тому, что вы наломаете дров, как это уже было два года назад. Прямо перед вашим носом босс Портовой мафии просто берет и заключает сделку с международным террористом, пускай это все и оказалось частью одного большого идиотского плана – это не отменяет того, что вы пустили ситуацию на самотек. Нет, более того, вы ее даже проконтролировать не смогли, потому что авторитет отдела по делам одаренных был втоптан в грязь. Все тем же международным террористом, между прочим, — Рампо хмыкнул и самозабвенно задрал нос. — Мы должны учиться на своих ошибках, а не повторять их до тех пор, пока что-нибудь ни получится. Фокс поступила правильно, решив не трогать сюжет, я полностью на ее стороне. Пока никто не вмешивается – мы можем быть уверены, во-первых, в личностях врагов и их способностях, во-вторых, в их главных планах. Пытаться перехватить инициативу сейчас – значит полностью уничтожить все свои перспективы. Я рекомендую сыграть на длинную дистанцию, а когда настанет критический момент – выступим на опережение. — И когда же настанет этот критический момент? — руководитель отдела по делам одаренных не собирался сдавать позиций, пока слова Эдогавы звучали для него не очень убедительно. — Ну, вашему приятелю уже известно, когда! Хе-хе. Если говорить по существу, то предполагаю, что не скоро, возможно, в ближайшие года. Пока у Крыс Мертвого дома нет прецедента для возвращения в Йокогаму, сегодня Достоевский получил от Фокс все, что хотел. — Вздор. Это не дает нам никаких гарантий. — Что вообще можно считать гарантией? — скептично задался вопросом старший детектив. — И что можно считать правдой? Сюжет манги? А существует ли гарантия того, что мы сами не придем к нему? Видишь, старик, этими вопросами задаваться можно бесконечно. — Рампо-сан, я думаю, господин Танеда спрашивает вас не об этом, — в полемику вернулся Осаму. — Не знать – не преступление, но вот знать и проигнорировать – страшнейшая глупость. И я говорю не об использовании знаний о сюжете как об инструменте, я имею в виду амбиции Достоевского. Как-то все так удачно складывается, что мы уже заняли позицию потенциальной жертвы, а это значит, что Федор, ничем не рискуя и не брезгуя, захочет сведения о сюжете и добьется их любой ценой. Он способен манипулировать сознанием Фокс даже несмотря на способность нашего директора, для всех нас это серьезная брешь в обороне. И заделать ее невозможно. — Федор ничего о ней не знает и не рискнет подступиться ближе, пока не разберется с этим. Да и вообще глупость какая-то, хотел бы манипулировать ее сознанием – сделал бы это сегодня же. Ну, может быть, только я заметил, но Фокс, вообще-то, почти ударила его по лицу. Или что, ты намекаешь на то, что он будет делать, если информация о манге просочится наружу? Ну так я потому и попросил Анго помолчать пару часов назад. Детали известны только ему и Василисе. И как раз поэтому я уже в третий раз повторяю: мы не должны акцентировать внимание на сюжете и заносить его содержание в протокол. Проще на него забить, пока Василиса не скажет нам, что пора что-то изменить. — Вы готовы доверить ей свое будущее? Не переживаете о том, что гибель кого-либо из агентства может стать ее прихотью? — Дазай просто уничтожал меня своей претензией, как я и думала. Очень зол на меня. Наверное, уже почти ненавидит. Готов сам лично сжечь меня на костре за Оду. Как же мне больно. — Я готов доверить ей что угодно, — Рампо произнес это прямо с каким-то странным придыханием, он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. — Дазай, — неожиданно к разговору подключился и Куникида, — твои опасения не лишены смысла, но ты кое-что упускаешь из виду. Одну важную деталь. Фокс – член Вооруженного детективного агентства. Она сдала экзамен, пожертвовав собой ради жизни другого, чем доказала нам всем свою самоотверженность. У нас нет повода не доверять ее решениям. Запомни самое главное правило агентства: детективы всегда доверяют друг другу. Это не пустой звук для всех нас. — Не утратит ли эта жертва своей ценности со временем, когда Фокс словит двадцатую пулю по счету? — Осаму решил дожать эту тему до конца. Я не знаю, говорил он это от всего сердца или для того, чтобы перед Танедой поставить жирную точку в этом вопросе. Как бы то ни было, его слова очень ранили. Хоть я и понимаю, что виновата во всем сама. А я знаю, на что он намекал. Наверное, все сразу поняли. Дазай предполагает, что со временем из-за собственного бессмертия я могу предать главный идеал агентства. Ведь если смерть перестанет значить в моей жизни хоть что-либо, если я перестану ее бояться, то утрачу свою человечность и не смогу больше помогать другим людям. Этого, на самом деле, боюсь и я. Тогда и доверия ко мне не останется. И у меня к другим. Все-таки смерть значит в жизни очень много, как бы противоречиво это ни звучало. — Ужас, разве можно так с живым человеком? — Йосано сложила руки на груди и нахмурилась. — Ты вот сам-то, кажется, особо своей жизнью не дорожишь и смерти не боишься, однако детективом стал. И что же, значит и твоя жертва со временем утратит свою ценность? Так? — А-ах, ну, наверное, я сказал глупость… — Дазай тут же виновато заулыбался. — Я тебе так скажу, Дазай: дело тут не в жизни и смерти. Дело в готовности отдать самое дорогое, что у тебя есть, ради спасения нуждающегося. И не всегда этой жертвой должна быть наша жизнь. И вообще, — Акико нахмурилась активнее, она показательно задрала нос, — ты уж постарайся, чтобы девушка не ловила собой пули ради тебя! Прояви мужество и сделай это сам. Кто-то, кто плохо знает Йосано, мог бы подумать, что ее последняя фраза – это просто такое мудрое наставление, но на самом деле Акико просто пожелала Осаму сдохнуть. Красотка. — Почему вы все делаете вид, будто Фокс сейчас не с нами в одной комнате?.. — Таяма тоже подал голос, правда, звучал он немного нервно и неуверенно, однако с намеком на укор. — Обсуждаете ее как за спиной. Ей, наверное, очень неприятно слышать такие вещи о себе и быть в центре такого негативного внимания. — Ваще отстой, — подтвердил Рампо. — Фокс ясно дала понять, что поступила так, потому что хотела сохранить наши жизни. К чему эта дискуссия про доверие? — Катай очень удивил меня… — Вы переживаете о том, что Достоевский может заполучить информацию о сюжете из ее головы, так разве не значит это, что мы должны защитить Фокс? Почему вы от лица правительства заявляете, что от невинного человека нужно избавиться? — Не забывайтесь, детектив, — строго предупредил Сантока. — Это для вас все просто! Не в ваших руках сосредоточены жизни десятков тысяч людей! Как показывает практика – вся эта чушь про доверие между сотрудниками одной организации заканчивается там же, где начинаются первые серьезные сложности у той самой организации. А сложностей у вас, поверьте, будет предостаточно такими темпами. Сами подумайте, что вы хотите сотворить. Защищать девчонку от Достоевского выйдет для вас боком, он направит все свои силы на вас. Я, между прочим, о вашем благе забочусь сейчас! Вооруженное детективное агентство очень много значит для Йокогамы, мы не можем потерять вас. Пример Портовой мафии показал нам, что даже сильнейшая влиятельная организация не способна без серьезных потерь сдерживать натиск русского террориста. О ужас. Куда я попала. Без меня всем будет лучше. Это тот случай, когда такие слова даже не банальная попытка привлечь к себе внимание, а реальный факт. Сколько же у меня будет проблем, как же сильно меня начнут все ненавидеть, если произойдет что-то действительно серьезное. Агентство уже пострадало от Достоевского, Катай до сих пор не может забыть событий того дня. Танеда, надо отметить, предлагал стратегически разумную вещь. Если правительству так важен юнит Вооруженного детективного агентства, то конечно лучше избавиться от Василисы. И прятать Василису бессмысленно, Федор везде ее найдет. Только они, если я правильно поняла, так и не смогли разобраться, для чего я ему. Да и я тоже не поняла. — Так, — вдруг раздалось твердое и четкое, холодное, как сталь, и беспощадное, как клинок из этой стали, — господин Танеда, позвольте, я объясню вам и вашему подопечному, что такое Вооруженное детективное агентство. Наша организация началась с непредвиденных серьезных сложностей. И именно в этих сложностях зародилось то, что вы назвали чушью – безусловное доверие между детективами. Наша работа всегда связана со смертельным риском, ведь мы боремся с теми, с кем полиция не может, а МВД опасается. И как, по-вашему, человек смог бы встать на этот путь, не доверяй он своим товарищам? — постепенно нажим в голосе Фукудзавы усиливался, а громкость плавно нарастала. Он явно был очень недоволен таким пренебрежением, для него это практически личное оскорбление. — Если вы хотите позаботиться о нашем благе, то избавьте нас от своего пренебрежения. И нашу сотрудницу тоже. Разменной монетой она была в Портовой мафии волей своего приемного отца, в Вооруженном детективном агентства Василиса Ольгимская детектив! Детектив, у которой свое мнение по этому делу, а значит и свои методы ведения расследования. Директора разозлили, я чуть не расплакалась. Он такой грозный и суровый! Но он меня защищал!.. И все ребята меня защищали! Господи, за что таким хорошим людям досталась я? — Будь по-вашему, Фукудзава-сан. В вашем авторитете я не сомневаюсь, как и в опыте, а вот в ваших сотрудниках…не поймите меня неправильно, но они, в отличие от вас, совсем не представляют, куда вы их втянете, — ответил Сантока, чуть сбив спесь. — Тем для них лучше, будут спать спокойнее. — Вы говорили, что борьба с международными террористами – граница ответственности МВД. И теперь вы сами мешаете нам работать, — Сакагучи посмотрел на Фукудзаву. — Я не мешаю. Я предлагаю действовать сообща, а не во вред друг другу. Прошли те времена, когда любой прецедент подобного масштаба требовал кровопролития. Сейчас все по-другому. И вы, Анго-сан, должны думать об этом в первую очередь. Если правительство не сменит своего курса, то в Йокогаме снова начнутся беспорядки. — Я вас услышал, — Анго тоже стал звучать менее холодно и не так претенциозно. — Таковы обстоятельства, тут ничего личного. Но вы правы в том, что новое правительство не должно начинаться с крови жертв обстоятельств. Фокс, безусловно, является таковой. Однако цена ошибки слишком велика. — Так вы уж не ошибайтесь, — Рампо тихо зевнул. — Это обязательно, — Сакагучи посмотрел на Танеду, тот только приглушенно устало выдохнул. От этой атмосферы устали все. У всех сегодня плохое настроение. День срыва покровов или же День набрасывания дерьма на вентилятор. Мне тоже лучше не становилось. Только хуже. Я медленно приложила ладонь к щеке, рука вообще отказывалась подниматься, я ее практически не чувствовала. И щеку тоже. Что со мной? — Что касается сегодняшней встречи. Она вышла малоинформативной. Но все-таки нам удалось получить ответы на некоторые наши вопросы, — наконец-то Анго сменил тему. — Судя по рассказу Федора, твоя способность действительно подчиняется ему. И это очень плохо. Полагаю, исключительно благодаря дару Фукудзавы-сана ты сегодня не сошла с ума. Означает ли это, что теперь твое «состояние измененного сознания» можно обращать в другое русло? — Танеда подуспокоился, но все равно в нем слышалось что-то неприятное и тяжелое, мне так трудно понять, о чем он вообще говорит. — Если верить словам Достоевского, то твой дар подчиняется ему из-за чувств. Хотя это больше похоже на психосоматику. — Нет… — я отвела взгляд и прикрыла глаза, хотелось воды. Вот бы стакан воды. Вот бы стать водой. — Когда это происходит со мной. Я… я знаю, чего он хочет. И делаю. Мы как…одно целое. Сливаемся, как две реки…и течем в одно русло. Не знаю никаких чувств. — Это его версия. Напомню, он не знает о происхождении Фокс. Так что причина может быть и в другом, — Дазай все смотрел на меня, а я уже не могла разобрать его взгляда. Да и видела плоховато, все снова начало двоиться. — Начать стоит не со способности, а с воспоминаний. Откуда-то они у Федора есть. И если нам-то уже понятно, откуда Василиса его знает, то как он мог быть с ней знаком – не ясно. И даже если мы предположим, что Достоевский действительно когда-то знался с некой Василисой Ольгимской, каким образом его влияние передалось нашей Василисе. — Ну наконец-то хоть кто-то сказал что-то умное! — Рампо тут же оживился, посветлел и даже почти обрадовался. Кажется, намечалась еще одна минута славы. — Именно, Дазай! Мы имеем две совершенно разные версии, и какая из них правдивая понять не сможем. Потому что истины тут нет. Нет настоящих воспоминаний. Все подделаны. Эм, ну насколько вообще можно назвать это явление подделкой, — Эдогава посмотрел на нашего директора. Установилась тишина, все выжидающе посмотрели на Юкичи. Очевидно, они с Рампо знали что-то, чего не знали все остальные. И это, на самом деле, тоже очень странный ход, видимо было проведено какое-то секретное расследование в тайне от всех причастных. Догадываюсь, почему Фукудзава-сан мог принять такое решение. Он хочет сказать что-то совершенно шокирующее и невозможное, что при другой обстановке сочли бы вздором. Без весомых доказательств и аргументов, на сбор которых всегда требуется время, ему бы никто не поверил, начался бы бардак. Ох, как же надоели эти гениальные игры, есть ли в этой вселенной место нормальным людям? — Я предположил, что Василиса была создана с помощью Книги, — озвучил Фукудзава. Что?.. Снова тишина, на сей раз еще более гнетущая, чем до этого. О Книге известно Танеде и Анго, полагаю, что теперь и Рампо. А все остальные не совсем поняли, но сейчас точно поймут. Что он такое говорит? Была создана с помощью Книги? Я?.. — Откуда вы о ней знаете? — Танеда даже позволил себе указать пальцем на нашего директора. — Вы хоть понимаете, о чем заявляете? Это государственная тайна. — Не имеет значения. Книга – роман с чистыми листами, все написанное в ней осуществится в реальности, но при условии, что все написанное имеет четкую структуру и причинно-следственную связь. Никто не знает, где она находится, но все верят в легенду, что Книга скрыта в Йокогаме. — Юкичи ничуть не тронул этот жест. — Мы работаем с Василисой уже на протяжении двух лет. И каждый из нас хоть раз, но сталкивался с проявлением ее…странностей. — К..каких?.. — почти шепотом спросила я, посмотрев на руководителя. Я нормальная. Я не странная. Ничего никогда не было! — Ты сама их никогда не замечаешь, а потом не помнишь, так что тебе ничего не доказать, — Фукудзава-сан говорил со мной спокойно, а самое главное, не как с умалишенной. Но мне все равно было страшно. — Так вот что это было… — вдруг тихо и задумчиво произнес Осаму себе под нос. — Так это правда?.. — присоединился к всеобщему настроению Куникида. — Вот как, — Катай тоже кивнул своим мыслям. — Не понимаю, — я сейчас расплачусь от отчаяния! Что они все несут?! — Скажите хоть кто-нибудь!.. Почему вы так решили? Я нормальная! Обычный человек! Это вас всех создали, а не меня!.. Я же помню всю свою жизнь, моя голова не пустая! Почему самым главным аргументом для меня стала именно память? Я помнила историю персонажа по имени Сигма. Не совсем отчетливо, но в общих чертах. Сигма рассказывал читателю о том, что у него нет воспоминаний. Он не помнит, откуда пришел и где до этого был, кажется, даже своего имени он не знал. Но я-то знаю! Я-то все помню! Всю жизнь! Все ее двадцать лет! Сознательно! Меня не могли создать, я настоящая!!.. — Ты очень часто не откликаешься на свое имя, — вдруг произнесла Йосано, как будто осознав что-то. — И часто впадаешь в мыслительный транс, после которого вообще не понимаешь, кто с тобой разговаривает и чего от тебя хотят, — дополнил Доппо. — Ты вообще не запоминаешь этих эпизодов, когда это наваждение пропадает – ты ведешь себя как обычно, и это очень странно. — Ты не можешь внятно назвать имя ни одного человека из своего прошлого. Ни матери, ни отца, ни даже друзей. Ты помнишь только тех, с кем познакомилась уже здесь, — даже Дазай стал участником их лагеря. — Это неправда… — я хотела бы отстоять свою правду до конца, но силы на борьбу покидали меня. — И тебя с самого начала преследуют панические атаки. У тебя еще иногда как будто связь со спутником пропадает, ты вообще перестаешь реагировать на внешние раздражители. Вот это уже точно не спишешь под симптом какого-нибудь психиатрического отклонения или заболевания, — продолжал Осаму. — В таком случае, связь между тобой и Федором вполне очевидна. Это он тебя создал. Поэтому и может манипулировать твоей способностью. Только он сам по какой-то причине не помнит этого. — Нет! Это не так!.. Если бы!.. — я даже со стула поднялась, потому что ощутила очень острую несправедливость в свой адрес. — Как бы он создал именно меня? Откуда он меня знает? И откуда все воспоминания в моей голове? Я знаю, как работает Книга! Каким образом возможно логично и последовательно прописать всю мою память? И для чего? — Лиса, присядь, — Акико мягко усадила меня обратно, взяв за руку. — Вот с этим и нужно разобраться. Почему Федор сам не помнит, что он это сделал, — Рампо стал чуть серьезнее. — Одно мне теперь ясно точно, может Достоевский и забыл о том, что сотворил, но помнит, что ты зачем-то ему критически нужна. Возможно перед тем, как написать сюжет в Книге, он уже знал, что потеряет все свои воспоминания, для этого он и прописал для вас любовную линию. Любовь и чувства – лишь повод для него, чтобы обязательно приблизиться и заполучить тебя, иначе ты навряд ли заинтересовала бы его даже как объект манипуляций над агентством и правительством Йокогамы. Этого просто не может быть. Я не могу поверить в это все. Как? Разве меня могли создать? Но я же настоящая! Это их придумали, это их создали, я была обыкновенным настоящим человеком из настоящей реальности! Но их слова…да, иногда я сама замечаю в себе странности, но кто же в этом мире не странный? Странностей во мне, значит, сильно больше, чем я сама вижу? — Василиса, — поспешил добавить директор, — твое происхождение никак не влияет на твою жизнь. Для всего агентства ты все та же Василиса, которую мы знаем и считаем частью организации. Ты не перестанешь быть собой от факта происхождения из Книги. — Невозможно… — только и смогла проблеять я, — это не может быть правдой… Все, чем я жила столько лет, не может быть ненастоящим… я же… Так ты поэтому ничего не видел? — я посмотрела на притихшего Сакагучи. — Твоя способность считывает память, а у меня, получается, ничего и не было? Почему тогда появилось сейчас? — Потому что произошло замещение. Когда я тебя встретил – ты действительно была чиста как лист. Воспоминания появились не сразу. Либо они были чем-то заблокированы, — настроение Анго тоже переменилось, это было слышно по его голосу. Уже не такой злой и строгий, но все еще очень серьезный. — Память и воспоминания – это немного разные вещи. Воспоминания легко подделать и перепутать, они искажаются со временем, так что за достоверный источник информации их считать нельзя. Но память в своем чистом виде – как хранилище, которое не обманешь и которое не обманет тебя. У тебя ничего не было. — Это значит… — и тут до меня дошло, — это значит, что моя жизнь началась в тот день? Если верить тому, что вы все говорите, если я действительно была создана Книгой…моя жизнь началась три года назад?.. И опять все замолчали. Неужели они серьезно пытаются убедить меня в том, что ничего страшного в этом нет? Все, чем я жила – матрица. Даже хуже, потому что матрица хотя бы существовала в каком-то метафизическом смысле, а у меня же в голове совершенная выдумка, не имеющая под собой никакой физической основы. Просто чья-то фантазия. Федора? Неужели он смог это сделать? Зачем? Кто я такая? Откуда он меня взял? Я ничего не понимаю, и мне от этого так плохо, что голова вот-вот взорвется. — Василиса… — я услышала, что Рампо был чем-то обеспокоен, когда обратился ко мне. Я снова медленно встала из-за стола и попыталась осмотреть всех присутствующих. Ничего не получилось. Все выглядело таким навязчиво знакомым, каждый предмет, каждый человек, но я ничего не могла распознать. Мои глаза не видели никаких очертаний, все не просто расплылось, а именно перемешалось между собой, я никак не могла разобраться. Голова совсем разболелась, дыхание сбилось, левые рука и нога практически не шевелились. Кто-то что-то говорил. Все они что-то говорили, я даже слышала, однако не могла разобрать ни слова. Вроде мы и говорили на одном языке, а я вообще ни слова не поняла. Хочу в тишину. Надоело. Зачем так шуметь? Я слишком устала. Мне нужен перерыв от потрясений. Ноги кое-как понесли меня к выходу, почему-то это было так медленно, что мне отчасти стало даже неловко. Что обо мне подумают? Их проблемы. Хочу в тишину. Вот бы воды. Так сухо в горле, очень больно. Равновесие куда-то пропало, я схватилась рукой за дверной косяк, чтобы не упасть, но как раз в этот момент меня и потянуло вниз. Дальше темнота и пропасть. Когда я очнулась, было уже очень темно. Меня определили в лазарет агентства, эту обстановку ни с чем уже не спутать, она практически въелась в подкорку сознания. Однажды я уже лежала тут несколько мучительных недель, здесь со мной всегда происходили странные вещи и открывались какие-то неприятные истины. Все-таки больница – место далеко не всегда о надежде. В моем случае, исключительно о скорби. На столике рядом лежал телефон, я первым делом дотянулась до него и посмотрела на время. Десять часов вечера. Охуеть. Вот почему так темно. Йосано на тот момент еще не ушла домой. Она рассказала, что со мной случился геморрагический инсульт. От сильного стресса произошел разрыв стенок каких-то там сосудов, это привело к кровоизлиянию в вещество головного мозга. Предвестником инсульта было мое странное состояние, теперь я поняла, почему Харуно при встрече сказала, что с моим лицом что-то не так. Перед таким ударом левую часть лица перекосило, но видимо не настолько сильно, чтобы кто-нибудь забил тревогу раньше. И как раз поэтому я не могла пошевелить левой рукой. Способность Акико смогла исцелить меня, потому что буквально целостность тканей нарушилась, однако в больницу меня все-таки свозили и сделали компьютерную томографию. Больше ничего страшного в моей голове не обнаружилось. Я просто в шоке. Я думала, такое может произойти только у возрастного мужчины, который пашет каждый день по двенадцать часов, а оно вот как бывает. Интересно, умерла бы я без Йосано? Или мое блядское тело и такое способно пережить? Экспериментировать как-то не хочется, мне хватило… Акико также рассказала, что все очень испугались за меня. Приятно. Я даже знаю, что испугались все вовсе не за репутацию агентства, а именно за меня и мою жизнь. Это очень согревало и поднимало настроение. События этого собрания я запомнила отлично, воспринимать их через призму здоровой успокоившейся головы оказалось намного проще, кто бы мог подумать. Конечно, думать о себе, как об искусственном человеке, ничуть не приятнее, чем думать о себе, как о персонаже аниме. Но у тех, кто относится ко второй касте, есть хотя бы одно преимущество – они точно могут быть уверены в том, что они невероятно красивые и сексуальные. Я хуею ваще. Это же надо было вляпаться в такой сюжетный поворот. И самое обидное, что все указывало на правильность этих выводов. А еще этот вариант с Книгой очень неплохо описывал мое появление в этом мире. Тогда действительно получается, что ни Федор, ни я, не обладаем правильными воспоминаниями. Я только одного понять не могу – зачем я ему тогда? Подружайка осмотрела меня, провела всякие манипуляции и пришла к выводу, что я в порядке. — Не пугай нас так больше, — попросила Йосано, тяжело вздохнув. — Это очень страшно, когда у двадцатилетней девушки происходит инсульт на нервной почве. Совершенно нездоровая тенденция. — Я просто очень сильно переволновалась. Переживала, что вы все возненавидите меня, — честно оправдалась я. Мой голос звучал очень тихо и немного жалобно, просто мои силы пока откисали после исцеления. — Дура ты, Лиса. За что тебя ненавидеть? Давай без этой ерунды впредь, договорились? — Йосано взяла меня за руку и слабо сжала пальцы. — Я еле выгнала всех, они тут собирались караулить тебя до упора. Еще и этим двум упырям велела больше тебя не трогать, ну, думаю, они надолго запомнили! Нелюди. Накинулись как голодные псины на одну тебя! И этот еще!.. — речь явно начала заходить о Дазае. — Мудак. Впрочем, чего еще ожидать от бывшего мафиози, тем более воспитанника Мори! Я, если честно, убить его была готова за эти слова в твой адрес! — Тс, Акико, ну ты чего, — я осторожно обняла ее и тепло прижала к себе. — Дазай хороший. Просто я очень сильно ранила его сегодня. Вот он и…повел себя так. Не ругайся на него, ему пока непривычна своя новая жизнь и такие приятные хорошие люди в ней. Это он не со зла. — Какая ты добрая и милосердная, — девушка тоже обняла меня и тихо фыркнула. Как же хорошо. — Твое дело. Он, кстати, до сих пор здесь. Сказал, что ты точно придешь в себя, хочет помочь добраться до общежития. Пойдешь с ним? О, нет, я бы не хотела оставаться с ним наедине. Не из опасений, что он что-то со мной сделает, хотя Дазай очень даже может, а просто из-за страха личного разговора. Я пока так и не придумала, что могу сказать Дазаю. Уверена, он очень серьезно задет и обижен, он никогда не простит мне этого, не поймет. И вину тут не загладить. До тех пор, пока я не разберусь с этим, мне не хочется его компании. Слишком тяжело и стыдно, наверное. Не представляю, как это пережить. — Наверное, выбора у меня нет?.. — Я могла бы проводить тебя, тем более у меня завтра выходной. — О, нет, ты и так тут из-за меня провозилась сколько, устала наверное? Давай лучше я с ним дойду, уж не задушит ведь Дазай меня в подворотне, — я положила руки на плечи Йосано и посмотрела в ее глаза. — Спасибо большое. Мне очень жаль, что так получилось. — Да не так уж и устала… — красавица вздохнула и плавно взяла меня за руки. — Василиса, это очень серьезное дело. Дазай сказал, что однажды подобное с тобой случилось и ты восстанавливалась несколько суток. У тебя есть тенденция к серьезной патологии. Конечно, тебя могу исцелить я, ты можешь исцелиться и сама, но сам факт того, что в тебе прогрессирует такая проблема – не шутки. Береги себя и не нервничай по такой ерунде. Ничего себе не надумывай и ни в коем случае не молчи о своих переживаниях. Жизнь надо беречь, какой бы тяжелой она ни была. Мы тебе поможем. Мы же друзья. — Я понимаю. Просто это все очень сложно принять. Все будет хорошо, обещаю. Не беспокойся обо мне, я отдохну пару дней и вернусь к норме. Это правда. Я не планирую заниматься самобичеванием всю последующую жизнь. Мне хватит нескольких дней, может, даже недели, но в это в крайнем случае. Немного погрущу, поплачу, выпущу это все и продолжу жить дальше. Хоть я и не настоящий человек, ничто человеческое мне не чуждо. Мы с Йосано попрощались, я присела на край своей койки и, взявшись за волосы, тяжело вздохнула. Вот такая вот жизнь. Вот такие она послала мне испытания. На самом деле, ситуация не такая плачевная, как я о ней воображала. Детективы на моей стороне, они готовы помочь мне и защитить меня от Федора. Потому что вы действительно друзья. Почему я подумала, что они меня бросят и возненавидят? И на самом деле – за что им ненавидеть меня? Я вот их люблю все сильнее и сильнее. Они не оставят меня наедине с этой проблемой, мы справимся все вместе. Достоевский – наш общий враг, хоть с ним тоже не все так однозначно. Мне кажется, наша история еще сложнее и запутаннее, чем каноничная. Дверь в лазарет внезапно открылась, по силуэту я сразу поняла, что это Дазай. Просто я попросила Акико выключить свет перед уходом. Кажется, разговора с Осаму мне не избежать. Оно и к лучшему. Нужно выпустить все из себя целиком и вздохнуть, наконец, полной грудью. Мы уже давно должны были поговорить, объясниться друг перед другом. Дазай остановился у закрывшейся двери, по звуку я поняла, что он запер ее. Ладно. Я согласна и на такие условия. — Как себя чувствуешь? — спокойно спросил молодой человек. Явился без маски. Серьезен, но не строг и не холоден. Значит, тоже пытается разобраться, а не делает поспешных ошибочных выводов. Хорошее предзнаменование. — Все в порядке, — я ответила так же спокойно, практически дежурно. Хотя, конечно, по моему голосу так и не скажешь. — Что вы с отделом решили на мой счет? Я пропустила окончание собрания, — вот с этим надо было разобраться в первую очередь. — Ничего. Ты продолжаешь работать в агентстве, а они продолжают… — Осаму как-то резко замолчал. Он коротко вдохнул, прикрыв глаза, затем выдохнул и посмотрел на мгновение в сторону, потом снова на меня. Все-таки Дазай немного нервничал. Я тоже. — Василиса, скажи мне…ты меня ненавидишь? Ты мстишь мне за то, что я издевался над тобой? — даже начал нервно раздражаться. Я хочу остановиться на секунду и перед тем, как начнется драматическая сцена, отметить, что Доза умничка. Как часто он являет свои истинные эмоции кому-то? А как часто он способен продемонстрировать их даже своим близким, кому очень доверяет? Сейчас он не просто пришел ко мне на разговор, он пришел, будучи готовым наорать на меня, обвинить меня в чем-то, может даже ударить меня от нервного импульса. Ну это же так замечательно! Нет, не замечательно, что предстоял нам исключительно негатив, замечательно то, что Доза мне его доверяет! Это очень много значит для меня! — Че за чушь несешь, — я повернулась к нему и слабо насупилась. — Я не способна ненавидеть и тем более мстить. И я уже давным-давно простила тебя за те издевательства. Или ты на полном серьезе решил, что…я не рассказала тебе о судьбе Одасаку из соображений мести? Дурак совсем что ли? — я вообще не повышала голос и продолжала сохранять спокойствие. Мне нельзя больше нервничать. — Я избавлю тебя от участи беспомощно и отчаянно задать этот главный вопрос. Почему я не рассказала тебе? Потому что таков сюжет. — Меня не устроит этот ответ, — Осаму подошел ко мне и взял за руку. Он сел рядом. — Будь это действительно просто сюжетом для тебя, ты бы не спасла мальчишку. Ты же все поняла, когда я назвал тебе адрес, зачем тогда приехала? Это твоя прихоть, верно? Так ты это назвала. Да уж, на Дазая все это не сработает. Простым ответом от него не откупиться. Я понимаю эти чувства, на его месте я бы тоже не успокоилась, пока не получила бы полностью всю подноготную. Речь ведь шла о его самом близком и любимом человеке, эта утрата невосполнима, да и восполнять такое, наверное, в системе ценностей Осаму равнозначно предательству и пренебрежению. Он все-таки сел рядом со мной и даже взял меня за руку. Я ему не противна. И ненавидеть он меня не хочет. И, может быть, я надумываю, но мне кажется, что Дазаю страшно. Он боится этих мыслей и боится, что я своими словами подтвержу его какие-нибудь совсем крамольные представления обо мне. Переживает, что разочаруется. Это такая глупость, такая нелепость. Осаму очень опасается повторения опыта с Мори, после тех событий у него очень большие сложности с доверием к людям. А ситуация вышла такой, что я с самого начала знала о том, что Огай сотворит, и ничего не сказала, что практически является безмолвным содействием преступлению. — Осаму, постарайся понять меня. Может, к тебе не сразу придет понимание, но хотя бы просто постарайся. Я тебя очень люблю. Я думала об этом событии еще задолго до того, как оно произошло. Я мучилась от этого экзистенциального выбора каждый день. Мне хотелось убить себя, лишь бы не выбирать, я была готова расстаться с жизнью, чтобы мы не пришли…к тому, что происходит сейчас. И стало совсем невыносимо, когда я осознала свои чувства к тебе, боль усилилась тысячекратно. Я знала, что ты будешь страдать. И ничего с этим не сделала, потому что… — как сложно говорить о таких вещах, слова никак не подбирались, — …потому что ты должен был пройти через это, чтобы стать лучше. Дазай сжал мою руку крепче, его глаза раскрылись шире. — Стать лучше?? От смерти друга? Это все-таки твоя прихоть, но была бы она обусловлена хоть чем-то разумным… — дыхание Дазая было таким тяжелым и неровным, он наверняка боялся уже не только собственных домыслов, но и собственных эмоций, которые так и рвались из него наружу. — Но то лишь твои представления. — Нет, — твердо ответила я, — не мои. И ты сам прекрасно знаешь, о чем я. Ты это чувствуешь. Чувствуешь, Дазай. А было тебе хоть раз так же больно в Портовой мафии? Хоть раз ты лил слезы от нестерпимой боли в груди и ужасающей скорби? Ты не знал этого там и никогда бы не узнал. Одасаку отдал жизнь за то, чтобы ты почувствовал внутри себя хоть что-нибудь. И понял, наконец, что твое место не во тьме, где твоими руками творились такие ужасные вещи, что расстрелять тебя за это будет мало! В тебе столько силы и таланта, что ты не мог больше оставаться бездушным инструментом для порока, понимаешь, нет?.. — я положила ладони на лицо Осаму, вынудив его тем самым смотреть мне в глаза. — Тебе без разницы, да? Так он сказал? Конечно, тебе без разницы, пока ты не чувствуешь в себе ничего ни светлого, ни темного, пока не понимаешь разницу между человеком и его оболочкой. Одасаку хотел, чтобы ты почувствовал хоть что-нибудь и уже тогда решил, действительно ли твое место во тьме или стоит попытаться выбраться к свету. И я этого хотела. Всегда. И хочу. Потому что люблю тебя. С моих глаз потекли слезы, но я не плакала. Просто эмоции. Такие сильные неподдельные эмоции, искренние и чистые. — Мы очень любим тебя. И хотим помочь. Иногда помощь требует жертвы, не всегда это жизнь, но зачастую приходится отдавать самое дорогое во имя спасения. Я до сих пор готова пожертвовать даже твоим доверием к себе, это самое дорогое, что у меня есть… и если ты меня возненавидишь, то я… — черт, как же больно, — я все равно буду за тебя счастлива, ведь мне удалось заставить тебя почувствовать себя живым полноценным человеком. Ты стал лучше. — Василиса, — Осаму взял мою руку и положил ее себе на сердце. Бьется так быстро. — Это очень жестоко. Ты самая жестокая и беспощадная женщина из всех, кого я знаю. Мучительница. Скажи, стою я этой жертвы? Достоин я стать лучше? Стоило ли ради меня… — Каждый достоин стать лучше, — я была уверена в своих словах. — Ты невыносима! Дазай поднялся и отошел от меня, чувства били в нем ключом, он по-прежнему боялся их, но сдерживаться уже явно не мог. — Ты говоришь, ты позволила этому произойти, потому что захотела, чтобы я стал лучше. А ты хоть на минуту о нем подумала, а не о своих эгоистичных желаниях?! И не надо говорить мне о том, что твоя прихоть была благим намерением! Этим смерть человека оправдывать нельзя! — Подумала, — мне стало очень печально. До Осаму не достучаться. Он, как обиженный ребенок, полностью уходит в отказ и не хочет открываться. — И что ты подумала? Что все нормально? Можно пустить жизнь Одасаку в расход? Не прикрывайся словами о любви, твоя любовь губительна для всех, кто к ней причастен! Ты всегда знала, как я буду несчастен, и сейчас говоришь мне, что так я стану лучше, что я обязан был пройти через эти мучения. Так что ничего про любовь я от тебя слышать не желаю. — Ты делаешь очень больно. — Мне тоже очень больно от того, как ты преподносишь все это. — Что тебе все не нравится? Скажи, что ты хочешь услышать от меня? Я сделаю вид, что считаю так на самом деле. Только прекрати говорить так, — вот сейчас я уже реально была готова заплакать, но из всех сил старалась сдержаться. — Мне очень жаль, что с Одасаку получилось именно так. Но я не тот человек, у которого хватит веры в себя, чтобы рискнуть. Я не сказала тебе не со зла, пойми. У меня не было никакого замысла. Ты спросил почему – я ответила тебе честно. Если ответ тебя не устраивает… Договорить я не успела из-за крепкой такой пощечины. Ох, как больно! Как будто от всей души! Я тихо вскрикнула и сразу же закрыла лицо ладонями, невольно отвернувшись. Честно, я до последнего не верила, что он способен на такое, но, кажется, ситуация совсем подкосила Осаму. Я думала, он не из таких. Эмоции и чувства, это, конечно, очень хорошо, однако их нужно научиться контролировать. Ладно, я сама виновата. Мне не стоило рассказывать о своих истинных…да пошел он к черту!!! Я удостоила его чести и рассказала все, как есть, без утаивания и лжи!! А он отплатил мне этим?! Я доверилась ему! А он вот так! Вот ведь неблагодарный мудак! Пошел нахуй! Пусть думает, что хочет, а вот лично мне после этого откровения стало так легко и комфортно, что плевать я хотела на эти детские обиды! Вот так вот! Слезы, конечно, сдержать не получилось. Тут все сыграло роль: и боль, и шок, и страх. Ну ничего. Ничего страшного. У Дазая тоже стресс, ему так же тяжело, как и мне, все-таки ситуация у нас непростая. Я не буду обижаться и обвинять. Он и сам, судя по молчанию, понял, что натворил, и теперь не даст себе покоя. — Лисица… — его голос задрожал и начал сходить на нет, он стал звучать совсем робко и неуверенно, испуганно как у маленького ребенка. Что я должна сделать? Мне кажется, всем нам пора отдохнуть. В очередной раз. Снова мы должны расстаться на пару дней, чтобы каждый переварил ситуацию, подумал еще десять раз, пережил все свое горе и начал говорить, наконец, объективно, без обид и обвинений. Так поступают взрослые люди. — Оставь меня. Потом поговорим, — попросила я, все еще тихо проливая слезы и размазывая косметику по лицу. Я точно не в том состоянии, чтобы вести серьезные беседы. Надо привести себя в порядок, а потом уже говорить. Ничего страшного не произошло. И не произойдет. Дазаю тоже пора повзрослеть. Он должен понять, что нельзя раскидываться такими словами и пренебрегать моими чувствами. Тем более называть их губительными. Пока до него не дойдет – мы не можем быть вместе. Больно, неприятно, но по-другому мы оба не умеем. Пусть подумает пару дней, пока я буду восстанавливаться. Осаму вышел, оставив меня наедине с собой. Когда-нибудь мы будем просто счастливы вместе, а пока жизнь просто испытывает нас и проверяет на прочность наши чувства. Взаимные, между прочим. Может быть, оно все и к лучшему.