***
Когда примчавшийся гонец сообщил, что уже завтра к полудню раденические гости приедут в Белозаводь, на княжьем дворе поднялась суматоха. И ведь вроде бы всё давным-давно было готово, но, как обычно в таких случаях, все разом бросились проверять – не упустили ли чего. Наутро нянька и девки под чутким присмотром княгини принялись наряжать Ярмилу. Сама она довольно равнодушно позволила им спорить, какие уборы ей лучше надеть сейчас, а какие вечером, к пиру. Ей казались излишними эти хлопоты. Её замужество – дело решённое, а раз так – какая разница, в каком наряде и каких уборах встречать гостей? Впрочем, княгиня всё равно осталась довольна результатом. Когда на дворе послышались сначала крики: «Едут! Едут!» – а вслед за тем глухой стук копыт и голоса на дворе, Ярмила вместе с матерью отправилась в большую палату. Нарядная Добромила уже была там и время от времени бросала игривые взгляды на своего жениха, расположившегося на одном из почётных мест рядом с княжеским. Ярмила сидела, опустив глаза и глядя на носки своих нарядных, шитых шёлком башмачков. Она не подняла головы даже тогда, когда гости вошли в палату, хотя и слышала, как восхищённо ахнула сестра. Словно сквозь сон, она слышала, как говорит что-то отец – смысл принятых в таких случаях речей скользил мимо сознания. Лишь когда в ответ на приветствия князя заговорил княжич Молнеслав, она невольно начала прислушиваться. Княгиня легонько подтолкнула её. Словно очнувшись, Ярмила поднялась, взяла из рук девки серебряный поднос, на котором стояла чарка мёда и лежал пирог. Подходя к Молнеславу, она всё же подняла голову, чтобы взглянуть в глаза своему наречённому жениху. Теперь она поняла восхищение младшей сестры. Славомир ничуть не преувеличил, когда сказал сестре, что её жених хорош собой. Русоволосый, с яркими тёмно-голубыми глазами, Молнеслав и в самом деле был красив. К тому же от него исходило ощущение спокойной силы, от которого княжна неожиданно почувствовала себя словно под лучами летнего солнца. Голос против воли едва уловимо дрогнул, когда она произносила предписанные обычаем слова приветствия, и от этого они прозвучали куда более искренне, чем она сама ожидала. Вернувшись на прежнее место, Ярмила с неожиданным неудовольствием заметила, что Добромила по-прежнему восхищённо смотрит на гостя. Сев рядом с сестрой, она легонько толкнула её и чуть слышно шепнула: – Чего уставилась? У тебя свой жених есть – на него любуйся! Разумеется, Добромила ответила что-то – впрочем, таким же тихим шёпотом, так что даже княгиня и няньки ничего не услышали. Некоторое время сёстры пререкались. Конец этому положил, как ни странно, сам князь. Он как раз сообщил гостям, что горницы для них приготовлены. Молнеслав с улыбкой ответил: – Не в обиду тебе, княже, да только я покуда с дружиной моей устроюсь. Как-никак, последние вольные деньки, где ж ещё с ними и прощаться? Бояре, переглядываясь, тоже заулыбались. Шутку, в которой, тем не менее, была изрядная доля правды, оценили. Князь Даримир, сдерживая улыбку, наклонил голову: – Будь по-твоему. Отдыхайте покуда, а вечером прошу на пир! И лишь когда раденичи, поклонившись, вышли, Ярмила спохватилась, что так и не воспользовалась уроками Грозеня. А ведь про Молнеслава говорили, что он отмечен Перуновым знаком… Однако теперь оставалось ждать вечернего пира.***
На пиру в большой палате княжьего двора собрались все – и раденичи, и крепеничи, и здешние бояре и гриди. Здесь же на правах одного из почётных гостей был и Грозень – князь неизменно приглашал его на большие пиры, хотя волхв далеко не всегда принимал эти приглашения. На сей раз обе княжны подносили своим наречённым кубки с мёдом. Ярмила на сей раз не стала придумывать, что сказать, просто улыбнулась Молнеславу, протягивая кубок. И он ответил ей открытой и ясной улыбкой. Зато Добромила не упустила случая высказать своему жениху какое-то подобающее пожелание и, разумеется, с удовольствием выслушала ответное. Весь пир Ярмила нет-нет да и переглядывалась с Молнеславом, стараясь, впрочем, не слишком широко улыбаться. Неожиданно для неё самой, её с первой же встречи потянуло к нему. И княжна подумала, что Макошь услышала её: брак, задуманный её отцом как нужный для блага княжества, похоже, и в самом деле станет очень удачным. Взглянув на Грозеня, девушка вдруг вспомнила его уроки. Случай был подходящий, и она решилась попробовать. И вскоре совершенно явственно увидела, что на лбу у Молнеслава, полускрытый непокорной прядью, золотой звёздочкой сияет Перунов знак. Замеченный краем глаза золотистый отблеск в стороне, там, где сидели дружины обоих княжичей, заставил её чуть повернуть голову, и девушка едва не ахнула. Потому что среди гридей Молнеслава оказался парень, как и княжич, отмеченный знаком Перуна… Ища поддержки, она вновь перевела взгляд на волхва. Он, словно почувствовав это, посмотрел ей в глаза, чуть заметно улыбнулся и слегка кивнул. Значит, ей не почудилось – их и в самом деле двое… А в палате между тем звучали здравицы, перемежаясь с разговорами и песнями; кто-то уже спорил – азартно, до хрипоты, кто-то обменивался колкими шутками, над которыми в голос хохотали все соседи по столу… Пир шёл своим чередом.***
Следующий вечер начинал череду новогодних праздников. Весь город, включая князя с семейством и гостями, собрался в большом святилище на посаде и вокруг него. Был здесь и Грозень, но здесь и сейчас он оставался лишь гостем. Как водится, князь первым приветствовал здешнего старшего жреца Белегоста: – По здорову тебе, волхве! – И тебе того же, княже, – Белегост окинул князя и его спутников не по-старчески внимательным и ясным взглядом прозрачных голубых глаз, улыбнулся в бороду. – Дозволишь ли гостям моим нынче в обрядах участвовать? – Гость в дом – боги в дом, – кивнул волхв. – Пусть участвуют. Когда настала пора зажигать новый огонь, волхв махнул рукой. По этому знаку парни и молодые мужчины, включая раденичей и крепеничей, вышли вперёд. Белегосту предстояло выбрать из них тех двенадцать, чья сила и удача поможет новому огню весь год гореть ярко и дарить благополучие всей земле зарадичей. Прикрыв глаза и глядя в незримое, волхв двинулся вдоль круга. Сейчас он не касался посохом земли – тот, словно живое и мыслящее существо, должен был помочь ему сделать выбор. Вот Белегост замедлил шаги, посох в его руке чуть наклонился и коснулся плеча одного из стоящих… Ярмила наблюдала за происходящим с волнением, какого до сих пор ещё ни разу не испытывала в этот день. И искренне обрадовалась, когда одним из двенадцати оказался Молнеслав. Вместе с ним в круг шагнули два его гридя (один из них – как раз тот, которого княжна заметила во время пира), Славомир с кем-то из своих, один из крепеничей… остальные были из посадских. А вот мимо Красислава волхв прошёл, словно мимо пустого места. В святилище уже приготовлено было сооружение для добывания нового огня – два столба с развилками наверху, на которых лежала перекладина, удерживавшая бревно с заострённым нижним концом, вставленным в выдолбленное в сухой колоде углубление. Сейчас младшие жрецы натянули верёвки, плотнее прижимая перекладину к развилкам столбов. Другую верёвку, намотанную в полтора витка вокруг бревна, взяли за концы выбранные Белегостом парни – по шестеро с каждой стороны. Прошло совсем немного времени – и на площадке святилища разгорелся новый огонь. А по улицам уже начинали ходить ряженые, распевая обычные для этого времени песни, славя хозяев и собирая угощения для общего пира.***
Изредка через плечо оглядываясь на сидевшую в санях молодёжь, ершовский купец Мирята погонял лошадь. Хоть и считалось, что от Солоноворота до Новогодья куда-то выезжать не след, но в здешних местах считали, что соседняя весь всего-то в дюжине поприщ от городка – это почти что дома. Потому в праздники не только Мирята, но, случалось, и кое-кто ещё всё же наведывался туда. Вот и сегодня сын и дочь уговорили его съездить, да из соседей двое парнишек и девушка присоединились. Пока молодёжь развлекалась играми со сверстниками, купец беседовал со старшими родовичами о предстоящем лете, о том, сколько мехов и мёда они отправят с ним, когда по весне он поедет по своим торговым делам. Твёрдого уговору пока не заключали – рано, но прикинуть кое-что уже вполне было можно. Незнакомца первым заметил его сын, легонько ударил отца по плечу: – Э, бать, глянь-ка! Неподалёку, вдоль края леса, двигалась человеческая фигура. Незнакомец шёл даже не на лыжах – и с дороги видно было, что на ногах у него что-то вроде снегоступов, явно сделанных своими руками из того, что оказалось рядом. Потёртый полушубок, похоже, с чужого плеча, был, тем не менее, стянут кожаным ремнём с серебряным набором. Над плечом виднелось перекрестье боевого меча. Поравнявшись с незнакомцем, Мирята окликнул: – По добру, человече! Далеко ли путь держишь? Тот оглянулся, и купец безошибочно определил северянина. Судя по внешности, ему было что-то около двадцати – двадцати трёх лет. Окинув взглядом сани и сидящих в них людей, незнакомец усмехнулся: – И тебе по добру, коль не шутишь… Не боишься, что с нежитью повстречался? На языке росавичей он говорил свободно, но чувствовалось, что для него он не родной. Это подтверждало предположения Миряты. Купец махнул рукой: – Да какая ж нежить станет боевое оружие с собой таскать? – Твоя правда… А путь… Куда ноги приведут, туда и иду. – Когда так – будь гостем моим, – предложил Мирята. – Передохнёшь, а там уж решишь, куда дальше. – Нешто впрямь решишься чужого человека в дом вести? – Было время – мне самому чужие люди помогли. Вот с тех пор зарок я дал – кто бы и когда ни пришёл, в моём доме гостем будет… Садись! Не возражая более, парень сел в сани. Подхлестнув лошадку, которая вновь пошла неторопливой рысью, Мирята спросил: – Звать-то тебя как? – Ульваром прозывают, – коротко откликнулся северянин. Имя это удивительно подходило ему. В движениях его, во всей внешности в самом деле было что-то от уверенного в себе лесного хищника. Это сходство ещё более усиливали спадавшие из-под шапки пепельные волосы, похоже, давно не встречавшиеся с гребнем, и пристальный взгляд чуть прищуренных серых глаз. – Как же тебя в леса-то занесло в самое что ни есть кромешное время? – Когда пленнику выпадает случай бежать, он не станет спрашивать, доброе ли сейчас время, чтобы пускаться в путь, – медленно подбирая росавичские слова, откликнулся Ульвар. – Боги помогли мне… Зато кое-кому из тех, кто пытался остановить меня, повезло куда меньше. Его жёсткая усмешка яснее слов сказала, что он имеет в виду. Купцу не потребовалось объяснять, откуда взялось его оружие, да и тёплая одежда тоже, и почему идёт он не на настоящих лыжах, а на сделанных явно уже в лесу снегоступах. За разговорами миновали городские ворота и вскоре въехали на широкий купеческий двор. Хозяин, бросив поводья одному из челядинов, отдал несколько распоряжений, прикрикнул на зазевавшегося холопа: – Ширяйка! Чего стоишь – рот раззявил? Баню топи! Да живо! После бани купец усадил гостя за стол. Хозяйка и её дочь посматривали на него с невольным интересом. Ульвар оказался весьма привлекательным человеком – статный, плечистый, с резковатым, не слишком правильным лицом и внимательным взглядом, он словно излучал уверенность и силу, которые, впрочем, не отталкивали, а наоборот, притягивали. Да и разговор его с купцом оказался довольно интересным. – Ты сам-то из каких мест будешь? – расспрашивал Мирята. – Вроде из морского народа, а по-нашему вон как хорошо говоришь? – Мой отец служил в дружине одного из ваших конунгов… в Вэльйестбю. Потом старый конунг погиб, а новый – не из тех, кому служат с большой охотой. К тому же он, говорят, связался с колдунами, а это никак нельзя назвать подходящим для мужчины… Потому отец забрал нас и вернулся на север. Вот только по нашим обычаям наследовать отцу может только старший из сыновей. Вот я и ушёл своей судьбы искать… – И куда дальше думаешь? – Мирята вопросительно взглянул на него. – Воину везде дело найдётся, – пожал плечами Ульвар. – Конунгу Вэльйестбю я служить не хочу, да ведь он не один на свете. Вот думаю к вашему конунгу наведаться – может, возьмёт в дружину. – Да нынче ему новые воины не больно надобны – мы вроде со всеми соседями мирно живём, а в мирное время большая дружина ни к чему… – покачал головой купец. – А вот родичам его будущим, раденическим князьям, пожалуй что, служба твоя и пригодится. Даже и в их земли тебе ехать не придётся, они нынче в Белозаводи гостят. Это по Ершу к Лебедице спуститься, а там и до Белозаводи рукой подать. – Благо тебе буди за совет, – кивнул Ульвар. Поначалу он хотел было пуститься в путь на следующее утро, но Мирята уговорил задержаться на пару дней – хотя бы до Новогодья. Сейчас уже не было нужды уходить от возможной погони, а время для путешествий было не самое подходящее. Немного подумав, Ульвар согласился. По правде говоря, Мирята рад был бы удержать его и до Велесова дня, чтоб уж наверняка минуло самое кромешное время в году, но северянин улыбнулся: – После Новогодья можно уже в дорогу. Вон и месяц как раз народился – самое время свою судьбу в свои руки брать. А нежить меня не тронет – не по зубам. – Твоя правда, – купец тоже улыбнулся. – Тебя твоё имя сбережёт да сталь острая. На ночь гостю постелили в пустующей клети. Прежде здесь жил меньшой брат Миряты с женой, но потом отделился, поставил свой дом. Теперь клеть ожидала, когда сын купца приведёт в дом жену, а до тех пор можно и гостя в ней устроить. Он вытянулся на лежанке, закинув руки за голову и глядя в темноту. Губы тронула жёсткая усмешка. Пока всё шло именно так, как он задумал. Купец поверил ему, а за разговором сам, скорее всего, не заметил, что рассказал чужаку куда больше, чем позволяет осторожность, – и что князь с раденичами породниться собирается (а как ещё это сделать, если не через свадьбу? и, скорее всего, именно свадьбу княжны… хотя, может, и сына с раденической княжной сговорил), и что раденичи сейчас здесь… Похоже, сама судьба всё-таки в очередной раз сводит его с Молнеславом. На самом деле хорошо, что Огнец всё же не пошёл с ним. Хотя и он, и Потай были совсем не рады его желанию самому выяснить, как обстоят дела. Пришлось напомнить, что одиночка вызовет куда меньше подозрений. Да и, случись что, Огнеца узнали бы гораздо скорее. А отправлять кого-то из людей Потая он не хотел, инстинктивно не доверяя им – по крайней мере, не настолько, чтобы обойтись без сомнений в том, что они могли рассказать. К тому же они могли попросту не обратить внимание на что-то, что в результате и определит, как обернутся события. Придумать убедительную легенду оказалось нетрудно, с именем тоже не возникло затруднений – он просто воспользовался тем, которым называла его бабушка. Да и говорить так, словно росавичский язык не родной ему, он давно научился, постоянно имея дело с северянами. А остальное было уже делом случая… которым он и сумел воспользоваться. Теперь отряду Потая, а вместе с ними и Огнецу, предстояло ждать его ещё пару дней – до Новогодья. Благо удалось найти подходящее урочище, где люди расположились даже с некоторым удобством: прежде там стояла небольшая весь, которая была уже несколько лет заброшена, но избы ещё не успели обветшать. Зашуршала, открываясь, дверь клети. Внутрь проскользнула стройная девичья фигурка. Он не шевельнулся, ожидая, что будет дальше. Девушка бесшумно в несколько шагов пересекла клеть, склонилась над ним и легонько коснулась рукой его груди. В следующую секунду она охнула, потому что пальцы, сжавшие её запястье, были не мягче железа. – Похоже, здешние хюльдры совсем обнаглели, – в низком насмешливом голосе Ульвара не было и тени сна. – Я не хюльдра, – с неожиданной обидой отозвалась девушка, и по голосу он узнал дочь Миряты. – И что же тебе понадобилось от меня ночью? – так же насмешливо поинтересовался он. Хотя, разумеется, прекрасно понял, что её сюда привело. И она это отлично знала. – А сам не догадаешься? – её голос прозвучал игриво. Однако он не принял этой игры, холодно откликнулся: – Если я так отплачу твоему отцу за гостеприимство, меня деды на том свете проклянут. – Ну и оставайся один! – фыркнула девушка. И, едва Ульвар разжал пальцы, освобождая её руку, стрелой вылетела за дверь. Впрочем, скучать в одиночестве ему не пришлось. Ближе к полуночи, когда в доме всё окончательно затихло и он уже начал дремать, в клеть снова проскользнула девушка – на сей раз одна из челядинок. И на сей раз сдерживать себя он не стал.***
Ярмила стояла, опершись рукой в тёплой рукавичке о резной столбик, поддерживавший крышу гульбища. С берега Лебедицы доносились возгласы, смех. Там уже собиралась молодёжь со всей округи. Весёлые гулянья не разбирали сословий – из года в год весёлая круговерть равно собирала и молодых бояр, и купцов, и посадских, и дружинных… Да и сама княжна частенько присоединялась к ним – если только не уезжал с дружиной полюдья Славомир. С ним она не боялась никого и ничего. А вот Добромила предпочитала оставаться дома. – Ярушка, ты идёшь? – окликнул со двора Славомир. На дворе, кроме него и Молнеслава, уже собирались их гриди. Ни Добромилы, ни её жениха видно не было. Торопливо сбежав по ступенькам, Ярмила подошла к брату, с лёгкой усмешкой спросила: – Нешто Красислав опять с Добрушей в горницах сидеть решил? – Сколь я понимаю, он считает такие развлечения ниже своего достоинства, – хмыкнул Славомир. – Как же, там ведь и купцы, и простой люд… – Ну и что? Это ведь тоже часть обрядов. Как же в них не участвовать? – Да ведь в разных землях и обычаи разные. Может, у крепеничей князь и его близкие отдельно гуляют, а простой люд – отдельно? – предположил Славомир. – Всё одно странно… – Ну, у нас вон по некоторым местам тоже обычаи свои, – откликнулся Молнеслав. – Есть займища, где бабы рожать в лес уходят, чтобы ежели из-за Кромки что недоброе явится, родичам не повредило… Нам чуднό, а они по-иному жизни не мыслят. Славомир переглянулся с сестрой. А Молнеслав, оглянувшись на собиравшихся чуть в стороне гридей, неожиданно зачерпнул пригоршню снега, скатал снежок и, почти не целясь, швырнул в стоявшего спиной к нему Преждана. Меткий бросок сшиб с гридя шапку, и Преждан оглянулся, явно готовый поквитаться с обидчиком. Впрочем, возмущение его было скорее наигранным. Ярмила невольно рассмеялась, прикрыв рот рукавичкой. Молнеслав тоже усмехнулся. Он-то знал, что при первом же удобном случае Преждан сквитается с ним, то ли макнув в сугроб, то ли натолкав снега за шиворот. Окинув взглядом двор, Славомир спросил: – Ну что, будем ещё кого-то ждать? – Сдаётся мне, кто собрался идти – все уже здесь, – махнул рукой Молнеслав. – Тогда пошли! Остальные, кому надо будет, потом догонят. Все вместе отправились на берег – к месту традиционных зимних гуляний и забав жителей Белозаводи. С княжной пошли несколько её и княгининых девок. Нянька на сей раз с позволения князя осталась дома – Даримир не без оснований считал, что под защитой брата и жениха Ярмиле уж точно ничего не грозит. Наравне с парнями играя в снежки и катаясь с горы на санках, Ярмила насквозь промочила рукавички. Стянув их, она подула на пальцы, согревая. – Озябла? Княжна оглянулась. Рядом стоял Молнеслав. – Немного, – чуть смущённо откликнулась она. Молнеслав взял её руки в свои. Его ладони были тёплыми, хотя рукавицы он за всё это время так и не надевал. Вскоре Ярмила почувствовала, что не только руки согрелись, но и самой ей стало теплее. Прикосновение его рук было приятно, и княжна не спешила высвобождаться. Наконец Молнеслав выпустил её ладони и подал свои рукавицы. Девушка вопросительно взглянула на него: – А ты сам? – Всё одно за поясом таскаю, – усмехнулся он и сам натянул ей на руки тёплые овчинные рукавицы. – Так ведь и они промокнут, – чуть лукаво проговорила девушка, бросив на него озорной взгляд из-под ресниц. – Как вымокнут, так и высохнут, – беззаботно отмахнулся Молнеслав. И, взяв её за руку, вновь увлёк на горки.***
После Новогодья Ульвар всё же засобирался в путь. Мирята вздохнул, но удерживать его не стал. Дочь его посматривала на гостя с затаённой обидой: провести с ним ночь ей так и не удалось, в отличие от одной из девок. Жена Миряты с помощью ключницы привела в порядок его одежду, собрала припасов в дорогу. Один из челядинов по приказу купца принёс из клети лыжи – не новые, видавшие виды, но надёжные и крепкие. Ульвар принял их с благодарностью – путь впереди был ещё долгий. Поскольку за всеми сборами прошло уже полдня, до обидного короткого в эту пору, договорились, что в дорогу он отправится с утра, как только рассветёт. А пока купец усадил его рядом и принялся подробно рассказывать о дороге от Ершова до Белозаводи. По словам Миряты, добраться до стольного города зарадической земли можно было двумя путями: либо спуститься по руслу Ерша до его впадения в Лебедицу, а потом уже по ней подняться к Белозаводи, либо по дороге через леса. Первый путь был длиннее, поскольку Ёрш временами делал повороты и петли, но зато заблудиться на нём при всём желании не получилось бы. По дороге путь был заметно короче, здесь главное было – не сбиться на развилках, которые время от времени тоже встречались. Впрочем, и здесь можно было определиться – дорога из Ершова в Белозаводь была наезженной даже зимой, поскольку не всем хотелось тратить время на изгибах реки. По словам Миряты, путь по дороге у конного занимал четыре дня, у пешего, понятно, больше. Заночевать на любом из этих путей можно было либо в княжеских погостьях, либо в весях – их хватало и по дороге, и по берегам реки. Рассказывая, Мирята спохватился: – Да, чуть не забыл! По дороге к Белозаводи ещё местечко приметное есть, как раз на слиянии Ерша с Лебедицей, да и дорога прямо туда выходит. Святилище Рода. Отсюда три дня, а там до Белозаводи всего один день. Князья да бояре наши, как жениться собираются, первым делом туда едут – благословение получить. Ну, и кто рядом живёт, тоже. Ульвар слушал, время от времени кивал, но предпочёл не говорить ничего. На самом деле он уже обдумывал дальнейшие действия. Ясно было, что, если верны сведения, полученные по осени князем Властиславом, то именно в это святилище перед свадьбой поедет Молнеслав с невестой. И это будет не раньше, чем пройдёт Велесов день, а значит, у него есть примерно седмица, чтобы вернуться к своим и успеть перехватить Молнеслава. Едва ли в святилище он возьмёт с собой всю дружину – скорее всего, десятка два, ну, три, не больше. Разбойников в здешних землях особо не водится, врагов поблизости от стольного города тоже никто не подумает опасаться… В сумраке избы Мирята не заметил, что глаза его гостя под сдвинувшимися бровями вспыхнули странной смесью мрачной решимости и ожидания чего-то – он и сам не ответил бы, чего.