***
За окнами едва светало, когда Воеслав поднялся. Тихо, не потревожив даже отроков, спавших в верхних сенях возле его горницы (княжич чуть заметно усмехнулся: хороша стража!), он спустился вниз и вышел на двор. Заспанные конюхи, предупреждённые накануне, тотчас вывели ему осёдланного жеребца. Ни они, ни воротная стража, тоже едва продиравшая глаза, не удивились, что он куда-то едет один. Воеслав и прежде иной раз уезжал утром из терема – просто проехаться и побыть вдали от всех. Такие прогулки неизменно приводили его в хорошее расположение духа. На сей раз, впрочем, он отправлялся совсем не на прогулку. Если бы он взялся наугад искать свою таинственную незнакомку, на это ушёл бы не один день. Однако Воеслав точно знал, куда ему нужно попасть. Ещё до приезда брата он, словно бы невзначай, спросил посадника: – Тут давеча мужики, что на торг приезжали, что-то говорили про ведуна – дескать, силён, берегиню вон в жёны взял… Нешто и впрямь где поблизости такой есть? – Есть, как не быть! – откликнулся посадник. – Да только берегиню-то он взял уж давненько – годов, поди, двадцать тому. Сказывали, сколько-то они вместе прожили, детишек даже завели, а потом то ли не удержал он её, то ли сам по доброй воле отпустил – чего не знаю, про то врать не стану. Рассказал он и про то, где тот ведун живёт. Он не видел ничего удивительного в том, что княжич не прочь побольше узнать не только про жителей Еловца, но и про тех, кто живёт вокруг. Тем более, что до избы ведуна было не больше дня пути. Пустив коня неторопливой рысью, Воеслав вспоминал вчерашний разговор с бабкой. Княгиня Хедвига была единственной, кто знал, куда он отправился, – Воеслав не хотел, чтобы она лишний раз тревожилась, гадая, куда он запропал. Вечерние посиделки в горнице у княгини в те дни, когда не случалось пиров, были приятным обыкновением. Чаще всего княгиня устраивалась в резном кресле, а Воеслав – либо у очага, либо за столом. Вот и в этот раз он сидел, опершись локтями на стол и опустив подбородок на переплетённые пальцы. Некоторое время в горнице слышалось лишь потрескивание дров в очаге. Потом Воеслав негромко проронил: – Пора мне, пожалуй, за судьбой своей отправляться. Завтра поутру поеду. Княгиня покачала головой: – Берегинь не боишься? Завтра Ярилин день, их время настаёт. – Чего мне бояться, коли я, почитай, к одной из них и еду? – засмеялся Воеслав. Потом вновь посерьёзнел. – Всё со мной хорошо будет. Коли и впрямь – судьба, так вернусь дня через два, может, три, и не один. Ну, а не судьба – тогда уж и думать станем. Они вновь помолчали. Если у княгини и были какие-то сомнения, говорить об этом она не стала. Равно как не стала и убеждать внука взять с собой кого-то из гридей. Кто-кто, а она понимала, что искать свою судьбу Воеслав должен сам, и гриди здесь ничем не помогут. А княжич неожиданно заговорил совсем о другом. – Ты знала, что прадед мой, Воеслав Ратиславич, Перуновым знаком был отмечен? Княгиня удивлённо взглянула на него: – Знала. Да и не я одна – он тайны из этого не делал. А тебе-то про то кто сказал? Как-то невесело усмехнувшись уголком губ, Воеслав негромко произнёс заговор, и его знак засиял в сумраке горницы. Княгиня ахнула. Такого она уж точно не ждала. А Воеслав вновь заговорил: – Для батюшки моего раденичи враги. Да только княжич Молнеслав дважды мог убить меня – а отнёсся как к другу. Да и знак Перунов… выходит, мы, хоть и поневоле, а побратимы. Я на его свадьбе гулял, так не худо бы и ему на моей попировать. Что скажешь, княгини? Княгиня Хедвига потрясённо покачала головой. Она и прежде знала, что Воеслав временами бывает непредсказуем, но чтобы так… Впрочем, и то, о чём он рассказывал тогда, вернувшись из полюдья, и то, что сказал теперь, складывалось в единую картину. Странно, но княгиня чувствовала даже симпатию к раденическому княжичу, которого никогда не видала, только слышала о нём, да и то по большей части вскользь. Но если Воеслав прав и они действительно связаны силой Перунова знака, то и появление его здесь, в Еловце, на свадьбе будет вполне естественным. Княгиня помнила, как в прежние времена князь Воеслав Ратиславич встречал своих побратимов, как и он сам, отмеченных Перуновым знаком. Их дружба была нерушима, пока жив был сам князь. Да иные и к родным братьям так не относятся, как те трое относились друг к другу. Кто знает, может, и здесь такое братство завяжется? Помолчав, она твёрдо проговорила: – Делай как задумал. Пригласишь – встретим как желанного гостя. Да только, – глаза её блеснули искорками смеха, – прежде чем о гостях думать, сперва невесту привези! Воеслав улыбнулся в ответ. Он почему-то не сомневался, что княгиня поймёт его. Когда он уже собрался уходить, княгиня Хедвига, обняв его, шепнула: – Благословение Фрейи да будет с тобой!***
Вечерело. Сидя на берегу ручья, почти там же, где год назад впервые встретил девушку-ведунью, он бездумно смотрел на бегущую воду. Все заботы остались где-то вдали, на сердце было на удивление легко, словно все невзгоды ручей унёс с собой. Рядом тихо прошуршала трава. Оглянувшись, Воеслав даже не удивился, когда увидел перед собой ту, о ком думал всё это время. Остановившись под деревьями, она испытующе смотрела на него. Встретив его взгляд, усмехнулась: – Здрав будь, княжич! Берегинь не боишься? Едва ли кто-то сейчас догадался бы, что за этой усмешкой она прячет и недоверчивое удивление, даже растерянность, и неожиданную для неё самой радость. Как ни мечтала она ещё раз встретиться с княжичем, хоть и сама себя убеждала, что ничего толкового из этого всё равно не выйдет, но в эту встречу почти не верилось. Воеслав легко вскочил, подошёл к ней, улыбнулся: – Сама же говорила – увидимся, как кресень настанет! – он заглянул в глаза девушке. – Хоть теперь-то скажешь, как звать тебя? Она улыбнулась чуть смущённо: – Потворой. Сейчас она показалась княжичу ещё красивее, чем в ту первую встречу. Золотые солнечные искры вспыхивали в тёмных волосах, сплетённых в тугую тяжёлую косу, на щеках играл яркий румянец. Глаза, зелёные, словно молодая листва, сияли звёздами. Наконец Потвора прервала затянувшееся молчание: – Пойдём, княжич, не след здесь оставаться. На эту поляну берегини прилетают. Да и не гоже в праздник опричь людей бродить. Наши, небось, все уже на Ярилин лог собрались. Вместе они двинулись через рощу. На ходу девушка срывала цветы, изредка шепча какие-то неслышимые Воеславу заговоры, и вскоре уже сплела два венка. Один надела сама, а вторым увенчала княжича. Вспомнив обряды Ярилина дня, Воеслав вдруг подумал, что сейчас, наверное, все девушки округи собираются в каком-то тайном месте неподалёку от лога, где проходят все праздничные гулянья. Им предстояло ненадолго впустить в себя дух берегинь, призывая их в Явь. Словно отвечая его мыслям, Потвора проронила: – Вон ту рощицу стороной обойдём, девки наши сейчас там. – А ты почему с ними не пошла? – княжич испытующе взглянул на неё. – Не берут меня, – усмехнулась Потвора. – Боятся, что я девок и впрямь на Ту Сторону утяну – потом и не вернёшь. Воеслав удивлённо приподнял бровь: – Да ведь межа Той и Этой Стороны в каждом человеке живёт – её и искать не надо! Кому и впрямь судьба, тот пройдёт. – Твоя правда, княжич… – девушка наклонила голову. Воеслав досадливо поморщился: – Да что ты всё – княжич, княжич… Ровно у меня имени нету! Потвора, наконец, рассмеялась. Остатки смущения, которое она поначалу чувствовала рядом с ним, рассеялись без следа. Когда они вышли на луговину, где парни из нескольких окрестных родов уже складывали костры, все, кто их видел, удивлённо переглядывались. Потвора – с парнем?! Да ещё с таким, которого любая девка рада была бы видеть рядом с собой! К тому же многие, кто бывал в Еловце, узнали княжича, и это было ещё более неожиданно. Потвора убежала к женщинам, чтобы помочь раскладывать приготовленные для общей трапезы угощения. Воеслав присоединился к парням и наравне с ними возился с дровами и хворостом. Год назад и Ярилин день, и Купала прошли мимо него – сначала поход, потом плен. Но сегодня он мог не думать ни о княжеском достоинстве, ни о воинских делах и заботах, ни даже о своих гридях. А потом на опушке мелькнуло что-то белое. Женщины дружно закричали: фигуры в белых рубахах с длинными рукавами и впрямь казались выходцами откуда-то из иных миров. Праздник начинался.***
Девки, сменившие рубахи-длиннорукавки на обычные, нарядно и богато вышитые, поглядывали на Потвору со смесью удивления и зависти. Во всех играх княжич неизменно выбирал в пару именно её, и это было неожиданно. В прежние времена она частенько оставалась одна – местные парни побаивались связываться с дочерью ведуна. После хороводов и игр пришёл черёд прыгать через костры. Кто-то прыгал, держась за руки, кто-то по одиночке. Иной раз девушку, прыгавшую через костёр, на другой стороне подхватывали сильные руки парня. У влюблённых считалось самой лучшей приметой вместе перепрыгнуть поочерёдно через каждый из двенадцати костров, образующих большой круг. Но таких пар было пока не так уж много. Кое-кто не спешил, помня, что впереди ещё две с лишним седмицы, в течение которых вечерами можно будет повеселиться и найти себе суженую или суженого. Потвора смотрела, как другие перелетают через огонь. Кольнула иголочкой холодная тоска: да, она тоже будет прыгать – одна, как всегда. Чтобы священный огонь очистил душу от всего, что накопилось за прошедший год… И вдруг чьи-то руки подхватили её. Ахнув, она ухватилась за плечи парня и лишь тогда узнала Воеслава. А он в несколько шагов разбежался – и перемахнул через костёр вместе с ней. Потом несколько шагов до следующего костра – и вновь прыжок… и ещё один, и ещё… Так перепрыгнул он через все двенадцать костров и лишь тогда позволил Потворе вновь встать на ноги. И тут же, не давая ей опомниться, взял за руку и увлёк в лесной сумрак, прочь от мельтешения праздничной толпы. Скользя об руку с ним через густой подлесок, Потвора невольно улыбалась. Вспомнилось, как несколько лет назад, когда она только-только вошла в круг взрослых девушек-невест, парни вот так же пытались увести её в лес… понятно зачем. Правда, никому до сих пор это не удавалось. И вот теперь, кажется, впервые в жизни ей совсем не хотелось сопротивляться. Ветки впереди разомкнулись, выпуская их на полянку над речным берегом. Сюда не долетал шум с Ярилина лога, не видны были даже отблески костров на воде. Казалось, в целом мире остались лишь они двое. Воеслав, как и любой взрослый парень в эту священную ночь, чувствовал разгорающееся в крови пламя желания. Однако, справившись с собой, позволил себе лишь поцеловать Потвору – крепко, властно и одновременно со всей нежностью, на какую был способен. Девушка ответила на его поцелуй, сама обняла его за пояс. Так они стояли некоторое время, забыв обо всём. Потом Воеслав чуть отстранился, чтобы взглянуть ей в глаза. Голос его прозвучал негромко, чуть хрипловато: – Ну, а замуж за меня пойдёшь? Она высвободилась из его объятий, отступила на шаг: – Не след бы тебе такое говорить! Голос её прозвучал нарочито сурово. Воеслав вскинулся: – Не люб тебе – так прямо и скажи! Девушка неприметно вздохнула: – Да ведь неровня мы. Укорять тебя станут – дескать, не нашёл другой девицы, родом получше… – Другой… – с внезапно прорвавшейся горькой усмешкой он отвернулся. – Да я с той поры, как тебя встретил, на какую девицу ни гляну – везде тебя вижу… Что мне те укоры… – А коли стола княжеского через это лишишься? Сам же потом меня винить станешь! Княжич досадливо отмахнулся: – Не я батюшке наследую. А братцы мои старшие за власть княжью пусть хоть зубами друг друга рвут – их это беда. Потвора покачала головой: – Ты одно мыслишь, да боги по-своему повернуть могут… – Пусть! Всё едино от своей судьбы не сбежишь, чужой не проживёшь. Девушка невольно рассмеялась: – Ох, и упрям же ты!.. – и тотчас вновь посерьёзнела. – Что ж, коли батюшка мой возражать не станет – быть по сему… – А с чего бы ему возражать? – прозвучал рядом певучий голос. Они разом оглянулись. В двух шагах от них, прислонившись к дереву, стояла невероятной красоты девушка. Чело её обрамляли ветки калины – одни с белоснежными цветами, другие – с рубиновыми гроздьями ягод; такие же ветки переплетались с длинными тёмно-русыми волосами, почти скрывавшими расшитую рубаху. Потвора, увидев её, радостно вскрикнула: – Матушка! Берегиня засмеялась, легко скользнула над травами, обняла дочь. Потом, чуть отстранив её, взглянула на княжича: – Год назад я и сама была бы против такого союза. Отчего – сам ведаешь, – Воеслав молча кивнул. – Сейчас – дело иное… Он ведь сам вас с Молнеславом сводил – иначе нельзя было тебя от науза избавить. Простые-то клинки его не брали. Воеслав улыбнулся. Слова берегини подтверждали то, о чём он уже и сам догадывался. Впрочем, в голову ему пришло вдруг совсем иное: то, что ни его, ни Молнеслава и Громобоя никогда не заманивали берегини, даже если они уходили в лес в одиночку. Калинница, угадав, о чём он думает, проговорила: – Всё в том же причина – знак. Жизнеогонь в тех, кто им отмечен, яркий да чистый, да тот же знак нас близко не подпускает – обжигает… – она лукаво улыбнулась. – Да и то – не за тем Перун вас избрал, чтобы мне да сёстрам моим достались.***
Когда под утро ведун добрался до своей избы, с бревна возле неё навстречу ему поднялись Потвора и княжич Воеслав. Собственно, по их лицам уже всё было ясно, и всё же ведун испытующе взглянул на обоих. – Здрав будь, хозяин, – негромко проговорил Воеслав. – И тебе поздорову, княжич, – откликнулся ведун, с лёгкой усмешкой глядя на него. – По делу или от безделья? – Как старики говорят, с добрым делом – со сватаньем, – улыбнулся в ответ княжич. – Отдашь ли дочь свою мне в жёны? Этого ведун не ожидал. Хотя всего-то меньше года назад сам же возражал, когда Потвора говорила, что княжич её суженым быть не может… Сейчас Потвора стояла рядом с Воеславом, держа его за руку. Не нужно было особой проницательности, чтобы догадаться, что скажет она сама, если спросить, согласна ли… А позади двоих вдруг полупрозрачной тенью шагнула из зелени куста красавица-берегиня. Взглянула в глаза ведуну, улыбнулась, кивнула – и вновь растаяла. – Что ж, коли так – пойдём в дом, там и поговорим обо всём, – проговорил, наконец, ведун. И, кивком позвав обоих за собой, шагнул на крыльцо.