***
Через пару дней после Перунова дня боярыня Добролада предложила своим гостьям сходить за малиной. Её, по словам девок, в лесу возле Журавца нынче было видимо-невидимо. А поскольку за ней не нужно было и наклоняться (что для княжны Ярмилы в последнее время становилось всё труднее), то и принято это приглашение было с нескрываемым удовольствием. Всем трём женщинам порядком наскучило сидеть в тереме, выходя разве что пройтись по детинцу да изредка по торжищу. Наутро в сопровождении гридей Преждана и Найдёна и девок они отправились в лес. Девки боярыни знали всю округу и повели их прямиком к самым ягодным местам. Малинник и вправду оказался богатый, и корзинки быстро начали наполняться. Гриди, корзинок не взявшие, то просто лакомились ягодами, то ссыпали горсть-другую в корзинки тем, кто оказывался рядом. Впрочем, и по сторонам посматривать не забывали – хоть и городец рядом, и никакой опасности в последнее время поблизости вроде бы не было, а всё ж таки бережёного боги берегут. Лучше уж поостеречься лишний раз. Не то, случись чего, княжичи вернутся – не пожалуют… Обирая ветки, гнувшиеся под тяжестью целых гроздьев ягод, девки не забывали и о болтовне. Ярмила, Потвора и Зоряна, слушая их, временами с улыбкой переглядывались. Впрочем, болтовня спутниц нисколько не мешала. Сами они говорили немного, разве что попадалась в зарослях малинника какая-нибудь интересная травка. Одна из девок говорила: – А там за ручьём, по-над оврагом, ещё больше малинник. И не бывает там, почитай, никто. Только через ручей здесь поблизости не перебраться, топко по берегам. Потвора неожиданно насторожилась, обернулась в сторону оврага, про который говорила девка. Устье его было чуть в стороне от того места, где они стояли, отойди на десяток шагов – как раз напротив и окажешься. Но ей неожиданно показалось, что среди жаркого безветрия с той стороны вдруг потянуло холодом. И почти тут же тревожно вскинула голову Зоряна. А Ярмила, ближе других стоявшая к местечку напротив оврага, сделала было шаг к следующему кусту, но вдруг чуть слышно охнула и остановилась. Зоряна тотчас обернулась к ней: – Что?.. – Сама не пойму, – растерянно призналась княжна. – Не пускает что-то. Ровно в стену упёрлась, да только стены-то никакой нет… – Вон оно что… – Потвора покачала головой. – Видать, источник чар где-то там, в овраге и есть… Давай-ка оттуда подале. Ярмила кивнула и отошла к другому кусту – тоже ещё не обранному, но росшему куда дальше от недоброго места. А потом вдруг кто-то из гридей радостно ахнул. Женщины разом оглянулись. Из лесу прямо к ним шли трое. На некоторое время все позабыли и о ягодах, и вообще обо всём. Когда же чуть поуспокоились и дали, наконец, трём побратимам хотя бы толком поздороваться с жёнами, Потвора, улучив момент, негромко проговорила: – Вовремя вы. Источник чар ведь где-то совсем близко. – Чуешь его? – Воеслав тревожно нахмурился. – И не я одна… Вон там, в овраге. Побратимы переглянулись. Потом Молнеслав решительно проговорил: – Ладно! Собирайте пока малину, а мы в тот овражек наведаемся. По упавшим лесинам одолев топкий бережок, они подошли к устью оврага. Здесь и впрямь чувствовалась чья-то недобрая сила – словно ледяной ветер, повеявший из глубины зарослей на дне. Ещё раз переглянувшись, они решительно двинулись вперёд. Поиски оказались недолгими. То, что таило чужие чары, нашлось в дупле поваленного дерева – маленький, всего-то в палец величиной берестяной свиточек, перетянутый вощёной нитью. Однако Воеслав при виде него разом подобрался, глаза его потемнели и приобрели цвет готовой прорваться молниями грозовой тучи. Слишком долго он носил науз, изготовленный и зачарованный теми же руками, чтобы не признать сделавшего и этот предмет. Чтобы не касаться зачарованного свитка руками, из дупла его извлекли прутиком и уложили на лист лопуха. Молнеслав, покусывая губы, заметил: – Уничтожить его надобно, да как? Стогод, помнится, говорил, что огня он не боится. – От огня они наверняка зачаровали, – мрачно подтвердил Воеслав. – От земного – пожалуй, а от небесного? – неожиданно спросил Громобой. – Ты о чём? – оба княжича вопросительно взглянули на него. – Помните, что сперва Грозень, а после и Дубрень про клинки наши говорили? Да и мы сами опробовали, когда на страже возле клети были, – он посмотрел на Воеслава. Побратимы оживились. Молнеслав кивнул: – Попытаем. Хуже всяко не будет. Если уж не выйдет – тогда дальше думать станем. – Как раз и солнышко показалось, – откликнулся Воеслав. – Пошли вон на полянку. Прихватив лопух вместе со свитком, они выбрались на небольшую прогалину среди сосняка. Здесь свиток положили на землю, а трое встали вокруг и вытащили клинки. Направив их острия на свиток, они чуть поворачивали лезвия, ловя солнечные лучи. И вот уже полыхнул зарницей один клинок, другой, третий… Побратимы сами едва поверили, увидев, как свиток сначала потемнел, потом задымился, вспыхнул тёмно-багряным пламенем и вскоре рассыпался горсткой пепла. Налетевший ветерок подхватил его и развеял без следа. Казалось, вокруг даже чуть посветлело. И, хотя все трое чувствовали некоторую усталость, это всё же была победа. Потому что теперь они точно знали, что справятся. Вот разве что время потребуется, чтобы найти и уничтожить остальные свитки. Они вернулись к ожидавшим их женщинам и гридям. За то время, что им потребовалось на поиски, корзинки уже окончательно наполнились, так что можно было с чистой совестью возвращаться в Журавец.***
Прошло две седмицы, прежде чем удалось отыскать ещё несколько мест, в которых были спрятаны свитки. Каждый раз всё было примерно одинаково: уединённое местечко, где в дупле, в трещине или же под корнями скрывался зачарованный подклад. Его извлекали с помощью прутьев, стараясь по возможности не касаться руками, укладывали на землю где-нибудь на открытом месте, а после уничтожали. Клинки Перуновых воинов оказались отличной подмогой в борьбе с чарами. Когда последний чародейский свиток обратился в прах, недомогания окончательно оставили княжну Ярмилу. Теперь она уже нисколько не сомневалась, что в положенное время её дитя вполне благополучно появится на свет. Зоряна и Потвора тоже повеселели. Однако всё хорошее когда-то заканчивается. Пришла пора и Воеславу с женой возвращаться в Еловец. Накануне долго сидели все вместе, говорили обо всём, а больше всего – о будущем. По правде говоря, это самое будущее немало беспокоило Воеслава. Он-то лучше остальных знал, что чародеи на этом не успокоятся. И что измыслит направляемый ими князь Властислав – загодя и сами боги не ответят… Впрочем, пока всё это было где-то далеко впереди, а потому до поры он не стал ничего говорить об этом. Наутро, простившись с раденичами, Воеслав с женой и гридями отправился в путь, и уже к середине следующего дня впереди показались стены Еловца. На княжеском подворье при их появлении поднялась суета. Кто-то бросился в терем – упредить княгиню, кто-то метнулся за здешним тиуном, бежала конюшенная челядь, готовясь принимать поводья. На крыльцо торопливо вышел боярин Вершень. Из сбивчивых возгласов челядина он понял только, что кто-то приехал, и догадывался, что это всё же скорее всего княжич. Воеслав первым увидел боярина, непринуждённо окликнул: – Здрав будь, боярин! – И тебе поздорову, княжич! – Вершень был искренне обрадован. Ожидание его, наконец, подошло к концу. – Какими судьбами в эти края? – взбежав на крыльцо, усмешливо поинтересовался княжич. – Опять батюшка послал? – Он, – подтвердил Вершень. – О братце твоём старшем с самого травеня ни слуху, ни духу. Думал, хоть здесь у вас что о нём знают – ан нет… Правду бают, что людей ты ему не дал? – А кого бы я дал? – пожал плечами Воеслав. – У меня всего войска – ближняя дружина. У бояр здешних по десятку – по два. А смердов в травень, когда самая работа в поле, в войско тащить разве только силой. Да и то – скажут, на нас, мол, никто не нападает, так чего ради куда-то идти, только время терять? Ладно, успеем ещё поговорить. На крыльцо поднялась молодая женщина, и боярин, взглянув на неё, на миг утратил дар речи. Такую красоту он прежде разве что во сне видел. Богатое платье говорило, что эта молодушка по меньшей мере из бояр, однако ни в прошлый, ни в нынешний свой приезд Вершень совершенно точно её не встречал. А Воеслав, уверенно приобняв женщину, с лёгкой усмешкой взглянул на боярина: – Небось, говорили тебе, боярин, что я женился. Так вот жена моя. От необходимости подыскивать слова для ответа Вершеня спасло появление княгини. Обняв внука и его жену, Хедвига не терпящим возражений тоном заявила, что уже приказала топить баню и готовить всё для пира. Вечер посвятили отдыху и веселью. Ратша, в отсутствие княжича даже улыбавшийся нечасто, с его возвращением повеселел. Остальные гриди оживлённо обменивались рассказами, одни – о поездке, другие – о том, что нового происходило здесь. Впрочем, ни у тех, ни у других ничего особо интересного за время разлуки не случилось. В Еловце и прилежащих землях всё было спокойно, в Журавце тоже. Вот разве что друзей у тех, кто ездил с Воеславом, прибавилось. Да ещё молодёжь поучилась грести – не в лодочке, а на большом корабле. О том, что было в святилище, Воеслав не рассказывал никому, да никто и не решился бы его расспрашивать. Большинство даже и не знали, куда и зачем он ездил. Однако боярин Вершень, наблюдая за княжичем, всё больше убеждался, что Воеслав изменился. Он заметил это ещё зимой – когда Воеслав вернулся от зарадичей, но тогда хоть было на что сослаться, княжич сам же рассказывал про подсыла… Вот только едва ли это объясняло, почему он не возвращался тогда так долго. Боярин догадывался, что нынешняя поездка как-то связана с той, зимней, но заговорить об этом так и не решился. А Воеслав и в самом деле изменился. Прежние вспышки ярости, способные, казалось, попросту смести всё и всех, неосторожно оказавшихся поблизости, с зимы ни разу не возвращались. Княжич стал куда спокойнее, и теперь можно было говорить с ним, не боясь вызвать гнев на пустом месте. На следующий день Вершень рассказал княжичу, с чем отправил его сюда князь Властислав. Сам он, по правде говоря, не верил, что княжич согласится вернуться в Велегостье. Воеслав выслушал его спокойно, ничуть не изменившись в лице, некоторое время молчал, а потом ответил то, что боярин и предполагал услышать: – Нет, боярин, не поеду. По зиме разве что, и то – погляжу. Нечего мне там делать. – Ну, на нет и суда нет, – развёл руками Вершень. – Эх, кабы знать, куда братец твой запропастился… – Боги дадут – узнаем, – Воеслав тревожно нахмурился. Хотя приязни между ним и Буеславом не было, но неизвестность тревожила и его. Поднявшись, он прошёлся по горнице. Где-то внутри крепла уверенность: всё, что могло случиться с его братом, уже случилось, и ни люди, ни даже боги уже не в силах ничего изменить.***
Князь Властислав в раздражении мерил шагами просторную горницу – от стены к стене, словно зверь, запертый в клетку. И было от чего. Сначала этот упрямый мальчишка (так князь про себя называл младшего сына) наговорил дерзостей, чуть ли не обвиняя отца и брата в том, что к нему подослали наёмного убийцу. Потом уехал в Еловец, что, впрочем, никого особо не удивило – Воеслав отсиживался там всякий раз, когда возникали очередные крупные нелады. Потом князю сообщили, что он женился – не испросив отцовского благословения, да ещё и неведомо на ком! Правда, по слухам, девчонка была то ли ведуньей, то ли вовсе берегиней, и князь допускал, что она просто приворожила Воеслава. Да ещё поговаривали, что гостем на свадьбе был раденический княжич… правда, вот этим слухам князь Властислав не верил. А после и молодожёны, и часть ближней дружины Воеслава вовсе исчезли, и никто не знал – куда… Вот отъезду вместе с Воеславом княгини Хедвиги князь, по правде говоря, даже обрадовался. Он до сих пор слегка побаивался своей строгой матери, и то, что сейчас не нужно было объяснять ей свои дела, стало немалым облегчением для него. Князь остановился, покусывая губу. Похоже, княгиня одобрила женитьбу внука – он всегда был её любимчиком и едва ли, как подозревал Властислав, сделал бы что-то совсем уж вопреки воле бабки. Значит, или он сам как-то убедил её, или и это сделала эта неведомая ведунья… или и впрямь сумела понравиться княгине Хедвиге. К тому же четвёртый месяц не было никаких известий от старшего из княжичей. Буеслав, ещё в начале травеня отправившийся походом против раденичей (сам выпросился, захотел доказать, что ничем не уступает младшему брату, более того – превосходит), как сквозь землю провалился. Ни самого, ни гонцов, ни даже слухов… И волхвы ничего толком сказать о нём не могут… Вся надежда на боярина Вершеня, да и он вызнает ли что, нет ли – поди знай… Мало всего этого – ещё и чародеи надоедными осенними мухами зудят, уговаривают, нашёптывают… Изредка, в минуты просветления, князь чувствовал, что все их нашёптывания к добру не приведут, что их цель – вовсе не та, о которой они говорят с ним вслух. Потом паутина нашёптываний снова стягивалась, и он опять, сам того не желая, верил чародеям. Когда-то давно они сами пришли к нему и предложили помощь в том, о чём он мечтал. Мечтой этой была власть, но на пути стоял старший брат – Ратислав, любимец отца, да и всего Велегостья. Тогда Властислав впервые прислушался к их нашёптываниям, позволил уговорить себя. А всего через несколько дней брат, поскользнувшись на подёрнутой ледком тропинке над обрывом Росавы, сорвался вниз – и ни крика, ни даже всплеска. Вздувшаяся от талых вод река, ворочавшая льдины, надёжно спрятала его на дне. Сам Властислав при этом не был – как раз накануне слёг с простудой. Однако люди в один голос твердили, что виноватых в гибели старшего княжича нет – просто Ратислав засмотрелся на что-то, не заметил опасного места. Не верить в очевидное не было причин, однако оставшийся наследником князя Властислав чувствовал смутную тревогу. Как-то уж слишком быстро произошло всё. Позже он не раз уже сознательно прибегал к помощи чародеев. Нередко это оборачивалось для него недомоганием, слабостью, но вслед за этим его желания исполнялись, а потому князь старался не обращать внимания на столь тревожные знаки. Сам себя он уговаривал, что за всё надо платить, и если его плата – недолгая и не слишком тяжёлая болезнь, – так тому и быть. Когда его жена родила третьего сына, Властислав сначала обрадовался, как радовался бы на его месте любой. Потом насторожился, когда старший волхв велегостицкого Перунова святилища сказал, что в этом младенце воплотился умерший лет за десять до того князь Воеслав Ратиславич. Князя Бранеслава это обрадовало, а вот он как-то неожиданно для себя почувствовал укол тревоги. Эту же тревогу он испытывал и позже, наблюдая, как растёт его младший сын, как в учебных поединках и мальчишеских потасовках порой побеждает и старших братьев… Успокоили его, как не раз уже случалось, всё те же чародеи. Старший из них, Велемысл, которому Властислав чем дальше, тем чаще поверял свои заботы и печали, говорил: – Ты, княжич, тревогами себя не изводи. Ежели и впрямь дед твой в своём правнуке возродился – что ж такого? Такую судьбу дай боги каждому. Главное – когда в возраст он войдёт, силу его умело направить, чтоб и тебе, и княжеству всему с того польза была. А в этом мы тебе поможем. Его вкрадчивый голос завораживал, вселяя во Властислава уверенность, что всё будет так, как нужно ему. Правда, реальность порой разбивала эту уверенность вдребезги, когда при приближении отцовских чародеев Воеслав буквально ощетинивался и смотрел на них волчонком, несмотря на их видимую приветливость. А накануне того дня, когда младший княжич должен был проходить Посвящение, Велемысл принёс науз: – Взгляни, княже, – с почтительным поклоном проговорил он, хотя взгляд водянистых глаз, казалось, обдавал холодом. – Науз сей не простой – с его помощью станет сын твой великим воином, никем не побеждаемым, но из воли твоей никогда не выйдет. По душе ли тебе такое? Поразмыслив, Властислав кивнул. В самом деле, это казалось самым лучшим исходом. Чародей, ещё ниже склонив голову, добавил: – Только уж ты, княже, сына сам уговори, чтоб согласился науз принять – нас-то он, сам ведаешь, и слушать не станет… Поначалу, казалось, науз полностью оправдывал себя. Однако в последнее время князь всё чаще осознавал, что младший сын вызывает у него беспричинный страх. Как будто вместе с ним в княжий терем входила какая-то могучая и почти неуправляемая сила, имени которой он не знал. А нынешняя зима преподнесла ещё парочку не слишком приятных неожиданностей. До сих пор во время походов и поездок Воеслава чародеи благодаря наузу всегда могли ответить, где сейчас княжич и что с ним. И вдруг через седмицу или полторы после Новогодья они перестали видеть его. После нескольких неудачных попыток чародеи, а следом за ними и князь, пришли к выводу, что Воеслав погиб. Однако ближе к концу капельника он вдруг вернулся – живой и здоровый. Удивительно было то, что науз никуда не делся, вот только Велемысл как будто утратил всякую власть над ним. И это больше, чем что-либо другое, пугало князя.