Перуновы воины

      Боярин Вершень не слишком ошибся, сказав, что у старших княжичей и без всяких наузов норов далеко не подарок. По крайней мере, княжич Буеслав эти его слова подтверждал в полной мере.       Вечным поводом для раздражения (а в последнее время почти бешенства) был, разумеется, Воеслав. Младший брат превосходил его и удалью, и воинскими умениями, хотя и Буеслав в этом был далеко не последним. К тому же старший сын князя, хоть и считался наследником отцовского стола, совсем не был уверен, что княжеская шапка уже у него в руках. Нет, конечно, князь проживёт ещё долго (и дай ему Макошь сохранить здоровье и бодрость подольше), но ведь рано или поздно он всё равно умрёт. А сын взойдёт на княжеский стол только после того, как его признает вече. И здесь поддержка даже всех велегостицких бояр ничем ему не поможет. Спроси вече, чем он похвалиться может, что он ответит? А ничего! Как с соседями немирье – в поход идёт Воеслав. Надо с северными родичами ряд какой утвердить или ещё что – Воеслав. В полюдье – опять Воеслав… И говори сколь угодно долго, что так отец рассудил, дескать, старший сын – мой наследник, потому при мне ему быть, никого это не убедит…       Средний брат в счёт не идёт вовсе. Когда ему сосватали в жёны уводическую княжну, её отец поставил условие: велегостицкий стол Берислав может наследовать только в том случае, если останется последним в роду. Так что теперь он живёт у тестя и на отцовское наследство не зарится. А вот с младшим надо что-то решать…       Нет, отправить к Воеславу убийц Буеслав, при всей ненависти к нему, не решился бы. Как ни крути, всё же своя кровь, боги за такое по головке не погладят. Конечно, он мечтал иногда, чтобы Воеслав не вернулся из какого-нибудь похода или куда-нибудь исчез, но дальше этих тайных мечтаний не заходил никогда.       Он с силой ударил себя кулаком по колену, резко встал, прошёлся по горнице. Нужно было что-то делать. Вот только что?       Пару раз измерив шагами ширину горницы, княжич удовлетворённо хмыкнул. Ему вспомнилось, как накануне отец, не скрывая досады, говорил, что нынешним летом никаких походов не будет – вести воинов некому. Получается, случай показать себя сам плыл ему в руки, и дал его брату не кто иной как Воеслав. Оставалось убедить отца, что это и в самом деле нужно, и собрать подходящую дружину.       К некоторому удивлению Буеслава, убедить князя оказалось не так уж трудно. То ли подействовало напоминание про вече, перед которым княжич окажется бессилен, то ли его всё же порядком рассердило упрямство младшего сына – неизвестно. Однако он не только одобрил задуманный Буеславом поход, но и обещал, насколько сможет, помочь собрать дружину. Бояре, выслушав, тоже одобрительно закивали головами. На самом деле многие давно уже поговаривали, что не гоже старшему княжичу вечно сидеть под крылышком у отца – надо же когда-то и самостоятельно действовать.       А вот со сбором дружины всё оказалось далеко не столь радужно. Посадские идти в поход не рвались, справедливо полагая, что ни к чему самим искать битвы, пока на них никто не нападает. Смерды из окрестных поселений и подавно отказывались наотрез – какие походы в самый разгар полевых работ! Потому ко времени выхода из Велегостья войско Буеслава насчитывало около трёх сотен ратников: его собственная ближняя дружина, несколько боярских сыновей со своими гридями да те, кого всё же удалось собрать князю. Оставалась призрачная надежда, что удастся убедить Воеслава если не присоединиться (от этого он наверняка откажется), то хотя бы дать людей для этого похода. Впрочем, и без этого, как считал Буеслав, он сможет немало.       Вскакивая на подведённого отроком коня, княжич с удовольствием подумал, что вот теперь он сможет утереть нос младшему братцу.       Начало похода складывалось удачно. Но через некоторое время, проезжая мимо одного из погостьев, Буеслав услышал разговор стоявших неподалёку на опушке мужиков:       – Никак Воеслав Властиславич опять в поход срядился?       – Да нет, он же в Еловец уехал. Не поспел бы он за неполных три седмицы туда, потом назад и теперь вот опять…       – А это кто же? – мужик кивнул в сторону Буеслава, нимало не заботясь о том, что он их слышит.       – Так поди братец его… как там его…       Подобные разговоры Буеслав за время пути слышал ещё пару раз. Понятно, это не добавляло хорошего настроения, как и тяготы весенней дороги, и предстоящая необходимость пытаться договориться с Воеславом, и к Еловцу старший сын князя подъехал в отвратительнейшем настроении.       В Еловце их ждали, потому что Буеслав заранее отправил к брату гонца. Сам он предпочёл бы явиться неожиданно, но… трёхсотенную дружину надо ведь где-то размещать…       Воеслав ждал его в гриднице, в окружении еловецких бояр. Он не пытался изображать радушие, но держался спокойно и уверенно. Буеслав, вопреки обычаям, не хотел затягивать с разговором о деле, однако едва попытался завести речь о том, что его сюда привело, как Воеслав вскинул руку:       – Об этом позже. И тебе, и твоим людям надо отдохнуть. О делах поговорим завтра.       Всем, кто смотрел сейчас на братьев, ненадолго, всего на пару ударов сердца почудилось, что старший из двоих – как раз Воеслав, молодой неженатый парень.       Вечером, как водится, был пир. Буеслав догадывался, что тут поусердствовали еловецкие бояре – им не с руки было обижать старшего княжеского сына неуважением. Но и то, что на пир собрались здесь же, на подворье у Воеслава, казалось добрым знаком. Вопреки всем раздорам, он всё же не отправил брата пировать к посаднику или ещё к кому-нибудь из здешних нарочитых мужей.       Сидя за столом и вполуха слушая здравицы, Буеслав искоса наблюдал за братом. Таким он никогда ещё не видел обычно вспыльчивого и резкого Воеслава. Сейчас он был спокоен, улыбался шуткам, звучавшим в гриднице, отвечал на обращённые к нему речи. Буеслав невольно подумал, что хотя бы какая-то надежда добиться желаемого всё же есть.       Княгиня Хедвига старшего внука встретила довольно сдержанно, расспросила, как здоровье у оставшихся в Велегостье, но – и только. Сейчас, сидя за женским столом, она успевала следить, чтобы угощение не скудело. Застолье оказалось не столь богатым, как могло бы быть по осени, но всё же недостатка не наблюдалось ни в жареном, ни в пареном, ни в варёном.       Пир затянулся до ночи. Однако наутро Буеслав, не желая откладывать и не дожидаясь, когда соберутся еловецкие бояре, заговорил с братом о том, ради чего приехал. Воеслав выслушал его спокойно, однако на просьбу дать ратников для похода ответил коротко и жёстко:       – Нет!       Буеслав, не сдержавшись, насмешливо бросил:       – Что, боишься, что твою славу перехвачу?       – Моё от меня никуда не уйдёт, – холодно отрезал Воеслав. – А вот ты, брате милый, кое о чём позабыл. Еловец на порубежье стоит, у меня по Быстрице раденичи, по Елице твердичи. Уведёшь ты у меня людей на раденичей, а твердичи тем временем в поход на нас срядятся. И с кем мне тогда межи защищать? С одной ближней дружиной?       Некоторое время Буеслав пытался его переубедить, но очень скоро вспылил и вышел из гридницы, хлопнув дверью.       Жёстко прищурившись, Воеслав проводил его взглядом, потом отрывисто окликнул:       – Огнец!       Парень мгновенно оказался рядом. Княжич, не глядя на него, вполголоса бросил:       – Поезжай в Журавец. Упреди, чтобы за Быстрицей позорче глядели. Молнеславу я говорил тогда, да надо бы и посаднику дать знать. Воротники спросят, куда – скажешь, родичей проведать. Да сколько дорогу со стен видно – коня не гони… – он покосился на парня и улыбнулся уголком губ. – Ну, а из Журавца и впрямь к своим наведайся. Заодно расскажешь, как у брата дела.       Огнец с готовностью поклонился и отправился собираться. Ратша и Найдён выразительно переглянулись. После того, что произошло минувшей зимой, такое поведение княжича казалось всей ближней дружине единственно возможным и правильным. А Воеслав с мрачным удовлетворением подумал, что его братцу едва ли будет весело, если он сунется к раденичам.       Ближе к полудню к Воеславу пришли несколько здешних бояр. Они уже слышали, с чем приехал его брат, и кое-кто, по правде говоря, не прочь был бы присоединиться к войску. Воеслав, узнав об этом, проронил:       – Вы вольны пойти сами и взять с собой своих людей. Только подумайте: как до боя дойдёт, кого он вперёд на чужие мечи отправит? Тех, кого из Велегостья привёл, или вас?       Бояре переглядывались, обдумывая его слова, и Воеслав не без удовольствия видел, что решимости хотя бы у некоторых явно поубавилось.

***

      Галопом. Рысью. Шагом. Галопом. Рысью. Шагом.       Вздумай кто-то пристально наблюдать за Огнецом – даже и тогда едва ли догадался бы, что ему дано серьёзное и ответственное поручение. Он спокойно и деловито собрался, оседлал своего гнедого и неторопливо выехал за ворота.       После того, как Велегостье скрылось за деревьями, он ещё некоторое время ехал неспешно – словно торопиться и впрямь было некуда. Потом оглянулся и уверенно послал коня вскачь. День перевалил уже за середину, и парень хотел поскорее миновать хотя бы ту часть пути, которая проходила по тракту. По тропе, срезавшей изрядную часть пути и проходившей в стороне от крупных поселений, галопом не помчишься – больно уж прихотливо легли её извивы над берегом близ устья Елицы и дальше – по-над Быстрицей.       Он ехал до тех пор, пока не сгустились сумерки, лишь один раз дав короткий отдых себе и коню. До восхода луны о продолжении пути не могло быть и речи, и Огнец, привязав коня, устроился на траве. Он успел урвать какое-то время для сна, и к тому времени, как выплывшая в небо луна осветила тропу, был вполне бодр. Рассвет застал его уже неподалёку от брода через Быстрицу.       Его окликнули дозорные со сторожевой крепостицы на раденическом берегу. На вопрос, куда он едет, Огнец ответил коротко:       – К посаднику журавецкому с вестями.       – Не войны ли опять ждать? – поинтересовался старший дозора.       – Войны – не войны, но близко к тому! – нахмурился парень.       – Стало быть, надобно глядеть в оба, – подытожил дозорный. – Ну, езжай! Попутник в помощь!       Миновав крепостицу, гридь выехал на тракт, через поля и перелески убегавший прочь от Быстрицы – туда, где на левом берегу Заболони высились крепкие стены посадского города Журавца. Конь, которому он дал отдохнуть перед переправой, был полон сил, и Огнец пустил его галопом. Солнце ещё не добралось до верхней точки своего пути по небосводу, когда он подъехал к Журавцу.       Стражники на воротах расспросами его не донимали. Только, распознав в нём гридя, уточнили:       – К посаднику?       – Да, – односложно откликнулся он.       – Ну, езжай в детинец, там он.       Журавец ничем не отличался от множества подобных ему городов в землях росавичей. Поэтому гридю не было нужды расспрашивать, как проехать к детинцу и где в нём двор посадника. Впрочем, вскоре ему нашлись попутчики – неподалёку от детинца его окликнули, и Огнец, оглянувшись, узнал Преждана, Яреца и Громобоя.       – Никак с вестями к нам? – поздоровавшись, спросил Преждан.       Огнец кивнул, обрадованный этой встречей. То, что «соколы» были в Журавце, могло означать только одно: княжич тоже здесь. А значит, не придётся объяснять, с какой это стати княжич Воеслав отправил его предупреждать давних недругов о предстоящем нападении.       Все четверо въехали на посадничий двор, спешились и перебросили поводья конюшенной челяди. Преждан кивком позвал Огнеца за собой и направился в терем. Пройдя по нескольким переходам и поднявшись наверх, он приостановился перед дверью горницы, сделал спутнику знак подождать и шагнул внутрь. Ожидание, впрочем, было недолгим – вскоре Огнеца позвал выглянувший отрок.       В горнице за столом сидели княжич Молнеслав и журавецкий посадник боярин Яромир. Преждан устроился поодаль. Огнец поклонился:       – Здрав будь, княжич! И ты, посадниче!       – И тебе поздорову, – с лёгкой улыбкой откликнулся Молнеслав и кивнул на лавку. – Садись. С чем пожаловал?       – Княжич Воеслав упредить велел: брат его в поход срядился.       – Не больно добрая весть, да жданная, – качнул головой княжич, – ещё зимой у нас про то разговор был.       Он сидел, чуть подавшись вперёд, пристально глядя на вестника. Огнец ещё с зимы помнил эту его привычку – слушая, сразу обдумывать, что делать, прикидывать в уме разные пути решения появившейся проблемы. Поэтому он просто продолжал:       – Ежели всё как Буеслав мыслит, так нынче поутру должны были из Еловца выйти. Тогда завтра к полудню к Быстрице выйдут. Могли, правда, и задержаться – людей у него сотни три, а Воеслав никого не дал – сказал: «Из моей вотчины ни человека в поход не пущу!»       – Не станут его попрекать – дескать, с нами в сговоре? – нахмурился Яромир. Огнец отрицательно мотнул головой:       – Не! Бояре и князь уверены, что Воеслав по се поры в обиде из-за тех горе-воинов, что ему тогда дали, а пуще того – из-за подсыла. Да и порубежье – твердичи под боком.       Молнеслав, продолжая размышлять, негромко заметил:       – На Быстрице мест, где переправиться можно, всего-то два или три...       – Коли отсюда поблизости – тогда два, – отозвался Преждан. – Но едва ли у них хватит наглости идти через брод.       – Если б речь о Воеславе шла – тогда пожалуй, – возразил Огнец. – А Буеслав может решить, что с тремя-то сотнями он крепостицу, что у брода на вашем берегу, по брёвнышку раскатает.       – Пусть попытается, – усмехнулся Яромир, переглянувшись с княжичем. Ещё зимой, вернувшись из Белозаводи, Молнеслав нашёл возможность предупредить его, и сейчас к появлению незваных гостей всё было готово.       Вновь обернувшись к Огнецу, княжич спросил:       – А как ты мимо них назад-то поедешь?       Парень пожал плечами:       – Сюда я тропой по-над берегом ехал, а войско по тракту идёт. Да и для всех я поехал родичей проведать, так что сейчас мне не в Еловец, а вниз по Быстрице ехать надо, до устья Берёзни. Да всё одно задерживаться не стану – у брода бы с ними не встретиться...       – Есть на Быстрице ещё один брод, – Яромир задумался. – Если на Берёзню, так для тебя и вовсе лучше его нет... Ладно, тебе всё едино отдых нужен – всю ночь, небось, в пути был. Поутру поедешь, провожатого я дам – самому тебе тот брод не найти.       Преждан увёл Огнеца в малый дружинный дом, где обосновались «соколы», а посадник отправил отрока, чтобы собрать на совет своих воевод.

***

      Остаток дня Огнец провёл с «соколами». Гриди обрадовались ему, несмотря даже на то, с чем он приехал. Все знали, что битвы в этих местах стоит ждать когда угодно, если не войнаричи – так твердичи могут нагрянуть. Потому Огнеца по большей части расспрашивали, как они тогда добрались до своих.       Ближе к вечеру в дружинный дом заглянул Молнеслав. Предстоящее противостояние с Буеславом хоть и занимало его, но всё же не настолько, чтобы забыть о других делах. И спрашивал он больше о том, как дела у Воеслава, как прошла его встреча с князем и о прочих подобных вещах. Узнав, что чародеи со времени возвращения Воеслава в Велегостье и до его отъезда в Еловец не пытались даже приблизиться к нему, но вроде бы вели себя спокойно и сдержанно, Молнеслав переглянулся с Громобоем. Ясно было, что эти их недруги (а во враждебности чародеев ни тот, ни другой ни мгновения не сомневались) просто выжидают чего-то. А вот то, что сейчас Воеслав в Еловце, всего-то в полутора днях конного пути от Журавца, оба приняли не без удовольствия.       Наутро, когда Огнец собрался выезжать, Молнеслав передал ему письмо. Гридю не требовалось пояснений. Приняв свиток, заботливо завёрнутый в кусок кожи, он спрятал его в сумку и вскочил в седло.       Проводник, которого дал ему посадник, знал здешние места как свои пять пальцев. И уже к закату они добрались до брода. Остановившись на берегу, проводник показал:       – Смотри, парень, вон там устье Берёзни, с перестрел, поди, отсюда будет. А брод здесь – вон, где заплески песчаные. И на том берегу – видишь, где большая ива? Вот рядом с ней и выберешься. Тут хоть и широко, да зато и глубина всего ничего. Сейчас-то, под конец травеня, может, по колено коню или чуть выше.       – Благо тебе буди, что довёл! – улыбнулся Огнец.       – Попутник в помощь! – откликнулся тот.       Спуститься по пологому берегу и перебраться на другую сторону оказалось несложно. За старой ивой обнаружилась тропинка, надёжно укрытая зеленью. Судя по тому, что ни человеческих, ни лошадиных следов на ней видно не было, пользовались ей по большей части лесные звери – спускаясь к реке на водопой.       До темноты ещё оставалось некоторое время, и Огнец направил коня по тропинке. Ночевать прямо на берегу Быстрицы он не хотел. Через некоторое время деревья расступились, и впереди показалась луговина, по которой змеилась серебристой лентой Берёзня. Здесь, на опушке, он и заночевал. Отсюда до займища Комаричей оставался всего день пути.

***

      Стоя на берегу своей любимой заводи под кустом калины, девушка вглядывалась в воду. Уже не в первый раз с того дня, как узнала, что встреченным в лесу незнакомцем был сам княжич Воеслав, она обращалась к чарам, чтобы увидеть его. Зимой оконцем в ту даль, где был княжич, становилась чаша с водой, а сейчас вновь освобождённая ото льда речка.       В оконце чистой воды вновь, как в тот первый раз, появилось крыльцо терема. Над ним вовсю гремела гроза, но стоявший на крыльце княжич с явным удовольствием смотрел в небо, на тёмные тучи, то и дело освещавшиеся сполохами молний.       Со вздохом девушка повела рукой, позволяя видению угаснуть, и присела на камень здесь же, на берегу. Она сама не знала, что заставляет её раз за разом вызывать в воде облик княжича. Неужели дело только в том, что он единственный ничуть не испугался, когда она рассказала о своих родителях? Или же это сама Лада вложила в её сердце это влечение? Потвора вновь вздохнула. Что толку вспоминать ту встречу и мечтать о новой? Женится он всё равно не на ней – разве пара ему девчонка, выросшая в лесу?       – Да уж не влюбилась ли ты, Потворушка? – шепнул чей-то голос, тихий и одновременно звонкий, как весенняя капель.       Девушка не оглядывалась, знала – говорившую с ней до Ярилина дня увидеть не удастся. Хоть берегини давно уже на земле, но раньше Ярилы Сильного незримы для людей. И слышать их могут разве что ведуны да те, кто рождением своим связан с Той Стороной. А до Ярилы оставалось ещё дней десять. Потому она лишь так же тихо откликнулась:       – Сама не знаю… Не пара ведь я ему, да и девиц вокруг него столько – небось, давно уж про меня позабыл… Да вот тянет что-то…       – Макошь-матушка нити ваши совьёт – так и судьбы сойдутся, – в голосе берегини прозвучал негромкий смех.       – Не на беду бы только, – покачала головой Потвора.       – Как там у вас, людей, говорят? Судьба придёт – и за печкой найдёт? – берегиня уже открыто смеялась, и девушка невольно улыбнулась в ответ.       Слова берегини не слишком убедили её. Однако при одной мысли о Воеславе на душе становилось тепло.       Зимой, вызывая в чаше образ княжича, она видела его то в пути, среди заснеженных лесов, то в каких-то домах – видимо, там он проводил ночи или пережидал непогоду. Потом был какой-то бой, но подробностей чаша показать не могла. Однако после того, заглядывая вновь в воду, Потвора видела, что он как-то изменился, черты его словно прояснились. Но сейчас она лишь знала, что у Воеслава всё хорошо. Встретятся ли они вновь и какой будет эта встреча – юная ведунья не знала.

***

      Огнец вернулся в Еловец в самом конце травеня, проведя вдали от Еловца дней десять. Передав коня челяди, он собирался идти в горницы к княжичу. Однако Воеслав уже сам вышел на крыльцо – Огнеца он ожидал. Впрочем, на дворе, на виду у многих, расспрашивал он гридя лишь о том, как прошла поездка и как дела у его родичей. Лишь позже, вместе с Огнецом поднявшись в горницу, повернулся к нему и требовательно взглянул в глаза:       – А вот теперь садись и рассказывай!       Сам он тоже сел на лавку, опершись локтями о колени и не спуская взгляда с Огнеца. Тот, устроившись напротив княжича, немного помолчал, собираясь с мыслями, и заговорил. Прежде всего, о том, как его встретили в Журавце, что говорили. Передал письмо от Молнеслава. Однако разворачивать свиток Воеслав пока не стал, отложил на край стола. Выслушав, как Огнеца проводили до дальнего брода, княжич невесело усмехнулся:       – Вовремя тебя туда увели. Как раз Буеслав со своими к той поре до переправы добрались.       – Чем там дело-то обернулось? – вопросительно взглянул на него Огнец.       – А сам как мыслишь? – взгляд Воеслава сделался откровенно насмешливым. – Побили их раденичи и в реку сбросили. Уж сколько там полегло, сколько потом потонуло – про то не ведаю. Сюда Буеслав не возвращался, и куда с уцелевшими двинулся – неведомо… Ладно, давай дальше.       Огнец рассказывал, как добрался до родного займища, как родовичи обрадовались и ему, и вестям о Заренце, а сам внимательно наблюдал за княжичем. Собственно, о том, что две из трёх ночей на займище во время недавнего полюдья Воеслав провёл с его сестрёнкой, он прекрасно знал – сам же слышал, как Рябинка говорила об этом с матерью. Потому и не удивился, когда Воеслав коротко спросил:       – Сестрёнка как?       – Дитя ждёт, – так же коротко откликнулся Огнец. Потом улыбнулся. – Сказала, что нынешним летом всех женихов прочь погонит.       – Ну-ну, – непонятно усмехнулся княжич.       Ещё немного порасспрашивав, он отпустил Огнеца отдыхать. И лишь когда дверь за гридем закрылась, взял со стола письмо Молнеслава.       Письмо было коротким. Раденический княжич предупреждал о чужой ворожбе, неожиданно давшей о себе знать в окрестностях Журавца. Пока они ничего не могли с этим поделать – всех троих ждало Перуново святилище, и лишь после этого можно было попытаться разобраться, в чём дело. Воеслав нахмурился. Что-то подсказывало, что здесь не обошлось без Велемысла, но зачем ему это понадобилось?.. Впрочем, Молнеслав был прав: прежде нужно научиться всему, что смогут дать им в святилище.       Отложив письмо, Воеслав задумался. Чем раньше они доберутся до Перунова святилища, тем лучше. Однако он всё же собирался повременить несколько дней. Из памяти не шли слова встреченной прошлым летом девушки: «Коли до будущего кресеня не забудешь меня – приезжай. Тогда и поговорим». А до наступления кресеня оставалось всего ничего.