Любой ценой!

Все происходит будто в страшном сне. Я никак не могу проснуться. Мне отсюда не выбраться. С самого утра меня не покидало плохое предчувствие. Этот день обещал пройти особенным образом – и он свое обещание сдержал. Я был готов ко многому, но сегодня моей подготовки не хватило даже для того, чтобы просто удержать себя в руках. И для меня это так дико. Так позорно. Клянусь, еще никогда ранее желание выйти в окно не пылало во мне так сильно. Это совсем бестолково. Когда Анго рассказал всем нам о том, что он увидел в памяти Василисы, мне показалось, что товарищ сошел с ума и решил разрядить обстановку очень неудачной попыткой пошутить. Однако, реальность в очередной раз оказалась куда более жестокой, чем наши трусливые представления о ней. И тем более она жестче наших отчаянных жалких надежд на то, что любой исход тяжелой жизненной ситуации окажется к нам милосердным. Это практически потешно. Не будь я собой – обязательно посмеялся бы над кем-нибудь, кому не повезет занять мое место. Нельзя позволять себе быть настолько блаженным, если ревность уродлива, то простота оскорбительна по отношению ко всему сознательному. И тем более осознанному. Думать об этом так тяжело и больно. Я заметил одну интересную деталь в человеческой сущности: первичным желанием любого человека всегда есть и будет отношение к себе как к любимому родному ребенку. У меня никогда не было детей, но я имел с ними дела, и знаю, какие порой чувства могут настигнуть в самый неожиданный момент даже такого черствого пустого урода, как я. Всего лишь одного мимолетное мгновение, а сколько в нем самых теплых красок. Это и забота, и ласка, и нежность, и чистая непорочная любовь, сердоболие, снисхождение. Все, чего я всю жизнь был лишен. И все это я тоже чувствовал. Короткими мелкими отрывками, настолько незначительными, что они не должны были отложиться в моей памяти. И тем не менее, я ухватился за них и смог сохранить, как самое дорогое сокровище, пронес с собой до сознательного возраста. И вот они восстали против меня. Хотя, наверное, не против меня, а против здравого смысла. Мне так сильно хотелось пожалеть себя. Хотелось отнестись к своим словам и поступкам с родительским снисхождением, которого я никогда не знал, но назвал этим словом такое странное незнакомое ощущение. Я сам у себя ребенок, которого, наверное, я должен любить. А значит и жалеть, прощать, дарить ласку. Да, этого жаждало мое сердце в первую очередь. Вот так ни разу не романтично, эгоистично, отвратительно и гадко. Но зато честно. Я честен перед собой, я смотрю на это испуганное неказистое малолетнее нечто внутри себя, вижу, как оно страдает и как оно отчаянно жаждет жалости к себе. Даже не жалости, а пощады. Но пощады больше не будет. Я жестокий родитель. Я сам у себя ребенок, которого я буду очень жестоко воспитывать. Вся моя жизнь является выдумкой для кого-то. Кто-то просто создал меня. Не представляю, зачем кому-то понадобилось создавать жалкого слабого Дазая Осаму, обычно писатели предпочитают героев приятнее и комплекснее. Впрочем, если меня создали всего лишь для сюжета манги, это еще не значит, что манга эта детская. Во взрослых произведениях главные герои практически всегда отвратительные олухи. Вот и обидно же теперь думать, куда создатель отнес персонажа Дазая Осаму! Удивительно, но знание факта своей «придуманности» очень сильно соблазняет расслабиться и поддаться безмятежной меланхолии. Все уже предрешено, вся моя жизнь написана от начала и до конца, я загадка только для себя, в то время как все мои почитатели знают обо мне, наверное, все. Кому бы приглянулся этот герой? Любого нормального человека от Дазая Осаму стошнило бы. Как не противно читателю наблюдать за этим никчемным бестолковым нытиком, великовозрастным идиотом и социально-неловким клоуном в одном лице? Правильно ли верить в эту идею? Очень неожиданный поворот истории, я ожидал от Василисы чего угодно, только не этого. И нет, не в смысле, что это что-то вопиющее! Просто это очень удивительно и нетипично! Никогда не встречал ничего подобного, даже не слышал. Вместе с этим, мы все теперь знаем, что воспоминания Василисы искусственны, как и она сама. Так что принимать эту информацию за чистую монету не очень-то и умно. Хотя какой у нас есть выбор? Что верь, что не верь – результат не изменится. Чем руководствовался человек, который решил создать Василису с помощью Книги? Определенно, вся та информация, что оказалась у нее в голове, была заложена туда не просто так. В этом есть конкретный замысел, понять который, к сожалению, мне пока трудно. Но я с этим разберусь в ближайшее время. С чем я пока смог разобраться точно – так это с тем, что кем бы я ни являлся на самом деле, я плевать хотел на заранее написанный для себя сценарий. Я проживу свою жизнь так, как она сложится моими стараниями и решениями, каждый выбор будет именно моим. Пошел создатель к черту, ему стоило придумать кого-нибудь податливее меня. Я тот еще гаденыш. Возможно, все, о чем я думаю, уже является частью сюжета, это, на самом деле, сложный философский вопрос. В последнее время таких вопросов стало как-то слишком много. В любом случае, перебрасывать ответственность на создателя я не стану. Я еще не пал так низко. Вся эта ситуация сюрреалистична до ужаса, я почти уверен, что каждый причастный в ближайшие дни будет пребывать в неком экзистенциальном кризисе, особенно тяжело будет Анго, ведь он-то узнал историю в мельчайших подробностях. Нужно отдать Рампо-сану должное, он не просто заткнул отдел по делам одаренных, он уберег всех участников дела от определенного соблазна и последующих страданий. Пусть мучается кто-нибудь один. Вернее, двое… С Василисой все было очень плохо. Когда она вошла в зал для совещаний – я сразу понял, что еще немного и девушка сломается. Физически, метафоры тут неуместны. Федор очень плохо на нее влияет, он истязает ее дух и тело одним своим присутствием, с организмом Лисы начинают происходить очень страшные вещи. Ну и, разумеется, к этому всему добавились переживания после инцидента с Анго. Все навалилось на лисицу разом, она не выдержала. Но я даже представить не мог, что все закончится именно так! С ней уже случалось нечто подобное, тогда Мори не сказал мне ничего конкретного, поэтому я выдумал идиотскую легенду про то, что Фокс ударилась в припадке панической атаки и потеряла много крови. А Василиса была, наверное, и рада в это поверить, потому что поверить в какую-то патологию намного сложнее и страшнее. Теперь уже никуда не деться, тенденция есть и успешно развивается. Ужасно. Мне так жаль, что мы творим с лисицей такое. Мы словно возвращаемся в те времена, когда она только появилась в нашей жизни. Тогда она тоже всех нас боялась и по итогу закрылась от людей почти на целый год. Что же будет теперь? Она сможет пережить это? А смогу ли я? Совершенно не слышу сам себя за этими переживаниями о другом человеке, а ведь раньше со мной такого не было! Я всегда слышал исключительно собственный обреченный жалостливый вой, практически скулеж. А что теперь? Чужой голос перекричал его. Этого ли я хотел? К этому ли стремился? Хорошо ли вообще это? Я не знаю! Разве я не должен думать только о себе и своих чувствах, которых нет? Может, они все-таки есть? И я просто боюсь их, потому сосредотачиваюсь на постороннем шуме. Что я чувствую? Я вижу ребенка внутри себя, он напуган. Я тоже напуган? Это не простой животный страх, который присущ даже мне. Это особенный страх. Страх за чужую жизнь. Страх потерять что-то, что делает меня, на самом деле, очень счастливым. Я, наверное, неправильно представляю счастье, возможно, этим словом я называю совсем другое, но это первая моя ассоциация с теми чувствами, которые стараниями Василисы взросли во мне, как весенние цветы. Они раскрываются и цветут только в лучах ее солнца. Такие сильные яркие чувства, с которыми я совсем не хочу расставаться! Я становлюсь от них зависимым! Эта женщина!!.. Ведьма! Если она сдохнет, то и меня за собой утянет, это даже не суицид, это жестокая несправедливость. Ее даже на костре теперь не сжечь! Когда лисица, схватившись за дверной косяк, просто плавно утекла на пол, я испытал такой степени шок и ужас, что даже забыл, как дышать. Мне было страшно пошевелиться. Словно любое мое движение сделало бы только хуже. Я не мог произнести ни слова. В ту страшную минуту я, наверное, умолял все высшие силы в этом мире не забирать у меня лису. Усатая хвостатая нечисть, гадина, мерзавка, но ее место пусть будет где-нибудь рядом со мной. Только бы она была жива и здорова. Суета возникла мгновенно, вмиг даже Танеда позабыл о том, что, вообще-то, планировал закрыть Фокс в четырех стенах до скончания ее дней. Никто не ожидал, что с Василисой может произойти такое. А я знал. Я догадывался, что чем-то подобным все и закончится. Она была больна все предыдущие дни, практически неделю она в таком отвратительном состоянии. Разве могло все выйти иначе? Сакагучи хорошенько насыпал ей, а там Федор…и это треклятое совещание, которое добило пигалицу окончательно. Я должен был поверить своим ощущениям раньше. Я пошел на сделку с дьяволом и получил сполна. Это ведь я сказал Анго, что Василиса должна отправиться на эту встречу, и при этом я знал, как ей будет плохо. И все-таки я совсем забыл о том, что помимо пули человека может убить и тревога. Прости меня, лисица. Я такой дурак. Йосано смогла исцелить Василису, но потребовала в обязательном порядке вызвать реанимацию и отвезти девушку в госпиталь. Требовалось убедиться, что виной инсульту послужил не тромб. В качестве сопроводительной группы вместе с приехавшей скорой отправились все детективы, в агентстве остались только директор, я и представители отдела. Почему я не поехал? Потому что мне требовалось переговорить с Анго и Танедой, чтобы они точно не натворили глупостей. Я планировал навестить Василису позже, тем более мое состояние точно не способствовало ее выздоровлению. Мне сделалось бы совсем скверно. Между всеми нами впоследствии состоялся еще один разговор во все том же зале для совещаний. — Оставьте ее в покое, — потребовал Фукудзава-сан, наградив и Анго, и Танеду своим особенным взглядом. Очень хмурым и серьезным, неподлежащим обжалованию. — Василиса здесь жертва, вы от нее ничего не добьетесь такими методами. Она остается сотрудницей Агентства под моей личной протекцией. — Фукудзава-сан, мы рассчитываем на сотрудничество, — Сантока ну физически не мог уйти ни с чем, это вообще не его удел, — так что, если вдруг у отдела возникнет потребность, не препятствуйте. Будем разбираться с этим. — Только если ваши представители впредь будут вежливее, — директор недоволен тем, что местную красавицу так обидели. В смысле, Фукудзава-сан очень гордится тем, что у агентства есть такая прекрасная обворожительная сотрудница. Конечно, он не считает ее трофеем, но мы должны быть честными. В общем, для любого руководителя-мужчины подобное пренебрежительное отношение к столь сокровенным кадрам является глубочайшим серьезным личным оскорблением. — Мне очень жаль, — искренне произнес Анго, однако без лишней эмоциональности. — Если бы я знал, что накануне со здоровьем Фокс все было так плохо, то не отправил бы ее на встречу с Достоевским. На самом деле, — Сакагучи поправил очки, — подобные проблемы у нее были и раньше. Возможно, Фокс требуется лечение? — Странно, что искусственный человек в принципе способен страдать чем-то подобным, — Сантока глубоко задумался. — Она же, фактически, полностью сотканный из чужого замысла персонаж. Если это был действительно Федор, то для чего он написал ее такой уязвимой? В чем же тут смысл? — Полагаю, для манипуляций, — осмелился высказаться я. Тогда все внимательно посмотрели на меня. — Вы никогда не замечали, что Василиса странным образом располагает к себе всех людей? На моей памяти, лишь два человека смогли испытать к ее персоне по-настоящему негативные эмоции. Большинство же к ней все равно тянется. Конечно, можно было бы объяснить это явление очень привлекательной внешностью и откровенным образом, однако, — я говорил спокойно, без намека и какого-то особенного окраса, — Василиса интегрировалась вот уже в две организации одаренных, причем к руководителям или их заместителям напрямую. И со всеми она установила близкий контакт вплоть до дружественных отношений. Эмоциональная связь с ней так или иначе вынуждает всех нас действовать так, как будет Фокс во благо, однако это самое «благо» всегда очень относительно. — Ты хочешь сказать, что в этом и заключается манипуляция? И что мы в любом случае уже попали в эту ловушку? — Анго, как всегда, раздражал меня своей протокольной сущностью. — Именно это я и хочу сказать. Но все портит незнание Федора. — Почему ты вообще уверен, что это он ее создал? Связь их способностей еще не гарантирует этого. И он бы не забыл, — товарищ посмотрел на Сантоку. Танеда только задумчиво поглаживал свою бороденку. — Вообще-то, до конца эффект Книги не изучен. Мы не можем со стопроцентной уверенностью утверждать что-либо, как не можем и экспериментировать. Это очень серьезная тема для обсуждения, нам бы не здесь о ней толковать, — высказался Танеда. — Но наблюдение Дазая занятно, звучит очень правдоподобно. И все же, откуда такая уверенность в авторстве Достоевского? — Они же одинаковые. Вы их видели? Как брат с сестрой. Ну и самое занимательное: способность Федора называется «Преступление и наказание», уже из этого названия можно сделать вывод о некой дуализации, двух сторонах или двух частях. Вот и вторая часть. Нам доподлинно неизвестно, зачем Федор ищет Василису, это он ей лепечет о любви, а по факту цели у него могут оказаться очень даже крамольными. — Интересная гипотеза. Но пока не до конца правдоподобная, — Танеда продолжал во всем сомневаться, это верный путь. Уверенным быть ни в чем нельзя, особенно в нашем положении. — Или, может, Анго что-нибудь хочет нам рассказать? Не расскажет. Даже мне. Теперь это их с Василисой дело, они будут разбираться с ним своим дуэтом. Иронично, история повторяется. Значит ли это, что я смогу найти ответы у третьей стороны, которая тоже причастна к этому делу, но не имеет к нему прямого отношения? Была в этом сюжете еще одна фигура, о которой почему-то все так удобно забыли. И имя ей Лер. Человек, о котором ничего не известно. Вся информация, которую он предоставляет миру о своей персоне, едва ли способна раскрыть его личность и промысел хотя бы на долю процента. И они с Федором в сотрудники. Может ли этот неизвестный господин быть членом Крыс Мертвого дома? У Портовой мафии тоже друзья на всех уровнях правительства, что мешает Достоевскому обзавестись такими же связями? Да и зачем выдумывать сложности, аналогия прямо у меня перед носом, причем буквально: наш отдел по делам одаренных прекрасно знает о преступной деятельности и сущности Портовой мафии, но при этом не пресекает их деятельность и существование в принципе. Симбиотическая направленность этого безмолвного союза сохраняется исключительно благодаря отношениям Мори с Танедой. Наставник всегда очень нравился таким людям, как Сантока, он невероятно удобен и лоялен, пока к его интересам не относятся с пренебрежением. Я думаю, чем-то связь Достоевского и Лера на это похожа. Узнать бы об этом человеке побольше. Я смогу с этим справиться. — Нет, Танеда-сан. Мне нечего сказать, — ответил Сакагучи. — Жаль, — руководитель отдела почти позволил себе закатить глаза. — Если твои слова правда, Дазай, то уберечь Василису от воздействия Достоевского мы все равно не сможем. Рано или поздно ситуация извернется таким образом, что наша коллега окажется обезоруженной и поверженной, — Фукудзава-сан говорил очень серьезно. — Я хочу обезопасить нас всех от возможных последствий. Лучше всего будет предупредить атаку. — Я вас понял, Фукудзава-сан. И все-таки Фокс тут очень полюбили. Все играют в один большой обман, называя ее коллегой, потому что она явно больше, чем просто коллега для всех местных детективов. Удивительная организация. Изумительная. Если быть человеком означает быть таким, как любой из них, обладать таким же ярким светом внутри, то мне очень хочется стать частью этого общества. Маленького общества, чья идея заключается в недостижимом идеале, выдуманном кучкой неудачников, не вписавшихся в порядок общества. Так я однажды сказал Фокс. И она ответила, что быть неудачником и быть независимым неудачником – две совершенно разные вещи. Ну, так я запомнил посыл ее слов. Теперь я понял, о чем она говорила тогда. Танеда и Анго покинули нас, не став дожидаться возвращения лисицы. Им некогда, они занятые люди, и так почти весь день ушел на эти дискуссии. Теперь они озадачены по самое не хочу, я, впрочем, тоже. Чем больше я думал об этой ситуации, тем хуже мне становилось. Синтез проходил в моей голове идеально, вот только его результаты очень тревожили меня. Я мог думать обо всем сразу и, значит, бояться в сотни раз больше. Такое паршивое чувство, абсолютно недопустимая слабость. Мы с директором остались одни. Я предчувствовал, что этот человек захочет поговорить со мной вне протокола, и что-то подсказывало, что он видел меня насквозь. Все мои мысли, переживания, крамолы, замыслы. Фукудзава Юкичи очень опасный человек, на таких не работают никакие клоунские методы, паясничать перед ними бесполезно. Если Мори все понимал, то он всегда просто снисходительно закрывал глаза на это и делал вид, что все так и должно быть. Но мой новый руководитель явно всякий раз будет песочить меня за любую даже самую мелкую попытку нацепить маску. Слишком проницательный. Я боюсь его так, как боялся своего отца. — Дазай, — начал Юкичи, его голос был спокойным и ровным, опять нотки назидания, но вместе с ними и что-то новое, практически забытое, — значит, ты воспитанник Огая. Самый молодой исполнитель в истории Портовой мафии, демонический вундеркинд и просто самый устрашающий мафиози в городе. Я не стану задавать банальных вопросов о том, что сподвигло тебя занять ту или иную сторону. Я интересуюсь лишь искренностью и бескорыстностью твоих намерений. Как же это сложно. Мори никогда не задавал таких вопросов, с ним было так легко: выполняй свою работу, демонстрируй результат, а разговаривай только по делу. Меня опять пытались вывернуть наизнанку. Выпотрошить все мое сгнившее нутро. Оно, впрочем, и к лучшему. Так я решил! Уже нельзя бояться этого, таков мой выбор. — Фукудзава-сан, — я невольно опустил взгляд, говорить мне было тяжело, в моем голосе не звучало ни единого намека на воодушевление или просветление, только какая-то тоска и вялое отчаяние, — это очень трудно, знаете? Трудно убедить самого себя в целесообразности выбора, когда между двумя противоположными сущностями не видишь и не чувствуешь абсолютно никакой разницы. Вернее…я хотел сказать, что разница-то есть и очень даже существенная, только я не могу судить о ней, — открываться кому-то, кто, по сути, все еще посторонний человек, очень страшно. Но я совершил над собой усилие, я пошел на этот шаг, потому что хотел, чтобы меня не считали за врага и совсем пропащего человека. Хотя я, наверное, таковым и являюсь по сей день. Не хочу в это верить, но понимаю, что прятать голову в песок больше не получится. — Я пришел в детективное агентство, потому что я должен помогать нуждающимся. Должен, но хочу ли? Я не знаю. Я уже не помню, что это – сочувствие и сердоболие. Когда-то знал, но сейчас уже забыл, бывает же такое, — я слабо печально усмехнулся и покачал головой. Позорище. — Значит, это все же не от сердца, а по принуждению. Я догадываюсь, кто мог направить тебя в эту сторону. И очень жаль, что этот человек не смог объяснить тебе, ему наверняка хватило сил только на пинок, — Юкичи, неожиданно, даже презрительно хмыкнул. — Уверен, будь у твоего друга достаточно времени, он бы растолковал тебе, великовозрастной детине, как создать свое отношение к разнице между плохим или хорошим. Но он понадеялся на то, что ты, гениальный Дазай Осаму, сможешь разобраться самостоятельно. И ты сейчас хочешь сказать, что все напрасно? У меня даже глаза широко раскрылись, я посмотрел на директора совершенно ошалевшим взглядом. Что он такое говорил? Страшные вещи. — Нет… — я потерял дар речи и отчаянно пытался привести себя в чувство. Одна только мысль о том, что я подвел Одасаку, делала мне так больно, что хоть пальцы себе ломай для отрезвления. — Я знаю, какими бывают гениальные дети. В дедукции, поиске закономерности и синтезе вам равных нет, но при этом вы совершенно беспомощны перед самыми обыкновенными простейшими истинами, понимание которых обычным людям доступно с малых лет. И в том нет вашей вины, однако, — директор стал звучать жестче, казалось, что еще немного и меня настигла бы беспощадная порка, — это не может служить оправданием трусости перед этими самыми истинами. Особенно, когда ради вас люди начинают жертвовать собой! О небеса, знали бы вы, как я испугался. Столько разных оттенков страха существует в человеческой душе, для меня каждый, как новый. Последний раз меня ругали в детстве. Это был мой отец. Мне единожды хватило этого опыта, чтобы впредь принять исключительно одну единственную линию поведения в качестве основной для себя. Еще тогда я понял, что если просто быть «хорошим» и «удобным», или, как говорят современные женщины, «подарочным», то все будет хорошо. Никто не будет на тебя злиться, раздражаться тобой, отчитывать и наказывать. Мори нашел эту мою слабость и не стал ее искоренять, наоборот, он превратил ее в основу наших зарождавшихся отношений, что по итогу привело меня ко всем титулам, которые я заработал, будучи исполнителем Портовой мафии. А я был и не против. Боялся ли я Огая когда-нибудь? Да, в детстве очень. Но он быстро дал мне понять, что принимает «правила игры», которые навязал ему я же. Хотя, через года, могу сказать, что он потакал моему страху и нарочно демонстрировал правильность избранной мною тактики, так связь между нами окрепла и стала для него удобным инструментом. Ведь совладать со мной не так просто. И я перестал бояться. А там, где нет страха, есть место исключительной вседозволенности. Она губительна. Страх – естественный двигатель человеческого развития, в том числе и ментального, морального, социального. Если не будет страха, то и развитие остановится, а недоразвитых, неполноценных, презирают еще больше, чем жалких и трусливых. — Я расскажу тебе, Дазай, что люди, в большинстве своем, нелогичные нерациональные идиоты. Они не поступают так, как было бы правильно с твоей точки зрения, зачастую все их решения деструктивны и безжалостны по отношению к ним же, но они не понимают этого, потому что глупы. Настоящий человек – это не пример из учебника по математике, его невозможно решить и невозможно подвести к тому, что можно было бы рассчитать по формуле. Для человека нет ни точного хорошего, ни точного плохого, все в его мире относительно, он подвластен собственным эмоциям и на их основе взаимодействует с окружением. И эта относительность, неопределенность – то, что делает нас людьми. Мы можем быть жестокими, можем быть сердобольными, все это – наша человеческая сущность, мы не можем разобрать ее на составляющие и выбросить все то, что считаем неподходящим. Но мы можем выбрать, какими мы хотим быть, и стремиться к этому, борясь с соблазнами и слабостями. — Я… — мне пришлось сжать кулаки, чтобы хоть как-то унять бурю внутри себя, самому становилось страшно от себя же, плотина почти рухнула. Меня натуральным образом отчитывали. Давно я такого не знал. Ощущения, словно я вновь вернулся в детство. — Хочу…нет, — я прикрыл глаза на пару секунд и глубоко вздохнул, — я уже выбрал. Я знаю, каким я хочу быть. Хочу быть как вы. Как все члены Вооруженного детективного агентства. Я знаю, что мне нужно это, я…теперь чувствую. И сохраняю решимость. Но я все же не понимаю, Фукудзава-сан, что есть плохое, а что есть хорошее. Раз все в мире так относительно, то существует ли эта разница в принципе, ведь что нормально для паука, то хаос для мухи. — Суть не в том, чтобы поделить все на два. Тебе хочется, потому что по-другому ты не умеешь, но придется научиться, если хочешь стать лучше. Относительность – наши сила и слабость. И тот плох, кто использует человеческую неопределенность в своих корыстных целях. В корыстных целях. Ради своих личных амбиций. Да, это правда, таков беспощадный закон естественного отбора. Всегда сильный пользуется слабым или уничтожает его, но справедливо ли это в отношении людей? Мы же сознательные существа, живем не инстинктами, наша сила в размышлении и анализе. Да, наверное очень просто устроить свою жизнь и достичь собственных целей, используя при этом слабых людей, но что будет с ними? Честно ли? Я же сам в их числе. Номинально, конечно, нет, однако по сути…мое место среди них. Мне просто повезло чуть больше. — Я надеюсь, что у меня все получится, — я слабо склонился. — Тогда я в тебя поверю. И помни, Дазай, что не ошибается только тот, кто ничего не делает, — оставив мне такое емкое многозначное напутствие, Юкичи покинул зал и удалился, судя по всему, в свой кабинет. Он подарил мне много тем для рассуждения и анализа. Я вернулся в наш главный рабочий зал и присел на софу возле окна. Вечерело, на улице уже постепенно начинало смеркаться. От коллег ни единой весточки, все ли там в порядке? Может, мне стоит проявить инициативу и позвонить кому-нибудь самостоятельно? Не покажусь ли я странным или навязчивым? Правильно ли меня поймут после всего того, что я наговорил на нашем общем собрании? На самом деле, в тот час я беспокоился не только о Василисе. Она в надежных руках, и хоть мне до сих пор страшно доверять ее кому-то, я все-таки смирюсь с этим и попробую привыкнуть. У нее хорошие друзья, которые всегда о ней позаботятся, они очень любят ее. И сказать бы, что искусственный человек просто вышел идеальным, и оттого к нему бескрайнее милосердие, радушие и прощение. Так нет же, лисицу идеальной не назовешь. Дура редкостная, практически отчаянная тупица. Никогда не говорит о своих проблемах, томит их в себе, чтобы потом начать гнить ими изнутри и источать гнилостное зловоние, которое обязательно начнет напрягать всех вокруг и раздражать. Рядом с этой женщиной жизнь умирает, Василиса как будто высасывает все соки из любого живого, к чему прикоснется, чтобы поддерживать огонь внутри себя. Огня в ней много, в этом я убедился лично. И если рискнуть укротить маленькую искорку, то можно спровоцировать беспощадный всеобъемлющий лесной пожар. Гореть в таком пламени страшно, неприятно, а стыдно-то как и противно! Не представляю, каким образом Куникида смог пережить это. Я бы точно не смог, это выше моего понимания. Фокс мучительница. Беспощадная, кровожадная и лишенная эмпатии. Однако, стоит наступить цветению – светлейшая и нежнейшая женщина. Глупая, и оттого за нее всегда болит сердце. Доброта и всепрощение – это самое главное проявление глупости в нашем мире. Но Василиса этой глупостью гордится, она превратила ее в свою силу и смысл жизни. Лисицу можно воспринимать как полярную звезду, которую получится разглядеть на небе в непроглядной ночной тьме и выбрать правильный путь. Хотя мне больше нравится ассоциировать Лису с небольшим розовым фонариком, который висит возле двери ее квартиры и горит по ночам. Как-то раз я поинтересовался, для чего это. Фокс ответила, чтобы кто-нибудь обязательно нашел дорогу домой. Вот Фукудзава-сан и ответил на мой вопрос, как в одном человеке могут уживаться две совершенно противоположные сущности. Такова человеческая природа. Быть человеком – значит быть существом неоднозначным, сумбурным, относительным. Василиса относительна и, я бы сказал, избирательна. Такая вот она. И ей не стыдно. Она не стесняется своей натуры, называет это «многогранностью». Как же я ей завидую. Какой же она свободный человек, как же легко ей дышится. Ей так легко дышится даже с тем, что она хранила в своей голове столько лет. Поразительно. Жизнь ко мне беспощадна, пока я вижу в ней своего мучителя. Я ощущал себя жертвенным агнцем с ранних лет, ровно с того момента, как начал паясничать. И я всегда старался утешать себя мыслями о том, что мне плохо, но зато другим очень хорошо и удобно. Это и есть удел агнца, несчастного маленького барашка, который ни в чем не был виноват. Им накормили толпу, его кровью и слезами умывались блаженные с самой искренней чистой мыслью в голове, но никому невдомек, что он чувствовал, когда погибал. Как ему было больно и страшно. Теперь мне все говорят, что я положил свою жизнь на алтарь сам. Что это был мой выбор. Мой выбор? Но мог ли я выбрать что-либо другое, не становясь потенциальной жертвой тех самых демонов, что эксплуатируют относительность? Я сам стал таким же, но как я должен был выжить? А жив ли я сейчас? Можно ли назвать то, что со мной происходит, жизнью, а не агонией? Я был очень слаб. И, возможно, нет в этом никакого уродства. Слабость рождает нежную трепетную любовь к жизни, а в такой бережной непорочной любви расцветает и сила. Совершенно другая сила, непохожая ни на что. Она дарует особенный взгляд на мир, который невозможно передать словами. Все вещественное становится несущественным, а все существенное перестает сковывать полет души и как будто начинает сопровождать попутным ветром. Как если бы маленькую лодочку несло течением бесконечного океана прямо в Рай. Она бы не встретила шторма, ни единая волна не поглотила бы ее. Может быть, я действительно сам загубил в себе все, что могло бы жить и цвести, но разве это достойно осуждения? Это лишь способ выжить. Но теперь я должен признаться себе в правде, которой стыдился всю свою жизнь. Я так отчаянно старался спрятать ее как можно дальше и глубже, теперь со дна постучали и потребовали свободы. Слабость таит в себе очень много соблазнов. Она искушает бездной, терзает рассудок, уродует душу, если ее бояться. И я всю жизнь боялся. Теперь думаю об этом всем и уже не так страшно. Однако, избавляться от своих привычек придется постепенно и болезненно. Сердце болело о прошлом и неправильных решениях в нем. Это, разумеется, очень глупо и деструктивно, как о прошлом ни жалей – оно уже не изменится. Однако очень больно. Больно вновь переживать предательство и видеть себя в нем одним из действующих лиц. Я думал, что это меня предали, а предал, получается, я сам. Теперь правда открылась для меня полностью. Я такой идиот. Вот, каким человеком я стал рядом с Мори: я использовал жизнь любимой женщины ради личной амбиции, что казалась мне выгодным удачным благом, я подставил лучшего друга и погубил его. План казался мне безупречным и гениальным, всего лишь сделать Фокс наживкой, не втягивая при этом Одасаку в конфликт с Достоевским и правительством. А получилось все так, что я сам подписал ему смертный приговор. Можно оправдывать ситуацию тем, что все коварный план Огая, вот только я мог об этом догадаться, если бы не был ослеплен желанием поймать крысу и одержать триумфальную победу. Федор поимел меня так, что я до сих пор не могу оклематься. Перебрасывать ответственность на наставника я больше не стану, это я идиот. В его глазах Дазай Осаму только удобный инструмент с максимальным показателем коэффициента полезного действия. Глупо было бы не воспользоваться такой приблудой для своих амбиций. Амбиции портят людей. А у кого-то они являются каркасом всей личности. Я дважды предатель. На мафию плевать, а вот на Одасаку и Лису – нет. Одасаку погиб из-за меня, но семейство Мори предпочитает трактовать это как «для» меня. Я об этом не просил. За что мне эта шоковая терапия? Разве в такой муке можно найти спасение? Разве можно построить счастье на чужих костях? Они повесили на меня этот крест, или же прибили меня к нему, а мне с ним теперь жить всю жизнь и бороться с собой, становиться лучше…ага, как же! Ничего, кроме страданий, этот жизненный эпизод мне не подарил. Я отличил черное от белого, слил их в нейтральное относительное серое, которое всегда заставляет думать, наблюдать и синтезировать, а что дальше? Что я должен делать дальше? Что я должен чувствовать, зная, что я убил своего друга? Мне стоит пытаться быть счастливым? Я должен научиться любить жизнь? К черту такую жизнь. Возможно, я с самого начала не был ее достоин, но по какой-то счастливой случайности мне удается сберегать ее и по сей день. Где же тут справедливость? Где в этом всем хоть что-нибудь хорошее??.. Василису присволочили в агентство поздно. Йосано-сенсей настояла, чтобы пигалица осталась в лазарете еще на какое-то время, а наша целительница присмотрит за ней. Уходить никто не желал, тогда всех прогнали насильно. Мне удалось сделать вид, что я задремал, приставать никто не решился. Мне хотелось поговорить с Ольгимской лично. Она должна ответить мне на все вопросы на правах соучастницы. О да, я посчитал ее соучастницей в этом заговоре. Умом понимаю, что у нее не было выбора, а сердце все равно разрывается. Женщины жестоки. Считают себя умнее и проницательнее всех, но на чем это мнение основано – мне понять так и не удалось. Абсолютно иррациональные создания. А я чем лучше? Сейчас, уже будучи в трезвом уме, вспоминаю тот вечер и нервно посмеиваюсь. Как же меня жестоко бросало из крайности в крайность, как же я был лицемерен перед собой же, как нестабилен и, честно, истеричен. Ничем не лучше, совершенно. Во многом даже хуже, ведь моя женщина нашла в себе силы стерпеть и пережить этот срыв, а я не смог спрятать руки в карманы. Слова Василисы сделали мне очень больно. Они завершили агонию этого дня, вынесли мне приговор и оставили на растерзание стервятников мое бренное остывшее тело. Вся та чушь, которую несла эта ведьма в попытке выдать обмен равноценным, разозлила меня по-настоящему. Я был отчаянно зол, практически обреченно. Мне казалось, что Василиса, единственный мой близкий человек, которого я очень любил и к которому привязался до потери пульса, совсем меня не слышала и не понимала. Я думал, она хотела убедить меня в чем-то, обмануть. Воспользоваться. Меня это очень задело и взбесило, эмоции вырвались наружу, подпитываемые чувством брошенности и предательства. Раньше, еще хотя бы два года назад, произойди со мной нечто подобное – я бы просто расплакался где-нибудь в одиноком далеком углу, где меня никто не нашел бы и не потревожил. Но тем вечером все было иначе. Рассудок был захвачен чувствами, что стали вырываться наружу и накрывать меня, как цунами. Бежать некуда, прятаться негде, отрицать невозможно. Наверное, я смог бы усмирить свой пыл. Если бы не ее глаза. Очень тяжело и страшно смотреть на человека, который уже вот-вот расплачется и так отчаянно сдерживается из последних сил, лишь бы никого не потревожить непрошеными слезами. Что я мог сделать, чтобы она не зарыдала? Разум, ведомый гневом и обидой, подсказал, что лучше ударить. И тогда я искренне поверил, что это было единственным правильным решением. Я просто хотел, чтобы она не плакала. Иначе разревелся бы сам, опозорился бы окончательно, даже смерть не спасла бы меня от такого кошмара. Я опомнился сразу же, без малейшей задержки. Меня будто окатили холодной водой, голова протрезвела моментально. Однако только на пару секунд. Дальше всю сущность захватили оковы леденящего душу ужаса. Может, это был не я, может, мне все только причудилось? Разве я способен на такое? Оказывается, под эмоциями – да. Только понял я это не сразу. Вот о чем слова директора. Люди могут и такое. Такова их сущность, их естество. От него не избавишься, не договоришься, с ним можно только бороться. И эту битву я проиграл. Я ударил слишком сильно, совсем не рассчитал силу. Так я бил своего ученика, когда он разочаровывал меня. Лисе было очень больно, она не ожидала, даже не увидела замаха. Совсем ни шанса против меня, да и хотелось ли ей сражаться. Как низко я пал. Что я натворил? Тогда осознание подкрадывалось очень медленно и нарочито осторожно, чтобы позже обрушиться на меня снежной лавиной и задавить к чертям. И все же заплакала. Сжалась и отвернулась, захотела спрятаться от меня. Потому что испугалась. Да…я бы тоже предпочел от себя спрятаться. Я был последней мразью на земле. Ударить женщину, тем более по лицу, ко всему еще и только что пережившую инсульт…это за гранью плохого или хорошего. Это ужасно. Применить насилие по отношению к тому, кто заведомо слабее и не оказывает сопротивления – это вершина жестокости. Не понимая, что мне делать, я просто ушел. Оставил Фокс наедине с ее проблемами, а сам убежал в очередной раз оплакивать и ненавидеть себя. Так просто. Из раза в раз, всю сознательную жизнь. Дальше я помню плохо. Отчетливо в памяти отпечатался эпизод нанесения себе очередных увечий, на этот раз я истязал свои руки с какой-то особенной дикой агрессией. Кровь залила всю раковину, запачкала одежду, пол в ванной. Ничего не помогало, боль не возвращала мне самообладание. Она только усиливала бурю внутри моего сознания, лила масло в огонь. Лесным пожаром стал я сам. Я так остервенело кромсал собственные запястья, что в какой-то момент конечности перестали слушаться моих приказов. Нож выпал, впился в ступню, но не слишком глубоко. Увы. Пара блаженных секунд полнейшего опустошения, практически умиротворения. А потом треклятое прояснение, откат. Я снова не умер. Но залил собой все помещение. Голова закружилась, я припал к стене, заляпал кровью и ее. Кое-как начал смывать кровь с рук, брызгая алой водой во все стороны, пятная белоснежную плитку и одежду еще больше. И с каждой минутой мне становилось только страшнее. Чудовище, которое я увидел в отражении зеркала, не было похоже на что-то человеческое. Там был монстр с горящими красными глазами и обезумевшим неосознанным взглядом. Дома, благо, еще оставались бинты, я привычно обмотал все свои ранения, наспех небрежно убрал следы крови, сбросил шмотье в стиралку и переоделся в домашнее. Все это происходило как в тумане и при замедленной съемке. Хорошо запомнился момент первого бокала алкоголя. Бокала, ха. Я пил прямо из горла, как скотина и грязь. И пил много, отчаянно, горько удушливо рыдая при этом и хватаясь то за волосы, то за ткань домашней рубахи. Я умею лить слезы беззвучно, приучен с малых лет. Вопить и скулить совершенно не хотелось. Допился до того, что чуть не начал ломиться в квартиру Василисы, мне до боли в сердце хотелось поговорить с лисицей еще раз. Благо, от этого порыва меня сдержало головокружение. Как же жаль, что человеческий организм пока не эволюционировал до механизма, который запрещал бы в пьяном аффективном состоянии включать передачу данных в телефоне. Я написал Василисе под дюжину сообщений, потом удалил их и написал новые, и снова удалил, и так по кругу раз пять. Первая бутылка закончилась быстро, в ход пошла вторая. Позвонить духу не хватило, от этого я снова начал заливать слезами подушку и возненавидел себя еще больше. Куда уж больше? В этом для меня границ не существует. Рецидив отступил только к часу ночи. Организм исчерпал ресурс, все тело болело, особенно голова. И вопреки этому, заснуть я не мог. Мне нужна была рефлексия, чтобы тревога отступила хотя бы ненадолго. Но кому я мог пожаловаться в такой поздний час? У меня никого нет. Я совсем один. Вот так и закончился тот ужасный день. Дазай Осаму с позором уснул в окружении пустых бутылок где-то примерно к трем часам ночи, сожрав себя чуть ли не до основания. Травма. Может, клин действительно клином вышибают? Ящик Пандоры, куда я прятал всего себя с детства, был открыт. Взломан. Все дерьмо вылилось наружу, буря выгребла его подчистую и унесла куда-то далеко-далеко. Вернее, это я ушел от бури. В следующий день. А она осталась в том дне навсегда. Там ей и место. Утро наступило по будильнику, который я забыл выключить. Сегодня работа обойдется без меня. Чтобы никто не отвлекал звонками, я записал голосовое сообщение семпаю, где сказал, что простудился и мне надо денек пооткисать. Притворяться не пришлось, мой голос звучал настолько отвратительно и болезненно, что постороннему человеку могло бы показаться, что я смертельно болен. Доппо, вопреки ожиданиям, тут же проявил внимание к моему состоянию, спросил про температуру, кашель, прочие симптомы, посоветовал лекарства и даже предлагал навестить. Ты моя радость. Поспать удалось еще два часа. Увы, ночного исцеления не произошло. Долгий крепкий сон очень хорошо лечит, однако с алкоголем это несовместимо. Я совершенно не выспался, болело все, что могло болеть, зато в голове осталась пустота. Да и в целом я ощущал себя максимально выпотрошенным. Вся стандартная утренняя рутина прошла как будто мимо меня, все получилось на автомате, даже руки перебинтовали сами себя без моего сознательного приказа и надзора. Со ступней заморачиваться не стал, порез там совсем неглубокий, к тому же он не болел и, в общем-то, никак не напоминал о себе. Самое печальное, что меня не посетил катарсис. Либо эта стадия была пропущена, либо еще не настало ее время. Не чувствовалось никакой эмоциональной разрядки, буря вроде прошла и осталась где-то позади, но море все еще волнуется, беспокоится. И я, конечно, понимаю, в чем дело. Мне нужно подумать. Сегодня мне не грозят тяжелые разговоры, эмоциональные всплески и выбросы, я предоставлен сам себе. Очень тянуло выпить. Снова. Однако, в этот раз не вусмерть, а совсем немного, просто для настроения и дополнительного искусственного успокоения. И все же не буду. Я должен бороться с этой своей привычкой. Алкоголь – не панацея, зачастую эффект он дает обратный, либо же действует как кофе: на какой-то короткий промежуток времени возникает прилив ресурса, а потом резкий откат, провал и отвратительное самочувствие. От Василисы я заразился бродяжничеством. Это, кстати, еще одна странность, которую она в себе никогда не замечала и до сих пор о ней не знает. В моменты стресса и ментальной нестабильности хочется найти дорогу туда, где будет хорошо и безопасно, очень часто это место никак не связано с местом постоянного проживания. Это что-то эфемерное, мистическое, совершенно нереальное. И сущность к нему тянет, но найти это место невозможно, потому что его не существует. Вот так и бродишь по городу, с каждым шагом все хуже и хуже, страшнее и печальнее от невозможности найти свой последний приют. Так я и пришел на кладбище, что располагалось на набережной. Уникальное урбанистическое и архитектурное решение, просто сделать из сквера полноценное кладбище и даже выстроить европейский храм неопределенной христианской конфессии. Обычно такие объекты принято создавать где-нибудь вдали от шумного центра, покой для мертвецов должен поддерживаться неукоснительно. А тут все-таки шумно, хоть участок улицы и не туристический. Людей совсем не было, полнейшая пустота. Кажется, сегодня я буду единственным гостем. Меня, конечно, никто и не звал, но такова участь всех мертвецов – в любое время дня и ночи терпеть незваных посетителей. Понимаю, как в тягость им это может быть, но ничего не могу с собой поделать. Раз ноги привели, значит сердце просило. Я без труда нашел могилу Одасаку. Раньше я думал, что именно здесь и мне рано или поздно постынет погост. Тут так странно находиться, сущность заполняется не тоской и печалью, а их проекцией, фантомом. Все слезы уже выплаканы, все эмоции пережиты, пустота потихоньку заполняется чем-то новым, но все это кажется таким глупым фарсом. Я бы хотел каждый вечер после работы не возвращаться в пустую квартиру и пить в одиночестве, а встречаться с Одасаку в Люпине. Там бы я тоже выпивал, но сильно меньше. И мне было бы лучше. В завершении эпизода нашего знакомства Ода сказал, что отведет меня в особенное место, где обязан побывать каждый. Вот я и побывал. Наверное, там моя жизнь изменилась навсегда. История свела меня с человеком, которому я, возможно, спас жизнь, предложив при этом вступить в круговую поруку. Вот и разница между ребенком и взрослым: гениальность, конечно, была присуща мне всегда, но эмпатия появляется только сейчас, я чувствую. И сейчас я чувствую, что предложение вступить в Портовую мафию, чтобы навсегда избавиться от мести из прошлого, было худшей моей попыткой протянуть руку помощи. Настолько сильно я не лажал, наверное, никогда. Но тогда я был ребенком и не понимал, да даже если бы вдруг и понял – не отказался бы от этой затеи, потому что мне хотелось, чтобы Одасаку был рядом со мной всегда. Я ревновал этого человека ко всему, что было в его жизни, я жадно и вероломно был готов творить самые странные и, наверное, страшные вещи, чтобы Одасаку проявил ко мне чуть больше внимания. Я привязался к нему, как бродячий щенок. Да так все и было, он же подобрал меня, ободранного и оголодавшего, с улицы, фактически как шавку какую-то. Он с самого начала знал, что я паясничаю. И с самого начала ему на это было наплевать. Он видел меня и настоящим, и притворяющимся. Я опасался, что он захочет как-нибудь воспользоваться этим, но Ода вообще не такой человек. Называл меня глупым, при этом не пытался перевоспитать или перенаправить, он принимал этот постыдный маскарад как часть моей несформированной придушенной личности. И по-своему ей дорожил. Оттого с Одасаку мне всегда было спокойно. Сейчас я понимаю, что Одасаку был обречен из-за знакомства со мной. Тогда я думал, что организация убережет его от постоянных нападок призраков прошлого, что так ему будет безопаснее, но по факту получилось, что Портовая мафия практически успела стать точно таким же призраком. Безликим, к сожалению, бесславным. Вот к чему привела детская ревность гениального ребенка, которому в этой жизни можно было все. Вот каковы последствия гениальности Дазая Осаму, служившего инструментом не в тех руках и не на той стороне. Я понимаю, о чем были последние слова Оды. Да, лучше быть на свету. Чтобы больше никто из таких добрых светлейших людей не погиб из-за чужих амбиций и ревности. Всех, конечно, не спасти, но это не значит, что не нужно пытаться. Дазай Осаму должен помогать слабым и стать «белым клинком». Это так сложно, кажется невозможным, а я все равно буду пытаться, потому что он так попросил. Фукудзава-сан сказал, что я должен понять. И Одасаку хотел того же. Да, будь у него больше времени перед смертью, он бы обязательно утрудился разложить мне в деталях свой главный посыл, но жизнь как будто решила поиздеваться надо мной. Раз Дазай Осаму так гениален, то пускай додумывает все сам. И я даже не сам додумал, меня пнула еще и Василиса, причем очень болезненно и беспощадно. Я все понял, Одасаку. Я понял, чего ты хотел для меня. И я даже сам захотел этого, искренне. Возможно, не из-за какого-то света внутри себя, но хотя бы из соображений рациональности. Так уже будет намного лучше для всех, я чувствую. Все будет хорошо. Чтобы стать сильным человеком, нужно признать свою слабость. Я смотрю на нелюбимого запуганного ребенка внутри себя, в его глазах я вижу отражение жалкого и ничуть не окрепшего человека, он совершенно не внушает никакой уверенности, не дарит чувства безопасности или хотя бы любви. Просто черный силуэт пугала в бинтах. Да, этому малолетнему созданию очень не повезло с самого начала. Так он и останется никчемностью, никто не защитит его и не утешит. Что же! Я всегда смотрел на него с презрением и нелюбовью! Все мои беды, как мне казалось, были из-за него! Я свято верил в то, что он тоже меня ненавидит, но ему некуда деваться, он заперт в моей сущности навсегда и обречен страдать до самого моего последнего дня. Я чувствовал его, как мне казалось, ненависть внутри себя много лет и хотел приблизить час освобождения. Старался всячески, до сих пор ничего не вышло! Кажется, мы оба самые безнадежные неудачники в мире. Настала пора что-то поменять в наших отношениях. Как бы мы не были противны друг другу, мы вдвоем являемся составляющими Дазая Осаму. И пока мы друг другу враги – мы неполноценны. Ребенок кричал и звал на помощь, а я затыкал его и улыбался, этот отчаянный крик я винил во всем. А ведь на самом деле малолетнее существо просто пыталось мне помочь. Указать на то, в чем моя проблема. Он мне не враг. И я теперь знаю, о чем он просил меня. Я был очень счастливым рядом с тобой, Одасаку. И он тоже. Он любил тебя так сильно, как никогда уже никого не полюбит. Ты его приручил, а кто же теперь понесет ответственность? Разве можно было вот так оставлять его? Это все я. Какой же я урод и мудак. Я сам убил тебя. Конечно, добрые и светлые люди долго не живут, но мне хочется верить в обратное, как бы наивно это ни было. Мне очень жаль, что все так получилось. Я притащил тебя во тьму, как жертву на Великий блот. Теперь жизнь меня научила, что желания опасны, если не понимаешь, чего желаешь и почему. Понял бы я самого себя раньше, понял бы, в каком мире живу, все случилось бы по-другому. Столько лет я сам душил себя и свою натуру, презирал ее, угнетал и истязал, а когда нашел тебя – накинулся, как голодная псина и сожрал целиком прилившим чувством привязанности. Как же это страшно и ужасно! И то же самое я творю сейчас с лисицей. В точности, если ни хуже! Я поймал ее, как бабочку за крылья, и уже не отпущу, потому что до такой степени она легка и прекрасна, что отпустить ее приравнивалось бы к самому страшному упущению в жизни. Но бабочки живут так мало. На своих тонких хрупких лапках они переносят пыльцу от одного цветка к другому, в этом и состоит их жизненное предназначение. Все любят Лису, потому что расцветают ее стараниями, а она счастлива, когда поляна цветет. Я погублю ее. Погублю, если не стану лучше, если не откроюсь новой жизни и не приму себя. И сделаю всех несчастными, в том числе и себя. Одасаку, ты бы явно меня по голове не погладил за такое поведение. Не знаю, сколько времени я провел возле могилы, по ощущением около двух часов. Умиротворение не приходило, катарсис тоже, но все-таки тяжелое небо немного прояснилось. В чем-то мне стало полегче. Внезапно краем глаза я заметил чье-то присутствие, примерно метрах в тридцати от себя. На кладбище по-прежнему было пусто, поэтому любая мелькнувшая фигура покажется очень яркой и приметной. Я повернул голову к выходу с территории, незнакомец был уже практически у ворот. Силуэт показался знакомым и подозрительным. А еще он по какой-то причине замер на месте, словно ожидая, пока кто-нибудь на него среагирует. То есть, я, потому что я тут один. Поднявшись, я поправил плащ и сделал несколько шагов вперед. Что это?.. Это… Сердце остановилось, тело будто разрядом тока прошибло. Кого я видел? Это был Ода. Ни с кем никогда не спутаю! Неопрятный помятый вид, старое светлое пальто, потухший безынициативный взгляд, растрепанные каштановые волосы. Я, наверное, с ума сошел, иначе такое не объяснишь. Что со мной? Кто это? Что за фокусы? — Эй!.. — окликнул я незнакомца, надеясь, что он обратит на меня внимание. Но он пошел дальше в неизвестном направлении. Нет уж, так не пойдет! Я ускорился и практически догнал этого человека, он удалялся на удивление быстро, продолжая игнорировать все мои оклики в его адрес. Меня как будто для него не существовало. Между нами расстояние около пятнадцати метров, как бы я отчаянно ни старался подобраться ближе – ничего не получалось. То он сворачивал куда-то, то прохожие люди, то со светофором не везло. По началу это раззадорило меня, но чем дольше продолжались эти пассивно-агрессивные догонялки, тем сильнее я сходил с ума. Я чувствовал, что все меньше и меньше принадлежал себе, мной руководили совершенно нерациональные эмоции, возникшие из-за теплых болезненных чувств. Я как будто поверил в то, что это настоящий Ода. Даже походка та же самая, каждый жест, каждый взгляд. Все в нем было настоящим. Но такого не бывает, да? Не бывает же? Что я, заболел чем-то? Я теперь тоже одержим, нездоров? Но ведь я видел Одасаку прямо перед собой! Что-то сделалось с моим рассудком, я так отчаянно пытался дозваться до этого человека, мне становилось страшно, что Одасаку бросил меня. И я же умом понимал, что это не мог быть он! Ну просто не мог и все! А сопротивляться наваждению совсем не получалось. Вселенная словно обманывала меня, а я велся на этот обман. Ну как же? Ну настоящий же, совершенно настоящий. Его даже видели остальные люди, на некоторых он сам смотрел и как будто изучал, но ни разу его взор не упал на меня. Со мной игрались, это точно. — Одасаку!.. — мы забрели в торговый переулок, людей тут почему-то было слишком много для середины пятницы. Его фигура пропадала в толпе, но я следил за ней, как за полярной звездой на ночном небе. Мне было страшно упустить Сакуноске из виду, я тревожился, как малолетний ребенок, которого бросил родитель. Я следовал за этим человеком, как верный пес за хозяином. Мной двигал уже даже не интерес, а какое-то животное начало, вместе с ним и остервенелое желание завладеть хотя бы крупицей внимания Одасаку. Почему он не смотрел на меня? Почему не слышал? Зачем игнорировал? Я начал верить в то, что друг по-настоящему обиделся на меня и желал проучить игнорированием. Я знаю, что некоторые люди любят так делать, чтобы обозначить свою обиду и важность. Но Ода, конечно, никогда бы так не поступил. А я был готов поверить уже во что угодно, лишь бы найти решение задачи и добраться, наконец, до Одасаку. — Одасаку! Посмотри на меня!.. — и снова обреченная жалобная попытка, которая не привела ни к чему. Он уходил все дальше, людей становилось только больше. Я вот-вот потеряю его. — Ода!.. Ода Сакуноске!.. Через прохожих проходилось буквально пробиваться, я даже не стал механически извиняться перед ними из вежливости, мне было не до этого. Не знаю, что случилось со мной, что за страдание свалилось на мою голову вместе с этим непрошеным постылым миражом. Здоров ли я? Не много ли я вчера выпил, чтобы сегодня так измываться над собой терзанием собственной души в компании могилы друга? Может, все-таки, меня поразила какая болезнь? Как иначе возможна вся эта картина? Чем дальше я шел, тем меньше я мог думать, глаза словно ослепли. Перед собой я видел только его. Куда он хотел меня привести? Что я должен был сделать, чтобы он, наконец, заметил меня? Точно бред. Во бреду бродил, не иначе. И понесла же нелегкая следовать за незнакомцем куда-то, да так отчаянно, что здравым смыслом не успокоить. Как же мне было тяжко и больно, сцены из прошлого мелькали у меня перед глазами, периодически сменяясь реальностью, и как будто подначивали сорваться на бег, зайтись громким криком, растолкать всех, кто мешал и препятствовал. Что будет, если я упущу Одасаку снова? Вот же он, совсем недалеко, я же вижу! Такого не бывает. Это невозможно. Это все помутнение рассудка, это насмешка над моим состоянием, вот только чья? — Одасаку… — он ушел уже совсем далеко, а я продвигаться дальше по какой-то причине не смог. Не знаю, что меня остановило. Вроде, никто не держал и не лез. Собственный голос дрожал, звучал уже совсем тихо, почти шепотом. Словно растворился в толпе. Как будто и не было никогда. Стоило мне лишь моргнуть, как силуэт лучшего друга исчез. Надеюсь, навсегда. Что это было? Что за чертовщина?! Разум прояснился и окреп, я проморгался, затем осмотрелся. Никого похожего. Что, до белочки допился что ли? Или заснул и все это мне просто снится? Прийти в себя получилось быстро, словно туман рассеялся. Кажется, все мы тут теперь нездоровы. Возможно, это было просто помутнением или наваждением, вызванным стрессом. Хотя со мной ничего похожего никогда не случалось, я не имею к этому физической тенденции. Скорее, нечто подобное случилось бы с Василисой. И почему не додумался достать телефон и сфоткать? Блядь, как под грибами, честное слово! Вообще не можешь себя контролировать, а голова не может соображать! Но еще не все потеряно. Я осмотрелся еще раз. Камеры. У всех магазинов сейчас есть камеры, где-то наши догонялки должны были засветиться. И я даже знаю, кто мне с этим поможет. Придется все-таки отправиться на работу. На самом деле, я переживал о том, как на меня все отреагируют после вчерашнего. Мне почему-то казалось, что всем уже известно о рукоприкладстве. Да и даже если они не знают об этом, они точно имеют право осуждать меня за поведение на собрании. Я же не встал на сторону Василисы. И вообще я бывший мафиози, буквально агент конкурирующей организации. Заслуживаю ли я их доверия после всего? Однако, меня встретили нейтрально. То есть, вообще никак. Все были заняты своей работой, все шло вполне себе спокойно. Йосано, знаю, сегодня в отгуле, Рампо отдыхал за своим столом, Куникида со скоростью света строчил ответы на электронные письма потенциальных заказчиков, девчонки-клерки работали у себя в кабинете. Оттуда, кстати, часто можно было услышать милый аккуратный смех. Интересно, лисица пришла на работу? Меня заметил Доппо. Я, так-то, рассчитывал рысью прокрасться в серверную, чтобы там задолбать Катая, но не вышло. Черт. Сейчас начнется град неудобных вопросов! — Дазай! Ты же болел, кажется? — семпай даже отвлекся от работы и посмотрел на меня. В тонусе. Депрессия обошла его стороной, Куникида в полной боевой готовности. Прекрасно. А я знал, я не ошибся! Ну до чего изумительный мужик, прямо мечта. — Вот уже и не болею, получается, — я смущенно улыбнулся. — Ты разве не рад видеть меня? — Если ты пришел действительно работать, то рад. Раз выздоровел, то сможешь выполнить несколько задач. И даже не думай придумывать идиотские отмазки! — коллега красноречиво поправил очки. Ну сексуален, ну даже я не могу. Вот прет от него какой-то особенной сильной энергией, а харизмы сколько! Доппо, наверное, и сам не представляет, как легко он может заполнить человека ресурсом к жизни. У меня даже настроение поднялось, а это ведь мы еще даже не начали бесить друг друга. — Да я и не собирался. Придумывать, в смысле. — Непривычно слышать что-то подобное от такого лентяя, как ты. Ладно, — одаренный тихо выдохнул и сложил руки на груди. — Ты чего-то хочешь? — Да. Мне бы с Катаем переговорить. Он же у себя, да? — Ага, — напарник кивнул. — Что случилось? — Да так, спросить кое-что нужно. Не переживай, семпай. Дела подождут минут пятнадцать? Конечно, «нужно кое-что спросить, не переживай» и пятнадцать минут очень сильно не сочетаются. Меня могут заподозрить в чем-нибудь неладном, тем более с Таямой я особо не контактировал за все время работы в агентстве. Это, конечно, немного, но просто как факт. Да он сам по себе нелюдимый, сильнее дружит как раз с Куникидой и лисицей. Ей он, как я понял, просто доверяет, потому что они давно работают как напарники. А с Доппо знакомы с универа. — Не задерживайся. И еще, — взгляд Куникиды немного изменил настроение, теперь там не рабочая серьезность, а какая-то межличностная, — я тоже хотел поговорить с тобой. О Боже, о чем? Опять? Меня уже пугают все эти серьезные разговоры, да откуда у людей столько энергии и желания портить себе настроение? Вот неугомонные! Внешне, конечно, я никак не продемонстрировал возникшего напряжения внутри себя. — Сейчас улажу один вопрос, и я весь твой, — в очередной раз улыбнувшись, я скрылся за дверью в серверной. Здесь как всегда темно и жарко, железо вырабатывает тепла больше, чем обогреватель зимой. И кондиционер делу особо не помогал. Мне нравилось тут дремать, Катай никогда не выдавал меня. Да он и не замечал, что я втихаря пробирался в эту комнату. Тут тепло, фоновый шум монотонный, а значит белый, под него идеально засыпается. Коллега-детектив обустроил себе изумительное рабочее пространство, мне до такого уровня только расти и расти! Он работал, лежа на футоне! Ну это же просто феноменальный подход к делу. Вооруженное детективное агентство мне очень понравилось и за это тоже. Самое главное в представлении директора – сделать дело и решить все вопросы с представителями государственной власти, по типу полиции и прочих там. А как ты это дело сделаешь и чем будешь заниматься потом – Фукудзаву-сана не волнует. Идеальная работа. — М? — Катай посмотрел на меня и удивился. — Дазай? Что-то случилось? Привет, кстати, — Таяма тут же принял сидячее положение. Я слабо махнул рукой, призывая коллегу не нарушать собственного комфорта. Катай, конечно, очень занятный персонаж в этой истории. Представляю, насколько тяжело ему бывает выносить Василису. Чем-то он мне напоминал Сакагучи, клянусь. У них было что-то общее в поведении и характере, оба, как минимум, становились совершенно беспомощны перед открытым или вызывающим женским поведением. Я присел рядом с низким столиком на колени. — Привет, Катай. Ты не сильно занят? Мне бы отвлечь тебя ненадолго, — вполне дружелюбно и легко начал я. — Да…в смысле, конечно!.. То есть, не занят, давай, что там у тебя? — кажется, к Катаю не часто обращаются за помощью. Либо он просто робел передо мной, мы же еще не настолько сблизились. — М, ты можешь посмотреть, что видели видеокамеры по адресам… — я назвал две улицы и номера всех необходимых зданий. — Это все магазины и рестораны, на некоторых я точно видел камеры. И вообще посмотреть бы на подходе к этой улицы, потому что все началось, на самом деле, раньше. — Ого, я понял. А что началось? — детектив отвернулся к компьютеру, это явно означало, что сейчас все будет, нужно только подождать пару минут. — Меня преследовал странный человек. Вернее, не совсем так. Он устроил все таким образом, чтобы преследовал его именно я. Но я не смог увидеть лица незнакомца. Странная ситуация, не понимаю, кому я мог понадобиться и зачем. — Что значит «…устроил все таким образом, чтобы преследовал его именно я»? Формулировка очень нестандартная. Что там было, Дазай? На самом деле, если отбросить все шутки про девственность и инцел в сторону, Таяма мог быть очень серьезным настойчивым мужиком. Недаром они с Куникидой сдружились, в их союзе явно есть доминант и омежка, однако даже омежка может при случае задавить лапой. Доппо не терпит людей без стержня, так что у Катая точно было нечто такое, к чему мы всем человечеством пока не готовы. — Мне показалось, что я увидел знакомого. Вот хочу понять, что это такое было. Ха-ха, знаешь, я вчера очень много выпил. Наверное, даже слишком много. Не доверяю сегодня самому себе, все органы чувств подводят, — я даже неловко заулыбался. — Вот как. Самоубийца. В таком состоянии прийти на работу, да еще и к Куникиде… — Катай загадочно усмехнулся и покачал головой. — Тяжко будет. — Да уж, семпай снисхождением не славен…кстати, ты не знаешь, Фокс тут? Я ее что-то не увидел нигде, — аккуратное прощупывание почвы, сейчас даже прямых и наводящих вопросов задавать особо не придется, Таяма сам все расскажет. — Нет. Она звонила мне с утра, сказала, что сегодня ее не будет. И даже не нужно пытаться связаться с ней до понедельника. Понятное дело, бухать собралась все выходные, — одаренный как-то светло и забавно заулыбался. — Хотя я был против. После инсульта таким лучше не заниматься. В больнице ей сделали томографию, с головой все в порядке, но рисковать нежелательно. — Ого, все выходные? Часто у нее так? — Не систематически. Только по какому-нибудь поводу. У нее подруга есть какая-то, она меня смущает, если честно. Видел их вместе пару раз, блондиночка. Такая, интересная очень женщина. Вроде милая внешне, вполне безобидная. Но чувствуется какая-то угроза в ней, какой-то подвох. Вот с ней они чаще всего и пропадают. Понятно, вопросов лично у меня больше нет. Ну Хигучи, ну, блядь, слов не найдется! Самое забавное, что у меня от нее были ровно точно такие же впечатления, для меня до сих пор загадка, кто натренировал ее перед тем, как она пришла в Портовую мафию. Она очень подозрительный персонаж, очень неоднозначный. По крайней мере, с ней Фокс в безопасности, но лучше не упускать из вида эту блондинистую язву. Пить, значит, собралась. С подругой. Это тоже о многом говорит. Перемоют мне все кости. Может, так будет лучше? Василиса явно хочет оторваться и полноценно обновиться, выпустить все дерьмо из себя и открыться для новой порции. Ужас. Как ужасно я поступил. Какой же я мудак, как же мне стыдно за свое поведение. Даже вспоминать больно, но я специально вспомню, чтобы сделать себе еще больнее и лишний раз напомнить, ради чего я обязан стать лучше. Вот что должно быть в голове человека, чтобы он натурально ударил женщину по лицу? Больную женщину. Только что пережившую инсульт. Ответ очевиден – для этого нужно быть не человеком, а диким животным в человеческом обличии. Василиса очень испугалась меня, я это видел. Боялась, что я продолжу избивать ее. Надеюсь, она теперь не будет бояться меня постоянно…это худшее, что может сейчас произойти. Я даже не знаю, что мне сделать, как искупить вину. Простые извинения тут ничего не исправят, я могу лепетать их ночами напролет, искренне и с огнем в глазах, но едва ли от этого лисице станет лучше. Я еще столько наговорил ей. Слова ранят больнее. Лиса сказала, что любит меня, тем вечером она произнесла это очень много раз, и все слова пролетели мимо меня. А как же я мечтал их услышать. Как же мне хотелось прочувствовать их, чтобы они звучали так трепетно и волнительно, с замиранием сердца и даже каким-то отчаянием. Блестяще, Осаму. Ладно. Сказанного уже не вернуть. Я должен придумать, что мне делать. На размышления у меня времени, судя по всему, до вечера воскресения. Этого будет достаточно, чтобы пройти все пять стадий принятия неизбежного. Поистерить пару раз, порыдать в подушку, снова напиться, свести себя с ума от томления и ожидания, затем и от страха. Мне страшно оставаться одному. Если Василиса отвернется от меня, то я совсем потеряю надежду. Раз даже самый милосердный и сердобольный человек в мире не сможет терпеть меня, то кто сможет? Нам будет очень тяжело. Я сам все испортил, сам виноват. Снова мой детский инфантилизм, ревность и обида затмили здравый смысл и захватили рассудок. Я обязан искоренить это в себе. Я признаю свою слабость. Этого брошенного ребенка внутри себя я полюблю сам. Он ни в чем не виноват. Виноват я, что тоже бросил и повесил на него все свои грехи. Дите плачет, боится, его словно закидали камнями до кровавых ран и изморили голодом, заперли в темной комнате, откуда не выпустят никогда. Мне очень жаль. Теперь все будет хорошо. Прости меня, Осаму-чан. — Бывают люди, у которых талант к притягиванию странных мутных личностей, — вполне нейтрально ответил я, никак не обозначив своего отношения к «незнакомой» подруге. — Это точно, — Катай со мной согласился. Еще пара кликов, пара набранных строк, и наконец на экране мы увидели эфир с тех самых видеокамер. — Так, какое примерно это было время? — Отмотай где-то минут на сорок назад. Итак, нам удалось найти тот самый момент, когда я вошел в торговые ряды. Народу, на самом деле, было не так уж и много, как мне показалось. Очень странно. Память обманывает меня? Я точно запомнил, что отдыхающих присутствовало сильно много для начала рабочего дня, однако камеры твердили обратное. Кого-то я действительно не очень вежливо растолкал, следуя за незнакомцем. Вот это правда. Хм. — Так, — Таяма поставил на паузу, — это он? Курсор указывал на человека в темных одеяниях. Нет, это не он. Но видно, что смотрел я тогда прямо на него. Непонятный темный силуэт, явно мужской, высокий и статный. Как будто не азиат, на самом деле. Лица, к сожалению, не было видно. — Хм, — я задумался. Мы посмотрели еще пару минут вперед, затем отмотали назад, проверили эфир с других камер. Словить ракурс, на котором засветилось бы лицо, так и не получилось. Профессиональный подход, этот незнакомец явно не желал светиться. Знал, что я обязательно захочу проверить видеокамеры. Дальше он куда-то пропал, больше его нигде не было. Возможно, это человек Достоевского. У нас ведь нет достоверных доказательств того, что Федора действительно переправили в Россию, он вполне все еще может ошиваться где-то в Йокогаме. И, скорее всего, не один, а в компании своих подчиненных. А вот это уже интересно. Нужно связаться с Анго. Что же это тогда был за фокус? Способность? Способность, которую я мог бы обнулить только об владельца напрямую? Если мое предположение верное, то это уже второй прецедент за всю жизнь, когда на меня действует чей-то дар. Но как бы теперь это проверить? Зацепок больше нет. Так-то, по сути, Анго можно и обойти, его помощь мне не понадобится. Просто, возможно, они уже успели собрать какие-то данные о других членах Крыс Мертвого дома. Они по-любому у них уже есть, можно избежать лишней траты времени. И надо бы узнать, откуда они достали информацию о господине Лере. Тут все нечисто, все нужно перепроверять по десять раз. — То есть, он, получается, напал на тебя? — решил уточнить Таяма. — Не знаю. Говорю же, выпил вчера много, может причудилось просто от усталости. Сделай скрины, пожалуйста, и скинь мне на рабочую почту. Я потом еще сам проверю, — пора было съезжать с этой темы. Уж не знаю, настолько ли инициативен Катай, чтобы самостоятельно лезть дальше положенного. От таких людей можно ожидать чего угодно. — Тогда я лучше отправлю куски эфира. Дальше разберешься. — Идет. Спасибо большое, Катай, — я улыбнулся, поднялся и слабо склонился в знак благодарности. Чего от меня хотели – вот что самое главное. Если этот человек хотел привести меня куда-то, то ему не стоило растворяться в середине пути. Если просто напугать, то у него это получилось. Но зачем? Возможно, у злоумышленника была задача расшатать мое психическое состояние и тем самым сделать меня уязвимым. Бдительность-то я действительно растерял в тот момент и не мог собраться на протяжении всех наших догонялок. Федор мог убить меня. Да кто угодно мог меня убить, что за глупость? Нет, тут должно быть что-то еще. Я вышел из серверной и увидел, что семпай уже почти готов выдвинуться на подвиги вместе со мной. Эх, а работать-то совсем не хотелось! Благо, до конца рабочего дня осталось не так уж и много, если учитывать еще и час обеда. Хе-хе. — Дазай, — позвал меня Рампо, — надо бы поболтать, подойди, а? Мне лень вставать, я уже так удобно сел. — Рампо-сан, это надолго? Нас ждут, — попробовал спасти меня Доппо, сам того не подозревая. — Да тебя, в общем-то, тоже касается. Оба, короче, подойдите. Беда. Мучители. Ладно, я справлюсь. Худшее еще впереди, мне предстоит как-то реабилитироваться в глазах Василисы. А все остальное – лирика. Я сел рядом со столом Эдогавы, Куникида подъехал на своем стуле. Мы оба стали ожидать оглашения темы внеплановой летучки. — М, — старший коллега задумчиво осмотрел нас обоих, не выпуская изо рта леденца. Мы терпеливо молчали и ждали. — Дазай, я сразу понял, что ты из мафии. Как долго ты планировал молчать? Я чувствую себя Василисой. Ирония. И что мне сказать? — Недолго. На самом деле, я планировал рассказать об этом директору вот уже буквально на днях. Думал, после дела Лазурного Апостола как раз будет подходящий момент, тем более этот эпизод обозначили моим вступительным экзаменом. — Сам так решил? — Рампо-сан загадочно улыбался. — Или понял, что я узнаю об этом раньше, и, чтобы не испортить свою репутацию, захотел сыграть на опережение? — Звучит очень логично. Но нет, я действительно сам хотел о всем рассказать и не опасался, что кто-нибудь узнает об этом раньше. Для моих коллег это, в общем-то, и не должно быть секретом. Раз мы все тут друг другу доверяем, — я звучал, на удивление, совсем не весело. Спокойно, слишком спокойно и отчасти серьезно. — Хорошая тенденция! Особенно после твоего вчерашнего выступления! — Точно… — Куникида опомнился, до него как будто только дошло. — Так ты!.. С ума сойти, Дазай! Как такого идиота, как ты, допустили до работы на Портовую мафию? И я даже догадываюсь, за что тебя оттуда выгнали. Выгнали. Сильно сказано. Хотя, наверное, так это и было. Мори-сан практически вежливо побил меня веником, чтобы я сам убежал на улицу и больше даже не думал появляться в районе Порта. Меня очень радует, как легко ближайшие коллеги отнеслись к этому факту из моей биографии. Обоим ведь понятно, чем я занимался в мафии. Они знают, кем я там был. — Да, семпай, я сам не перестаю задаваться вопросом, как так получилось, что я оказался там, — я все-таки слабо печально улыбнулся. Неправда же. Все я знаю. Просто теперь думаю, что это было очень несправедливым стечением обстоятельств. Но благодаря этому жизненному опыту я многое понял. Значит, все не лишено смысла. — Да… — Куникида понял, что для меня это нелегкая тема. Он поправил очки, прочистил горло и, скрестив руки на груди, решил продолжить. — Директор верит тебе, а значит верим и мы. Ты не должен переживать по этому поводу. Тем более, вступительный экзамен ты все-таки сдал, а это значит, что ты полноценный детектив в нашем агентстве. Для нас подобное достижение – не пустой звук. — И для меня тоже, — поспешил добавить я и сам удивился, как непривычно живо и ярко прозвучал. Голос мой по-прежнему звучал тише обычного, но вот появилась в нем нотка чего-то необыкновенного. — М, — я опустил взгляд на пару секунд и поджал губы. Неловко выгляжу. Идиот. — Я думаю, наше прошлое неотделимо от нас. Благодаря нему мы стали теми, кем являемся сейчас. И пусть даже оно остается в нашей сущности навсегда, до самого конца, зацикливаться на нем нельзя. Оно не запрещает нам меняться в любую сторону и жить дальше. — Все верно, — согласился со мной напарник. — Я тоже думаю так. На самом деле, ты молодец, что заставил себя пойти дальше. И сам так захотел, да? Твой друг погиб не напрасно. Я резко поднял взгляд и устремил его к Куникиде. Точно, все же теперь знают. Ну, по крайней мере, в общих чертах представляют, что произошло два года назад. Черт, каким уязвимым я теперь себя чувствую. Про меня все всё знают. И принимают, не осуждают. Это очень странно, неправильно, нерационально. Но люди нерациональны, да? Куда же я попал. Что за организация такая хорошая… Доппо смотрел на меня без привычной строгости и претенциозности. Редко напарник бывает таким, значит, он действительно хочет поддержать. Для нас всех вчерашний день выдался очень тяжелым, столько дерьма всплыло на поверхность, даже непонятно, остался ли хоть кто-нибудь, кроме Достоевского, в выигрыше. Наверное, Куникида подумал, что я буду очень сильно тревожиться из-за факта вскрытия своего мафиозного прошлого. Да, не буду врать, о таком я тоже переживал, но не настолько. Я еще не успел привязаться к этим людям так, чтобы…нет. Опять ложь. Снова обманываю себя, чтобы перед самим же собой выглядеть сильнее. Ну каков неисправимый тупица! — Я хочу, чтобы это было так, — согласился я со словами Доппо, даже невольно слабо кивнув. — Тогда работать! — внезапно твердо и четко заявил семпай, после чего поднялся с кресла и направился в сторону выхода из офиса. — Работа не ждет! У нас очень много дел. Давай быстрее. — Да ну блин… — я почти растаял, как зефир, от печали. Ах, а ведь надежда была! За что на меня свалился такой трудоголик? Вот бы мне выделили в качестве напарницы Фокс. Мы бы ходили на совместные задания, она бы делала за меня всю работу, а я бы любовался ею каждый день. И всем было бы лучше. Ох! Мечтать не вредно. Ладно, Куникида-кун прекрасен, просто я его недостоин. Задач, на самом деле, настругали на сегодня прилично. Все они несложные и несерьезные, но на них потребуется достаточно времени, как раз до самого конца рабочего дня. Немного отвлекусь от тяжелых мыслей, правда, недавняя встреча с тем незнакомцем очень сильно омрачала настроение. Как я ни старался нацепить на себя маску, выходило плохо. Да и разговор с коллегами настроил меня на совершенно другой лад. Это заметил и Куникида, сегодня он ворчал меньше положенного. Мы ехали на служебном автомобиле в исследовательский центр сейсмической активности Йокогамы, чтобы забрать оттуда документы с грядущим прогнозом и развезти их по всем военным отделениям. Доверить такую работу стандартным курьерам невозможно, электронной пересылкой воспользоваться нельзя, потому что руководству требовались оригиналы с печатью руководителя отдела из исследовательского центра. Дело в том, что буквально пару дней назад было спрогнозировано сильное цунами. Подобные прогнозы всегда требуют документального подтверждения и утверждения со стороны главного научного руководства, потому что речь идет о серьезной подготовке, где будут задействованы все причастные структуры государства. — Они даже мост собираются перекрывать. И закрывают оба порта, промышленный и пассажирский. Давно такого не было, — мы стояли в пробке, Куникида читал сводку из распечатки, которую Вооруженному детективному агентству предоставили просто для ознакомления и предупреждения своих работников. — А ты видел последствия внезапного отлива? Столько метров дна оголилось, зловоние по береговой линии стоит страшное, — прокомментировал я. — Вполне возможно, что городская администрация потребует эвакуации населения в безопасные пункты. Думаю, мы можем услышать об этом уже сегодня вечером, пока все еще будут трезвыми. — Дазай! — цокнул Доппо. — Не суди всех по себе. — Кто бы говорил, Куникида-кун, — я гаденько улыбнулся. — Гаденыш, — категорически выдал коллега. — Я переживаю о том, что Фокс не сможет попасть домой, если окажется в другой части города. Еще и трубку не берет, стерва. — Да ну, брось, не в Токио же они с подругой пить поехали, в остальном проблем быть не должно. Вы, кстати, уже помирились, да? — Нет, пока не успели. Позвонила с утра только Катаю, а мне даже не ответила. Неужели обижается все еще? — Не думаю. Скорее, просто хочет отдохнуть и не раздражать никого своим плохим настроением. Она всегда так делает, — я коротко вздохнул и отвел взгляд к окну. Беда. Если действительно начнется эвакуация, то все выходные насмарку. Зато у Портовой мафии простой, ах, душа радуется! И ароматы в Порту сейчас стоят просто сногсшибательные! Уж я-то знаю, я видел это много раз. Сам-то промышленный Порт еще ничего, а вот крайние его секторы, которые расположены максимально близко к мели, обречены на слезоточивое амбре, источаемое выброшенной на сушу морской флорой и фауной, которая под палящим весенним солнцем и духотой начнет коллективное гниение и разложение. — Вы, получается, уже так давно знакомы. Бывает же такое, — Куникида тихо загадочно хмыкнул. — У вас что-то было? Я хлопнул глазами и посмотрел на Доппо. Я в шоке. Это, значит, я как-то там изгаляюсь, изворачиваюсь, чтобы узнать об их любовных похождениях без прямых вопросов, творю всякое и сочиняю какие-то там грандиозные схемы, чтобы их поссорить и раз и навсегда прекратить любовные шалости, а семпай просто берет и в лоб меня спрашивает, не спал ли я с Василисой. Допускаю, что у Куникиды отнюдь не на пустом месте так остро болит эта тема, видимо, красавица уже успела чем-то отличиться. Или просто ее поведение говорит само за себя. Признаюсь, растерялся. Мне понятна природа вопроса, мне непонятно, что у нас было с Василисой. Мы, увы, не спали, как бы я ни старался. Да я даже изнасиловать ее в лесу не смог, а ведь был такой шанс. Но был ли у нас роман? Состояли ли мы в отношениях? А что у нас сейчас? Даже целовать уже себя не дает, однако говорит, что очень любит. Может, я попал в список людей, которых Фокс любит исключительно чистой непорочной платонической любовью? Дерьмо. — Почему ты так решил? — лучший вопрос, который я смог сгенерировать. Невежливо, конечно, но должна же быть какая-то цена такой наглости! — Да как-то само собой напрашивается. Она чуть сама себя не извела, когда пришла в сознание в тот день. Теперь, зная всю ситуацию, я подумал, что вы были в отношениях, — Куникида пожал плечами. — Да, были, — пора менять тактику. Я сказал об этом абсолютно спокойно. Мне интересно, какая реакция будет у Доппо. Сейчас он ведь досоображает все до конца. Просто в качестве пищи для размышлений. Лисица, усатая блядина, знала, что я живой. И вроде в любви признавалась ни раз, и вроде даже сама проявляла инициативу. И при этом спала с Доппо. Я просто в шоке с нее. Ладно бы она не знала, что я выжил, хотя даже это не стало бы оправданием, потому что ей сказал бы Анго. Более того, хвостатая стерва была в курсе, что я приду в агентство. Вот гадина. Ладно, это снова моя детская недолюбленная ревнивая придурь. Я не святой, сам баловался эти два года без задней мысли. Наверное, если сравнивать нравственную тяжесть наших поступков, то я все-таки мудак в большей степени, потому что я не считал Василису мертвой и даже потенциально не мог. И вроде тоже шел к ней навстречу, проявлял инициативу, а все равно волочился за другими красавицами и бессовестно спал с ними, зная, что где-то там меня оплакивает влюбленная лисичка. Тут надо поражаться не тому, что Василиса позволила себе интрижку с другим мужчиной, любя при этом меня. Поражаться надо тому, что люди вообще в принципе способны творить такое и жить с этим. Так бессовестно, горделиво, самовлюбленно. Гадость. Теперь я понимаю позицию Куникиды касательно чистоты и непорочности отношений между мужчиной и женщиной. Все-таки именно в верности скрывается самое главное. Обидно, кстати говоря, но должно признать, что Федор в этом плане в миллиард раз лучше меня. Я нисколько не сомневаюсь в том, что он, утратив Лису, хранил и продолжает хранить себя для нее единственной. Он в принципе не похож на человека, который способен сотворить что-то плохое в отношении своей дамы сердца. Обзывательства не считаются, это все несерьезно. Я тоже могу лисицу назвать и шлюхой, и стервой, и гадиной, но это все неправда, я сам в это не верю. — А сейчас? — напарник совершенно не терял уверенности в себе. — Не знаю. Я думал, вы встречаетесь, — я снова изменю тактику. — М, нет. Ох, — все, до него дошло! — Да уж, не очень хорошо все получилось. Извини, я не знал. Да и она тоже ничего не говорила. — Да забей. Ничего страшного не произошло. Мы оставим этот эпизод позади. Кто там с кем спал эти два года – неважно. Василиса не была обязана ждать меня, к тому же официально мы не состояли в отношениях. Если я хочу предъявлять сейчас претензии, то я должен был предложить ей встречаться. А я этого не сделал, потому что трус и вообще было не до этого. Все вот так до банального просто и отвратительно, прямо в человеческой природе. Что, впрочем, не лишает ситуацию какого-то определенного литературного шарма. Я тоже не обязан был хранить себя для Фокс по все той же причине. Очень надеюсь, что наше блядство закончится. Сколько лет я слежу за собой, и теперь, наконец, могу авторитетно заявить, что промискуитет уничтожает личность. Разрушение происходит постепенно, но все равно активно, слишком беспощадно. Женщины всегда липли ко мне, и я не видел ничего плохого в том, чтобы удовлетворить все свои потребности с ними, никакой эмоциональной нагрузки в таких отношениях никогда не было, тем они и подкупали. Только вот я не замечал, что каждый раз они что-то отнимали у меня, без чего я становился хуже. По итогу почти остался пустым. Не хочу больше, надоело. Надоела эта блеклая сухая грязь, она такая бессмысленная и бесполезная, я бы сравнил ее с курением или употреблением наркотиков. Разово какая-то потребность закрывается, вроде хорошо, а потом наваливаются последствия накопившегося в организме дерьма. Только тут дерьмо копится не в крови, а в голове. *** Я официально заявляю, что этот день был вторым самым худшим днем в моей жизни. Отыгрались на мне знатно! Всё, просто всё, что можно было, повесили на меня, я теперь виновата во всем! Пиздец! Ненавижу свою жизнь! После такой содержательной и богатой на события личной беседы с любимкой я прорыдала около часа, будучи оставленной в полнейшем одиночестве в лазарете агентства. Мысли меня успели посетить всякие, слезы никак не желали отступать. Мне было очень плохо и больно от слов Осаму. Естественно, я понимала, что сказаны они были в сердцах и от обиды, но как же, сука, они смертоносны и беспощадны! Ничего, значит, не желает слышать о моей любви? Моя любовь губительна? Ну вот и пошел, значит, нахуй! Мудак! Урод! Козел! Пусть другую дуру ищет, если хочет, а лично я заебалась уже тащить это все на себе в одиночку! Как будто эта любовь нужна только мне! Примерно с таким настроем я заставила себя подняться с кровати и отправиться в уборную, чтобы умыться. Найдя выключать на ощупь и включив свет, я проследовала к раковинам. Теплая вода мне поможет. Я оторвала накладные ресницы и отправила их в урну, затем намылила ладони и начала смывать с лица расплывшийся потекший макияж. Мылом очень вредно, но нести все это домой мне совершенно не хотелось. Лицо после таких водных процедур неприятно стянуло, я выпрямилась и посмотрела на свое отражение в зеркале. Глаза очень сильно опухли от слез, даже покраснели. На щеке зрел синяк. Блестяще. Просто изумительно. Он, конечно, наверняка пройдет уже к утру или к середине завтрашнего дня, но все-таки Осаму стоило быть мягче. Клянусь, я не сдержусь, если увижу его в ближайшие несколько дней. Он поплатится за это. О словах своих пускай думает, а вот о распущенных руках думать уже бесполезно. Мне пиздец, как не нравится эта тенденция, я обязана пресечь ее, пока корни не разрослись до небывалых масштабов. И я это сделаю. Как только приду в себя. Я выключила воду и очень тяжело вздохнула. Все равно так больно и тяжело. Очень одиноко. Но от своих слов я все равно не откажусь, я все сделала правильно. Мое решение было правильным всегда. И зря я начала переживать и передумывать саму себя, я не глупая и не тупая, пускай этот урод называет меня как хочет! Мерзавец. Я к нему со всей душой, а он! Вот так он ценит все мои старания. Знай, Васенька, ради кого ты столько слез пролила! Вот чем это существо тебя отблагодарило. Я просто дура. Идиотка. Вот у Анго Сакагучи есть замечательное произведение «Идиотка», как будто про нас написано! Про меня! Хули, с таких мудаков, как Дазай, спроса никогда не бывает! Спрос всегда есть с женщины, ведь сама дура такого мужика себе выбрала. Конечно! Конечно, сама взяла да выбрала, вот куда палец в небо указал – туда и пошла! Бесит. Ужасно. Телефон зазвонил. Чуя. Черт. Этого еще не хватало. Я глубоко вдохнула и выдохнула, постаралась унять истерику и привести себя в порядок. Этот дружочек легко выведет меня на чистую воду, если я хоть как-то выдам свое плохое настроение. И тогда точно быть беде. А я так устала от этого всего. — Привет, — тихим ровным голосом произнесла я, ответив на входящий вызов. — Йо, — поздоровался Накахара. Если я все правильно помню, сегодня он на ночном дежурстве, а завтра у него работа с десяти до семи. Потом он выгрыз себе два выходных дня, в один из которых мы дружно планировали пойти в клуб и напиться до беспамятства в честь завершения моего учебного пути. — Ну че, ученая теперь? Работница, — он усмехнулся. — Типа того, — я невольно шмыгнула носом. Ошибка. Критическая. — Завтра вечером все в силе? Или все-таки в субботу? — Можем и завтра, там как раз подружайка твоя освободилась от работы. Временно, — на полминуты установилось молчание. Гнетущее. — Хэй, усатая, что с тобой? Он продолжает иногда называть меня усатой лисой. И это по-прежнему очень трогательно. Блядь, не могу. Не получается убедить себя, пересилить. Мне очень больно от этого дня. И вообще, в последнее время со мной творятся какие-то плохие вещи. Может, это просто совпадение, что началось все именно с возвращения Дазая. Возможно, он просто такой человек, который вытягивает из меня жизнь или угнетает ее своей близостью? Может, нам просто никогда не быть вместе и счастливыми? Я просто не справляюсь. Я понимаю, в чем его проблема, знаю, как можно ее устранить, как помочь, но у меня не хватает сил. У меня своих проблем появилось так много, что я не знаю, где от них спрятаться. Почему он не хочет мне помочь? Почему только я искренне готова хоть об стену разбиться ради его счастья и спокойствия? Разве так должно быть у двух любящих людей? Бред какой… — Лиса? — спросил Чуя, его голос стал звучать серьезнее, в нем появилась тревога. Молчание затянулось. Я поджала губы, слезы опять потекли с глаз, дыхания снова не хватает. Почему я страдаю из-за человека, который думает только о себе? Ему же плевать на меня. Я нужна ему только потому, что со мной он чувствует себя лучше. А мои чувства ему без интереса. Думал бы он обо мне хоть немного – разве сказал бы он, что не желает слышать от меня слов о любви? Разве можно говорить такое человеку, который так беспокоится о тебе и старается для твоего счастья? Ничего не понимаю. — Если честно, — я всячески удерживала себя от того, чтобы разрыдаться второй раз. Голос очень дрожал и звучал нестабильно, я иногда всхлипывала, — я…меня бросил любовник. И потом на работе в меня выстрелили. Снова… а еще… Уместно ли говорить о таком? Должен Чуя все это выслушивать? Разве я могу обременять его всем этим? Он мой друг. Лучший друг. Я знаю, что он от меня не отвернется, что он обязательно поможет мне. Кому тогда говорить об этом всем, если не ему? Я снова тихо всхлипнула, зажмурив глаза, и накрыла рот ладонью. В горле застрял болезненный ком, не продохнуть. И слова из себя не выдавить. Я сделала пару насильственных вдохов и выдохов, чтобы продолжить говорить. — У меня случился инсульт сегодня. Врачи сказали, что с головой все в порядке, но мне, на самом деле, так страшно, Чуя, — говорить об этом всем так глобально и комплексно оказалось очень тяжело, я натурально боялась своих же слов и вообще всей ситуации. — Со мной уже было такое…может, ты знаешь. Мне все говорят, что я нездорова, что со мной… — очередной удушливый всхлип, нос совсем не дышит, — это произойдет снова. — Постой, Лиса, — мафиози напрягся, это ощущалось даже здесь, за много километров от него, — от чего у тебя случился инсульт? Из-за выстрела? Или из-за любовника? У тебя взяли какие-то анализы, провели, там, диагностику какую-нибудь? Такого же не бывает так просто!.. Ты перенервничала, да? Кто-то достал тебя? Не молчи! — Наверное перенервничала, — я утерла слезы ладонью и сглотнула. Руки опять ослабли и стали ощущаться неподъемным грузом. — Это не тромб. Мне сказали, что у меня есть тенденция к патологии, но никто не говорит, что с этим делать. — Лечиться, что делать! Подождет твоя работа, Йокогама без тебя не рухнет. Возьми больничный, обследуйся по-нормальному. Черт, нельзя же так себя запускать, Фокс. Может, с отцом поговоришь? В прошлый раз он тобой занимался, наверное сможет чем-то помочь? Да хоть наша клиника взяла бы тебя под свое крыло, не обнищал бы родитель от одной тебя. — Какое ему до меня дело? — я припала к столешнице и оперлась на нее руками. Соки выжимались из меня стремительно, уже очень болела голова от слез. — Ох, ему есть до тебя дело, поверь мне! А лучше не верь, а позвони. Или я сам ему скажу. — Чуя, — мне искренне не хотелось, чтобы Огай вообще обо мне вспоминал. До него и так скоро дойдет содержание встречи с Федором, а потом, возможно, откуда-то просочится информация и о собрании. Мори уничтожит меня. Лучше мне вообще держаться от него подальше. — Я могу справиться и своими силами. Просто…все так навалилось. Не выдерживаю. Все, сил нет. Я плавно съехала на пол и припала спиной к той самой столешнице, стоять уже не представлялось возможным. Пол такой холодный и неприятный, я подтянула к себе колени и обняла их одной рукой. Пальцы тут же зарылись в волосах и болезненно сжали их у самых корней. Почему я одна сейчас, если любима? Разве любящие люди не должны быть друг с другом и в горе, и в радости? Понимаю Осаму умом, но не могу понять сердцем. Он делает мне очень больно, режет без ножа, я вся истекаю кровью. Эти раны невозможно игнорировать, невозможно принять их. Меня теперь долго будет мучить экзистенциальный вопрос: достоин ли этот человек всего того, на что я готова пойти ради него? И другой вопрос, который следовало бы задать сильно раньше: а нужно ли это все ему? Может, я просто сама себе все придумала. Сама придумала, что ему это действительно нужно, что он нуждается в спасении и любви, в заботе и принятии себя. А даже если все это на самом деле так – способна ли именно я помочь ему? Выше головы не прыгнешь. Снова тяжелое молчание между нами затянулось. Чуя наверняка не знал, что ему делать и что говорить, чтобы успокоить меня, а я не знала, что я могла сказать ему еще. Человек на работе в ночную смену, ему явно не до этого всего должно быть. Зачем я так гружу его? Боже. — Меня ударили по лицу, — уж если взялась, то расскажу все до конца. Возможно, так мне станет полегче. Боль приглушается, когда ею делишься с кем-нибудь, кому доверяешь. Я уже была на грани, чтобы заплакать. Что-то подсказывало, что лучше не сдерживаться и дать себе волю. — Мужчина. — Фокс!.. — И я теперь не знаю, того ли человека выбрало мое сердце. Я…мне так тяжело и страшно говорить об этом! Но я с ним несчастна!.. Совсем несчастна! Я просто не знаю, что мне сделать, чтобы было хорошо! Я думаю, он ненавидит меня… — все, я все-таки расплакалась. Говорить стало еще тяжелее. — Я такая ужасная. Я не могу больше…мне очень тяжело. — Тише, — голос Накахары зазвучал спокойнее и мягче. Надеюсь, он не посчитает меня больной. Хотя с его стороны, наверное, все так и выглядело. Столько общаемся и все было хорошо, а тут вдруг раз и плохо. Как по щелчку пальца столько всего вскрылось, что Чуя может решить, будто я обманывала его все это время. — Как его зовут? — Нет, — я уже знала, к чему клонил дружочек. — Мне приехать? Где ты сейчас? — Ты на работе. — Ничего страшного без меня не произойдет. Скажи, где ты. Повод задуматься, мне кажется. Вот Чуя готов быть рядом со мной всегда. Взрослая сформировавшаяся личность. Дазаю до него очень далеко. Так. Все. Хватит уже тут рыдать, если я сейчас еще и цистит схлопочу, то будет совсем невесело. Я поднялась на ноги и поправила юбку. — Нет. Ты работаешь. А завтра вечером уже все встретимся и пойдем пить, — утвердила я. Пришлось снова умыть лицо прохладной водой, я представляю, насколько опухшей проснусь завтра. Самое главное, чтобы синяк уже к тому времени прошел, иначе от Накахары точно будет не отмазаться, он вычленит из меня имя обидчика. А такого лучше не допускать. — Тебе можно в таком состоянии пить-то? После инсульта, я имею в виду. И хэй, что значит тебя ударил по лицу какой-то тип? Ты хоть ударила его в ответ? — Нет, не ударила. А пить можно всегда, — я пару раз пошмыгала носом, тот все еще был забит. Но по крайней мере, плакать уже точно не хотелось. Как будто все вполне себе выплакалось. — В смысле не ударила? Ударь. Ну скажи, как его зовут? Я ничего не сделаю, честно. — Да никак его не зовут, все. Я разберусь с ним сама, если он придет ко мне. Просто мне нужно было поделиться с кем-нибудь, держать это все в себе уже невыносимо. Спасибо, Чуя, вот бы мне парня как ты. Мы лениво рассмеялись, мне стало легче. Не зря все-таки позвонил. Как чувствовал, в какой момент это нужно сделать. — Тогда до завтра. Не кисни, все ништяк будет. — До завтра! Добраться до дома удалось без происшествий, хотя мой персонаж явно напрашивался на попытку ограбления или изнасилования. Все-таки по ночам шляться в таком виде и состоянии – не лучшая идея, Япония далеко не такая миролюбивая и безопасная страна, как о ней принято думать. Тем не менее, все прошло спокойно. Когда я пришла на территорию общежития, свет в квартире Осаму не горел. Возможно, Дазай вовсе и не домой пошел, а уплыл куда-нибудь в бар или к кому-нибудь. Хотя к кому ему идти? У него никого нет, кроме Анго и меня. Вот ведь отвратительная ситуация, человеку в таком тяжелом болезненном горе совсем не к кому прийти, не от кого ждать поддержки и помощи. Это очень жестоко и страшно, но мудак сам в этом виноват. Мог просто не обижать меня, тогда все сложилось бы иначе. Пусть поскулит, тут либо естественный отбор победит, либо дополнительная извилина появится. Перед сном я написала директору, что в пятницу на работу не приду. На самом деле, для Фукудзавы-сана можно вообще никаких отмазок не придумывать, он всех нас знает и каждому доверяет. Если работник не явился, значит на то у него есть причина. Вот и у меня причина. Надо фиксить менталку, пока еще не слишком поздно. Требуется перезагрузка. Ненавижу в таких случаях обращаться к бутылке, но с помощью нее провернуть подобное легче всего. Да и по сути, изначально мы с друзьями планировали идти в клуб, чтобы отпраздновать мой выпуск, в этом точно ничего криминального нет. Просто так неудачно совпало, что столько откровенно дерьмовых событий навалилось сверху, своей массой они полностью нивелировали все хорошее. Еще пока не все потеряно. Я думаю, все в моей голове. Ситуация, на самом деле, проста, как табуретка, в своих условиях, нужно воспринимать ее как сухой факт и не украшать собственными переживаниями. Конечно, очень непросто научиться так делать, мне придется постараться. Утром я чувствовала себя хорошо. Физически. Только глаза и лицо действительно немного опухли, синяк так и не появился. И это замечательно. Голова не болела, с координацией трудностей не возникло, с фокусировкой зрения тоже. Во время приема душа и последующего завтрака я не переставала думать о словах Чуи. Накахара был абсолютно прав в том, что мне лучше обследоваться, чтобы исключить непоправимое, например опухоли или наследственность. Конечно, о наследственности в моем случае говорить не приходится, если меня действительно создали искусственно, во что верится с большим трудом. Однако, исключить этот фактор все-таки необходимо. Знаете, вот люди делятся на два лагеря: физически совершенные и несовершенные. У совершенных со здоровьем на любом жизненном этапе все прекрасно! У них не случается аллергии, нет астмы или сахарного диабета, почечной недостаточности, псориаза или экземы, переломы конечностей обходят их стороной, лишний вес сбрасывается быстро и планомерно, зрение падает очень медленно, зубы не гниют и десятилетиями сохраняют отличное состояние. А еще у людей из этого лагеря всегда все в порядке с головой. Психиатрия для них как выдумка, интернетная легенда. С такими людьми никогда не случаются приступы инфаркта или инсульта, никаких опухолей, венеры. Такие люди живут всю жизнь и реально видят врачей в лучшем случае раз за год, по принуждению. Может быть, у них что-то и болит, но то связано исключительно с неправильным образом жизни. И все, считай, их жизнь удалась, это как победить в лотерее! А бывают люди из второго лагеря, которые с самого детства хуже всех остальных. То у них что-то врожденное, то что-то приобретенное, то наследственное, постоянно у них с головой проблемы, ЖКТ не работает и отказывает к восемнадцати годам, гормоны устраивают революцию, зубы и волосы объявляют капитуляцию, всю жизнь на таблетках и по уши в исследованиях, анализах, терапиях, и все равно хуже всех! И все равно больные до самого своего последнего дня, ну вот хоть задницу порви – слабый хрупкий человек. Вот мне кажется, что я отношусь ко второму типу. Не скажу, что в детстве у меня были какие-то серьезные проблемы со здоровьем, только недобор по весу лет до шестнадцати. Но вот теперь все дерьмо начало всплывать! Я в касте слабых и убогих. У меня проблемы с головой. Это, на самом деле, очень настораживает и пугает. Вся жизнь была прожита в полнейшей уверенности собственной физической полноценности. Другое дело – состояние ментальное. В голове очень прояснилось по сравнению с прошедшим вечером. Тучи ушли, пришло солнышко, но грязные противные лужи на земле еще остались. Все дороги размыло, ходить по ним невозможно. Слишком тяжело. И тем не менее, это намного лучше истерики или депрессии. Собираясь вечером на блядки, я слушала музыку и размышляла о нас с Дазаем. Кажется, вчера в разговоре с Чуей я высказала все, что ощущаю на самом деле, без призмы своего синдрома спасательницы душ и уебков мужского пола. Я несчастна с Осаму. И он, знаете, так много говорит о том, что хочет сделать меня счастливой, но за три года не сделал ничего. То есть, совсем ничего. Да, он слушал и впитывал мои истерики, для современного мужчины это, неиронично, подвиг, но этого недостаточно, чтобы сделать меня счастливой. Сделала ли я для него что-нибудь? Да тоже, по сути, нет. Значит, и требовать чего-то не имею права. Вот и вся математика, верно? Да нет, нихуя, не работает так в реальной жизни. Есть такая штука, называется «претензией»! Вот у нас двоих есть претензия друг на друга, и я считаю, что моя намного серьезнее. Я уже как два года признаю свои чувства к нему и готова развивать их. Я даже знаю, что нам для этого нужно, что должна сделать я, чего я в принципе хочу. И, между прочим, я об этих чувствах заявила! Нашла в себе силы и заявила, без лукавства и инфантильного стеснения. Вот на этом основании я и считаю, что моя претензия серьезнее и тверже. Дазай же еще мал умом для такого. Корзиночка. Вот на самом деле, олицетворение слова «корзиночка» в максимально нежном и безобидном употреблении. Просто он еще ребенок. Ему двадцать лет, он уже почти габаритом с медведя (ну или грациозного статного оленя), а разум на уровне шестнадцатилетнего подростка. Я уверена, что он тоже любит меня. Смерть Одасаку раскрыла ему глаза, обострила все чувства и показала ценность близких доверительных отношений с другими людьми. Просто Дазай идиот. Ну какой с него спрос, если он еще не дорос? Я теперь вообще не знаю, стоит ли мне как-то двигаться в этом направлении. Осаму явно обременят серьезные отношения, это слишком большая ответственность для такого человека, как он. Может, мне стоит оставить эту идею? Отказываться от своих чувств больно. Но и тянуть их в жало невозможно. Дазай думает только о себе, я знала об этом его качестве всегда, так что сейчас не удивляюсь и не обвиняю. На данном этапе, наверное, еще можно как-то истребить эту черту в нем, но только если он сам захочет. Пока от него никакой инициативы, только детское желание прийти на все готовое и купаться в любви и заботе. Он не готов взять ответственность за мои чувства, для него это бремя и страшный неизученный объект. К черту. Пусть дозревает. Я буду рядом, буду любить, оберегать, но дальше это все не пойдет, пока я не пойму, что Дазаю это действительно нужно в том виде, который приемлем для меня. Наверное, стоит рассказать о моих идеальных отношениях. Виденье, на самом деле, очень распространенное, но распространено оно только в пределах моего времени, тут все-таки еще рановато. И не стоит игнорировать культурный код, у азиатов так совсем не принято. Хотя, наверное, у современных японцев появляется схожая тенденция. Если выражать идею в абстракции, то у каждого из партнеров должен быть свой собственный мир, где у них есть свое занятие, свои интересы и свой круг общения. Эти миры должны быть независимы друг от друга и, на самом деле, лучше бы им вообще не соприкасаться. Но вместе партнеры образуют третий мир, в котором им вдвоем комфортно. Вот и вся логика. Не должно быть такого, что у кого-то из пары совсем нет занятия или увлечения, что без своего партнера он не знает, что ему делать, начинает чувствовать себя одиноко и скучно. И, соответственно, недопустимо устраивать истерики и скандалы из-за, например, длительных раздельных поездок куда-то, командировок и прочего. Никакой ревности, зависти, соревнования. Партнеры спокойно переносят расстояние и время, романтические отношения не являются центром их жизни, не становятся для них испытанием или наказанием. Конечно, прежде чем требовать чего-то такого от своего потенциального избранника, я и сама должна достичь такой планки. Поскольку я, как минимум, очень ревнивый человек. Очень. И это может сильно тянуть меня на дно. Но, в целом, по всем остальным пунктам со мной полный порядок. Наверное, такого мужика мне не найти. Значит, не сильно-то и надо. Итак, я собралась на пьянку. Раз мы идем в клуб, то образ должен быть соответствующий. Ну, для Василисы Ольгимской это не проблема. Такси довезло меня до штаба, то есть до квартиры Чуи. Он, вообще-то, уже планировал переехать в частный коттедж, но у него все никак не добирались руки. То его в командировку отправят, то работой завалят, то ему становится лень разбираться с этим всем. В общем, обитал он в апартаментах в одном из центральных небоскребов на пятьдесят втором этаже. Вот такой вот пиздец. На самом деле, я очень боюсь таких квартир из-за их бесконечных окон во всю стену, да и с постоянными японскими землетрясениями жить там очень стремно. Чуе пока по кайфу. В этой башне было все, что требовалось для полноценной жизни: спортзалы, рестораны, какие-то павильоны, химчистки, многоуровневая парковка, всякие конторы, даже клубы. Вот в один из них Накахара нас и пригласил. Нас, то есть меня и Хигучи. Я объединяю людей, хе-хе. С этим человейником сложности начинаются еще задолго до попытки попасть внутрь. В башню есть несколько входов, понять, какой нужен конкретно тебе и конкретно в этой ситуации достаточно проблематично, а еще сложнее объяснить это таксисту. Кое-как мы справились. Дальше необходимо преодолеть портье, попасть куда-либо в этом здании невозможно без предварительного приглашения, которое должно быть оформлено у администратора на первом этаже и заверено печатью приглашающего. Нужно еще и документы свои показать, чтобы подтвердить личность, после чего работник совершает звонок приглашающему и убеждается, что приглашение еще не утратило актуальности. Только потом можно проходить. Вроде, все сделано для безопасности и во избежание эксцессов, однако вы должны понимать, что очереди тут просто сумасшедшие. Народу реально много, по сути это своеобразный бизнес-комплекс, здесь так и должно быть. На лифтах бывают пробки, потому что спрос на них круглосуточный и высокий. Я, если честно, всегда ощущаю себя некомфортно в таких местах. Это просто не мой уровень. Вроде я и не чуханка какая с улицы, выгляжу отлично, а все-таки сущность у меня простоватая и приземленная. Когда лифт довез меня до нужного этажа, я прошла по коридору в восточное крыло и нашла квартиру Чуи. Парень открыл мне практически сразу же. — Лиса, — почти радостно произнес Накахара, встречая мою персону крепкими теплыми объятиями. — Чу-у-у-я, — протянула я, обняв балбеса в ответ. Как же я успеваю по нему соскучиться, все-таки живое общение без шансов выигрывает у интернетного. Живьем Чую можно потискать, потрогать, погладить, утонуть в облаке парфюма, погреться. Интернет, увы, такого не заменит никогда. Рыжий мафиози с каждым годом выглядит все лучше и лучше, да и ощущает себя так же. Один из немногих персонажей, у которых в жизни все идет замечательно, он по-настоящему счастлив и ловит кайф от каждого дня. Вот что значит найти свое место и среди правильных людей. Молодец. Пример для подражания. Хозяин апартаментов втащил меня внутрь и закрыл дверь, я тут же разулась и прошла в гостиную, где меня ожидала Хигучи. Тоже такая красотка! Ну просто изумительная! Я вообще не понимаю, нахрена ей какой-то малолетний мудак Рюноске! А…да…мне ли говорить. Мх. — О, кто пришел! — Ичие тут же оживилась и подскочила ко мне, ее я тоже обняла, но уже намного-намного сильнее и чувственнее, девочкам можно. — Дура!.. — почему-то мы рассмеялись на ровном месте, как будто уже были пьяными. Настроение само по себе поднялось, Хигучи даже не понадобилось ничего делать! С ума сойти! А говорят, что в одиночестве тоже можно жить. Можно, конечно, но таких эмоций ни от чего не получить, ничто не способно их сымитировать. — Сама такая, дура усатая, — лепетала подруженька сквозь смех, все еще обнимая и тиская меня. Как трогательно. — Ну чего, выпускница, твоя цель достигнута? — Ичие все же отпустила меня и взяла за руки. — У самурая нет цели, у самурая есть только путь, — ответила я. — И куда будешь держать путь дальше? — поинтересовался Накахара, который уже откуда-то достал бутылку с красным вином и начал разливать алкоголь по бокалам. Да, в местные клубы можно уже в пьяненьком состоянии. — Пока только на блядки, — я слабо улыбнулась. — Даже не верится, что наконец-то в моей жизни появится столько свободного времени. Так устала уже каждый день сначала учиться, потом до поздней ночи работать. — Все воздастся, я думаю. Будешь больше денег сейчас получать за меньшее количество трудовых часов, не сказка ли в сравнении с твоим предыдущим режимом? Поздравляю, Фокс, — Хигучи взяла два бокала с вином и протянула один из них мне. — Ты большая молодец! — Спасибо, — теперь моя улыбка стала чуть теплее. И все-таки я по-прежнему ощущала сильные внутренние зажимы из-за сложившейся ситуации. Полноценно расслабиться пока не получалось. — Да, красотка. Образование – штука такая, особенно в нашем возрасте. Типа, если нет стимула учиться, то хуй ты закончишь обучение. По своему опыту знаю. Так что ты реально молодец, что не бросила, довела дело до конца, да наверняка еще и закончила с отличными результатами, — Чуя отпил вина и блаженно выдохнул, кажется в расход пошла бутылочка чего-то особенного. Мы с Ичие тоже немного выпили. Не люблю вино, раздражает кислинка. Но тут она практически не ощущалась, присутствовал какой-то бархатистый сливовый привкус, я даже не знаю, с чем сравнить этот букет. Какое-то необычное деликатное сочетание винограда с другими фруктами, к сожалению, в сортах не разбираюсь. Ладно, зашло довольно мягко. — А ты все еще учишься, да? — спросила я, присев на диван. — Да. Мне еще два года пыхтеть. Сомнительное удовольствие, я уже двадцать раз пожалел, что вписался во все это. И так же было нормально, эх, — Чуя покачал головой и присел рядом. — Времени на жизнь вообще нихуя не остается, я не представляю, как необеспеченные люди из среднего или нищего класса могут позволить себе учиться и работать одновременно по стандартному человеческому графику. Хигучи, может расскажешь? — М, — девушка чуть покраснела, она села в кресло рядом с диваном. Хигучи медленно покачала бокал с вином, задумчиво разглядывая игру огней в толще алой жидкости. — Никак. Я поэтому и не пошла учиться. Когда я работала в ресторане, у меня оставалось очень мало времени на нелегальную подработку. Об учебе и речи не шло, я едва успевала наводить дома порядок хотя бы два раза в неделю. Это просто невозможно, особенно когда на тебе забота о ком-то. — Как, кстати, Каору поживает? Мы давно не созванивались, — и это было правдой, про младшую сестрицу уже несколько месяцев ничего не слышно. По крайней мере, мне. — Все в порядке. Она готовится к сдаче экзамена, ей вообще сейчас не до общения с кем-либо. Но с ней все хорошо, правда, — Ичие мягко улыбнулась. Кажется, мафиози была счастлива от того, что у нее получилось заставить сестру взяться за голову. — А ей сколько, восемнадцать уже? — Чуя отпил еще вина. — Получается, да, — ответила я. — Блин, я почему-то была уверена, что ей только-только должно исполниться шестнадцать, а она уже такая взрослая. Охуеть. Парней домой не водит? — Нет. Ой, давайте не об этом! Не хочу говорить о таких темах. — Да ладно тебе, девчуля взрослеет и расцветает, ничего криминального в этом нет, — Накахара хитренько заулыбался, сверкая белоснежными зубами. — Тебе наоборот следует, как бы, поддержать ее и помочь выбрать пассию наилучшего качества. — О, нет-нет-нет! Я хочу для Каору только лучшего, но! Эх, — старшая сестрица тяжело вздохнула, — мне просто неприятно думать об этом. Она еще маленькая совсем. Ну какие ей отношения? Кори такая глупая, совсем неопытная и неразборчивая в людях. Она еще сама не понимает, чего хочет!.. Да!.. Как мило и трогательно. Интересно, что по поводу всего этого сказала бы сама «Кори», ей ведь не нравилась опека Хигучи. Может, за два года что-нибудь да поменялось. Во всяком случае, в последний раз, когда мы общались, Каору говорила о сестре очень даже любезно и нежно, трудный возраст проходит. И это замечательно. — Ребят, дайте ей все сделать самой. Это ее жизнь, она должна прожить ее самостоятельно. Самостоятельно ошибиться, чтобы заработать опыт, самостоятельно выбрать и понять собственные критерии выбора, да много всего, — еще пару глотков вина, скоро стану чувствовать себя лучше. — Ну так-то да, тоже верно. Но будь у меня младшая сестра – я бы нихуя не позволил ей шататься с какими-то мутными типами маргинального характера. Да и просто с идиотами и додиками. А вас только на таких и тянет, между прочим, — Чуя петушился, явно хотел какого-нибудь комплимента. — Ой, да мы-то, — я тихо рассмеялась и щипнула благородную интеллигенцию за бок, тот прошипел и сам рассмеялся. — Так че, сестра-то твоя планирует поступать куда или по твоим стопам? Она вообще знает, где ты работаешь? — поинтересовался рыжий исполнитель, успокоившись. — Не знает. И не нужно ей назвать, навлечет на себя беду. Или осудит. Я и так в ее глазах самая бестолковая старшая сестра в мире, не хватало мне еще и стать для нее самой последней на свете мразью, — Ичие выдохнула и коротко спокойно улыбнулась. — Планирует, конечно. Но пока не определилась до конца. Я помогу ей деньгами как смогу, пусть хоть в Токио уезжает учиться. Не хочу, чтобы нужда заставила ее свернуть с правильного пути, как меня когда-то. — Ну вот, грустные вайбы, — я опять отпила вина. — Хигучи, ты это все из-за начальника своего нового, да? Не слушай его, он же неадекватный. Ты на своем месте. Ты очень крутая мафиозница, умеешь всякое, там, еще и из пушек стреляешь, машину водишь, не боишься ничего. Это офигенный набор, я права? — мой взгляд устремился к Накахаре. — А? Да, — тот как-то подзавис на пару секунд, а потом опомнился. — Все верно. Да нормально все, Ичие, че ты каких-то типов слушаешь вообще? Все у тебя получается. Не надо переживать из-за неудач. Я, когда пришел в мафию, косячил, блядь, чуть ли не каждый день. Мне хотелось на полном серьезе сквозь землю провалиться, потому что косяки порой были такими тупыми, что тупее только мой бывший коллега. И ничего страшного, пока ты сама стыдишься своих оплошностей – тебя за них будут стыдить и другие. И вообще, — хозяин квартиры допил вино из бокала, — не надо считать себя человеком второго сорта из-за того, что ты работаешь на мафию. Да, это темная сторона силы и вообще не а-е, но никакое движение света невозможно без тени, это, типа, две стороны одной сущности. Бля, надеюсь я все правильно сказал. — Нихуя ты умный, — я даже зафыркала. — Ну так, конечно я умный! А это я еще образование не получил до конца, между прочим, — парень развел руками. — Вы правы. Ну, что все обо мне! Фокс, ты тут сегодня виновница торжества, между прочим! Так что о тебе и будем! — Хигучи сделала глоток алкоголя, дольше всех тянула только я. И это еще скажется. — Чуя сказал, что у тебя какие-то проблемы. Расскажешь? Мне так нравится, что в неформальной обстановке они просто называют друг друга по именам и даже не запариваются, а на работе делают вид, что отношения у них сугубо профессиональные и беспристрастные. Смешно так, бессмертная комедия. Я рада, что у меня получилось сблизить двух людей, которые, как кажется, просто не созданы для совместных интеракций. Хотя Накахара всему молодому составу мафии как старший братец. Он реально обо всех заботится и волнуется, к нему всегда можно прийти за помощью и советом, даже в случае косяков, которые надо как-то исправлять и отчитываться перед боссом. Чуя лоялен к тем, кто уважает Портовую мафию, ее руководство и его самого. — Да… — я отмахнулась и совершила неприлично большой глоток вина, напиток тут же обжег горло в наказание за тупость. Даже глаза заблестели! — Все уже нормально. Не берите в голову. — Да-а-а, получить по лицу от какого-то уебка – все уже нормально, не берите в голову, — все, рыжее чудовище не отстанет от меня. — Словить инсульт? Все нормально, ничего страшного. — Тц. — Что?? Фокс, у тебя был инсульт?? От чего? Ты в порядке? Ты была у врача? Что тебе сказали? — такого поворота событий несчастная подруженька никак не ожидала. Она очень сильно удивилась и почти испугалась. Блин. Вот совсем мне не хотелось такой реакции у окружающих, словно со мной произошло что-то непоправимое или я умерла. Хотя, наверное, из-за этого бессмертия я совсем утратила возможность трезво оценивать степень критичности каждого своего ранения. Несмотря на то, что огнестрельных ран я боюсь до жути и по сей день, все остальное стало пугать меня чуть меньше. Я же все равно не умру. Но ведь если задуматься, инсульт – это же пиздец. Это до какой степени нужно было изнурить свой организм и извести себя, чтобы с мозгом произошло такое? Тем более у молодой девушки, которая не совмещает тяжелый труд с алкоголизмом или наркозависимостью. Ну это же совсем что-то страшное и неадекватное, очень серьезный прецедент. Господи, теперь все точно начнут относиться ко мне, как к инвалидке. — Гейсы, все нормально. У меня в голове ничего не нашли, я просто очень сильно перенервничала в один момент. Плюс, я несколько недель толком не спала и готовилась к экзаменам, и инцидент на работе в ходе одного дела произошел неприятный, да еще и проблемы на личном фронте. Просто вот слишком разволновалась. Сейчас все со мной в порядке, хоть в космос запускай. — Да нихуя не нормально, понимаешь, полежать после приступа денек на кроватке – это не восстановление и не лечение. Тебе нужна полноценная реабилитация, долгий отдых, на крайняк – облегченный труд, — Чуя все не желал отступать от своей идеи сплавить меня в медцентр. — Я тебе серьезно говорю, инсульт в двадцать лет – это повод задуматься. Или тебя на работе не отпускают отдыхать? Или Анго? Ты мне скажи, я со всеми поговорить могу. — Да что ты такое!.. Нет, никто мне не запрещает! Просто мне это не нужно. Я согласна, что надо пройти, там, всех врачей и все такое, но длительный отдых мне точно не требуется. — Чуя прав. За пару дней ты полностью не разгрузишься, а запой только хуже сделает. Полноценный отдых подразумевает комплексный подход ко всему образу жизни, тут нет места работе и переживаниям о ней. Тебе это нужно, Фокс. Хотя бы две-три недели, — Хигучи взяла меня за руку и посжимала пальцы. — Съезди куда-нибудь в оздоровительный курорт, например Ноборибэцу. Когда ты вообще была в отпуске в последний раз? Никогда. Я ни разу не сходила в отпуск за два года работы, сама же от них и отказалась. Потому что в отпусках не было смысла, учебу ведь никто не отменял, да и мне хотелось стать полноценным детективом, поразбирать всякие дела. Я, на самом деле, именно от работы и не устала, с удовольствием работала бы и дальше. — Я не выездная, — допив вино, я отставила бокал в сторону и поджала губы. — Мне никуда нельзя. Меня просто не выпустят из города. — Ну, это как с Анго поболтать. Я уверен, что не такой уж и строгий порядок в отношении тебя. Только, конечно, надо тебе какую-то защиту обеспечить, это все вопросы решаемые, — произнес Чуя. — Подумай, пожалуйста, об отдыхе. — Да, — Хигучи тоже согласилась с этой идеей, — мы теперь от тебя не отстанем. — Как жить-то дальше, — я допила вино и улыбнулась. — Ладно, я вас поняла, мам, пап. Пойдемте уже тусить, пока я в потоке! И мы ушли тусить в клуб. Раньше я особо не ходила по клубам и не понимала кайфа, мне куда больше нравилось ходить на концерты. Но потом Хигучи как-то совратила меня, я уже смирилась с мыслью, что сложись ситуация – эта блондинистая змеюка искусила бы меня и яблочко надкусить. Дальше уже Йосано звала меня за компанию, так я и вкатилась в это дело. Никакой особенной зависимости у меня от такого образа жизни нет, просто я поняла, для чего вообще в принципе существуют клубы. Они все тоже разные, с разной направленностью и разным контингентом. Чаще, конечно, встречаются обыкновенные попсовые заведения с, как ни странно, попсовой музыкой, алкоголем и нормизами в качестве посетителей. Мы же пошли в нью-рейв-андеграунд, на таких «вечеринках» отдыхают чаще всего люди возрастом от шестнадцати до двадцати пяти лет, то есть наши сверстники. Характерной чертой именно такой тусовки является злоупотребление травой и легкими веществами. Очень часто, придя в клуб, можно увидеть десятки молодых людей и девушек, лежащих где и на чем угодно с абсолютно пустым стеклянным взглядом. Я долбить не пробовала, но знаю, что под долбящие басы кайфуется и отдыхается легче. По идее, законом такие шалости запрещены, однако в заведении никто этого не контролирует. Поскольку сегодня вечер пятницы, народу пришло очень много. Алкоголь лился рекой, в черном зале сгенерировался туман от сотен косяков с травой, дышать первое время было тяжело с непривычки. Как я и говорила ранее, часть посетителей клуба, а это примерно человек сто, заняли всевозможные софы, диваны и кресла, чтобы лежать и расслабляться. Не все они что-то успели скурить, кто-то просто много выпил, а кто-то устал, какие-то девушки рыдали от горя и пытались заглушить свою боль громкой музыкой, в этой рейв-атмосфере любое горе растворяется, как бомбочка для ванны, заполняя при этом больше мыслительного пространства, но также становясь менее комплексным. Это, на самом деле, очень приятное меланхоличное ощущение, от которого реально можно получить какое-то мазохистское удовольствие и без алкоголя с веществами. В общем, как показала практика, в клуб можно ходить не только ради веселья, но и для того, чтобы тупо пооткисать после тяжелой рабочей недели, посмотреть на других людей, уловить чужие эмоции и частично пропитаться ими. Очень приятным дополнением таких сборищ я бы отметила всеобщее доверие друг к другу и «травоядность», среди людей нашего поколения конфликтов практически не бывает. Все настроены дружественно и открыто, при желании можно прийти в полнейшем одиночестве и найти себе компанию сразу же. При мне, во всяком случае, никто не пытался изнасиловать кого-нибудь, облапать или украсть что-то из личных вещей. Все приходят кайфовать и откисать. Вот и мы пришли веселиться. Мы с Чуей и Хигучи выпили немного виски, затем ноги сами понесли в пляс. Не знаю, сколько часов мы развлекались. Я отчетливо запомнила момент, когда мы, уже будучи совсем пьяными, решили все-таки влиться в медляк. Ичие пригласил какой-то красивенький сладенький паренек, она без задней мысли согласилась, даже не узнав его имени, и уплыла с ним. Чуя же утащил меня настолько легко и непринужденно, что я не почувствовала никакого мысленного сопротивления. Неправильно как-то с лучшим другом танцевать медляки, которые, как бы, номинально созданы для парочек. Но в пьяном состоянии и в такой атмосфере как-то без разницы, хочется просто теплого хорошего человека рядом, а если он еще и твой близкий – вообще прекрасно. Все границы стираются, запреты спадают. Забавно, конечно, Чуя ниже меня, но это нам не мешало. Какой же он все-таки классный мужик, как я его люблю. Вот бы мне такого парня. Потом мы снова пили, танцевали, Накахара отъехал самым первым, примерно к двум часам ночи он ушел на софу отдыхать, там же и задремал. Мы с Ичие продержались не сильно дольше, примерно минут сорок. Дальше самочувствие подсказало, что пора уже и честь знать. Настроение было просто замечательным, великолепным! Такая легкость внутри! А за спиной словно крылья выросли! Блаженство. Жаль, что не бесконечное. Приведя Чую в чувство, наша компания покинула клуб и с горем пополам поплелась в его квартиру. Далее пропасть. Ичие смахнула куда-то свои туфельки и упала на диван в гостиной, где сразу же заснула крепким беспробудным сном. Чуя порывался свалиться рядом на пол, мне кое-как удалось уговорить его потерпеть до кровати. Кое-как он смог объяснить мне, где я смогу найти хотя бы плед. Покрывало нашлось быстро, а подушку я принесла из спальни, их там все равно много. Да, кстати, из нашей троицы я была чуть более трезвой, чем остальные, но та разница, на самом деле, микроскопическая. Ха-ха, как мило. В общем, подруженьку я уложила по полной программе, она точно не замерзнет. Потом надо было уволочь уже засыпавшего хозяина квартиры, параллельно раздевая его хотя бы минимально. Одаренный, впрочем, и не сопротивлялся. Он сам лег на кровать и заснул, я же стянула с него брюки и носки. А затем и сама нахуй заснула. Как по щелчку пальца! Совсем не помню, как это произошло! Видимо, прилегла головой на подушку на пару секунд и все. Конец. Резюмируя: напились мы очень плотно. Не до беспамятства, конечно, но очень близко. Отдохнули превосходно, лучше не бывает, наверное. Наделали много фоток. Подъем случился в одиннадцать утра. По крайней мере, у меня, я проснулась позже всех. И то, не своим ходом, а сторонним вмешательством. — Хэй, просыпайся, — звал Накахара, мягко дергая меня за плечо. Молодой человек говорил приглушенно, чтобы не раздражать слишком громким звуком. Практически интимно. Как трогательно. — М, — отрицательно буркнула я. — Сколько времени? — Двенадцатый час. Совсем не выспалась? Еще полежишь? Там просто курьер приехал, надо позавтракать. Как себя чувствуешь? — улыбался, это чувствовалось. — Ох, нет, тогда встану сейчас. Блин, — я перевернулась с бока на спину и посмотрела на Чую. Уже чистенький, свеженький и благоухающий, в домашней одежде. Значит, похмелье до него не добралось. Да, это вполне возможно, если пить качественный алкоголь и нормально спать после. Я, кажется, тоже чувствовала себя хорошо, только телу очень неприятно из-за одежды. А лицу особенно неприятно из-за макияжа, который я не успела смыть. Ужас! Как будто жирный блин на морде! Хочется окунуться в тазик с хозяйственным мылом. — Ну чего? — Чуя и вправду улыбался, аккуратно так, добродушно, даже немного лениво. — Признавайся, зачем ты сняла с меня штаны, м? — Трахнуть хотела, да не смогла. Уснула прямо между твоих ног, мордой на пузе, — после этих слов я практически невесомо похлопала одаренного по животу. Рельеф, кстати, даже через ткань домашней майки ощущался. Вот сучий сын, такой крутой весь. Балбес рассмеялся, я тоже. — Беда, — произнес он. — В следующий раз получится, тебе надо тренироваться. — Ну вот оборачивайся теперь по вечерам. — Ха-ха, Лиса блядь, — уродец не переставал ржать. Ха-ха. Вот вам и хи-хи-ха-ха, девочки. — Тебе стало лучше? — успокоившись, поинтересовался Накахара. Он смотрел мне в глаза, не слишком навязчиво, просто с легким флером любопытства и надежды на что-нибудь хорошее. — Да, — я слабо-слабо улыбнулась. — Намного. В голове прояснилось. Теперь я знаю, что я должна сделать. Точно знаю. И я сделаю это, все будет нормально. — И че делать будешь? — Что-то очень крутое. — Содержательно. Ну, ты главное говори, если что-то будет, меня не отягощает ни в коем случае. И если помощь нужна, с деньгами там или с участием…ты ведь не подумай, я реально могу поболтать и с директором вашим, если рогом упрется и в отпуск не отпустит. — Чуя, у нас с директором прекрасные отношения. Вопрос не в этом. Вопрос в моей голове. Я разучилась отдыхать совсем. Что толку от отпуска, если я постоянно буду думать то о работе, то еще о чем-нибудь. — Ну так заведи себе парня? Только нормального, а не всяких там типов, которые за руками не следят, — предложение, конечно, справедливое. Но пока невыполнимое. — Или позанимайся чем-нибудь там, чем обычно девки любят заниматься. Не знаю, бля, крестиком повышивай? — Вышью тебе розочку на штанах. На самой заднице. Снова лениво рассмеялись. Затем я упорхнула в душ, чтобы совершить все стандартные утренние процедуры и смыть, наконец, косметику. Какая все-таки роскошная у Чуи квартира, ванная комната размером с мою хатку. Надо, кажется, напрашиваться к нему секретаршей, тоже хочу огромную зарплату. Хигучи тоже выглядела отлично, когда я увидела ее уже после ванны. Эти двое вовсю поглощали завтрак, доставленный курьером, мне тоже заказали всяких вкусностей. Блин, как здорово! Сначала мы в красках обсуждали прошедшую ночь, смотрели фотки и видосы, которые я успела записать. Потом я снова начала думать и размышлять о своих делах, у мафиози беседа зашла о своем-о-мафиозном. Они обсуждали потенциальное цунами и распоряжения начальства на этот счет. Портовая мафия, точно так же, как и классические якудза, в подобных чрезвычайных ситуациях направляют все силы на содействие городу и помощь населению. В их интересах сохранить как можно больше жизней, особенно потенциальных клиентов. В руках Портовой мафии сосредоточено столько ресурсов, что даже господин Танеда порой позволяет себе полноценно на них рассчитывать. Не очень умно, как по мне, но я и не гениальна, чтобы понимать других гениев. — …ну и вот, короче, босс велел всем покинуть Порт и рассредоточить всего лишь один отряд ящеров для круглосуточного дежурства на случай покушений со стороны. Типа, если в городе объявят эвакуацию, то по-любому какой-нибудь хитрец захочет поживиться нашим добром, — болтал Чуя, объясняя Хигучи предмет обсуждения недавнего собрания исполнителей. — Полагаю, останутся только эсперы? — Ичие уже просто пила чай, наевшись досыта. — Да, разумеется. Один одаренный вполне может компенсировать собой несколько десятков стрелков, так что решение справедливое, — рассудил хозяин квартиры. — Так что людям из ваших отрядов придется отправиться в укрытие и поддерживать порядок там. — На самом деле, ситуация не такая критическая. Нам уже давно было известно о предполагаемом цунами, поэтому мы заранее запугали всех потенциальных грабителей и прочую нечисть, — девушка тихо вздохнула и улыбнулась. Наверняка это была ее личная инициатива, за которую Рюноске даже не хлопнул ее по лицу. Во бля, комедия! — О, вот как. Вы молодцы, — парень покивал головой. — Но ослаблять бдительности не стоит. Фокс, — Чуя обратился ко мне, я что-то притихла. — А ваших городская администрация не попросила о помощи или содействии? — Не могу говорить об этом, сами понимаете, — я спокойно пожала плечами. — Но вообще – да, несколько задач упало. Ребята как раз начали заниматься ими вчера, наверное все успели. Это только я в проёбе. — Значит, угроза серьезная, — Ичие уронила голову мне на плечо, я тут же приобняла подружайку и начала лениво ее поглаживать. — Хоть бы ничего не было и все прогнозы оказались неверными. Цунами…очень страшное разрушительное явление. Опять половину города перекроют и усложнят нам работу. И столько разрушений будет, ужас. — И связь наверняка оборвется, как всегда, — Накахара развалился на диване и стал смотреть в потолок, подложив руки под голову. — Хуево будет, весь Порт к чертям развалится, как карточный домик. Да-а-а, вот для кого, а для Портовой мафии цунами смерти подобно. Если хоть один сектор промышленного Порта будет разрушен и его закроют на восстановление, что займет порядка месяца, организация понесет колоссальные убытки. Остальные секторы не смогут в должной мере обеспечить прежний грузопоток при таком раскладе, транспортным компаниям придется выставить ограничение и скорректировать всю транспортную карту. Части кораблей с грузом придется задержаться в других портах, а это простои. А если будет разрушен вообще весь Порт, то случится как минимум экономический кризис. Мори, конечно, наверняка и к такому исходу событий подготовился, недаром же они всего за две недели вычистили все свои склады и закрыли остатки по сделкам, не заключив при этом новых. Но потреплет их знатно, ведь не только я такая умная догадалась об этом всем, конкуренты пронюхали обстановку задолго до меня и уже готовятся налететь на мафию, как стервятники. Вот Акутагава обрадуется, столько людей можно будет убить. — Говорят, цунами будет самым сильным за последние десять лет. Точно затопит всю восточную часть города, она же на низине расположена. Ой беда, — Хигучи что-то совсем отчаялась. — Ладно, не переживай так. Нервами делу не поможешь, — я искренне постаралась приободрить подругу. Почему-то предстоящий природный катаклизм совсем меня не беспокоил. Мой дом далеко от побережья, вода при всем желании так далеко не заберется. С остальными тоже все должно быть в порядке. — Постараюсь. Отзвонись в понедельник, хорошо? — Буду на связи. Чуя предлагал подвезти меня до общаги, я отказалась, потому что мне хотелось прогуляться самостоятельно и подышать свежим воздухом. А воздух свежим не был вот ни разу. Духота. Страшная тяжелая духота, куда ни приди – дышать нечем. Верный признак надвигающейся водной катастрофы. Очень много магазинов позакрывали, на всех висели плакаты об угрозе цунами, в связи с чем работа временно приостановлена. На мосту пробка, очень многие жители стремились уехать в соседние города, подальше от портовой Йокогамы. Город стремительно пустел, что ощущалось, на самом деле, очень некомфортно и пугающе. Японцы знают, что за бедствие им предстоит пережить, потому и уезжают. Их опасениям стоило довериться. Я бродила часов до пяти вечера. В начале шестого на телефон пришла смска от МЧС с оповещением о скорейшей эвакуации. Замечательно. Пиздец. Не успела я зайти в магазин за вкусняшками, как кто-то позвонил. Куникида. — Да? — пришлось остановиться на улице, чтобы не смущать посетителей магазина своим разговором. — Ты где? Почему до тебя дозвониться невозможно все выходные? — Доппо вещал серьезным строгим тоном, однако без паники и напряжения. — Еще только вечер субботы, — тихо и лениво ответила я. — Подождать предлагаешь? — Ну подожди? — Так, Фокс, возьми себя в руки. Ситуация чрезвычайная, ты уже, наверное, в курсе, что в Йокогаме объявлена эвакуация. — Да, я не планирую покидать свое жилище, — мною была обнаружена скамейка недалеко от магазина, я присела на нее и уставилась в небо. Вообще ничего не хотелось. И разговаривать с Куникидой, на самом деле, тоже, просто нет сил поддерживать диалог. Надо передохнуть от людей хотя бы денечек. — Уверена? Ты когда-нибудь видела цунами вживую? Это очень опасная затея, может, все-таки отправишься в укрытие? — Нет. Меня ничего не пугает. На все воля Божья… — тяжелый вздох, дальше я полноценно разваливаюсь на скамье. — Ты пьяна? — Доппо прозвучал еще строже. — Куникида, я не сдохну в любом случае. Тебе об этом прекрасно известно. Лучше позвони кому-нибудь другому, например Сасаки-сан… Анго ведь устроил ее в свой отдел, думал, что никто об этом не узнает. Вот ведь уродец. — Чт…Василиса! Вот это ты стерва злая, прекрати немедленно. А…откуда тебе об этом известно? — вот и проскочил живой аккуратный интерес со стороны семпая. Мудак. Хоть бы притворился из вежливости и приличия! И не стыдно же, не стыдно! Ни на грамм! Господи. Может, я действительно наивная идиотка? Что со мной не так? Почему близкие люди делают мне так больно? — Птичка на ушко напела. Да ладно, чего ты, все свои, что уж тут. — Вот как. Понятно. Это в любом случае не мое дело. А ты все еще обижаешься? — А ты все еще не извинился? У нас с Доппо всегда особенное взаимодействие. Поругаться с ним лично мне проще простого, но как-то наша ругань постоянно заканчивается ничем, да еще и таким образом, что мы оба выходим сухими из одной дерьмовой лужи и в дальнейшем этого эпизода как будто никогда не было. Не в смысле, что мы делаем вид, будто ничего не было, а на самом деле по факту ощущаем, что ничего не было. Кажется, в этот раз все пойдет по новому сценарию. Я очень сильно обижена. Вообще, какого хуя я обязана вот так просто прощать откровенно плохие поступки в свой адрес даже со стороны любимых людей? Я что, блаженная что ли? Один на рандомку какую-то меня променял и хрен забил, второй по лицу бьет и истерики устраивает, это что за хуйня? Василиса Ольгимская не на помойке себя нашла, между прочим! Можно проявить к ней какое-то уважение! — Фокс, послушай… — уже собирался начать Куникида, он даже устало вздохнул перед этим. — Да все, короче, потом поговорим, я сейчас не в том настроении. Увидимся в понедельник, если все будет хорошо. Береги себя. Ладно, не буду я слишком активно на него обижаться, все же он позвонил мне, потому что обеспокоен. Сомневаюсь, что прямо все будут эвакуироваться, кто живет на западной окраине – находится в относительной безопасности, туда вода физически забраться не сможет. И магазины там работают, это информация стопроцентная. Как-нибудь переживем. Землетрясения пугают меня куда больше. Я пришла домой только к одиннадцати вечера. Где я была и что делала не особенно интересно. На самом деле, просто шлялась, смотрела, думала. Как-то быстро время пролетело, суббота уплыла. Со мной всегда такое происходит, когда настроение откровенно паршивое. Жизнь озадачила меня по полной. Личные разборки, Федор, Книга, инсульт, отпуск, цунами. Не вывожу. Василиса очень сильно хочет вернуться к своему безмятежному образу жизни, однако пока ей как будто специально не дают и выдохнуть. Даже не знаю, с чего мне стоило начать. Хотя нет, неправда. Я точно знаю, что сначала нужно отсечь все то, что делает мне больно и плохо. Без этого решительного действия отдохнуть и поправиться я точно не смогу. У себя я сразу же завалилась спать без задней мысли. Мне явилось сновидение. Такое тяжелое, темное, спертое. Дышать в нем нечем, перед глазами то густая глубокая темнота, то какие-то алые удушающие вспышки. А еще холод в ногах и грязь, очень много грязи. Я бегу вниз по лестнице, кажется, многоквартирного жилого здания. Лестницы такие широкие, на площадках высокие окна с белыми деревянными рамами и мутными стеклами, потолки далеко-далеко над головой. Темно, света нет. От кого бегу – не понимаю, но остро ощущаю, что бежать нужно и как можно скорее, без оглядки. Меня явно кто-то желает найти, поймать. Лестница кажется мне бесконечно долгой, будто бегу по ней уже этажей тридцать, а она все не заканчивается и не заканчивается, где-то по пути разваливается, от нее откалываются ступени и летят вниз, в непроглядную пропасть. Внезапно она идет то вверх, то в стороны, меня это не останавливает. Все же у меня получается добежать до первого этажа, где царила полнейшая темнота. В ловушку угодила? Куда мне дальше?? Господи, как страшно, сердце замирает от ужаса! В ушах вдруг такой гул поднялся, что-то так противно завыло и загудело, а потом и перед глазами замерцало нечто красное. Запах. Это огнем пахнет. Газом и огнем. Пожар? Я в огне? Мы горим?? Я распахиваю прежде зажмуренные глаза и вижу выход из подъезда, дверь распахнута, словно ожидает меня, до желанной свободы оставалось совсем немного. Почему-то я уверена, что на улице смогу спрятаться, там точно никто не найдет и не догонит! Да еще и ночью! Нужно выбраться наружу любой ценой, зацепиться за шанс и спасти себя. Я мчусь со всех ног к выходу и внезапно замираю на половине пути. В проходе фигура. Черная, высокая, как будто ненастоящая. Черный человек. Стоит, не шевелясь, смотрит на меня. Боже, что это за бесы пришли по мою душу? Убить меня хочет! Ну точно убить! Ноги отказывают, в ушах звенит громче, дыхание перехватывает. Кто это? Что мне делать?? Чего оно хочет от меня?? Его глаза вдруг резко распахнулись, их багряный огонь обратился ко мне и пронзил как будто насквозь!.. Вижу в кромешной темноте только эти багряные глаза, как они пугают меня! Я не могу пошевелиться от ужаса, такая сильная боль разрастается в груди. Вдруг глаза пропадают, будто обладатель их закрыл, в ушах резко все затихает. Дальше слышу только быстрый крадущийся топот, словно кто-то стремительно приближался ко мне издалека. И вот эти багряные глаза уже прямо передо мной!!.. Господи!!.. Я вскакиваю на своем футоне с немым криком в горле. Меня всю трясло, а горло болело от перенапряжения в связках, наверное, я пыталась закричать во сне. Мое тело прошиб холодный пот, пальцы не сгибались, а сердце колотилось так быстро, что я отчетливо различала его стук в тишине квартиры. Своей квартиры. Я дома. Просто сон, только дурной сон. Кошмар какой, да что же со мной происходит? Что со мной? Почему в моей жизни снова появляется это? Вся моя сущность ощущала постороннее присутствие. Сглотнув и замерев, я перевожу взгляд в сторону прихожей. Там стоял он. Высокий, страшный и холодный. Федор. Его багряные глаза горели и не отрывали взора от меня, Демон смотрел на меня как на свою жертву. — Господи… — я отчаянно пытаюсь произнести хоть слово. Но из меня вышел только громкий отчаянный крик ужаса. Я напугалась так, что перестала соображать. Мне показалось, что сейчас это чудовище набросится на меня и убьет, искалечит, сожрет, да что угодно. Снова он пришел ко мне! Как тогда! Два года назад! Ничего не понимая, я дотянулась рукой до первого попавшегося предмета, им оказалась настольная лампа. Без лишних раздумий, не переставая кричать, швыряю ее в нечисть и замираю. Затем я услышала, что дверь в квартиру загремела. Упырь исчез, а лампа врезалась в стену и разбилась. Кто-то порывался проникнуть в мое жилище. Осаму. Я услышала его голос, он звал меня. Дазай долбился в дверь и пытался открыть ее. Наверное, его спровоцировал мой крик. О Боже, да что же такое творится-то?!.. Поднявшись с футона, я подскочила к шкафу и начала беспорядочно остервенело выбрасывать из него все свои вещи, раскидывая их в разные стороны. Я очень быстро нашла то, что спрятала два года назад от всех. Достоевка. Все это время она была со мной. Пошел к черту, ублюдок. Сгори вместе с ней и больше не приходи ко мне никогда! Я схватила достоевку в одну руку, потом разворотила всю кухню, чтобы найти спички и бытовой растворитель. Когда все элементы плана были собраны, на что у меня ушла едва ли минута времени, я наконец открыла дверь. Дазая я проигнорировала, даже не посмотрела на него, сразу умчалась на террасу. После того, как достоевка была затолкана в железный бак, я принялась заливать ее растворителем. Пусть сгорит синим пламенем! — Фокс, Фокс!!.. — сосед все-таки подбежал ко мне и перехватил сзади за руки. — Ну успокойся, тише, это я, Осаму, — говорил одаренный, он прижал меня к себе и не отпускал. Я старалась растолкать его и вырваться, но все попытки оказались тщетными. Дазай аккуратным тихим голосом успокаивал меня и поглаживал, постепенно ему удалось вывести меня из тонуса и угомонить, однако я мое тело по-прежнему трясло и практически било в конвульсиях. Мне было очень страшно. Я не могла и вздохнуть нормально. — Что случилось? Почему ты кричала? — Осаму повернул меня к себе и положил ладони мне на лицо, его большие пальцы утирали выступавшие слезы. Просто такая реакция на стресс у меня, я действительно очень сильно испугалась. Федор был таким настоящим. Господи, дай мне сил пережить это. — Тише, тише, я с тобой. Здесь больше никого нет. Дыши медленнее и глубже. Следовать этому совету оказалось очень сложно, получилось не сразу. В голове медленно прояснялось, бред уходил. Такое навязчивое чувство липкого противного страха отступало практически без боя, возможно, страшнее Дазая на свете ничего не существовало. Я закрыла глаза и принудила себя дышать глубоко и вдумчиво, считая каждый вдох и выдох. Это успокоило. Дальше я разрыдалась. Разрыдалась в голос, беспомощно и отчаянно, очень жалко. Меня потянуло к земле, я упала на колени и схватилась руками за волосы от бессилия перед ситуацией. Как надоело. Как надоело быть причастной к Федору, как же я устала от его присутствия в своей жизни! Это слишком! Я не справляюсь! Зачем он мучает меня? Чем я заслужила такой жизни? Я разве виновата в чем-то перед ним? Перед кем-то еще? Неужели настолько я пропащий человек, что мне теперь до конца своих дней суждено страдать и только страдать от страха и трепета перед демоном в человеческом обличии? Чем я провинилась?.. Осаму упал на колени рядом со мной, он все не отпускал меня от себя, я ощущала его большие теплые ладони и чувствовала такие же теплые невесомые поцелуи то на лице, то на макушке. Молодой человек что-то тихо лепетал, наверное, продолжал успокаивать меня. Я совсем не могла разобрать его слов. Мне показалось, что я в припадке. И все-таки с близким человеком становилось легче. Чувство безопасности хоть и запоздало, но все-таки пришло и успокоило меня. Слезы плавно закончились, дрожь постепенно уходила, я начинала таять как свеча. Нет. Таю я уже давно. Мой фитиль снова подожгли, сколько я еще проживу? Может, грядущее цунами потушит этот огонь, и я просуществую еще недолго? — Доколе… — я собралась с остатками сил и отпрянула от Дазая, снова даже не посмотрев на него. Говорить получалось только на русском, чужие языки растворились в потоке сознания. — Доколе душа моя будет терзаема бесами?.. Господи!.. За что такие муки?.. Я снова схватилась за волосы и закрыла глаза. Нет у меня больше сил. Где бы их взять? Как пройти это испытание и не потерять в нем себя? Может, и не здесь мое место? Может, с ним я должна быть? Дазай поднялся, ничего не сказав, и подошел к баку. Разобравшись, что именно я хочу сжечь, Осаму нахмурился в удивлении. — Василиса, посмотри на меня. Ведомая родной красивой речью, я открыла глаза и перевела взгляд на одаренного. В его глазах не было ни осуждения, ни призрения, только бесконечное искреннее сочувствие. Такое яркое, непривычное, словно оно выбрало не те глаза и не того человека. Не в Дазае бывать таким чувствам, им там не место. Он вытравит их из себя сам, потому что они делают его слишком уязвимым и слабым. Осаму их боится и никогда не сможет принять. Никогда. — Он никогда не доберется до тебя. Я обещаю. Поверь мне, пожалуйста, — любимый встал рядом на колени и взял меня за руку, невольно притянув к себе чуть ближе. — Твои обещания губят меня. Потому что я им верю. — Они и меня губят, ведь я еще ни разу их не исполнил. Обоим нам плохо друг от друга, но не потому, что мы зло причиняем, а потому что боимся нас. Ты боялась столько лет мне правду рассказать, жила с таким тяжелым камнем на душе, отпускать его было все страшнее и страшнее. И по итогу не сама сказала, а насильно, будто кто-то в реку толкнул и обрек на мучительную смерть. Но теперь это в прошлом. Теперь бояться нечего. Я представляю эту боль и очень сожалею, что из-за чувств ко мне тебе пришлось столько вытерпеть и выстрадать. А я так боюсь, что сделаю тебе только хуже. Так боюсь, что не смогу помочь, что обреку только на большие мучения. Столько я с тобой сделал, сколько ни с одной своей жертвой не творил в опьяненном безнаказанностью угаре, — Осаму осторожно мягко обнял меня, я смотрела в его глаза и боялась пошевелиться. — Губительна мне твоя любовь. Не может человек жить в страхе. — Там, где страх, места нет любви? — Да, — Дазай слабо печально улыбнулся. — Я трус, Василиса. Отчаянный, но исправимый. И не столько я тебя боюсь, сколько себя. Такого трусливого и слабого, — улыбка с лица пропала, молодой человек снова взял меня за руки. Он стал серьезен. Полминуты он решался, собирался с мыслями, пока, наконец, ни продолжил. — Но вот я стою перед тобой, такой, какой я есть. И я больше не хочу бояться. Я хочу отпустить это, как ты отпустила свой главный страх, и освободиться. Чтобы мы могли открыться друг другу, не угнетенные тяжестью своей ноши. Только верь мне. — Ты…даже сейчас говоришь исключительно о себе, — я тоже была серьезна. — Потому что проблема только во мне. Исключительно я мудак. Но я исправлюсь. Чтобы тебе было хорошо со мной. — А ты хоть любишь меня так, как я тебя? — очень своевременный вопрос. — Да. Да, Василиса, очень люблю, — его глаза вдруг заблестели. О Боже!.. Теперь уже я прижала Осаму к себе, вытянувшись вверх, чтобы склонить его к своему сердцу. Вот ведь идиот. Но, кажется, он понял, что завещал ему Одасаку. И понял, для чего это нужно. Может, есть просвет надежды? Может, все образуется? Вот такой Дазай Осаму. Очень тонкая ранимая натура. До такой степени любит людей, что готов отчаянно паясничать перед ними даже в моменты собственного тяжелейшего сокрушительного горя. Любовь эта особенная, очень деликатная и трепетная, но до ужаса хрупкая, отчего Осаму страшно к ней прикасаться. Он оберегает ее глубоко внутри себя и всячески изворачивает свою же сущность, чтобы никто не смог эту любовь разрушить своим злом. Все сделает, лишь бы не ощутить на себе чужого зла, не стать его свидетелем, не увидеть вместо человека чудовище. Но люди такие. Люди могут так, и они делают так. Это человеческая природа, с которой Осаму придется смириться и придется ее таковой полюбить. Может, даже хорошо, что на одну ночь он сам стал таким чудовищем. Понял, наконец, что все такие, это лишь одна наша грань. А все мы многогранны. Бедная моя омежечка. Тихо плачет, жмется ко мне, просит прощения и любви. Переживает, что я отвернусь от него после того, что произошло между нами. Дазай выпустил своего внутреннего ребенка погулять. Очень трогательно. Не могу теперь раздражаться и думать о ком-то еще. — Будет тебе и любовь, и забота. Но не сейчас, — тихо произнесла я, поглаживая Осаму и смотря в пространство каким-то потухшим взглядом. Сил нет на эмоции. Совсем. — Позаботься обо мне ты. — Василиса, — милый поднял голову и посмотрел мне в глаза. До чего же трогательное личико, такое заплаканное и искреннее, а блеск в глазах добавлял живости и красок, — никто не потревожит тебя, я обещаю. Тебе нужно отдохнуть от всего. Не переживай ни о чем, обо мне тем более. Я никуда не денусь. — Тогда я позволю себе долгий отдых. Очень долгий. Может быть, тебе придется ждать месяцами. И неужели никуда не денешься? — Я…буду ждать столько, сколько потребуется. Только обещай мне, что не отречешься. — Обещаю, — я погладила Осаму по щеке. Вот так Федор Достоевский, решивший испортить мне жизнь своим появлением в ночном кошмаре и помешательстве, сблизил нас с Дазаем окончательно. Как же ему, наверное, обидно и неприятно. Я для него как неприступная крепость. Никак не получается захватить меня. Так ему и надо. Достоевка была сожжена нами просто так.