***
Учёбу в святилище никак нельзя было назвать лёгкой. Дубрень и в самом деле оказался наставником строгим и требовательным, однако следил и за тем, чтобы они не переутомлялись. Потому трое друзей то слушали его объяснения, то выполняли задания, со многими из которых с ходу справиться оказывалось совсем непросто. В перерывах между этими занятиями, чтобы не терять воинских навыков, брали мечи и выходили на усыпанную песком площадку у подножия холма. Здесь с друзьями обычно занимался кто-то из младших волхвов. Любой из них, окажись в какой-нибудь дружине, без особого труда пробил бы себе дорогу не то что до десятника или сотника, а и до воеводы – видно, служение Перуну накладывало свой отпечаток и на самих служителей. И кое-чему, как замечал Молнеслав, у них не грех было поучиться даже самым опытным воинам. В свободное от занятий время они втроём бродили по окрестным лесам, и вот здесь уже Громобой частенько что-то показывал и рассказывал – выросший в лесном займище, лес он знал отлично, неплохо разбирался в том, что там росло. В отличие от других святилищ, куда люди приносили дары, часть которых, понятно, шла на прокорм служителей, здесь сторонних людей не бывало. А потому здешним волхвам приходилось самим себя обеспечивать. Если пройти вдоль ручья, бравшего начало в озере неподалёку от святилища и прокладывавшего себе дорогу через заросли к реке, то примерно в сотне шагов от подножия холма можно было обнаружить огороды. Здесь росло всё, чем не мог снабдить людей лес: морковь, репа, капуста… От лесных воришек грядки защищал плетень, усиленный наговором. В стороне, на другой полянке, паслось небольшое стадо коров и коз. В обычное время они давали волхвам молоко и мясо, а в велики дни из них же выбиралась подходящая жертва. Волхвов в святилище жило двенадцать, Дубрень был тринадцатым. И, хотя по возрасту он годился остальным в деды, а то и прадеды, но сохранял всё же и живость мысли, и твёрдость рук. За меч он, правда, давно уже не брался, однако двигался легко и уверенно, и трое друзей догадывались, что из своего воинского прошлого он не забыл ничего. На самом деле обучаться именно здесь, вдали от тревог и забот обычной их жизни, оказалось куда легче, чем в Перуновом святилище в Белозаводи. Именно потому, что здесь не нужно было думать о вещах, не касающихся учёбы: кого из гридей куда отправить, с кем и о чём поговорить, как разобрать чей-то спор… О стороннем думали разве что вечерами, сидя у костерка или укладываясь спать. И чаще всего этим сторонним были оставшиеся в Журавце жёны. Все трое скучали по ним, хотя вслух в этом не признался бы ни один. То, чему обучал их Дубрень, раскрывало перед ними доселе неведомый мир. Они научились видеть знаки без всяких заговоров, чувствовать и распознавать чары и волшбу. А вечерние разговоры у костра как-то исподволь заставляли внимательнее прислушиваться друг к другу. Это не мешало им порой спорить до хрипоты, но в конце концов всё же приходить к согласию. Не раз и не два всем троим казалось, что они не учатся новому, а просто вспоминают то, что знали… когда-то, давным-давно… Дубрень наблюдал за учениками с нескрываемым удовольствием. Они напоминали ему времена, когда он сам был таким. Вот так же они сидели здесь, у подножия Перуновой горы, спорили, делились своими думами… А Воеслав и в этом, новом воплощении остался всё тем же – с виду сдержанный, порой холодноватый даже, а внутри пламя палючее… впрочем, может и к лучшему. Дубрень тревожно нахмурился, вспомнив, что его ученикам с чужой волшбой столкнуться придётся не через год, не через два – едва вернувшись отсюда к своим дружинам. И ведь знают, сдаётся, откуда эта паутина колдовская тянется. И сил не пожалеют, чтобы её порвать. А время летело, и всё ближе подходил Перунов день.***
В Еловце, казалось, не происходило вовсе ничего. Посадник и бояре, конечно, были удивлены, обнаружив, что княжич с молодой женой и часть его дружины куда-то уехали. Однако такое и раньше случалось не раз и не два – княжич приезжал и уезжал, когда считал нужным. Потому особо задумываться об этом никто не стал. Княгиня Хедвига оставалась в Еловце и жила, в общем-то, почти так же, как привыкла в Велегостье. Она то гуляла, то проводила время со здешними боярынями, которые охотно приходили поговорить и посоветоваться с ней. Вечера и дождливые дни княгиня коротала за рукоделием. Иногда, тоже как в Велегостье, она наведывалась в святилище Перуна. Здешние волхвы помнили её ещё по прежним временам, так что она была здесь желанной гостьей, которую всегда встречали с радостью. Червень шёл к середине, когда в Еловец приехал боярин Вершень Благомирич. Князь не без умысла отправил сюда именно его, зная, что с ним Воеслав худо-бедно находит общий язык. Кого-то другого княжич, пожалуй, и слушать бы не стал, а князь не прочь был уговорить сына вернуться. Сейчас, когда старший из княжичей был неведомо где, а средний который год обитал у своего тестя, князь Властислав неожиданно для самого себя забеспокоился, сам не зная о чём. Ну, а заодно боярину даны были и ещё кое-какие поручения. Княгиня встретила гостя приветливо. Однако напрасно боярин искал взглядом княжича. Хотя рядом с княгиней были гриди Воеслава во главе с Ратшей, обычно неизменно сопровождавшим княжича, но его самого видно не было. Однако сразу заговаривать о делах боярин не стал. Лишь вечером, когда сидели за пиршественным столом, Вершень всё же спросил, куда девался Воеслав. – По своим делам отправился, – спокойно ответила княгиня. Расспрашивать о подробностях Вершень не стал. Ясно было, что если княгиня и знает что-то, то рассказывать всё равно не станет. О поручениях князя он заговорил на следующий день. Первое – убедить Воеслава вернуться в Велегостье – пока откладывалось на неопределённый срок, потому что никто не знал, когда княжич снова появится в Еловце. Другое поручение касалось выяснения, куда же исчез княжич Буеслав. Однако и тут боярина ждала неудача. Ему рассказали, что в середине травеня Буеслав побывал здесь, потом повёл своё войско к раденичам, был разбит, но куда отправился после этого – не знал никто. Услышав об этом, Вершень развёл руками и вздохнул: – Ну, видать, не судьба даже узнать что-то… Как и в Велегостье вернусь, не ведаю. Князь-то не обрадуется такому… – А ты не спеши, боярин, – спокойно посоветовала княгиня Хедвига. – Глядишь, Воеслав вернётся, хоть с ним поговоришь, а тогда уж и в обратный путь. – И то, – откликнулся Вершень. – Подожду, вдруг да со временем чего новое узнается. Ни ему самому, ни его гридям даже в голову не пришло расспрашивать Ратшу и его парней, знали – от этих не добьёшься ничего. Теперь оставалось только ждать, когда вернётся в Еловец Воеслав.***
Вечером накануне Перунова дня трое побратимов сидели у озера, утомлённые всем, что пришлось делать в этот день. Бережок, где они устроились, был обращён в подзакатную сторону. С этой стороны к холму, на котором стояло святилище, примыкали озёра, и как раз напротив трёх побратимов расстилались зеркала чистой воды, перемежавшиеся с островками камыша. От кромки леса, за которую опускалось солнце, до самого холма протянулась золотисто-алая дорожка. Воздух казался плотным, как будто даже звенел на пределе слышимости. Глядя на закат, Громобой словно бы между прочим проронил: – Гроза ночью будет... – Так самое время – Перунов день завтра, – откликнулся Молнеслав. Ещё какое-то время все трое молчали. Потом Воеслав негромко спросил: – Что с обрядом-то решать будем? Завтра бы в самый раз. – А чего решать-то? – искоса взглянув на него, Молнеслав недоуменно приподнял бровь. – Делать надо. Громобой согласно кивнул. Проведя здесь, в святилище, целый месяц, они и без всякого обряда чувствовали себя братьями, понемногу начинали понимать друг друга с полуслова, а то и вообще без слов. Обряд мог лишь закрепить эти отношения. – Тогда пошли к Дубреню, – легко вскакивая с травы, предложил Воеслав. – А чего идти, – тоже поднявшись, отозвался Громобой, – он сам сюда идёт. Оба княжича вслушались в окружающее, как их учили, и тоже почувствовали приближение волхва. Когда Дубрень словно возник из ничего в нескольких шагах от них, все трое стояли, обернувшись туда, откуда он появился. Окинув их взглядом, волхв удовлетворённо наклонил голову и улыбнулся: – Что ж, первое испытание вы выдержали. – Испытание? – они переглядывались в некотором недоумении. Дубрень кивнул: – Да. Вы научились понимать друг друга, быть единым целым. Воеслав негромко проговорил: – Если это первое испытание, значит, должны быть и другие? Всем троим пришла в голову одна и та же мысль: испытания обычно предшествуют Посвящению. Волхв вновь кивнул: – Верно. Для вас пришло время Посвящения. Прошлое сделало вас воинами. Это поможет соединить вашу силу с силой знака. Два оставшихся испытания вы пройдёте завтра. Одно для вас привычное – бой, да только не один на один с противником, на сей раз посложнее будет. Вы втроём против двенадцати. Как это будет – расскажу завтра. Ну, а третье испытание… Придёт его черёд – узнаете. А про обряд, – он вновь обвёл взглядом всех троих, – поговорим завтра в святилище. Дубрень ушёл, а трое вновь устроились на берегу. Сосредоточенно обдумывая услышанное, Молнеслав проронил: – Здешние волхвы и по одному противники очень серьёзные… – Значит, надо сделать так, чтобы свести их превосходство на нет, – откликнулся Воеслав. – Если держаться вместе, они будут мешать друг другу, – негромко заметил Громобой. – Так и сделаем, – кивнул Воеслав. – А то и местами будем меняться, чтобы их с толку сбить. Ему вспомнилось то, чему учил его родичей-северян старый воин, когда-то пленником попавший в земли sjømann. Сам он происходил из какого-то южного племени, родственного росавичам, даже язык в чём-то был схож. То, что он показывал, Воеслава тогда заинтересовало, и кое-чему он успел научиться. Родичи его особого интереса к этому не проявляли, уверенные, что им хватит и того, что они умеют. А двигался старый воин так, словно перетекал с места на место, и все движения у него получались такими же – текучими, словно одно само собой переходило в другое. Воеслав с лёгкой досадой качнул головой: – Эх, кабы мне пораньше об этом вспомнить… – Ты про что? – вопросительно взглянул на него Молнеслав. – Да поучился пару лет назад кой-каким приёмам боя… они у тех племён в ходу, что на полудень от росавичских земель живут. Завтра бы нам, глядишь, и пригодились… – А что, может, и впрямь попробуем? – предложил Громобой. Ещё раз взглянув на клонящееся к закату солнце, Воеслав решительно отозвался: – Ладно, попытка не пытка. Не получится – будем завтра биться как привыкли.***
А в Светлояре тем временем волхвы готовились тянуть жребий, чтобы определить, кому в завтрашних обрядовых поединках быть «Перуном», а кому – «Велесом». В последние несколько лет по жребию выбирали только противника «Перуну», которого в обрядовом поединке неизменно изображал княжич Молнеслав. Но сейчас княжича в городе не было, а значит, вместо него предстояло выбрать кого-то из гридей либо из служителей святилища. Неждан наблюдал за приготовлениями и от души жалел, что ему всего десять – не то что в поединки, даже к обрядам в святилище его пока не допустят. А как было бы здорово… Он закрывал глаза и представлял себя с мечом в руках против… Впрочем, предполагаемый противник виделся ему не человеком даже – каким-то зловредным чудищем. Которое он, разумеется, побеждает и повергает наземь. Однако мальчишечьи мечты ничуть не помогали ни ему самому, ни князю и волхвам. Забота эта, конечно, была не та, чтобы и впрямь тревожиться всерьёз, да и занимались этим так или иначе каждый год, но и от неё могло зависеть многое. Почтить богов как положено было одной из первейших княжеских обязанностей. Не то, глядишь, и до неурожая или ещё каких напастей недалеко… Князь Ведислав, призвав на подмогу воевод и старшего волхва Перунова святилища, выбирал, кого из гридей допустить тянуть жребий. Сговорились, что младших, кто в дружине всего пару-тройку лет, трогать не станут – рановато им, пожалуй, в Перуны метить. Оно, конечно, в каждом воине частичка перунова духа есть, да только к нему ещё и умения нужны, да и опыт воинский. Самых старших отправлять на поединок тоже было не с руки – у этих умений да опыта хоть отбавляй, да тяжеловаты уже становятся. В конце концов из тех, кто годился по всем статьям, отобрали десятка два. Вместе с ними тянуть жребий должны были пятеро волхвов. Гремисвет собрал всех выбранных и увёл с собой. Позже, когда боги изберут угодных им на этот поединок, остальные вернутся в дружинный дом, а волхву придётся забирать уже других – отроков, ждущих Посвящения. Провожая взглядом волхва, Неждан в который раз страстно желал, чтобы и для него поскорее наступил день, когда он станет наконец воином.***
Воеслав проснулся первым. Оконце избушки, не закрытое заслонкой, ещё только слегка посветлело, снаружи доносился шум дождя и отдалённые раскаты грома. Поднявшись, он рывком сдёрнул и бросил на лежанку рубаху, потом бесшумно отворил дверь и выскользнул наружу. С тех пор, как клинок Молнеслава избавил его от науза, гроза уже не приносила ему прежних неприятных ощущений. Наоборот – наполняла бодростью и силой. И княжич охотно раскрывался навстречу могучей стихии. Струи дождя упруго ударили по плечам. Воеслав поднял голову, прикрыл глаза и некоторое время стоял так. Потом повернулся к озеру, ладонью смахнул воду с лица. Казалось, он вынырнул из озёрных волн, а не просто постоял под дождём. Гроза тем временем уходила, раскаты грома звучали всё тише и глуше. В воздухе разливался свежий бодрящий аромат, мир словно очистился от всего тёмного, отжившего и ненужного. Спустившись по тропинке к озеру, Воеслав вошёл в тёплую воду, оттолкнулся от дна и неторопливо поплыл в ту сторону, куда уходила гроза.***
Они молча сидели возле избы, когда появился один из младших волхвов. На плече он тащил не слишком большой, но явно увесистый мешок. Брякнув его наземь, коротко распорядился: – Надевайте. В мешке оказались кольчуги – не то чтобы очень уж хорошей работы, но крепкие и вычищенные на совесть. Вместо стёганых подкольчужников к ним прилагались кожаные рубахи, в каких иной раз ходили в бой вои из посадского ополчения. Все трое, ни о чём не спрашивая, оделись, затянули пояса. Окинув их придирчивым взглядом, волхв кивнул: – Пошли. Вслед за ним трое поднялись к святилищу. Дубрень с остальными волхвами уже был там. Сегодня горели все костры, огненным кольцом окружая вершину холма. Волхвы стояли полукругом, двое держали выбранного в жертву бычка. Жестом указав подошедшим, куда встать, Дубрень приступил к обряду. Когда жертва была принесена и всё должное сказано, волхв обернулся к побратимам: – Ну, теперь ваш черёд. Сейчас вам завяжут глаза и отведут в лес. Вам нужно будет найти друг друга и вместе вернуться сюда… выдержав по пути бои. Но до тех пор, пока не соберётесь все вместе, вы не должны подавать голоса. И найти друг друга должны до того, как выйдете к озеру. Трое переглянулись, наклонили головы в знак готовности. Вместе с волхвами они спустились к берегу. Уже здесь им завязали глаза, заставили несколько раз прокрутиться и, придерживая за плечи, повели куда-то. Шагая туда, куда направляли его провожатые, Громобой прислушивался к собственным ощущениям. Странно, но он по-прежнему чувствовал, в какой стороне святилище – словно там был какой-то источник тепла и света, притягивавший его. Время от времени провожатые подхватывали его под руки и приподнимали – должно быть, на пути попадались какие-то препятствия вроде ручейков или ещё чего-то. Миновав их, Громобоя вновь ставили на землю и продолжали путь. Так идти пришлось довольно долго. Наконец они остановились. Громобоя снова заставили покрутиться на месте и лишь после этого сняли повязку. Пока он жмурился, заново привыкая к свету, его провожатые отступили в стороны и мгновенно словно растворились в лесной зелени. Громобой огляделся. Этого места он не знал. Однако сейчас он не особо беспокоился из-за таких мелочей – важнее было почувствовать, где сейчас его побратимы. Прикрыв глаза, он мысленно потянулся к ним. И вскоре уловил отклик. Теперь Громобой знал, в каком направлении нужно двигаться. Ещё раз оглядевшись, он уверенно зашагал туда, куда увели Молнеслава и Воеслава. Некоторое время он пробирался через заросли, пару раз огибал заболоченные низинки, перебрался по поваленной сосне через ручеёк. А потом на него напали. С нескольких сторон разом. Не глядя, он отступил к толстому старому дереву и выхватил меч. Теперь хотя бы со спины не зайдут – ствол помешает. Уверенно отбивая удары, он через некоторое время краем глаза заметил, что уже не один. Но обернуться и посмотреть, кто из побратимов подоспел на подмогу, не было времени. А потом нападавшие вдруг исчезли так же быстро, как перед тем появились. Громобой наконец оглянулся. Рядом стоял Воеслав. Обменявшись весёлыми взглядами, они двинулись дальше уже вдвоём. И через некоторое время разом насторожились, услышав впереди звон клинков. Мгновенно переглянулись и, не сговариваясь, бросились вперёд. Как они и предполагали, на поляне Молнеслав сражался с несколькими противниками. И снова бой оказался коротким. Когда Воеслав и Громобой вмешались в схватку, нападавшие (не надо было даже гадать, чтобы узнать волхвов) исчезли в лесу. Теперь, когда они собрались все вместе, уже не было надобности хранить молчание. Однако ни один из побратимов не проронил ни слова. Лишь ненадолго они задержались, вслушиваясь в Явь и отыскивая дорожку к святилищу. Потом обменялись несколькими скупыми короткими жестами, и вскоре ветки сомкнулись за их спинами. Путь к святилищу оказался не таким уж лёгким. Ещё трижды им приходилось отбивать нападения. Однако едва за деревьями засеребрилась гладь озера, их оставили в покое. А вскоре трое вышли на берег неподалёку от Перуновой горы. Дубрень ждал их у подножия. Окинув побратимов внимательным взглядом, он слегка улыбнулся: – Добро. Отдохните покуда. Я пришлю за вами. Кольчуги снимите – нынче они вам уже без надобности. Он ушёл. Друзья с наслаждением сбросили тяжёлые кольчуги и растянулись на траве. Прошло некоторое время, прежде чем они собрались с силами, чтобы хотя бы умыться. Вновь брызнул дождик. На сей раз это уже не был ливень, как ночью – просто короткий летний дождь. Налетел, слегка освежил и ушёл дальше, через лес, через болота. Мало ли забот летом у дождя? Когда за ними пришёл один из волхвов, все трое с готовностью последовали за ним. И, подойдя к святилищу, увидели, что там уже всё готово для ещё одного испытания. Между двумя кострами к проёму в ограде святилища вела широкая полоса из рдеющих углей длиной шагов с десяток. Дубрень, стоявший внутри святилища возле костра, опираясь на посох, негромко проговорил: – Вот и последнее для вас испытание – пройти по этой дорожке. До сих пор им доводилось только слышать о таком. Испытать это самим было волнительно, однако страха не было. Воеслав, глубоко вздохнув, заставил себя успокоиться. Он единственный из троих хоть сколько-то помнил прежнее воплощение, в котором тоже проходил это испытание. Пожалуй, сейчас только сила знака могла помочь им, подсказать, как вести себя. Нужно просто довериться этой силе, слиться с ней… Все трое разулись, подвернули порты, чтобы ненароком не подпалить. Потом, мысленно поймав ниточку той силы, что ярким огоньком сияла где-то внутри, друг за другом шагнули с мокрой от недавнего дождя травы на огненную дорожку. Твёрдым, уверенным шагом, чуть отрешённо глядя вперёд, прошли между кострами. Вскоре они были уже внутри святилища и лишь здесь наконец выдохнули. От внезапно охватившей их лёгкости хотелось то ли запеть, то ли закричать во весь голос, то ли раскинуть руки и птицей взлететь в небо. Дубрень улыбнулся: – Что ж, все испытания вы прошли. Теперь и об ином поговорить можно… Не раздумали с обрядом-то? – Не раздумали, – переглянувшись с друзьями, за всех ответил Молнеслав. – Ну, добро, коли так. Волхв достал из-за ствола дуба деревянную чашу – потемневшую, до блеска выглаженную множеством державших её когда-то рук, с полоской резного узора по краю. Следом появился кувшин, до поры закрытый крышкой. Взглянув на воинов, Дубрень жестом велел им подойти ближе к священному огню. Следуя его подсказкам, каждый из них сделал надрез на запястье своим ножом, пронеся его клинок сквозь пламя. Уронили по несколько капель крови в огонь, на землю у корней дуба, где был вырезан и отогнут в сторону пласт дёрна, и в чашу. Потом поочерёдно соединили надрезы, давая крови смешаться. Дубрень проговорил: – Мать сыра земля, ты, дуб могучий, и ты, Огонь Сварожич, сохраните клятвы кровного побратимства! Как крови, что смешалась, не разделить отныне, так и воинам сим единым путём идти и друг другу быть опорой и подмогой во всяком деле, большом и малом. Быть так! Он плеснул в чашу хмельного мёда из кувшина и подал им. По очереди, передавая чашу друг другу, они пили мёд, смешавшийся с их кровью, а оставшиеся на дне несколько капель плеснули в огонь. Пламя вдруг взметнулось вверх, коснулось нависшей ветки дуба. Трое, поддавшись внутреннему порыву, крепко обнялись.