***
Дубрень сразу повёл их в святилище. Там, как не раз бывало во время их обучения, побратимы устроились на траве, а волхв на выступающем узловатом корне у ног каменного Перуна. Разговор предстоял долгий. Они рассказали Дубреню обо всём, что происходило с ними за этот год. Собственно, у Молнеслава и Громобоя особых перемен в жизни не случилось, если не считать рождение сыновей. А вот у Воеслава всё было далеко не так просто. Слушая его, Дубрень то хмурился тревожно, то удовлетворённо наклонял голову. Когда Воеслав упомянул о столкновении с порождением Нави, волхв невольно подался вперёд. Такое испытание даже для отмеченного Перуновым знаком было более чем серьёзным. Однако Воеслав с ним справился. Покачав головой, волхв перевёл взгляд на Молнеслава и Громобоя: – А вы-то в это время ничего не почуяли? – Когда, говоришь, это было? – Молнеслав взглянул на побратима. – Дней через десять после Медвежьего дня, перед закатом уже. – Точно! – Громобой кивнул, вспомнив, как они с Молнеславом именно в это время сидели в дружинном доме у «соколов». Тогда оба вдруг ощутили внезапный укол тревоги, следом нарастающее напряжение… а потом внутри словно полыхнула зарница, сложившаяся в Перунов знак – и всё схлынуло. Некоторое время после этого оба чувствовали себя словно после тяжёлого боя, но постепенно всё прошло. Побратимы переглянулись. Теперь им становилось ясно, что единство, которым связал их сначала Перунов знак, а потом ещё и обряд, к тому же проведённый здесь, в святилище, в действительности гораздо больше, чем можно было себе представить. После паузы Воеслав продолжил рассказ. Впрочем, досказать оставалось совсем немного. Но как раз из-за этого немногого они и оказались сегодня здесь. Закончив, Воеслав достал из сумки берестяной свиток чародея: – Вот это они, видать, обронили, когда собирались, да сами не заметили. Дубрень внимательно прочитал запись, задумался. Потом вздохнул: – Нет, ничего похожего в голову не приходит… – Что ж, видно, пока не судьба узнать, что это и где… – откликнулся Молнеслав. – Стало быть, за межами с твердичами вдвое зорче смотреть придётся. – Да уж… – нахмурился Воеслав. – Уж коли эти трое решили, что талисман где-то в этих землях, так верняком попытаются до него добраться. Но тогда им далеко отсюда уходить не с руки. А коли так, кроме как у твердичей им укрыться негде … Дубрень обвёл побратимов внимательным взглядом. Был ещё один способ хоть что-то узнать. И, похоже, этим троим предстоит им воспользоваться. Потому, ещё немного подумав, он вновь заговорил: – Перун силу вам дал. Да сила без разума – полсилы. В сём деле помощи от меня немного будет – не умудрили меня боги… – Дубрень задумался, опираясь на резной посох. Потом поднял голову, вновь окидывая взглядом всех троих. – Хоть и нет приязни промеж Перуна и Велеса, да и один без другого они не могут – иначе весь мир порушится. Видно, не миновать вам в Велесово святилище добираться. Точного места не укажу, да и дороги самим искать придётся, одно скажу: где-то промеж Быстрицей и Заболонью оно укрыто. Побратимы обменялись быстрыми взглядами. Это уже было хоть что-то. По крайней мере, у них появилась конкретная цель. Ясно было, что сразу начать поиски Велесова святилища не получится – их ждало множество иных дел. Однако они готовы были рано или поздно всё же отправиться на эти поиски, от которых, возможно, зависели и судьбы их княжеств. Пока они беседовали, солнце ушло за окоём, напоследок окрасив лёгкие облачка над озером золотым и алым. Такие же ало-золотые блики бросал на лица всех четверых негасимый огонь, горевший перед жертвенником. Тень под дубом от этого казалась ещё гуще, а сумрак за оградой святилища непрогляднее, но Дубрень знал: троих, сидящих перед ним, никакая тьма не заставит свернуть с пути Прави. Улыбнувшись, он поднялся: – Ладно, говорить мы можем долго… Сдаётся мне, даже вам отдых не помешает. Да и ели вы, небось, ещё поутру. В голосе волхва была знакомая усмешка. Побратимы невольно заулыбались в ответ, легко вскочили с травы. Сейчас, когда главное было сказано и возбуждение, в котором они пребывали с самого утра, схлынуло, они и правда почувствовали, что совсем не лишним было бы подкрепить силы едой и сном. А потому без возражений последовали за своим наставником в ту же избушку, где жили год назад. Там уже ждал их ужин и приготовленные постели.***
Следующий день они провели в святилище. Воеслав, по правде говоря, немного беспокоился об оставшейся в Велегостье жене: не добрались бы до неё чародеи как раз теперь, когда его нет рядом. Однако Дубрень спокойно покачал головой: – Едва ли. Для них она была опасна, когда рядом оказалась. В ней сила Дажьбога, она все их планы порушить могла. А уж рядом с тобой – и подавно. Ну, а сейчас она от них далеко – так чего ради им попусту силы тратить? Слова волхва успокоили Воеслава. И всё же он, хоть и не говорил об этом вслух, стремился вернуться к Потворе. Хотя бы потому, что вместе с ней в Велегостье его ждал сын. Его побратимам было проще – у обоих жёны вместе с ними отправились в это путешествие. Ну, так они весь путь от Светлояра до Белозаводи и обратно на лодьях пройти могут, а он ведь даже не думал о лодьях… Да и должен же кто-то оставаться в Велегостье, если не сам князь – так хоть княгиня! Его мать уже поговаривала о том, что переберётся доживать в одно из святилищ в окрестностях стольного города, а потому делами княжества не слишком интересовалась. Впрочем, она и раньше никогда не занималась этим, для дел всегда находился кто-то другой. День прошёл в беседах с Дубренем и другими волхвами. Здесь, в святилище, все трое чувствовали себя как-то очень спокойно. Однако ясно было, что спокойствие это – лишь до возвращения домой. Потому побратимы решили просто поддаться течению силы, пронизывавшей здесь всё, запастись ею впрок. Лишь на третье после выхода из Журавца утро двинулись в обратный путь. Обратно шли той же тропой, и к полудню без каких бы то ни было приключений благополучно добрались до опушки, где уже ждали их гриди с осёдланными конями. Едва вернувшись в Журавец, Воеслав отправил одного из гридей в Еловец – предупредить, что он скоро явится. А утром следующего дня Воеслав распрощался с побратимами. Его ждала дорога сначала в Еловец, а оттуда в Велегостье. Молнеслав же надеялся ещё до Перунова дня добраться до Светлояра. Потому, сговорившись, что в случае надобности отправят друг другу весточки, побратимы распрощались. Раденичи вновь взошли на лодьи, войнаричей ждали кони, которых они оставляли в Журавце. Воеслав знал, что им тоже следовало бы поторопиться, чтобы к Перунову дню добраться до Велегостья. Потому в Еловце надолго задерживаться не стали, провели там всего пару дней. Собственно, если бы не желание молодого князя повидаться с бабкой и самому рассказать ей, что произошло этой весной в Велегостье и как умер его отец, они прямо от брода направились бы к стольному городу. Княгиня Хедвига выслушала внука достаточно спокойно, только покачала головой и с горечью заметила: – Говорили ж ему – не связывайся с чародеями! Послушал бы – жив был бы… Ну, да что уж теперь… Зато известие о том, что старший из её правнуков уже нынче должен перейти от матери к кормильцу, которым стал сын боярина Раденя, а младшему должны были уже наречь имя, княгиню Хедвигу порадовало. Однако перебираться обратно в Велегостье она всё же не захотела. Обратный путь до Велегостья пролетел незаметно. И князь, и бояре, и гриди хотели поскорее добраться домой. Настроены все были бодро: докончания с раденичами и зарадичами значили немало. К тому же теперь у войнаричей остался только один враг – твердичи. На докончания с Прияславом рассчитывать не приходилось, но теперь это было уже не так важно. Накануне Перунова дня князь уже был в Велегостье. Их ждали, потому на княжьем подворье всё было уже готово. И вскоре Воеслав уже сидел в гриднице и слушал тех бояр, кто оставался в Велегостье. Оказалось, что за всё время отсутствия князя ничего серьёзного ни здесь, ни на межах с твердичами не произошло. По правде говоря, такое затишье у давних противников настораживало. Казалось, Прияслав затаился. И чем это могло обернуться – не смог бы предсказать никто. Однако пока можно было перевести дух и подумать о делах более насущных. Как и было уговорено, вскоре после Купалы сын Буеслава начал первые занятия под руководством Лихобора. Так что уже три седмицы Дарослав понемногу осваивал азы воинской науки вместе с сыном Лихобора, который был годом старше. И пока, похоже, кормилец и его воспитанник были полностью довольны друг другом. Кажется, и княжна Даровлада окончательно приняла это, и только наблюдала издали за этими занятиями, держа за руку трёхлетнюю дочурку. А вот имянаречение маленького княжича, как оказалось, отложили до возвращения князя. И волхвы, и сама Потвора были уверены, что он вернётся в Велегостье ещё до Перунова дня. Узнав об этом, Воеслав только головой покачал. Впрочем, это его даже порадовало, хоть он и постарался не показать виду. Только усмехнулся: – Ну, когда так… Решайте сами – сегодня вечером либо после Перунова дня. – А чего тянуть-то? – переглянувшись с остальными боярами, улыбнулся в бороду Радень. – До вечера, чай, времени довольно – поспеют всё приготовить. А, волхве? Семирад, тоже находившийся в гриднице, кивнул: – Верно молвишь, боярин! Чтоб всё приготовить, много времени не надо. Так и получилось, что тем вечером пир был не только по случаю успешного возвращения князя и заключения докончаний с соседями, но и в честь имянаречения его сына. Как и подобает, Семирад обратился к чурам, вопрошая об имени маленького княжича. И вскоре сперва огню, а после и всем собравшимся возгласил: – Бранеслав! Бояре удивлённо зашумели, а Семирад, улыбнувшись в бороду, взглянул на Воеслава: – Видать, решили боги, что пора деду твоему, княже, в мир живых вернуться, в потомках возродиться. Воеслав переглянулся с женой. Получалось, что он ещё по весне верно угадал имя, которое предстояло носить его сыну. Берислав, который ещё не уехал и, разумеется, тоже был здесь, чуть заметно качнул головой: его не удивило, что дед вновь вернулся в Явь в семье младшего внука, которому всегда отдавала предпочтение его жена. А княгиня Любомира, которая по такому поводу как имянаречение внука всё же пришла на пир, уже обходила собравшихся с миской обрядовой каши.***
Князь Прияслав с гульбища терема смотрел на озеро. На княжьем дворе и в Перуновом святилище волхвы и воеводы вовсю готовились к завтрашнему велику-дню. Пришлые чародеи не показывались, да оно и понятно, коли уж они Велесу служат. Однако он невольно чувствовал настороженность, когда эти трое появлялись поблизости. Бояре, правда, пока были довольны тем, что теперь в Истоке есть свои мудрые волхвы, к которым можно прийти за советом, да и сам князь был не против, но избавиться от настороженности не удавалось. Кремнеслав, старший из служителей здешнего Перунова святилища и стрый Прияслава, объяснял это просто: – Тебе, княже, да и всему роду нашему Перун покровитель, в тебе частичка его силы живёт, вот тебе и трудно Велесовых служителей по-настоящему принять. Ничего, глядишь, их соседство и на пользу нам всем пойдёт. Это было справедливо, однако самому себе Прияслав признавался, что близкого общения с чародеями, насколько это возможно, старается избегать. Вообще князь твердичей был крепким мужчиной в самом расцвете сил – ему едва исполнилось тридцать два года. Казалось, во всём ему сопутствует удача: племя сильное и богатое, урожаи за время его княжения ни разу не разочаровывали, а в княжеском тереме подрастали пятеро детей от двух жён. Старшая, боярская дочь Чадонега, благодаря своей знатности ныне именовавшаяся в Истоке княгиней, родила ему двух дочерей. Третий младенец, долгожданный сын, умер, не дожив даже до имянаречения. Тогда Прияслав и взял вторую жену, дочь одного из самых уважаемых в округе старейшин. И надо же случиться такому – обе жены понесли почти в одно и то же время, и обе родили сыновей, сначала Чадонега, а через несколько дней и Весница. Теперь два княжича едва шести лет от роду носились по двору и сшибали палками заросли крапивы и лопухов. Весница вслед за сыном родила ещё дочь, а сейчас ждала появления ещё одного ребёнка… как, впрочем, и Чадонега. Похоже было, что рожать они снова будут вместе. Князь задумался. Насколько он слышал, у соседей-раденичей, по крайней мере, в стольном Светлояре на обрядовый поединок Перунова дня выходит и сам княжич. Про него говорили, будто Перуновым знаком отмечен. Про таких, как он, Прияслав не раз слышал, но в землях твердичей, сколь он помнил, избранных Перуном не было. Во всяком случае, никто и никогда не говорил о них. И это при том, что здешние князья, как считалось, находились под покровительством Перуна. Прияслав нахмурился. Как-то получилось, что он ни разу об этом не задумывался… а зря, между прочим! Надо бы порасспросить Кремнеслава – вдруг да стрыюшка хоть что-нибудь об этом знает? Впрочем, пока всяко было не до расспросов. Накануне Перунова дня Кремнеславу уж точно не до этого. Потому князю оставалось только ждать. На гульбище за его спиной послышались тяжёлые шаги. Воеводам понадобилось задать ему какие-то очередные вопросы… хотя порядок праздника они знали ничуть не хуже него. Но это был привычный ход событий, и Прияслав обернулся к ним, на время отбросив все прочие раздумья.***
Выспаться в эту ночь Воеславу не пришлось. Пир по случаю имянаречения маленького княжича затянулся заполночь, а с утра нужно было уже быть в Перуновом святилище – никому и в голову не пришло бы отменять или откладывать обряды этого дня. Умываясь, а после терпеливо ожидая, пока Потвора как следует причешет его, Воеслав чуть заметно усмехался. Пока только побратимы знали, что из святилища над озером он вернулся уже без науза. Теперь, когда главные его враги покинули Велегостье, прятать Перунов знак особо не требовалось. Это подтвердили ему и Грозень, и Дубрень. Но в Велегостье о том, что он отмечен Перуновым знаком, знали только ближняя дружина да ещё Потвора. И Воеслав сдерживал улыбку, представляя себе удивление волхвов Перунова святилища. Правень встретил князя приветливо. Здесь же был и Семирад – он принёс священный Перунов меч, который обыкновенно хранился в большом княжеском святилище и в обрядах этого дня играл важную роль. – Тебя, княже, самого за Перуна принять можно, – Правень улыбнулся в бороду. В самом деле, Воеслав в нарядной белёной рубахе с Перуновым знаком в узорах вышивки, в алом плаще и шитой золотом шапке, с усаженным золочёными бляшками поясом, сияющими браслетами и гривной казался то ли витязем из кощуны, то ли самим Перуном. Даже тёмные тени под глазами, результат вчерашнего затянувшегося гулянья, не портили этого впечатления. Семирад, пряча улыбку, пристукнул посохом: – Бери меч, княже, да и начнём. Огни зажигать пора. По обычаю, в Перуновом святилище перед его приходом погасили все огни. Сейчас Воеславу предстояло почти то же, что и в тот день, когда он принял княжескую власть: зажечь огонь перед жертвенником в святилище. Потом младшие волхвы от этого огня зажгут другие – в углублениях на валу вокруг святилища. И только после этого начинались все обряды: жертвоприношение, обрядовые поединки, бои отряд на отряд… Посвящение, в отличие от раденичей, в велегостицком святилище в этот день не проводили, оно прошло здесь накануне. Ну, и венцом празднества, как полагается, становились пиры. По пути сюда Воеслав не в шутку волновался. Да, он знал всё, что предстояло делать, до мелочей, много раз видел, как вёл эти обряды отец, а после обучения у Дубреня гораздо лучше понимал и глубинный смысл действа. Но впервые исполнять эти обязанности предстояло ему самому. Однако стоило взять в руки Перунов меч – и все волнения и тревоги будто разлетелись, испуганно шарахнулись прочь от него. Скинув шапку и засунув её сзади за пояс, Воеслав встал перед жертвенником, глядя в лицо высеченному из камня Перуну и обеими руками сжимая рукоять. Потом перевёл взгляд на клинок, неспешно вознёс его над головой. Словно со стороны он слышал собственный голос, произносивший предписанные слова славления богу грозы и просьбы о благословении на то, что должно было свершиться далее. Он не видел, как оба волхва переглянулись. Единственные из собравшихся, они видели, как на челе молодого князя наливается светом Перунов знак. Договорив, Воеслав, как и в прошлый раз, коснулся лбом знака на перекрестье меча. Соприкоснувшись, оба знака на миг ярко вспыхнули. Со стороны это казалось солнечным бликом, скользнувшим по лезвию, и только Правень и Семирад поняли, что это значит. И опять светоч, на всякий случай приготовленный младшими волхвами святилища, не понадобился, потому что костёр вспыхнул, едва сорвавшиеся с лезвия Перунова меча искры осыпали бересту и сухой мох. А вскоре уже горели и все костры, разложенные в углублениях на валу святилища. Праздник начинался. После жертвоприношения пришла пора поединков. Гриди, каждый из которых готов был к бою, встали полукругом на площадке перед святилищем. Их накануне избирали по жребию из числа лучших. Правень обвёл их взглядом, чуть наклонил голову и проговорил: – Что ж, княже, укажи, кому из молодцев с кем биться. – Не я укажу – меч укажет, – откликнулся Воеслав. Приподняв клинок остриём вверх, он остановился перед гридями, скользнул по ним взглядом. Потом прикрыл глаза и замер. Спустя несколько долгих мгновений меч дрогнул. Казалось, это он сам потянул Воеслава за собой, двинулся вперёд… и легонько плашмя коснулся плеча одного из воинов. Потом вновь приподнялся, миновал двоих… троих гридей и опустился на плечо четвёртому. Выбранные воины отошли в сторону. А князь тем временем уже выбирал следующую пару. И лишь когда от всего строя перед ним осталось только двое, Воеслав открыл глаза. Потом он стоял обок изваяния Перуна между Правенем и Семирадом, а на площадке перед ними сходились в поединках гриди. Победители отходили в сторону, проигравшие присоединялись к зрителям. И снова он с помощью Перунова меча выбирал, кому с кем биться. После поединков один на один пришло время общих боёв. Воеслав наблюдал за гридями, чувствуя, как рукоять Перунова меча согревает его ладонь, вливая в жилы силу и бодрость. Когда, наконец, и бойцы, и зрители всей толпой двинулись к хороминам, где уже накрыты были столы, Воеслав вложил Перунов меч в ножны, обычно сберегавшие его, и с поклоном отдал Семираду. Правень вполголоса заметил: – Поговорить бы нам надо, княже, да нынче не досуг. – Тебе, волхве, я всегда рад, – так же негромко откликнулся Воеслав. – Да и уезжать покуда не думаю. Ему не требовалось пояснений, о чём хочет говорить с ним волхв. И в том, что вместе с Правенем придёт Семирад, он тоже не сомневался. Оба волхва видели знак, в этом Воеслав был уверен. А значит, пришло время открыть им… нет, не всё, но всё же немного больше, чем он до сих пор позволял себе.