***
Когда Грозень увёл князя в хоромину, Воеслав неторопливо потянул меч из ножен, спросил: – Ну что, каждый сам за себя? Он выглядел невозмутимым, только глаза искрились смехом. Молнеслав рассмеялся: – А давай! Громобой лишь кивнул в знак согласия. В отличие от других богов, в святилищах которых оружие было под запретом, Перун покровительствовал воинам, а потому здесь обрядовые, да и любые другие поединки вполне дозволялись. Недопустимо было лишь понапрасну проливать чью-то кровь. Однако вот этого ни один из них делать уж точно не собирался. Сбросив плащи, все трое с головой ушли в вихрь тренировочного поединка. Предложенный Воеславом бой «все против всех» требовал внимания и собранности, потому что следить нужно было за двумя противниками одновременно. Лёгким поворотом уходя из-под меча Воеслава и одновременно парируя удар Громобоя, Молнеслав заметил: – А ты даже двигаться стал иначе… – На свободу вырвался, – с коротким смешком откликнулся Воеслав, в свою очередь, пытаясь подобраться к Громобою. Тот, впрочем, эту попытку успешно пресёк, вынудив уже Воеслава уклоняться от удара. Никто из троих не обращал ни малейшего внимания на гридей Даримира, которые остались у ворот, ожидая возвращения князя. А они наблюдали за бойцами с явным удовольствием и одобрением и, похоже, сами не прочь были бы присоединиться к их развлечениям. Прошло некоторое время, прежде чем князь в сопровождении волхва вышел из хоромины. Воеслав, первым заметивший их, отступил на полшага и вскинул левую руку. Молнеслав и Громобой тоже опустили мечи и обернулись. Князь подошёл к ним. Держался он подчёркнуто величаво, явно пытаясь скрыть некоторую неуверенность. Взглянув на Воеслава, он проговорил: – Ну, коли уж боги тебя сюда привели, будь моим гостем! – Благодарю, княже, – Воеслав спокойно поклонился. Даримир кивнул и перевёл взгляд на Молнеслава: – Из Озёрска гонец приехал. Князь Ведислав завтра к полудню здесь будет. – Добрая весть! – улыбнулся тот. Приезда отца он ждал. Только из-за этого пока и не спешили со свадьбой, что явно раздражало Красислава, поскольку отодвигало и его свадьбу с Добромилой. Ещё раз кивнув всем троим, князь Даримир в сопровождении своих гридей ушёл. А Грозень, проводив его до ворот, жестом позвал воинов с собой и вернулся в хоромину. Там все трое, подчиняясь его молчаливому знаку, расположились на лавке. Сам Грозень вновь устроился на скамеечке. Заговорил он не сразу, но его слова заставили воинов переглянуться: – Вы, небось, сами не раз думали – что за знак такой, откуда он взялся и почему Перун вас выбрал… – волхв не ждал ответа – всё и без того ясно читалось на лицах троицы. – История долгая, сколь веков тому – одни боги ведают. Началось всё в те времена, когда боги по земле-матушке ходили, промеж людей жили. Понятно дело, не все – Дажьбога светлого в небесах никто не заменит, да и не его одного… Ну, не о том сейчас речь. Так вот, покуда Перун Сварожич средь людей бывал – сам он приглядывал, чтоб из-за Кромки в наш мир никакое зло не пробралось. А как пришло ему время с земли уходить – задумался он: на кого сие дело нелёгкое оставить. Вот тогда и вызвались трое воинов – молодые, решительные, смелые. Приняли они знак, а с ним и служенье Прави. И предрёк им Перун жизнь трудную, но славную. Да ещё сказал – по смерти придут они в Ирий, да недолгим будет отдых, а возродятся они вновь, чтоб служенье своё продолжать. Да короток век человеческий, потому и в следующем поколении, и ещё позже такие воины находились. Каждый раз трое. Ну, а потом уж те, прежние, в потомках стали возрождаться… А чтоб тем, кто к новой жизни возродился, помочь заново силу знака изведать, научить с ней управляться, каждый раз кто-то из прежних воинов остаётся, в волхвы уходит. Из поколения дедов ваших я остался, из тех, кто старше нас, – Дубрень. Воины переглядывались. Рассказ волхва многое объяснял. По крайней мере, становилось понятно, почему тех, кто отмечен знаком, всегда именно трое. Грозень некоторое время молчал, что-то обдумывая. Потом заговорил вновь: – По-хорошему, надо бы вам здесь месяц-другой побыть, а то и до весны, чтобы научиться всему, чему следует. Да ведь не получится… Потому вот что: покуда я вас научу, чему успею, благо пару седмиц вы в Белозаводи ещё пробудете. А там, как сумеете, постарайтесь найти Перуново святилище, что в лесах где-то между вашими землями прячется. Дело это непростое, о том святилище мало кто ведает… – Я его знаю, – неожиданно проронил Громобой. Он и в самом деле знал святилище Перуна, о котором говорил волхв. От займища Липняков до него был день пути по глухому лесу, перемежавшемуся с болотами. Человеку, не знавшему тропы, туда лучше было не соваться вовсе. Однако если всё же удавалось одолеть и бурелом, и болота, взгляду неожиданно открывался вставший над озером холм, от подножия почти до самой вершины поросший дубами – во всём лесу только здесь они росли вот так, кучно, а в других местах встречались по одному, по два, редко больше. А на вершине холма, в кольце огромных, в три-четыре обхвата, деревьев стояло то самое святилище. – Ну, коль так – почитай, полдела уже сделано, – Грозень улыбнулся. – Только идти туда вам надобно всем вместе, да своих упредите – долгонько там пробудете. Дубрень – наставник строгий, покуда не решит, что впрямь всему вас выучил – уйти не позволит. Уже близились сумерки, когда они, наконец, вышли из хоромины на вольный воздух. Грозень успел рассказать им немало такого, что требовалось хорошенько обдумать. В следующий раз в святилище им предстояло идти через несколько дней. Грозень с усмешкой заметил, что им пока и не до того будет, особенно Молнеславу. Но для начала решено было заняться делами более земными: переселением Воеслава и Огнеца из гостевого дома святилища в дружинный дом, где сейчас обитал Молнеслав со своими «соколами».***
Славомир с ловцами вернулись ещё до наступления сумерек. Вернулись все весёлые – лов был более чем удачным, добычи привезли столько, что её с лихвой должно было хватить на обе свадьбы. А значит, не было надобности снова выезжать куда-то в те несколько дней, что должны были разделять их. Северянин, приехавший именно в этот день, явился на княжий двор почти одновременно с вернувшимися ловцами. Держался он надменно, с ходу, не здороваясь, окликнул первого, кто попался на глаза: – Где вашего конунга найти? На языке росавичей он говорил достаточно свободно, чтобы обходиться без толмача, но всё же не столь хорошо, чтобы его понимали совсем без труда. Хотя то, что конунгом северянин называл князя, было ясно каждому. Славомир, дававший челяди указания, что из добычи куда тащить, обернулся: – А ты кто таков будешь, что тебе князь понадобился? Северянин окинул его холодновато-насмешливым взглядом: – А с какой стати я должен кому-то рассказывать, зачем приехал? У меня дело к конунгу – с ним и говорить стану! В Славомире, одетом в простой «лесной» кожух, и впрямь сложно было сейчас признать княжича. Однако к подобному обращению он не привык. Вспылив, он уже схватился было за меч, но в эту минуту на плечо ему легла твёрдая ладонь. Княжич оглянулся, и изумление пригвоздило его к месту куда надёжнее, чем тяжесть лежащей на плече руки. Потому что рука эта принадлежала стоявшему рядом Воеславу. Откуда он взялся, Славомир, только что вместе со своей дружиной вернувшийся с лова, не имел ни малейшего понятия. А Воеслав негромко проронил: – Не спеши, княжич, гнев – плохой советчик, – потом обернулся к приезжему, разом перейдя на северное наречие. – Незваному гостю, что хозяев срамословит, могут ведь и на порог указать. У вас, сказывают, даже из богов кто-то этого отпробовал. Молнеслав, тоже знавший язык sjømann, понял его и чуть заметно усмехнулся: такие доводы были куда серьёзнее даже меча, и северянину необходимо было с этим считаться. Похоже, что тот и сам почувствовал это, потому что озадаченно переспросил: – Хозяев? – Он – сын здешнего конунга, – со спокойной небрежностью отозвался Воеслав. Славомир, не владевший северным наречием, переводил настороженный взгляд с одного на другого, и лишь спокойная усмешка Молнеслава удерживала его от опрометчивых действий. Северянин между тем обернулся к нему, вновь перейдя на язык росавичей: – Если так… Я прошу простить моё неведение… Он говорил ещё что-то, но Молнеслав не стал слушать его, а повёл Воеслава к дружинному дому, где обитали раденичи. Те из гридей, что вместе со Славомиром ездили на охоту, а потому не знали о произошедшем накануне, встретили его появление не без удивления. Однако, видя, что Молнеслав по-дружески беседует с ним, вопросов задавать не стали. Впрочем, чуть позже товарищи из десятков Преждана и Желана кратко поведали им, что случилось во время возвращения из святилища. После этого к обоим войнаричам стали относиться с искренним уважением. Заботливо укладывая под лавкой снаряжение, Огнец заметил: – Надо будет потом кольчугу твою к кузнецам отнести. Вспомнив, что меч Молнеслава разрубил несколько колец на его броне, Воеслав кивнул. Что бы ни было впереди, а кольчугу и оружие надо всегда держать в порядке. Однако к кузнецам идти не потребовалось. Подошедший Громобой проронил: – Покажи-ка. Огнец достал кольчугу. Громобой осмотрел прореху, потом достал инструменты и занялся ремонтом. Два княжича, устроившись возле очага, негромко беседовали. Молнеслав, пристально взглянув на войнарича, неожиданно спросил: – Помстилось мне или вы с этим северянином знакомы? Воеслав насмешливо фыркнул: – Да нет, не помстилось. Бабки наши – родные сёстры. Года полтора тому мы с ним у наших общих родичей встречались. – Ах, вот почему он на тебя так смотрел, словно блазеня увидел! – засмеялся Молнеслав. – Ну так здесь-то меня встретить он уж точно не ожидал! Видать, всё же решил жениться, да со всеми ближними соседями и без того в родстве, вот и поехал по росавичским племенам… Вот только здесь женитьба Рагнару не грозит. – Ну да, третьей-то дочери у князя нет… разве только у брата его… – Молнеслав посерьёзнел, вспомнив, что назавтра приедет его отец. – Завтра опять расспросы пойдут, как ты здесь оказался да зачем… Воеслав немного помолчал, раздумывая, потом вскинул глаза и твёрдо проговорил: – Знаешь, а расскажи своему отцу всё. И про науз тоже. – Думаешь, стόит? – Думаю, да. Тестю твоему будущему Грозень рассказал, что счёл нужным, да самому-то Даримиру эти подробности что есть, что нет. Ему своих забот довольно. А твой отец… Поверит он, что человек, знаком Перуновым отмеченный, по своей прихоти станет такое творить? Да и ты сам, поди, про прежние мои подвиги наслышан… – Тоже верно, – задумчиво проронил Молнеслав. Почему-то его почти не удивила эта готовность Воеслава открыться недавним врагам. Сейчас это казалось чем-то совершенно естественным. Но Молнеслав понимал: для такого шага надо обладать немалой смелостью и твёрдостью духа. В который раз он восхищался Воеславом и спрашивал себя: смог бы он сам вот так же держаться, если бы подобное случилось с ним самим? Ответа он не находил – слишком разными до нынешнего времени были их судьбы, а потому и представить себя на месте Воеслава не получалось. Но одно он мог сказать точно: прежней вражды между ними не будет уже никогда.***
На следующий день в Белозаводь приехал князь Ведислав. В эту зиму пути дружины полюдья, с которой шёл он сам, построили так, чтобы после Новогодья князь оказался поблизости от зарадических земель и мог присутствовать на свадьбе сына с княжной Ярмилой. Вечером, сидя в горнице вдвоём с сыном, Ведислав спросил: – Откуда войнарический-то княжич здесь взялся? – Перун свёл, – усмехнулся Молнеслав. – Расскажу, коли хочешь. Как и договорились накануне с Воеславом, он, не скрывая, рассказал отцу обо всём, что произошло. И напоследок попросил: – Даримиру про науз не говори – ни к чему ему про это знать… Князь Ведислав слушал внимательно, лишь изредка что-то переспрашивая или уточняя. И, как подозревал Молнеслав, понял гораздо больше, чем было сказано. Когда же речь зашла о том, что сказал Грозень о них самих и о необходимости научиться пользоваться силой знака, князь кивнул: – О том же и Дубрень когда-то говорил. В голове у Молнеслава вдруг словно открылась какая-то защёлка. Он вспомнил, что это же имя называл Грозень. Значит, вот куда ушёл много лет назад волхв, долгие годы до того живший в Светлояре! Впрочем, говорить об этом отцу он всё же не стал. А вместо этого заметил: – Получается, к концу весны – началу лета мне опять в Журавец ехать, оттуда до святилища ближе всего… Князь улыбнулся: – Ну, вот заодно посмотришь, как там у Яромира дела. Губы Молнеслава тоже тронула улыбка. С тех пор, как Яромир уехал посадником в Журавец, они не виделись, да и теперь уже могли встретиться только в том случае, если княжич сам приедет в те края. И упускать возможность заодно со своими делами повидаться со стрыем он уж точно не собирался. Впрочем, отцу и сыну и без того было о чём поговорить.***
Свадебный пир был в разгаре. Князь Даримир был доволен – мало того, что у обеих дочерей женихи самые подходящие, так и гости на свадьбе один другого знатнее! Вообще в последнее время дела у него, как он считал, складывались вполне удачно. И приезд сына одного из северных конунгов мог тоже помочь укрепить положение зарадичей среди других народов, если суметь им воспользоваться. Но пока он ещё не говорил с Рагнаром о том, ради чего тот вообще приехал – все мысли были заняты сегодняшним действом. Впрочем, и сам северянин пока не торопился заводить разговор о делах. Столы полны были всего – варёного и жареного, квашеного и печёного… И гости, веселясь и поднимая кубки за молодых, с удовольствием отдавали должное этому изобилию. Впрочем, некоторые кушанья, например, солёные грибы, у северян вызывали недоумение. – Как вы можете это есть? – изумлялся Рагнар. – Это же пища троллей! – Каких там троллей! – засмеялся Славомир, придвигая к себе миску с солёными рыжиками. – Пращуры наши весь век их ели, и ничего – вроде людьми остались. Да ты попробуй, не бойся! Однако северянин решительно замотал головой. Он никого и ничего не боялся в бою, но ворожбы и чародейства опасался. Кто их знает, может, здешние жители владеют каким-то тайным словом и могут без опаски есть то, чего ни один из его сородичей и в рот не возьмёт. Лучше уж не рисковать, не то ещё обрастёшь чешуёй, как еловой корой, а там и хвост вырастет, а то и рога… Был воин – станешь тролль… Славомир, не настаивая, пожал плечами: – Ну, как знаешь, – он мечтательно вздохнул. – Эх, сейчас бы их ещё жареных, да со сметанкой! Да жаль, не время… Осушив очередной кубок, князь Даримир обратился к сидевшему на почётном месте Грозеню: – Что ж, волхве, пришло время указать, кому покой молодых оберегать! Волхв неспешно поднялся, опираясь на резной посох, окинул взглядом гридницу и кивнул сначала Воеславу, потом Громобою: – Стражу держать тебе, княжич… и тебе, хоробре. Уж коль сам Перун вас побратимами сделал, так кому ж ещё? – добавил он, заметив, как вскинулся Славомир. Зарадический княжич не доверял войнаричу, хоть и видел, что тот вполне дружески общается с Молнеславом. Однако у Славомира хватило выдержки, чтобы не показать свои истинные чувства. Он лишь негромко, но решительно проговорил: – Дозволь, волхве, и мне с ними. Как-никак, невеста мне сестра родная! – Быть по сему, – спокойно откликнулся волхв. Воеслав пристально взглянул на зарадического княжича и чуть заметно усмехнулся, догадываясь, что причина его желания – не столько беспокойство за молодых, сколько стремление проследить за ним. Внешне, впрочем, он остался невозмутим.***
Устроившись в сенцах возле клети, куда проводили молодых, они слышали шум продолжавшегося пира. Князья, бояре и гриди пока не собирались завершать празднество. Все трое прекрасно знали: веселье будет продолжаться до тех пор, пока есть кому веселиться. Но сейчас это их как-то не особенно волновало. Провожая их сюда, Грозень успел дать войнаричу и раденичу кое-какие советы. Славомиру они были без пользы, поскольку касались тех клинков, что избранные Перуном воины обрели его же властью. Воеслав сидел возле стены в позе отдыхающего человека; обнажённый меч лежал у него поперёк колен. Он думал о чём-то, глядя на желтоватый огонёк лучины, от которого темнота в углах казалась ещё гуще. В стороне, обхватив колени переплетёнными руками, расположился Громобой, положив меч рядом – в случае чего он подхватит оружие в считанные мгновения. Славомир остался стоять, опасаясь, что уснёт, если сядет – выпитый на пиру мёд давал себя знать. – Сядь, – не поворачивая головы, проронил Воеслав. – Ночь впереди долгая, всё едино всю не выстоишь. Славомир хотел было вскинуться, но потом всё же последовал его совету. Мысленно он поклялся себе, что спать не будет – иначе кто же проследит за войнаричем?! Самым трудным было продержаться до полуночи, но княжич знал: если выдержит, не заснёт – дальше будет легче до того предутреннего времени, когда опять неодолимо потянет уснуть... Он, впрочем, был уверен, что сумеет справиться с собой. До полуночи всё было спокойно. Шум в палатах постепенно стихал – видимо, немногие всё-таки оказались в силах пировать до глубокой ночи. Потом из тёмного угла вдруг раздались шорох и какое-то неразборчивое скрипучее бормотание. Славомир, к этому времени почти совсем было справившийся с дремотой, почувствовал, что его вновь клонит в сон. Он помотал головой, потёр глаза. Сонливость не проходила. Тогда, сделав над собой усилие, он встал. Он не успел заметить, в какое мгновение оказались на ногах Воеслав и Громобой. Оба держали мечи в руках, но не вскинули, а лишь чуть приподняли, ловя клинками отблеск огонька лучины. Свет, сам по себе неяркий, рассыпался, дробясь, по граням громовых шестиугольников на лезвиях, и они засияли, разгоняя темноту. А потом вдруг полыхнули золотистыми зарницами. В воздухе запахло свежо и остро, как после грозы. А из тёмного угла, минуя слух и врываясь прямо в сознание, раздался вопль ужаса и ярости – едва ли кто-то смог бы ответить, чего в нём было больше. Все трое вновь устроились кто где. Ночь казалась бесконечной. После того, как окончательно затихло пиршество, ничто не нарушало покоя княжеского терема. Впрочем, никому из троих спать не хотелось. Словно вся сонливость рассеялась вместе с удравшей нечистью. Как, впрочем, не хотелось и говорить. За всю ночь они едва ли обменялись десятком слов. Разве что изредка кто-то поднимался – чуть размять уставшее от неподвижности тело да заменить догоравшую лучину новой, чтобы не оказаться в полной темноте. Уже под утро нежить повторила попытку обмануть их бдительность. Будь это весной или осенью, это была бы предрассветная пора. Но сейчас, зимой, до рассвета оставалось ещё долго. На сей раз, услышав тихий шёпот-шорох, нашёптывающий какую-то усыпляющую невнятицу, все трое разом поднялись на ноги. Славомир успел заметить, как Воеслав и Громобой переглянулись. Оба казались сейчас сосредоточенными и собранными, словно белым днём, да перед нелёгким боем, как будто усилия нежити вовсе обошли их стороной. А потом всё повторилось: отблеск лучины на узорной стали, сполохи, сорвавшиеся с клинков, свежесть грозы в воздухе… и яростно-бессильный вопль нежити, разом разорвавший остатки сонных чар.***
Как водится, свадьбу гуляли несколько дней, и вместе с княжьим двором праздник волной расплеснулся на всю Белозаводь. Все, кто видел молодых, сходились во мнении, что они на редкость красивая пара и отлично подходят друг другу. Когда празднества, наконец, закончились, князь Ведислав, обняв сына и невестку и высказав надежду на скорую встречу уже в Светлояре, куда им предстояло попасть раньше него, уехал. На другой день отправились в святилище Рода Добромила и Красислав. Рагнар воспользовался затишьем между двумя свадьбами, чтобы поговорить с князем Даримиром о том, ради чего он приехал. Воеслав не ошибся в своих предположениях, когда говорил, что его северный родич решил жениться. Однако, к некоторому разочарованию Рагнара, одна дочь князя уже вышла замуж, свадьба другой должна была состояться через несколько дней. Впрочем, Рагнар готов был довольствоваться и племянницей князя, дочерью его брата. Даримир, выслушав его, обещал посоветоваться с боярами, прежде всего с отцом девушки – о большем он пока говорить не мог. Князь созвал на совет ближних бояр. Помимо них, он пригласил и Молнеслава – всё же родич теперь, и Воеслава, который был в родстве с северянином, а значит, тоже мог что-то подсказать. Выслушав князя, бояре запереглядывались. Собственно, дело было вроде и неплохое, да вот только – чего северяне в приданое попросят? Как бы не земли… Воеслав некоторое время молча слушал споры. Когда князь Даримир, наконец, обратился к нему, чтобы узнать, что думает войнарич, он негромко проронил: – Не спеши отказываться, княже. С раденичами и крепеничами у тебя теперь мир прочный, а вот с морским народом… – И с вами заодно, – мрачновато обронил сидевший поодаль Славомир. Молнеслав безотчётно нахмурился, ожидая, что войнарич в ответ на этот враждебный выпад вспылит, однако Воеслав спокойно повёл плечом: – Мы сейчас вовсе в стороне. Мне раздоры с вами ни к чему, других забот довольно, а отец сам в походы давно не ходит. Разве что братец мой старший сунется, да ему толкового войска всё одно не собрать. – Земли наши, однако же, по се поры у вас! – Славомир упрямо гнул свою линию. – Если ты про земли по Росаве, – губы Воеслава дрогнули в чуть заметной усмешке, – так их прадед мой не у зарадичей отбил, а у sjømann, лет с полста тому. А северяне их под свою руку забрали ещё на пару столетий раньше. Вы ж сами их вернуть не пытались, а теперь мы виноваты?.. Ладно, не о том нынче речь. Тебе, княже, – он вновь обернулся к Даримиру, – родство со sjømann лишним не будет. Тогда у зарадичей свой выход к морю будет – если уговориться с северянами, чтобы по Заболони вам беспошлинно лодьи водить. А для родичей своих они и мыто с купцов меньше брать станут. Рагнар всё же сын конунга, посодействует… Вот разве что… Коли решишь всё же девицу в жёны Рагнару отдать, пусть он сестру свою вам отдаёт. Уж жениха-то ей подходящего, поди, сыщете. Тогда и впрямь союз надёжный будет. Бояре переглядывались. Сказанное Воеславом о торговых пошлинах и впрямь стоило обдумать – похоже, здесь можно кое-какие выгоды для себя получить. А князь, теребя ус, в задумчивости глянул на сына. Коли и правда у Рагнара сестра есть, так, может, и в самом деле за Славомира её сосватать? Всё одно невесту ему искать надо, двадцатый год парню… К вечеру, отпустив бояр, князь послал отрока за Рагнаром. Подробности этого союза ещё предстояло обговаривать, но двойной брак, который посоветовал зарадичам Воеслав, у северянина встретил полное одобрение. И для себя жену княжеского рода получить, и сестру пристроить – чего ж лучше? На самом деле поначалу Славомир не больно-то обрадовался, когда отец предложил ему и впрямь жениться на дочери конунга. Правда, он ни за что не признался бы, что причина его нежелания – в том, что это посоветовал Воеслав. Однако, рассудив, что жениться всё равно нужно, а эта невеста хотя бы родом не хуже него самого, всё-таки согласился. Тем более, Воеслав заверил его, что Асгерд красива, нрава доброго, а вдобавок обучена и хозяйство вести, и вообще всему, что девушке знатного рода подобает знать и уметь. А Молнеслав, уже выйдя на двор вместе с Воеславом, неожиданно проговорил: – А почему твой родич только себе невесту подыскивает? Или его брат жениться не хочет? Действительно, одним из спутников Рагнара был его же младший брат. Однако о нём, насколько понял Молнеслав, речь не шла вовсе. Воеслав нахмурился: – У северян младшим братьям, почитай, никакого наследства не достаётся. Стало быть, Торстейну либо при брате одним из военачальников оставаться, либо вовсе уходить счастья на стороне искать. Куда уж тут жениться, когда неизвестно, что впереди ждёт… Выслушав его, Молнеслав задумался о чём-то. Потом взглянул на войнарича и неожиданно улыбнулся: – Ты сам-то когда жениться думаешь? – Вот коль до будущего лета всё пойдёт как задумано – там и о женитьбе думать стану, – отшутился Воеслав. О своих думах он предпочитал до поры не говорить никому.***
Наутро Воеслав, Молнеслав и Громобой вновь отправились в Перуново святилище. Ярмила, хоть и не слишком обрадовалась, что муж всего через несколько дней после свадьбы оставляет её одну на целый день, всё же не возражала. Молнеслав прямо рассказал ей о том, что касалось знака, а она ещё помнила, как сама бегала учиться к Грозеню, и понимала, что научить он может многому. Тем более, если он сам прежде тоже был воином – Перунов знак у него на челе Ярмила во время своей учёбы видела не раз… Грозень уже ожидал их. Сегодня он собирался изготовить для Воеслава науз. Однако присутствие при этом Молнеслава и Громобоя счёл тоже необходимым – как бы всё для них ни сложилось в дальнейшем, Перуновы воины должны были знать, как делать подобные вещи. Тогда, случись что, они сумеют хотя бы разобраться, какие силы вложены в тот или иной науз и чему он может послужить. Трое внимательно слушали то, что рассказывал им волхв. Времени в их распоряжении было не так много, а узнать и понять предстояло немало. Наконец дело дошло и до науза. Обведя взглядом всех троих, волхв проговорил: – Чтобы вам видеть, какую силу я в науз вложу, скажу я заговор… однажды вы его уже слышали. Он незримое явным делает. А силу сохраняет столько, сколько лучина горит. Парни обменялись быстрыми взглядами. Они помнили, как тогда, на лесной дороге, этот заговор произнесла Ярмила, помнили сияние знаков. Грозень понял их, улыбнулся: – Позже надо будет и вам заговор этот заучить – пригодится. Без заговора знаки видеть вас уж Дубрень научит, на это нескольких дней маловато… – он перевёл взгляд на Воеслава. – Восемь узлов я завяжу, а девятый, чтоб силу науза скрепить, ты сам – я подскажу, как. Тебе одному эта сила и подчиняться станет, кому решишь показать – увидят, а больше никто. Он произнёс заговор, и, как и в прошлый раз, знаки словно налились светом. А волхв взял приготовленный заранее берестяной ремешок и некоторое время просто держал его в руках. Однако трое видели, что с его ладоней в ремешок словно вливается свет. Потом Грозень начал неторопливо завязывать узлы. На каждый из них был свой заговор. Воеслав, вслушиваясь в их слова, зримо видел, как невзрачная полоска бересты превращается в могучий оберег, способный оборонить от чужих чар, спрятать то, что чужому недоброму взору видеть не следует… Завязав восьмой узел, Грозень передал науз княжичу. Завязывая девятый узел, Воеслав повторял за волхвом слова заговора: – Замыкаю я силу замками крепкими, ключами коваными, словами заветными. И никому тех замков не открыть, ключей не сыскать, слов не подобрать. Сила твоя да будет со мною! Науз в его руках ответил вспышкой света и пригас, окутанный лёгким прозрачным сиянием. Теперь оставалось лишь повязать науз на место того, прежнего. Волхв сделал это, и Воеслава на минуту охватило тепло, волной прошло от ступней до макушки и обратно. Когда вечером трое вернулись на княжий двор, выяснилось, что Красислав и Добромила приехали незадолго до них, едва успели до закрытия ворот. У них, впрочем, обошлось без происшествий – просто двигались не спеша, любуясь заснеженными лесами, да несколько раз останавливались, чтобы ехавшая в санях княжна могла размяться и отдохнуть. Следующий день, который на княжеском подворье был полностью посвящён подготовке к свадьбе, трое друзей вновь провели в святилище. Огнец проводил это время с «соколами», так что скучать ему не приходилось.