Вздремнула, блин!

Протыкаю ручкой листок, оставляя уже тридцатую дырочку, и всё смотрю на время. Чёрт возьми, почему это время так долго тянется? Я сейчас на стенку от скуки полезу. И спать, как назло, не хочу. Вик уже рисует сидит. Хорошо ему. Листок не очень заметно, да и чиркает парень в основном простым карандашом. Он вообще по сути много рисует. Мне кажется, если у него будет желание рисовать (что случается часто) и под рукой не будет листка, он будет обрисовывать парты. Ему ещё и спасибо скажут за такую красоту! Потому что его работы выходят не просто сносно, а довольно шикарно. Особенно хорошо у него получаются портреты. Чаще всего это конечно Лапа, но всё же. Меня, увы, Боженька обделил в этой сфере, хотя я и творческая личность. Ну не оттуда у меня рученьки растут. Так могу накалякать что-то, но чтоб полноценный рисунок, это не ко мне! Вот историю какую придумать — это да. Фантазия ручьем. Но я же не могу нагло припереться на урок с ноутбуком. Что-то у меня закрадываются смутные сомнения на счет того, что Решетняк будет вне себя от радости. Нет, вне себя он, возможно, и будет, но явно не от радости… Закончив протыкать листочек в клеточку, насчитала уже шестьдесят и стала смотреть на нечеткие линии рисунка. Вик вообще не замечал моего взгляда, хотя это и неудивительно. Парень, когда рисует, удаляется с этого мира и уходит в свой уютненький, устраивается там с удобством и не обращает внимания ни на какие раздражители. Раз он так на географии зарисовался, и Маргарита Витальевна так разоралась, а ему как с гуся вода. Оторвался от рисунка только когда довел линию, поднял чуть расфокусированный взгляд и спокойно отложил карандаш. Так она, дура, схватила рисунок и разодрала в клочки. Мне жалко было, что уж говорить о друге... Короче, так как Ковалевский оберегал свои труды, словно дракон принцессу-девственницу, географичку ждала месть от злого Виктора. И совсем неудивительно: сначала грымза стала садится на кнопки, а потом и какая-то ведомость была порвана на клочки. Нет, она, конечно, разоралась и обвинила друга. Ну, а так как не пойман — не вор, на Вика можно было повесить только мотив. Но доказать само преступление увы и ах, нет. Зато перестала чужие вещи брать. У меня, наверное, три ручки своровала. Жуткая женщина! Ну вообще художники странные личности. В классе шестом была у меня одноклассница, тоже сидела со мной за партой, в такие же трансы входила, что её даже иногда учителя вытянуть не могли. Правда рисовала она красками, так что проявить себя и свой талант было проблематично на уроках (если это было не рисование, конечно). Но всё же возможно. Только эта особа часто пачкалась, и день обещал быть особенным, если у девчонки были чистые лицо/руки/одежда. Но там и талант был. Хоть самоучка, а картины загляденье. Даже мне подарила. Приятно, знаете ли. Очнулась я от звонка на перемену. Ну слава всем святым! Я думала, помру!Встаю, разминая шею и спину, медленно складываю вещи и развалочной походкой тащусь к столу. Положив листик в стопку, и проследив, чтобы Вик тут же накрыл его своей контрольной, я заняла позицию на первой парте. Он же хотел о чем-то побеседовать со мной? Подождал пока все выйдут, и положил листочки в ящик стола. Отлично! Теперь я знаю, где они лежат. Когда все вышли, мужчина уселся на собственный стол и внимательно посмотрел на меня. Потом встал и тихо подойдя к двери, резко открыл её, из-за чего мой брат упал ему в ноги, а вот подруга осталась стоять и явно была не смущена, тем что её засекли. — Я вот не пойму, может вам стоит шапки подарить? — учитель сложил руки на груди. Брат уже поднялся и стал отряхивать себя. — Зачем это? — невинно поинтересовалась Лиса. — Чтоб уши где попало не грели! Свалите кабанчиком, — и резко захлопнул дверь. Я только закатила глаза. После он уселся уже на парту и взглянул на меня сверху вниз. — Ну и что это за мечта концлагерей? — спросил он, потерев переносицу. М-да, успела зазвездить, видимо, тетушка. — Кто? Моя подруга? Так вы вроде знакомы, — решила поиздеваться я. Брюнет перестал тереть переносицу и усмехнулся. — Софа, не прикидывайся диваном. Они более блещут интеллектом, чем ты. Так что не дотягиваешь, — с усмешкой проговорил он, за что и получил звонкий шлепок по коленке, — ты чего дерёшься? Между прочим, избивать старших и тем более своих учителей нельзя. Это некрасиво, — я мстительно ущипнула его за бок, — ладно, я понял. Так что это за неожиданный родственник сталинской закалки… — и, немного подумав, — и возраста в принципе сталинского? На это я только рассмеялась. — Моя тетка слишком строгая, поэтому неделю мне придется ходить по струнке смирно и быть примером для подражания, от которой будет веять этикетом за три мили, — на этих словах я скривилась, будто от зубной боли. Мужчина подумал пару секунд и, почесав кончик носа, тоже недовольно скривился. — Да уж, не завидую тебе, малышка. Так что, наверное, шуруй на урок, не будем будить зверя в твоей тётке ещё больше, — от его прозвища так приятно разлилось внутри, что я разулыбалась. — Так точно, папочка! — парировала я, вставая с места. Как только я это сделала, то была мягко притянута за запястье. — А мне нравится, когда ты так называешь, — прошептал он мне на ухо, из-за чего предательские мурашки покрыли шею. Он тихонько рассмеялся и легонько задел зубами мочку. Мягко отстранившись (хотя, видит Люцифер, я не хотела) я улыбнулась, смотря в уже так знакомые карие глаза, в которых сейчас плясали самые настоящие бесенята. — Ты ничего не забыла? — как, черт возьми, он делает таким хриплым голос. Это… возбуждает. И совсем немножко смущает. — Да нет, вроде, — шепотом ответила, хитро улыбнувшись. Мужчина закатил глаза и, как бы снисходительно, указал на щеку. Я проследила за этим движением, и подняв ладошку, провела большим пальцем по колючей коже. А потом, также придерживая за щеку, поставила туда поцелуй. И со смехом отодвинулась. Этот чёрт притворно обиделся на меня, за то, что я разгадала его замысел. — Так нечестно, Сокольникова! — грозно свёл он брови, но вот веселые глаза выдавали с потрохами. — Да что Вы говорите. А мне кажется, честно. И вообще это соблазнение малолетних, — мужчина только сложил руки на груди. Я ещё раз рассмеялась и хотела было отойти, но на мои щеки легли руки, а к губам прижались в довольно нежном поцелуе. Я, конечно, ответила, но быстро отстранилась. — Урок через две минуты, — проговорила я, и учитель понимающе покивал. Хотя, было видно, жаждал продолжения. *** В скорости написания ответов мне нет равных, поэтому уже через 10 минут урока отпрашиваюсь и вываливаюсь из кабинета. Тут же вижу, что Дмитрий Александрович заходит в учительскую. Отлично. Мелкими перебежками достигаю кабинета, и о, да! Просто бинго! Он открыт. Удача явно на моей стороне. На всякий случай стучу и заглядываю внутрь. Никого. Теперь дело за малым — поменять работу. Но как оказалось это не слишком-то и просто. Там, где раньше лежали наши работы, их, к моему сожалению, не оказалось. Это уже проблема. Но я не могу уйти ни с чем. Именно поэтому начинаю искать по другим ящикам. И или я наврочила, или звезды так сложились, или просто моя неудача решила проснуться и макнула носик в эту ситуацию, но услышала голос учителя и тёти. Чёрт! Это огромнейшая задница. Куда прятаться? Под стол? Ха-ха, и ещё три раза ха! Тебя заметят в первую же секунду! Может в шкаф? Да, точно, шкаф! Щучкой ныряю в шкаф, и как только дверца закрывается, в кабинет входят эти двое. — Да, Вы зря переживаете, София отличная девочка. Учится хорошо, в разных мероприятиях участвует, никуда не влезает. А Вы же понимаете, подростки обычно куда-то, но влезут, — м-да, просмотр через щелку не очень хороший, но вот звук просто прелесть. Они проговорили ещё минут семь, и любимейшая тетушка наконец отчалила. Вот и отлично. Обидно то, что Решетняк остался. И как мне выбраться по-вашему? Вот это уже попадалово. Так как после информатики с моим хорошим и миролюбивым Робертом Анатольевичем, которому походу уже плевать с высокой колокольни, что делают его ученики на уроке, идет география с такой грымзой, что пойдет прямиком к классному. То есть или я выползу сама, и меня засечет Решетняк, или меня найдут, и Решетняк все равно меня засечет. Замкнутый круг, блин! И то ли судьба решила сделать поблажечку, то ли еще один подлян, но как только я собралась выйти добросовестно на расстрел, в дверь тихонько постучали. — Войдите, — спокойно проговорил брюнет, перебирая бумаги на столе. Дверь слегка скрипнула и кабинет стал заполняться звуком каблуков об пол. — Дмитрий Александрович, понимаете, мне нужно у вас кое-что спросить, — а эта швабра что здесь делает, а? — Роза? Какого черта ты не сидишь на уроке? Потом даже не проси меня идти на поклон к Варламову, чтоб он тебе поставил пятерку. Что ты хотела-то? — недовольно спросил он, продолжая перебирать бумаги. Мне была заметна лишь спина. И рука, которая на нее легла мне тоже была видна. И видит Люцифер, я еще представляла гуманные способы избавления этой девушки от ее же руки. Очень гуманные, да. Черт, Сокольникова, ты ревнуешь, тебя ж за ногу! Ну и пусть, ну и ревную, и что? Я признаю это, пусть только свою культяпку оттянет от моего мужчины подальше, андерстенд?! — Понимаете, Дмитрий Александрович, я хотела спросить, что вы делаете сегодня вечером? — и легонько пробежала пальцами по плечу. У меня же чуть не воспламенились волосы от ярости, кипящей внутри. Мне казалось, что еще одно неправильное движение, и я просто-напросто выйду из своего укрытия и размажу ее по стеночке. Ровным, стервозным слоем, мать ее! Учитель закашлялся и как бы невзначай отошел, сбрасывая руку. Вот молодец, а-то ревнивая Соня всех покусает скоро. — А вот теперь серьезно. Какой это уже разговор, Морозова, а? Третий? Пятый? — он сложил руки на груди. В кабинете повисла могильная тишина. — Восьмой, — недовольно проговорила она после нескольких секунд угнетающего молчания. — Так вот, восьмой. И последний. Больше я повторять не буду. Еще одна такая выходка, и я иду к директору, а ты забираешь документы. Виктория, я твой учитель. Ты моя ученица. Все. Да, ты уже совершеннолетняя и можешь принимать решения, не нужно этого повторять. Я не тот человек, который тебе нужен. Ты еще найдешь себе хорошего парня, с которым сможешь провести остаток жизни или любое другое количество времени. Ты красивая девушка, за которой парни пачками бегают, но для меня ты ребенок. Я помню тебя малышней, достающей мне до локтя, о каких отношениях ты говоришь? Ты всегда будешь для меня ребенком, а я педофилию не очень жалую, так-то. Да и у меня появился тот человек, который небезразличен сердцу. Так что прекращай эту херню и иди на занятия, — ну и почему ты лыбишся как дура, а? Сокольникова, убери тупое выражение лица, пожалуйста, ты и так не очень умной выглядишь. Морозова обижено хмыкнула и пощелкала каблуками на выход, громко хлопая дверью. — Ну что за дети, — устало проговорил мужчина, поворачиваясь к шкафу. Я даже в страхе немного шарахнулась, — итак. С одной я разобрался. Вторая на очереди, — громко сказал он. Стоп! Вторая?! Нет, он же меня не заметил, да? — Вылезай давай, — блять… Покаянно склонив голову, я вылезла из шкафа и неуверенно стала теребить край кофточки, стараясь не смотреть на него, изучая пол. Он такой интересный, оказывается. — Ближе подойди, зайчик, — я только отрицательно покачала головой, поджимая губы. Не знаю почему, но резко захотелось расплакаться. Это тупо, жутко и слишком сопливо. Поэтому намотай сопли на кулак, Люся! Учитель страдальчески выдохнул и сам подошел ближе. Я только успела заметить идеально чистые ботинки, когда меня мягко взяли за подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть в глаза. В карих глазах не было осуждения, злобы и чего-то похожего. Была лишь усталость, нежность и какая-то непонятная эмоция. — Соф, вот ты мне скажи, я дурак? — тихо спросил он, усмехаясь. Я только отрицательно покачала головой, закусывая губу. Желание зарыдать усилилось. Что за непонятное проявление эмоций?! Откуда, мать вашу? — Тогда, неужели ты думала, что я не пойму, что ты здесь на первых минутах? — я горько выдохнула и кивнула. — Глупая, — он легко рассмеялся и потер щеку, — хоть мы не слишком много знакомы и совсем недолго в неких отношениях, я знаю как ты пахнешь. Я уже люблю твои причудливые духи, смешанные с твоим извечным кофейным запахом, потому что ты его пьешь литрами, похоже. Да и контрольная, оставленная тобой на столе, — вот же дура. Это ж надо было так, а?! Ну лохушка, что скажешь. — Прости, — буркнула я, все же всхлипывая. Черт! — Солнце, ну и чего ты плачешь? — он снова провел пальцем по щеке, стирая мокрую дорожку, а потом тяжело вздохнув, мягко прижал голову за затылок к груди. — Малыш, я не понимаю зачем ты вообще это сделала. Мало того, что я просто даю ученикам возможность переписать работы, так тем более тебе. Ты думала я не дам тебе написать контрольную? Какая же ты глупая у меня, — мужчина зарылся носом в волосы на макушке, мягко целуя. Я же оплела руками торс, прижимаясь как можно ближе, — послушай. Давай договоримся сразу. Не врать друг другу и не скрывать ничего. Нет, я понимаю, что, возможно, есть такие вещи, которые ты не хочешь рассказывать, или просто хочешь оставить в покое, так как какое-то личное пространство должно оставаться в любом случае, но хоть в таких пустяках не лги и не скрывай. Ты бы могла мне занести эту проклятую контрольную на перемене, я бы тебе и слова не сказал. Я все же понимаю, — я потерлась носом о его плечо, еще раз всхлипывая. Мужчина снова поднял мое лицо за подбородок, теперь уже двумя руками стирая слезы. На его лице играла мягкая улыбка. — А я и правда тебе не безразлична? — по-детски наивно спросила я. Решетняк только тихо рассмеялся, прикладываясь губами ко лбу. — Естественно, малыш.