***
На другой день после возвращения Твердята потащил Громобоя в Кузнечный конец. Тот попытался отмахиваться: – Ну, тебе с родичами повидаться надо, а я-то чего? – Пойдём, пойдём! – смеясь, настаивал Твердята. – К родичам я вчера ходил, а нынче нас с тобой в беседе ждут. На самом деле туда Громобой и сам не прочь был пойти – ему хотелось повидаться с Зоряной. И Твердята прекрасно понимал это. Вскоре друзья уже шагали по улочкам Кузнечного конца. По пути к ним присоединились несколько парней. Всем не терпелось послушать про свадьбу княжича, и гридей попытались расспрашивать прямо на ходу. Твердята отмахивался: – Да погодите вы! Вот в беседу придём – там и расскажем! Впрочем, ещё собираясь сюда, друзья договорились, что о Воеславе даже упоминать не станут – тем, кого это не касалось впрямую, знать подробности происходившего в Белозаводи было совсем ни к чему. В беседе их встретили весёлыми возгласами. Разумеется, и здесь все ждали рассказов об их поездке. В конце концов, не каждый день княжич женится! Нет, конечно, простые свадьбы они видели не раз и не два, но свадьба княжича – это ж совсем другое дело! Рассказывать, как обычно, пришлось Твердяте. Лишь изредка он обращался к Громобою, чтобы что-то уточнить. Парни и девки обступили рассказчика плотным кольцом и ловили каждое его слово. Всё-таки рассказывать Твердята умел отлично. При этом вроде бы ничего особенного он не говорил – по сути, всё было просто: ну, поехали… ну, встретили их радостно… Новогодье отпраздновали… ну, в святилище за благословением съездили… потом свадьбу княжича сыграли… Ещё малость погостили – князь просил задержаться, он ещё вторую дочь замуж выдавал… Ну, и домой поехали… и всё! Громобой, устроившись, чуть в стороне, рядом с Зоряной, не без удовольствия слушал друга. Девушка уже слышала от брата этот рассказ, но тоже невольно улыбалась. Впрочем, временами она из-под ресниц поглядывала на Громобоя. Он некоторое время сосредоточенно раздумывал о чём-то, потом неожиданно поднялся: – Пойдём-ка поговорим, пока остальным не до нас. Подхватив с лавки возле двери верхнюю одежду, они незамеченными выскользнули наружу. После тёплой, даже душноватой беседы на улице показалось зябко. Поёжившись, девушка плотнее запахнула кожух на груди. Громобой обнял её за плечи, укутывая полой своего плаща, и неожиданно крепко поцеловал. Зоряна ахнула, а он без предисловий спросил: – Замуж за меня пойдёшь? – Вот так сразу? – она попыталась изобразить строгость, хотя на самом деле готова была прыгать от радости: матушка-Макошь услышала её заветное желание! – Али не люб? – прищурился он, не выпуская, впрочем, девушку из объятий. Вместо ответа она сама обняла его, прижалась к широкой груди.***
На следующий день Твердята вновь отправился к родичам. Нужно было обсудить предстоящую свадьбу – накануне он всё же улучил время, чтобы поговорить с Искрянкой. Узнав, что после свадьбы Твердята собирается перебраться в Слободу, Сила поначалу рассердился: – Тебе в родном доме места мало? – Бать, не серчай! – покачал головой парень. – Вас тут и без меня вон сколько – вы с матерью, оба брата мои с жёнами, у Вечерка вон уже малой в зыбке, даст Макошь, и ещё будут – и у него, и у Бушуя. Ну, куда ещё меня с семьёй? Да и сподручнее мне в Слободе-то. Случись что – прямиком в детинце и буду, и искать меня не надо. А тут – сперва княжичу отрока за мной посылать, да ему через торжище проталкиваться, потом мне через то же торжище пробираться – сколько времени-то уйдёт? – Ладно, делай как знаешь, – в притворной досаде махнул рукой кузнец. – Заодно вон за сестрёнкой приглядишь, коли у них с Громобоем, даст Макошь, сладится. О том, что Зоряна неравнодушна к гридю, он знал и вполне одобрял её выбор. – Сладится, сладится! – засмеялся Твердята, ещё накануне заметивший на руке у друга обручье Зоряны. – Гляди, сам княжич сватать придёт! В дружине все уже привыкли, что, когда кто-то из гридей подыскивает себе невесту, обязанности свата берёт на себя сам княжич. Кто-то из отроков, недавно пришедших в дружину, поначалу удивлялся, но старшие только плечами пожимали: – Так ведь дружина – всё одно, что семья. Так ведь? – Ну, так. – Ну вот. А княжич, стало быть, нам всем заместо отца. Так кому же, как не ему, о том и позаботиться?***
Ещё дня через два в избу кузнеца и в самом деле явились сваты – княжич в сопровождении Преждана и Вешеня. Жениху на сватовстве присутствовать не полагалось, потому Громобой ожидал их возвращения в дружинном доме. Зато Твердята, пользуясь правами брата, был в избе. Это был тот редкий случай, когда Молнеслав выехал со двора не верхом, а в санях. Разумеется, следом за сватами в избу просочились любопытные соседи. Подружки Зоряны перешёптывались, с интересом поглядывали на неё: не к каждой девке сватом сам княжич придёт! А тут за два дня – и уже во вторую избу, вчера вон Искрянку за Твердяту сватали, а сегодня черёд Зоряны… А Молнеслав в очередной раз взялся за обязанности свата с радостью: найдя своё счастье, он искренне желал такого же и окружающим, а уж друзьям-побратимам в особенности. И то, что Громобой, прожив в Светлояре всего-то полгода, нашёл здесь свою судьбу, было ему очень по душе. Поклонившись хозяевам и коснувшись, по обычаю, ладонью чела печи, Молнеслав сел на лавку, шедшую вдоль половиц. Кузнец устроился напротив. Переглянувшись со спутниками, княжич неторопливо заговорил: – Мы к вам с делом добрым, торговым. – Что ж, дело хорошее. А что ж торговать думаете? – пряча улыбку, в тон ему откликнулся Сила. – А торговать хотим не лисицу, не куницу, а красну девицу. У тебя дочь-красавица, так вот есть у нас жених для неё – Громобой сын Прияна. Кузнец сделал вид, что задумался: – Ну что ж… Да жених-то хорош ли? – Жених наш собой ладный, роду хорошего, в дружине ни честью, ни местом не обижен. Да и хозяйство у него справное. Одна беда – хозяйки в доме недостаёт, приглядеть за хозяйством некому! – Добро, коли так… да что ещё сама девица скажет? Зорюшка! – обернувшись, позвал Сила. – Выйди-ко! Смущённо теребя конец косы, девушка вышла из-за занавески, куда ускользнула, едва сваты вошли в избу. Все взоры обратились к ней. Испытующе глядя на дочь, кузнец спросил: – Что скажешь, Зорюшка? По сердцу тебе такой жених? Вскинув глаза на него, Зоряна негромко, но твёрдо ответила: – По сердцу, батюшка! Сваты одобрительно переглянулись. Сила усмехнулся: – Ну, коли так – собирай-ко на стол! Зоряна вместе с матерью быстро собрала на стол. В этом обычаи были тверды: сватов полагалось угостить, и делать это должна была сама невеста – мать лишь помогала ей. За столом, как водится, обсуждали детали будущей свадьбы, приданое и прочие дела. С самого начала решили, что две свадьбы будут с разрывом в седмицу, чтобы молодые смогли попировать друг у друга и чтобы подружкам и друзьям не приходилось разрываться между двумя свадьбами. Сила решительно заявил: – Твердята старше – стало быть, ему и жениться ранее… хоть и на седмицу всего. – Быть по сему, – кивнул Молнеслав. Потом уговорились, когда какие из обрядов проводить. Затягивать с этим никто не собирался: до Медвежьего дня, после которого свадьбы уже играть было не принято, оставалось не так уж много времени.***
Следующие дни были полны обрядами, предшествующими любой свадьбе. Зоряна с волнением ждала свадьбы брата, следом за которой должна была состояться и её собственная. Впрочем, долго ждать не пришлось. Уже через пару дней у Искрянки собрались подруги на обряд закрывания невесты. Невеста, как того и требовали обычаи, причитала, хотя в душе рада была вырваться из дома, где ей приходилось бесконечно возиться с младшими братишками и сестрёнками. Зоряна, правда, посмеивалась, что всего через год ей точно так же придётся возиться уже со своими детьми, от которых уже никуда не уйдёшь. В день свадьбы Твердята с друзьями приехал за невестой на разукрашенных санях. В избу, впрочем, они попали далеко не сразу – прежде пришлось преодолеть самый настоящий заслон, организованный подружками. Однако все загадки были отгаданы, выкуп в виде сладостей и серебра вручён, и жениха пропустили в избу. Обряд шёл своим чередом. Под присмотром волхва из большого княжеского святилища к Твердяте вывели укрытую покрывалом невесту. Отец и старший брат, держа под руки, обвели её вокруг жениха, а потом передали ему её руку. Держа её через ткань покрывала, Твердята вывел девушку за порог, усадил в сани. Со двора они выезжали первыми. Следом за ними пристроились ещё несколько саней – с родичами Искрянки и Твердяты, друзьями и подружками жениха и невесты. Молодёжь пела и смеялась, звенели бубенцы на сбруе коней. Так, с шумом, звоном и песнями свадебный поезд проехал улицам Светлояра от Кузнечного конца до Слободы и въехал на двор, где отныне предстояло жить Твердяте с молодой женой. Как и все дома в Слободе, этот был добротным, просторным, с богато украшенными резьбой причелинами и ставнями. Такими же добротными были и надворные постройки. Ярец (именно он правил тройкой, на которой ехали жених и невеста) осадил коней у самого крыльца. Спрыгнув на снег, Твердята подхватил невесту на руки, взошёл на крыльцо и шагнул через порог. И только здесь, наконец, позволил Искрянке встать на ноги. Держа её за руку по-прежнему через покрывало, вывел на середину избы. Подошедший Преждан, подмигнув гостям, взял в руки печной ухват и, подцепив покрывало невесты, сдёрнул его прочь. – Что, хороша ли невеста? – Хороша! Хороша! – дружно откликнулись гости. Молодых поставили на расстеленный рушник, другим рушником волхв обвязал их соединённые руки. Женщины осыпали их зерном и хмелем – на достаток и веселье. Потом волхв подал им чашу с мёдом, из которой, передавая друг другу, они отпили по три глотка. И лишь после того, как Твердята трижды обвёл свою суженую вокруг печи, а Искрянка новым огнивом разожгла огонь, начался собственно свадебный пир. Впереди были несколько дней веселья. А следом – ещё одна свадьба.***
Отшумел Медвежий велик-день с непременными катаниями с гор, румяными блинами, которыми угощались и угощали друг друга все от мала до велика, и кострами, в которых сгорала уходящая зима. Все знали, что холода ещё не вовсе закончились, что до настоящей весны придётся ещё сколько-то подождать. Но она уже вышла в земной мир, только была пока ещё где-то далеко, но теперь каждый день приближал её торжество. Ивина изредка наведывалась в Слободу и, по правде говоря, была довольна тем, как освоились с новым своим положением и сын, и дочь. Впрочем, больше внимания она всё же уделяла Зоряне – Твердята, как ни крути, мужчина, по хозяйству ему не возиться, да и давненько уже от родителей оторвался, с тех пор, как в дружину к княжичу ушёл. Зоряна, правда, с обязанностями хозяйки справлялась неплохо, да и с мужем ладила, потому беспокоиться матери не приходилось. В один из дней, когда Громобой был дома, Ивина забежала к ним, чтобы отдать дочери несколько мешочков с травами – собственные запасы целебных зелий Зоряне ещё только предстояло накопить, а до того мать уделила ей кое-что из своих. И как раз в то время, когда обе женщины разбирали принесённое, в сенях стукнула дверь. Через порог шагнула (а если точнее, почти впрыгнула в избу) Росянка – внучка старой Вихорихи. Та давно уже обучила внучку тому, что знала сама, но только вздыхала, когда речь заходила о том, чтобы Росянка стала её преемницей в лечении недугов, что могли зацепить княжескую семью или бояр. Слишком уж порывистой выросла девушка, а вот терпения, необходимого настоящей зелейнице, у неё словно вовсе не водилось. Поздоровавшись со всеми, Росянка без промедления принялась сообщать новости. Старая Вихориха как с начала зимы занедужила, так толком и не могла поправиться, и в последнее время всё чаще заговаривала о том, что княжьей семье нужна новая зелейница. – Не ты, егоза, – взглянув на внучку, она махнула рукой. Росянка, впрочем, и сама не слишком рвалась браться за это. Собственно, Ивина уже знала об этом. Несколько дней назад Вихориха присылала Росянку за ней, и две зелейницы долго беседовали. И, поскольку у Ивины хватало лекарских забот в Кузнечном конце, она предложила вместо себя Зоряну. Та, узнав об этом, вскинулась: – Матушка, да справлюсь ли я? – Справишься, – уверенно улыбнулась Ивина. – Травы ты лучше меня ведаешь, да и княгине ещё по зиме глянулась. Росянка, не любившая долго сидеть на одном месте, весело тряхнула растрепавшимися прядями, выбившимися из-под платка, попрощалась и убежала. Ивина проводила её взглядом, подождала, пока дверь за девушкой захлопнется, а потом вновь повернулась к дочери: – Ты в себе не сомневайся. Тебе благословение берегини помогает, всё у тебя сладится. – Благословение берегини? – Зоряна удивлённо взглянула на мать. Ивина кивнула: – Раньше-то я не говорила – надобности не было… А нынче пора уж тебе узнать… Она помолчала, собираясь с мыслями, и начала рассказывать. За год до рождения Зоряны семья кузнеца жила ещё в Журавце. Старшему из их сыновей, Вечерку, едва минула шестая зима, когда в городе невесть откуда появился незнакомец. Поговаривали, что владеет он ведовскими умениями, но точно никто ничего не знал. В свой дом, поставленный на краю пустыря, он никого не пускал и сам ни к кому не ходил. Зима и весна прошли тихо. А потом вдруг начали вянуть листья на росших возле домов и в окрестностях города берёзах. Лето тогда выдалось жаркое и сухое, дожди шли редко и недолго, однако на других деревьях и кустах это словно вовсе не сказалось. Ивине и в голову бы не пришло связать это с нелюдимым незнакомцем, если бы однажды прибежавший откуда-то Вечерко не рассказал ей кое-что по секрету. Оказалось, неугомонные мальчишки всё же исхитрились подобраться к дому, куда не было ходу взрослым. И в этом доме обнаружили сидящую взаперти в клети девушку. – Берегиня она, сама сказала! – возбуждённо шептал Вечерко. – Этот, который там живёт, он чародей, поймал её и крылья спрятал. А ей там плохо! Мамань, давай ей поможем, выпустим оттуда! – Да как же мы её выпустим? – недоумевала Ивина. – Ну… не знаю… Как-нибудь… Не сразу, но они всё же придумали, как вызволить пленницу. У Ивины почему-то даже сомнений не возникло, что это и правда берегиня. А раз так – негоже ей взаперти оставаться. Впрочем, такого и обычной девчонке не пожелаешь. Да неведомо ещё, что этот чародей – или кто он там – с ней сделать задумал. Позже Ивина при всём желании не смогла бы сказать, что они тогда делали. Им помогло то, что хозяин на несколько дней отлучился. А вот как они с Вечерком пробрались в дом, дверь которого была зачарована, как сумели найти в ларях и ларцах лебединое оперенье берегини, а потом ещё открыть замок на клети, где она сидела – этого ни она, ни Вечерко позже вспомнить не могли. Прощаясь со своими спасителями, берегиня подала женщине деревянный гребень, украшенный вырезанными на спинке берёзовыми ветвями: – Дочь родится – ей отдашь. Ну, благо вам буди! Коснувшись рукой оперения, она превратилась в лебедя и через миг растаяла в небе. Следующие три дня лил дождь, которого до того люди ждали не одну седмицу. После него следы побывавших в доме не нашёл бы и самый умелый чародей. Впрочем, и дом не уцелел – в него ударила молния. Тушить пожар, понятно, никому не пришло в голову. Перун Праведный попусту жечь избу не стал бы. А ближе к осени Сила перевёз жену и сыновей в Светлояр. И уже здесь в конце весны Ивина родила дочь. Зоряна изумлённо смотрела на мать. К такому повороту она вовсе не была готова. Громобой, внимательно слушавший рассказ Ивины, задумчиво проронил: – И опять Журавец… В самом деле, казалось, что Журавец – это какой-то узел, к которому с разных сторон тянется множество нитей. Но как развязать этот узел и что за всем этим таится, пока оставалось непонятно. Впрочем, рассказ Ивины не изменил того, чему дόлжно было совершиться. Ещё через пару дней Вихориха прислала внучку уже за Зоряной. Разговор их остался ведом только им, но теперь уже Зоряну при надобности звали на княжий двор. Старая ведунья чувствовала, что силы её иссякают и она не то что другим – себе не способна помочь. Но теперь нашлось кому заменить её.***
Хотя Медвежий велик-день и миновал, зима не спешила уходить. Лёд на Заболони пока ещё держался, разве что потемнел да кое-где поверх него поблёскивали лужицы. Солнце пригревало уже совсем по-весеннему, понемногу растапливая наметённые зимними вьюгами сугробы, но люди всё же не спешили расставаться с санями и дровнями. Громобой и Твердята неторопливо шли по берегу Заболони. Ни один из них не ответил бы, с чего вдруг их потянуло сюда именно сегодня. За полгода знакомства они научились понимать друг друга даже без слов, потому шли молча, лишь изредка перебрасываясь несколькими словами. На льду Заболони, на накатанном за зиму пути показались дровни, которые тянула усталая лошадёнка. Вглядевшись в седоков, Громобой с удивлением узнал сестрёнку и её мужа. Твердята, тоже помнивший их по прошлому лету, удивлённо вскинул брови. Переглянувшись, гриди торопливо спустились по взвозу на лёд. Горята, заметив их, натянул поводья. Лошадёнка покорно стала. Синичка, увидев брата, попыталась выпутаться из овчин, в которые была закутана. Впрочем, даже и они не могли по-настоящему скрыть её заметно округлившийся живот. – Ума вы решились – нынче в путь пускаться? – нахмурился Громобой. Он, конечно, не был ведуном, но понимал, что бабе на сносях пускаться в путь – это едва ли не худшее, что можно придумать. Горята вздохнул: – Да рады бы дома-то оставаться… Да уж вовсе невмоготу стало. Уж не знаю, что там с братцем моим стряслось, да вдруг заявил, что для меня такая жена слишком хороша… Сказал, что она ему второй женой станет, а мне после кого-нибудь подыщут… И отец с ним заодно, вот разве только повременить уговорил, пока она родит… Гриди выразительно переглянулись. Потом Твердята спросил: – Делать-то что думаешь? Горята пожал плечами: – Может, в подручные кто возьмёт. Я ведь кузнечным ремеслом владею, да и иное чего делать могу. – Кузнечным, говоришь?.. – Твердята ненадолго задумался. – Вот что, пойдёмте-ка к дядьке Кияну. Ему Макошь сынов не дала, а подручного по осени купцы сманили. На что уж он им понадобился – не ведаю. Дядька Киян дочку за него отдать метил, да не вышло. Как парень к купцам подался, она за усмаря пошла, а отец с матерью вдвоём остались. – Ты бы, друже, всё же к ним добежал, – посоветовал Громобой, – чтобы не сваливаться как снег на голову. – И то верно, – улыбнулся Твердята. – А вы покамест потихоньку следом езжайте. Твердята ушёл. Громобой и Горята неспешно стали подниматься по взвозу на берег. По пути Горята пересказывал новости – всё, что произошло за последнее время в родных местах. Слушая его, Громобой всё больше хмурился. Происходящее совершенно не нравилось ему, поскольку слишком уж явно носило отпечаток чужого вмешательства. Впрочем, Липнякам удалось избежать этого – как предполагал Горята, их охраняла чародейная сила Стогода. Синичка в разговор не вмешивалась – старший брат в непривычно богатой по меркам лесного займища одежде и с мечом у бедра казался ей чужим. И сейчас, закутавшись в овчину, она тихо сидела на дровнях и слушала разговор мужчин. – А что ж вы не в Журавец поехали? – спрашивал Громобой. – Да поначалу мы было туда наладились, а по пути Стогода встретили, он нас сюда и направил… Да велел тебе передать: чужие чары по нашим местам себя знать дают. Одному ему с ними не сладить, не по силам. Липняков ещё он худо-бедно оградил, а с остальными… Сказывал, сила Перуновых воинов надобна. Громобой коротко кивнул. Он понял гораздо больше, чем мог рассказать ему Горята. А это значило, что у них появилась ещё одна причина ехать в Журавец, и надолго затягивать с этим нельзя. Воротники ни о чём не спросили – им было достаточно того, что гридь из ближней дружины княжича по-дружески беседует с приезжим мужиком. А вскоре, свернув к Кузнечному концу, Громобой и Горята встретились с Твердятой. Рядом с ним шёл невысокий, но крепкий человек – кузнец Киян. Поговорив с Горятой, он повёл переселенцев к себе. Гриди, пообещав наведаться, как выпадет время, отправились в детинец. До вечера Громобой не проронил ни слова. Молнеслав был занят, и гридь по привычке взялся плести кольчугу. Лишь под вечер Молнеслав выбрал время, чтобы заглянуть в дружинный дом. Он перемолвился с Прежданом и Раденем и хотел уже уходить, когда Громобой, поодаль возившийся со стальными кольцами, вскинул голову. Встретившись с ним взглядом, княжич подошёл: – Случилось что? Громобой коротко рассказал о том, что услышал от Горяты. Выслушав, княжич нахмурился и протянул: – Та-а-ак… – Не приложили ли тут руку те чародеи, про коих Воеслав говорил? – Громобой напряжённо взглянул на него. – Может, и они… – Молнеслав задумался, потом взглянул на него. – Вот что, дожидаться травеня не станем – как чуть просохнет, поедем. – Добро, – коротко откликнулся гридь. Ещё немного поразмыслив, Молнеслав поднялся и вышел. Громобой, проводив его взглядом, вернулся к своей работе.