***
Наутро Ярмила в сопровождении няньки и одной из девок и Молнеслав с двумя десятками своих гридей выехали из Белозаводи. Вопреки уговорам матери, княжна решила ехать верхом. Её нянька Пригляда и девка верхом ездить тоже были привычны, потому сани даже не стали брать с собой. Собственно, такое решение княжны появилось не на пустом месте: случись что-то, верхом умчаться от опасности куда легче, чем в санях. Дорога в святилище обошлась без происшествий. Но Молнеслава и его гридей это вовсе не заставило успокоиться – пока они не вернутся в Белозаводь, можно ожидать чего угодно. До места они добрались ещё засветло. Нянька с девкой и гриди отправились в избу, где обычно размещались приезжие. А Молнеслава и Ярмилу здешние служители сразу повели в святилище. Верховная жрица ждала их возле большого камня-жертвенника. За спиной у неё возвышались искусно вырезанные фигуры богов – в центре Род, по сторонам от него – Лада и Макошь. При виде гостей жрица улыбнулась: – По добру вам! В доброе время вы свадьбу играть задумали. Да и боги к вам милостивы. Её помощницы положили на жертвенник привезённые дары. Жрица кивнула и вновь взглянула на жениха и невесту. Долгие годы служения богам научили её безошибочно читать людские судьбы. И сейчас она видела куда больше, чем доступно было большинству глаз. Удовлетворённо наклонив голову, она проговорила: – А ведь вы друг другу от века назначены… Видно, в прежней жизни вместе были, вместе и в Ирий ушли, а теперь вот в потомках возродились и снова встретились. Ярмила улыбнулась смущённо и радостно. Слова жрицы подтверждали то, что она сама чувствовала с первой встречи с Молнеславом. И всё же она не забыла о том странном повторяющемся сне. Потому, вновь посерьёзнев, рассказала о нём жрице и попросила: – Подскажи, матушка, чего ждать нам? Жрица задумалась, потом кивнула: – Идёмте! Она привела княжну и её жениха в хоромину. Здесь, как и на площадке святилища, возвышались изваяния богов, но на камне перед ними стояла большая гадательная чаша с широким горлом и тремя маленькими ручками вокруг него. Подняв с земляного пола кувшин, жрица налила воду в чашу, повела над ней ладонью. Вглядываясь в её мерцание, жрица некоторое время молчала. Потом негромко проговорила: – Верно ты, княжна, знаки прочитала. Ждёт вас опасность на пути в Белозаводь, и хоть по дороге поедете, хоть по реке – не избежать её… Да только… – на лице её сосредоточенность уступила место удивлению. – Знак, что ты, княжич, на челе носишь, ту опасность благом обернёт. И для вас, и для многих. Но произойдёт это через тебя, княжна… Езжайте с лёгким сердцем, всё хорошо будет.***
Хотя впереди отряда всю дорогу ехали дозорные, нападение всё равно оказалось неожиданным. Никто так и не понял, откуда взялись эти незнакомцы и сколько их. Да и не до того было воинам, чтобы считать врагов. Схватка, однако, получилась короткой. Едва увидев, что с наскока победить не удастся, нападавшие развернули коней и помчались прочь. Их никто не преследовал. Лишь между предводителем отряда и Молнеславом завязался нешуточный поединок. Гриди не вмешивались, напряжённо наблюдая за ними, но не забывая и поглядывать по сторонам. Ярмила смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами, прижав ладонь к губам. Да, она сама владела мечом, но наблюдать за учебным поединком и даже участвовать в нём – совсем не то же самое, что быть свидетелем настоящего боя… Тревожась за Молнеслава, княжна напряжённо следила за каждым движением бойцов, преодолевая желание зажмуриться. Противники оказались достойны друг друга. Долгое время ни один не мог добиться хоть какого-то преимущества. И всё же бесконечно это продолжаться не могло. Лишь мгновение промедлил соперник Молнеслава, отражая его удар, и клинок княжича рассёк его кольчугу, скользнул по боку. На серебристом лезвии осталась алая полоска. Удар был не слишком сильный, да к тому же смягчён кольчугой, однако противник Молнеслава неожиданно покачнулся в седле и начал клониться набок. Единственный из его ватажников, оставшийся на месте, когда остальные бежали, бросился к нему. Молнеслав коротко кивнул «соколам». Объяснений не понадобилось – разом несколько пар рук подхватили потерявшего сознание воина и уложили на подстеленный плащ. Кто-то схватил за повод оставшегося без всадника коня. Пока воин, оставшийся со своим вожаком, расстёгивал на нём пояс и загибал кольчугу, стегач и рубаху, чтобы перевязать рану, Преждан снял с упавшего шлем. И изумлённо присвистнул, узнав княжича Воеслава. Не было нужды гадать, как зовут оставшегося с ним гридя – «соколы» ещё с лета хорошо помнили Огнеца. Словно какая-то чужая, но несомненно добрая сила заставила Ярмилу властным жестом подозвать одного из гридей и с его помощью сойти на землю. Отстранив столпившихся «соколов», она склонилась над лежащим без чувств войнаричем, подхваченным тут же комочком снега стёрла кровь вокруг раны – скорее, глубокой царапины, хотя и довольно сильно кровоточившей. Странно было, что из-за неё воин мог потерять сознание. Княжна приблизила к ней ладони; губы её дрогнули: – Жива, хозяйка жизни, помоги! Макошь-матушка, не дай нити твоей оборваться до срока! Казалось, с ладоней её заструилось мягкое сияние. Кровь, до этого сочившаяся из раны, унялась. Пригляда, что-то бормоча себе под нос, взялась помогать, придерживая отогнутый край кольчуги и рубахи. Впрочем, гридям сейчас было не до этого. На Огнеца, стоявшего рядом с раненым княжичем, посматривали отнюдь не благожелательно. Он же, не обращая внимания на хмурые лица гридей и глядя только на Молнеслава, негромко проговорил: – Это он из-за отца и братца старшего… Когда ему князь Даримир отказал, они его всё подзуживали – дескать, сказали «нет», а ты и хвост поджал, как побитый пёс… Ну, он и вспылил… – Ясно… – спокойно проронил Молнеслав. И в самом деле, всё было предельно ясно. Если родичи Воеслава были недовольны его поведением в сложившейся ситуации и всячески давали ему это понять, ничего удивительного, что княжич, известный своим норовом, что называется, «закусил удила» и бросился сюда – если не заполучить княжну, так хоть доказать, на что он способен. Кто же мог предвидеть, что всё обернётся именно так!.. Тем не менее, Молнеслав по-прежнему не испытывал к нему ни малейшей неприязни. В этот момент Озарич заметил в нескольких шагах распростёртое на снегу тело. Кольчуги на лежащем ничком человеке не было, весь доспех состоял из стегача; чей-то сильный удар раскроил его от правого плеча почти до пояса. Озарич указал на него княжичу, и Молнеслав недоуменно вскинул бровь: – Кто это его так? Гриди лишь переглядывались, пожимая плечами. – Я, – неожиданно враждебно откликнулся Огнец. – И за что ты его? – княжич испытующе смотрел на него, не упоминая о той силе, с какой нужно было ударить, чтобы вот так располовинить человека. Взгляд Огнеца сделался колючим, а в голосе зазвенело с трудом сдерживаемое бешенство: – Он княжичу в спину метил! Очнувшийся в это время Воеслав попытался вскочить, но остававшийся возле него Преждан удержал княжича за плечи, продолжая внимательно смотреть и слушать. – Погоди! Кольчугу же всё одно ножом не возьмёшь! – нахмурился Твердята. – Да не ножом! – махнул рукой парень. – Вот! Он поднял валявшийся возле руки убитого тонкий железный стержень, похожий на остро заточенное шило пяди в полторы длиной. Внимательно осмотрев его, Молнеслав прикусил губу: – Вешень! Глянь-ка. Гридь, лучше прочих разбиравшийся в травах и зельях, принял стержень, осмотрел, понюхал, осторожно тронул кончиком языка и тотчас сплюнул: – Борец-трава. Гриди переглядывались с тревожным недоумением. Не поспей вовремя Огнец – у князя Властислава стало бы одним сыном меньше. Надо бы радоваться такому расколу среди давних врагов, да на душе вместо радости – тревога… Ярмила вдруг заметила рядом с лежащим Воеславом тонкий ремешок, завязанный несколькими узлами. Удар, рассадивший бок княжичу, рассёк и его. Подняв ремешок, девушка нахмурилась: – А это что такое? – Науз, – негромко и хрипло откликнулся Воеслав. Он всё же попытался подняться, но тело подчинялось с трудом. Огнец тотчас оказался рядом, хотел поддержать. Упрямство взяло верх над слабостью – княжич отстранил его и выпрямился, закусив губу. Потом, переведя дыхание, пояснил: – Чародеи батюшкины сказывали, будто он непобедимым делает. Да, видно, – он горько усмехнулся, – против того, кто Перуновым знаком отмечен, его силы мало… – Мало, говоришь? – Ярмила, разглядывавшая науз, вскинула насмешливо прищуренные глаза. – Хватило, однако же, чтобы связывать ту силу, что Перун тебе самому дал! Зазвеневшим от волнения голосом она произнесла заговор, которому научил её Грозень: – Как под светом Дажьбожьим тают тьма и туманы, так и по слову моему стань незримое – зримым, а тайное – явным! Истинно! И тотчас со всех глаз словно сорвали повязки. В подступающих сумерках мягким золотым светом вспыхнули знаки Молнеслава и Громобоя, и третий – на лбу у Воеслава. А на узлах науза сине-багряным засветились другие – знаки Велеса, Мораны и Зимерзлы. Гриди в изумлении переглядывались, Молнеслав протяжно присвистнул сквозь зубы. Воеслав не мог видеть свой собственный знак, но Огнец, сообразив, подал ему отполированный до зеркального блеска шлем. Отражение было искажённым, но всё же достаточно ясным. Взглянув на него, Воеслав выдохнул: – Ах, вот оно что… Ну, батюшка… – Он-то мог и не знать, – покачал головой Молнеслав. – Мог, как и ты, поверить тому, что сказали чародеи… – он помолчал. – Что дальше-то делать станешь? Воеслав пожал плечами. По правде говоря, он и до этого не особенно задумывался о дальнейшем. Первым порывом было тотчас броситься в Велегостье, чтобы отомстить и чародеям, сделавшим этот науз, и отцу с братом, и… Но в памяти всплыла поговорка, которую не раз при нём повторяли его северные родичи: «Только раб мстит сразу, а трус – никогда». Отказываться от мести он не собирался, но такое дело следовало хорошенько обдумать. – Едем с нами! – предложила почувствовавшая его сомнения Ярмила. – Может, Грозень совет какой даст! – А князь что скажет? – губы Воеслава дрогнули в едва уловимой усмешке, когда он представил себе князя Даримира и то, как тот воспримет его появление. – А ничего! В святилище любой человек приехать может. – Верно! – поддержал свою невесту Молнеслав. – Куда ж воинам за советом идти, как не в Перуново святилище? – Добро, – коротко проговорил Воеслав. На самом деле это позволяло ему выиграть время, чтобы спокойно принять решение о дальнейших действиях. К тому же совет волхва из Перунова святилища и в самом деле мог оказаться полезен. А ещё нужно было убедиться, что недомогания, которые он долгое время испытывал в подобных святилищах, ушли вместе с порванным наузом. Была и ещё одна причина принять это предложение, но в этом Воеслав не признался бы даже самому себе: ему хотелось ближе познакомиться с Молнеславом, понять его. Летом это сделать не удалось, но теперь… – Заводных бы наших забрать, – негромко заметил Огнец, подведя княжичу его коня. Воеслав отмахнулся: – Их уж, поди, и без нас забрали. Гридь мотнул головой: – Я их в стороне привязал! Он взлетел в седло, умчался в ту сторону, куда до того ускакал весь их отряд, и вскоре вернулся, ведя в поводу двух коней. На них навьючено было всё снаряжение, необходимое в долгом походе, но не требовавшееся в бою. С его помощью Воеслав быстро сменил кольчугу и стегач на овчинный полушубок, накинул плащ. Переодеваясь, он неприметно поморщился: рана усилиями княжны затянулась, но рёбра, по которым пришёлся основной удар, ощутимо ныли. Подсадив в седло княжну, Молнеслав и сам вскочил на коня. Отряд уже готов был продолжать путь, как вдруг Желан спросил: – А с этим как? Он кивнул на убитого. Молнеслав пожал плечами: – А никак! Доброго погребения он уж точно не заслужил, да и не досуг с ним возиться – без того поспешать надо, чтоб дотемна в Белозаводь добраться. Разве только в лес оттащить, с дороги подальше. – Как бы он потом навьем бродить не стал, – озабоченно откликнулся кто-то из гридей, – всей округе ведь житья не будет… – Ничего, не станет, – уверенно произнёс Вешень. – Ты, княжич, оставь мне двоих-троих, мы всё сделаем и завтра в Белозаводь вернёмся. Молнеслав кивнул: – Быть по сему. Огнец, переглянувшись с Воеславом, негромко сказал: – Коли по нашим следам в лес пойдёте, там овраг большой есть. Вешень и присоединившиеся к нему Зудень и Тешило перевернули тело, и Воеслав стиснул зубы, узнав Потая. Забрав труп, трое свернули в лес, а остальные быстрой рысью двинулись к Белозаводи. Короткий зимний день уже почти кончился, а путь впереди был ещё немалый. Наблюдая за едущим рядом войнарическим княжичем, Молнеслав в который раз восхитился самообладанием своего недавнего врага. Он казался сдержанно-спокойным, и лишь резкая вертикальная морщинка над переносицей выдавала его раздумья. А подумать и в самом деле было о чём. Пытаясь разобраться в собственных мыслях и чувствах, Молнеслав негромко спросил: – Ты о знаке-то не знал? – Откуда? Среди наших велегостицких волхвов, видно, не нашлось столь мудрых, чтобы его видеть, да тут ещё чародеи эти… Они-то наверняка знали, да то ли боялись, то ли ещё что – иначе зачем бы тот науз? Чувствуя, что войнарич не слишком склонен вести сейчас долгие разговоры, Молнеслав решился задать ещё только один вопрос: – А почему ты не ближнюю дружину с собой взял? Воеслав, не поворачивая головы, невесело усмехнулся: – Ближнюю дружину мою за случайную разбойную ватагу разве слепой примет… – он помолчал и закончил совсем тихо: – Да и бились бы они… до последнего… От этих слов по спине у Молнеслава пробежал холодок. Придержав коня, он поравнялся с Ярмилой и некоторое время молча ехал рядом с ней. Потом вполголоса спросил: – Девка твоя да нянька не проговорятся, что произошло? Княжна кивнула: – Упрежу, чтобы помалкивали… Да если и проговорятся – все решат, что он по пути в святилище тебя увидел и по старой памяти… Молнеслав усмехнулся: – А многие и впрямь так подумают – у него ж и причины есть мне мстить… хотя бы за то, что летом было… – А что там было? – с любопытством спросила она. – В бою мы с ним столкнулись, – сдержанно откликнулся княжич, – да мне чуть поболее повезло. Подробно рассказывать о том, что Воеслав был его пленником, он не собирался. К тому же он не хотел, чтобы тот услышал их разговор. А Воеслав меньше всего думал о чужих разговорах. Даже не следя за дорогой, он полностью погрузился в свои ощущения. До сих пор науз казался ему частью его самого, хотя одновременно сковывал его, не давая быть самим собой. Не раз княжич пытался избавиться от него, но ни порвать, ни разрезать его не удавалось. Впрочем, чародеи с самого начала предупреждали, что ни огонь, ни железо этот науз не берут. Сейчас, лишившись его, Воеслав чувствовал себя свободным, как ветер, но радоваться не спешил. Потому что на смену наузу пришло то, чего он уж никак не ожидал – Перунов знак. В детстве он с интересом слушал кощуны о тех, кто отмечен им, даже приставал к деду с вопросом: что нужно сделать, чтобы стать таким же? Князь Бранеслав смеялся: «Подрастёшь, воином станешь – может, и заслужишь, чтобы Перун тебя выбрал!» Тогда это казалось чем-то желанным, но недостижимым, а потому словно бы не совсем настоящим. Потом дед погиб, а от отца Воеслав никогда не слышал ничего подобного. И вот теперь он вдруг получил то, о чём страстно мечтал когда-то… Осталось лишь научиться жить с этим.***
Ворота святилища раскрылись легко и бесшумно, и четверо, въехав на двор святилища, спешились. Грозень шагнул навстречу им из-под дуба – словно бесплотный дух, изникший из древнего ствола. Княжна уже раскрыла рот, чтобы объяснить, что их привело, но он жестом остановил её: – Я знаю, что произошло. Что смогу – сделаю. Он пристально взглянул на Молнеслава, и тот вдруг услышал голос волхва словно в своей собственной голове: «Поутру приходи – надобен будешь! И гридя своего прихвати». Поклонившись Грозеню, он вновь подсадил княжну в седло, вскочил на своего вороного, и они выехали за ворота. Младшие волхвы отвели лошадей в конюшню, а Воеслава и Огнеца проводили в гостевой дом, стоявший в дальнем углу двора святилища. Жилую часть от собственно святилища отделял такой же тын, какой окружал его снаружи, и никому даже в голову не приходило, что здесь есть что-то ещё. Воеслав с невольным интересом подумал, что как-то никогда не задумывался, где же, собственно, живут сами волхвы, если никакого жилья поблизости от святилища не видно. Соединяла святилище и жилой двор неприметная калитка – не зная, и не заметишь. За тыном стояли две просторные избы. Одна служила жильём здешним служителям, вторая предназначалась для гостей, время от времени приезжавших в святилище. В углу между внешним и внутренним тыном обнаружилась конюшня. В ней стоял священный Перунов конь, были стойла, предназначенные для лошадей, приведённых гостями в качестве жертвы; дальняя от внутреннего тына часть конюшни отведена была для коней, на которых приезжали гости. В дальнем углу двора между дровяным навесом и колодцем пряталась небольшая банька, которую волхвы заботливо истопили для гостей. Когда вечером Грозень зашёл в гостевой дом, княжич сидел прямо на полу перед очагом и смотрел на пламя, а пристроившийся поодаль на лавке Огнец умело зашивал его рубаху. Оружие и доспехи были аккуратно сложены в стороне. Присев на обрубок бревна рядом с княжичем, волхв негромко спросил: – Не в обиде на Молнеслава? Тот повёл плечом: – Не на что обижаться. Сам я в своих бедах повинен. – Так, да не вовсе… – Грозень ненадолго задумался. – Сколько ты носил этот науз? – С того дня, как стал воином. – Стало быть, годов восемь или девять. Долгонько… И с первого дня чуял в нём не подмогу, а помеху. Грозень не спрашивал, а утверждал. Воеслав, не отводя взгляда от причудливой пляски огня, кивнул и, после паузы, негромко признался: – Меня словно надвое раздирали. Мыслю одно сделать, а делаю совсем иное… После и самому мерзко, да сделанного не воротить уже… – Оно и не мудрено… – волхв наклонил голову, помолчал. – Ну, кого там сила знака Перунова пугала, кому мешала – это уж сам доискивайся, коли охота придёт. Может, батюшке твоему, может, чародеям тем, а может, и ещё кому. В этом уж я тебе не подмога. А вот защиту тебе от чужого чародейства дам. Понадобится она тебе… Ну, да об этом завтра потолкуем, на ясную голову. Легко поднявшись, он вышел. Дверь за ним закрылась совершенно бесшумно. Некоторое время тишину нарушал лишь мягкий шорох полотна в руках Огнеца да потрескивание поленьев в очаге. Потом Воеслав, не оборачиваясь, негромко проронил: – Ложился бы ты спать! Стеречься здесь нечего и незачем. Огнец зубами оборвал нитку, отложил починенную рубаху и вопросительно взглянул на княжича: – А ты? – Я тоже скоро лягу. – Опять до свету просидишь! – с укором качнул головой парень. – Поговори ещё! – хмыкнул Воеслав. Он давно привык, что гриди ближней дружины заботятся о нём куда больше, чем он сам – если бы не они, княжич порой и не вспомнил бы, что человеку хотя бы иногда нужно есть, спать… Огнец немного повозился, поудобнее устраиваясь на лавке. Сквозь ресницы он видел, что княжич сидит всё в той же позе, глядя на огонь, но предпочёл больше ничего не говорить. Вскоре его сморил сон. А Воеславу спать не хотелось вовсе. По-прежнему глядя в пламя, он вспоминал свою жизнь – с того дня, когда его опоясали мечом. Именно тогда он, подчиняясь настойчивым уговорам отца, позволил старшему из трёх чародеев, живших при княжьем тереме, завязать тот науз. Тогда всё казалось простым и ясным – если науз и впрямь дарит непобедимость (а он не раз убеждался в этом во время тех сражений, в которых участвовал), значит, он сулит только добро. И он старался не обращать внимания на то, что иной раз тоненький ремешок словно превращался в тяжеленную ледяную цепь. Тогда он делал вовсе не то, что хотел и считал правильным, а совсем иное, чего после сам стыдился. Впервые он усомнился во всемогуществе науза чуть более полугода назад – после того памятного сражения, в котором оказался пленником Молнеслава… И вдруг он осознал: они сходились в боях дважды – прошлым летом и сегодня. И оба раза победа оставалась за Молнеславом. Неужели их третий поединок стал бы для него последним?.. Воеслав нахмурился, решительно мотнул головой. Нет уж! Третьего раза не будет. Неспроста оба они отмечены Перуновым огненным знаком. Правда, предстояло ещё как-то улаживать свои собственные дела, но это уже казалось задачей не самой сложной. Хотя… его ведь пытались убить. И добро бы открыто – это он ещё мог понять. Но пытаться уязвить в спину, да ещё отравленным остриём… Этого княжич, при всей своей резкости и неуравновешенности отличавшийся нравом прямым и честным, не мог ни принять, ни простить. Воеслав задумался. Было ещё кое-что, занимавшее его. С первого мгновения старый волхв показался ему удивительно знакомым, словно он уже встречался с ним прежде. Но забыть такую встречу он едва ли мог бы…***
Поздно вечером, когда гриди уже улеглись спать, Молнеслав, некоторое время поворочавшись, поднялся и подошёл к очагу. Громобой единственный пока не ложился, сидел у очага и оплетал кожаным шнуром рукоять ножа. Молнеслав устроился напротив него. Некоторое время оба молчали. Потом Молнеслав негромко проронил: – Сдаётся мне, он лучше, чем мы привыкли о нём думать… – Похоже на то, – кивнул Громобой. – Вон парень этот… за плохого человека ведь не стал бы так… Молнеслав наклонил голову. Он сам думал о том же. И тогда, летом, и нынче – видно было, что Огнец готов идти за Воеславом куда угодно вовсе не по обязанности. И сомневаться в его искренности не было причин. Значит, и в самом деле он считает своего княжича достойным такой верности… А вообще произошедшее давало повод задуматься. Полгода назад Молнеслав сам сказал отцу, что третий воин, отмеченный Перуновым знаком, отыщется сам, когда придёт время. Разумеется, это не мешало ему гадать, как это случится и каким он будет, этот третий. Но ему даже в голову не приходило, что им окажется давний и самый упорный враг раденичей. Глядя в огонь, княжич всё так же негромко заметил: – Получается, нас сам Перун братством связал… Вот только чем это обернётся? – Может, в святилище что подскажут? – предположил Громобой. – Наверно… Завтра с утра сходим туда. Послезавтра, – он усмехнулся, – не до того будет.