***
К тому времени, как Воеслав с дружиной полюдья добрался до Велегостья, весна уже набирала силу. Снег подтаивал, лёд на реках становился ненадёжным, и только зимники, накатанные за несколько месяцев, ещё держались. В Велегостье за зиму ничего серьёзного не произошло, и это, по правде говоря, радовало. Воеслав на ходу отдал челяди несколько приказаний. Поскольку приехали они уже под вечер, пир решено было отложить до следующего дня. Этот же вечер Воеслав собирался полностью посвятить отдыху. Как бы он ни держался при дружине и боярах, но от обычной человеческой усталости Перунов знак спасти не мог. По правде говоря, была и ещё одна причина отложить пир. Воеславу хотелось поговорить с Потворой – спокойно, не думая о том, что в гриднице уже собираются бояре. Окошко в княжеской горнице светилось до глубокой ночи. Если бы кто-то сумел заглянуть туда, то увидел бы, что княгиня сидит на лежанке в одной рубахе, с распущенными волосами. Тёмные пряди почти полностью скрывали лицо Воеслава, который устроился, положив голову ей на колени. Он сам попросил её об этом, и Потвора согласилась, зная, что это поможет ей поделиться с мужем силой. Накрыв ладонью руку жены, Воеслав неторопливо рассказывал. За зиму накопилось немало такого, чем хотелось поделиться с ней. Потвора по большей части просто слушала, но время от времени что-то переспрашивала или уточняла, случалось, давая мыслям Воеслава новое направление или заставляя по-новому взглянуть на что-то. Однако когда он дошёл до встречи с чародеем в Быстренце и того, что случилось позже, умолкла, не прерывая. Упомянув о гибели Данебожа, Воеслав не скрыл и своих опасений, что чародей может по весне начать бродить навьем. Но Потвора покачала головой: – Об этом не тревожься. Его дух сам Велес увёл. Сразу, как он умер. – Ну и хорошо. Меньше забот… Потом он рассказывал про Велесово урочище, про то, как помог им Огнец. – Знаешь, мне ведь там только в голову пришло: Перун же зимой спит, его сила нам ничем бы не помогла, а Сварог ведь не засыпает… вот его сила нас и провела мимо Велесовых оберегов… Услышав, что сказал Зимодар и об обряде в святилище, и о жёнах трёх побратимов, Потвора удивлённо вскинула брови: – Вот оно как… Неспроста, выходит, нас Макошь свела. – Выходит, что так, – он улыбнулся. – Куда бы я без тебя, берегинюшка моя? Потвора засмеялась: – Ладно тебе! Дальше-то рассказывай! То, что и следы мечей, принадлежавших его побратимам в том, самом давнем воплощении, отыскались в Яви, Потвору не слишком удивило. С того дня, когда Воеслав допоздна пробыл в большом велегостицком святилище, пытаясь получить ответы на свои вопросы от Перунова меча, она догадывалась, что где-то есть и другие. Правда, пока нашёлся только один из них, а про второй известно было хотя бы, в каких он землях. Но здесь уж она не взялась бы что-то советовать мужу. Закончив рассказ, Воеслав слегка потянулся и сел: – Вот такая зима у меня выдалась… Что в Велегостье за зиму случилось, я уж наслышан. Ты сама-то как? В самом деле, пока Потвора сказала ему только, что с ней всё в порядке, не более того. Однако Воеслав чуял, что это не всё. Притянув жену к себе, он положил ладонь ей на живот. – Когда? – К Перунову дню, – тихо откликнулась она.***
Седмицы три спустя в Светлояр примчался гридь с одного из ближних погостьев, стоявших при дороге на Быстренец. Он рассказал, что в Светлояр направляется посольство от твердического князя. Это было по меньшей мере неожиданно – по се поры с твердичами куда чаще приходилось ратиться, чем обмениваться посольствами. Послы до Светлояра добрались к вечеру следующего дня. Это были трое бояр (самый молодой из них, как позже оказалось, был одним из воевод Прияслава), несколько человек челяди и десятка два гридей. Их встретили как подобает, проводили бояр в приготовленные горницы, а гридей – в дружинный дом. Все разговоры решено было отложить на завтра. Как ни хотелось боярину Гостираду поскорее исполнить поручение князя, нарушать обычаи он не собирался. К тому же так, пожалуй, и лучше будет – они отдохнут с дороги и разговор будут вести на ясную голову. Разговор состоялся на следующий день, когда приезжие отдохнули и от путешествия, и от вечернего пира, да и здешние бояре продрали глаза после вчерашнего веселья. Народу в гриднице собралось немало, всем интересно было услышать, с чем приехали твердичи. Князь сидел на обычном своём месте, по правую руку от него расположился Молнеслав. Здесь же были и гриди, которые хотели знать, придётся ли им этим летом выходить на рать и если да – то с кем. Услышанное удивило всех. Никто не ожидал, что давние противники вдруг предложат военный союз. Когда прошлой весной сюда приезжал Воеслав, это хотя бы было объяснимо: новому князю войнаричей мир с соседями был выгодней вечной вражды. Но Прияслав-то уже годков пять, как не поболе, княжит… Правда, упоминание о могутичах заставило многих переглядываться. О том, что на межах с ними нынче неспокойно, в Светлояре уже знали. – Что ж, тут есть о чём подумать… – негромко проговорил князь Ведислав. – Что скажете, бояре? Спорили долго, но все в конце концов сошлись на том, чтобы дать ратников твердичам. Если ударить на могутичей вместе, глядишь, у них надолго поубавится охоты соваться в соседские земли. В разгар споров в гридницу вошёл Громобой. На него не обратил внимания почти никто – то и дело кто-то заходил, кто-то выходил, и за спинами стоявших неподалёку от порога гридей это чаще всего оставалось незамеченным. И только Молнеслав увидел его сразу. Тем более что на плече у Громобоя сидел сокол. Они обменялись выразительными взглядами, однако пробираться к княжичу гридь не стал. Подводя итог споров, князь проговорил: – Что ж, быть по сему. Могутичи и нам недруги. А уж сколько ратников с вами пойдёт да кто их поведёт – то мы с воеводами решим. Завтра ответ получите. Гостирад поклонился, обнадёженный этими словами. В самом деле, даже несколько дней сейчас большого значения не имели, можно и подождать. Зато потом они вернутся в Исток уже с союзниками. Князь, направившись к выходу из гридницы, знаком позвал сына с собой. Уже у двери к ним присоединился и Громобой. Письмо, как и ожидал Молнеслав, было из Велегостья. Воеслав писал, что к нему нежданно-негаданно явились послы от твердического князя с предложением заключить мирные докончания. Тревожившие их могутичи были слишком серьёзной угрозой, и Прияслав вовсе не хотел, чтобы ему пришлось биться на две стороны. Прочитав письмо, Ведислав усмехнулся: – Сдаётся мне, он им помощь предложит… хоть и не пишет про то. Побратимы переглянулись. Оба думали о том же, зная нрав Воеслава. К тому же чем скрепить докончания надёжнее, чем помощью в трудную годину? Отложив письмо, князь прошёлся по горнице. Потом повернулся к сыну: – Добро. Один из отрядов в помощь твердичам поведёшь ты. Сколько войска отправлять и кого ещё воеводами ставить – после решим. Молнеслав кивнул. Его это устраивало полностью. Сидеть дома и мучиться неизвестностью, как там и что, кто одолел да не повернут ли могутичи на них, было бы куда тяжелее. Князь между тем взглянул на сокола, который по-прежнему сидел на плече у Громобоя, и покачал головой: – Одного не пойму – как ваш побратим сумел сокола заставить письма носить? И не в первый раз ведь… – Жена его, небось, посодействовала, – усмехнулся Молнеслав. Об этом они с Громобоем говорили ещё по осени, но спросить при встрече у самого Воеслава как-то не сподобились. Хотя в том, что Потвора способна на такое, ни тот, ни другой не сомневались. – Ну, что бы там ни было, ответ он, думаю, отнесёт, – князь подошёл к столу, придвинул пергамент и чернила. – Давайте думать, что писать станем.***
Появление в Велегостье посольства от твердичей и само по себе стало полнейшей неожиданностью для всех, а уж когда стало известно, с чем эти послы пожаловали – то и подавно. Велегостицкие бояре обсуждали эту новость ничуть не менее рьяно, чем кумушки у колодца местные сплетни. Князь Воеслав встретил послов спокойно. Выработанная за долгие годы привычка скрывать свои чувства сейчас оказалась как нельзя более кстати. Ни своим, ни чужим совсем ни к чему было знать, что он изрядно удивлён и слегка растерян. Однако вместе с растерянностью проснулась настороженность. От Прияслава он ожидал чего угодно, но никак не предложения заключить мирные докончания. Особенно теперь, когда Велемысл обосновался в его владениях и наверняка имеет какое-то влияние на твердического князя. Впрочем, он ничем не выдал своих сомнений, лишь пообещал, что они с боярами обсудят всё и тогда уж дадут ответ. На самом деле послы готовы были к такому обороту дела. Застарелая вражда между их княжествами, то затихавшая на время, то разгоравшаяся вновь, не оставляла надежды, что дело удастся сладить быстро. Им оставалось лишь молить всех богов, чтобы Воеслав всё же согласился на примирение. В ожидании решения Воеслава боярин Доброчин и воевода Яровой по большей части либо беседовали, либо бродили по городу. Кремнеслав же не упустил случая наведаться в Перуново святилище. Словно что-то подсказывало ему, что здесь он найдёт ответы на многие вопросы. И если бы кто-то спросил, почему именно здесь, он бы лишь пожал плечами: а куда же ещё пойти Перунову волхву? Гриди Воеслава, к которым он обратился за помощью, охотно сопроводили его до святилища. Буреяр встретил собрата приветливо и сразу увёл в хоромину. Там можно было поговорить без помех. Говорили они долго и о многом. Кремнеславу не довелось учиться в святилище на Перуновой горе, но его наставник пришёл в Исток оттуда. И, когда обнаружилось, что младший из твердических княжичей обладает всеми данными, чтобы стать волхвом, взялся сам обучать его. Потому знал и умел Кремнеслав разве что немногим меньше, чем Буреяр и его товарищи. – Как по-твоему, князь ваш на докончания согласится? – хмурясь, спрашивал Кремнеслав. – После вечного-то немирья… – Согласится, – уверенно откликнулся Буреяр. – Ему, чай, тоже лишние раздоры ни к чему. Вон с раденичами сколько ратились допрежь того, а нынче друзья. – Эх, кабы так… Прияславу сейчас и без того забот довольно. – Сдаётся мне, ты не только потому беспокоишься, что он твой князь. – Не потому, – подтвердил Кремнеслав. – Братанич он мне. Буреяр испытующе взглянул на него, потом проронил: – Воеслава ведь сам Перун ведёт. Кремнеслав покачал головой: – Нашему князю тоже Перун покровитель, да с того не легче. – Воеслав Перуновым знаком отмечен, – пояснил Буреяр. Кремнеслав взглянул на него с искренним удивлением. Ему как-то не пришло в голову в княжеской гриднице воспользоваться умением видеть знаки. Однако если и впрямь войнарический князь отмечен Перуном, это может изменить многое… Впрочем, рассказывать спутникам о том, что узнал, Кремнеслав не спешил. Всё едино не поверят, уж больно это неожиданно. Да и многие, как ни крути, вовсе не верят, что кто-то какие-то знаки несёт – в то, чего сам не видел, и поверить трудно. А он, хоть и умел видеть, отмеченных Перуновым знаком покуда не встречал. Слышать о таких слышал, и не раз. Но – и только. Долго ждать ответа твердичам не пришлось. На третий день ближе к вечеру к ним пришёл один из гридей и сообщил, что князь с боярами ждут их. В гриднице, как водится, народу было порядком. Бояре, воеводы, простые гриди, даже челядь во все глаза смотрели на твердичей и ожидавшего их князя. Но лишь немногие вполголоса о чём-то переговаривались. Подойдя к возвышению, на котором в резном кресле сидел Воеслав, послы, как того требовали обычаи, поклонились. Воеслав наклонил голову в ответ, потом сделал знак кому-то из челяди. Гостям принесли скамью, что определённо предвещало долгий разговор. Воеслав дождался, пока они сядут, и лишь тогда заговорил: – Обсудили мы с боярами то, с чем вы приехали. И наше слово – докончаниям быть. Боярин Доброчин неприметно перевёл дыхание. Всё же они вернутся в Исток с тем ответом, который так нужен Прияславу. Однако оказалось, что Воеслав ещё не закончил. – Сверх того, с вами вместе войско отправится – вам в помощь. Воевода Яровой, не удержавшись, откликнулся: – А вам-то в том какая корысть? Доброчин толкнул товарища локтем: не приведи боги, разгневает Воеслава – и всё прахом пойдёт… Однако князь спокойно усмехнулся: – Коли могутичи на межах набеги чинят, стало быть, они к войне с вами готовы. А вам войска второпях набирать. А ежели они одолеют, кусок земель у вас отхватят, куда ваш князь полки повернёт, чтобы потерю восполнить? Не к нам ли? Надо мне это? Лучше уж я вам супротив могутичей пособлю. Твердичи удивлённо переглядывались. Про набеги могутичей они, помнится, Воеславу не говорили, однако он откуда-то об этом прознал… разве только из гридей кто проговорился? Впрочем, отрицать очевидное не было смысла. Яровой шумно вздохнул: – Верно… Пока возле межей с могутичами с полюдьем шли, я к ним своих парней в навороп заслал… Они с зимы ещё воинские дружины в городцы и погостья близ межей стягивают… Воеслав кивнул: – Стало быть, как земля просохнет, вперёд двинутся. – Когда так, времени у нас не больно много, – заметил воевода Сувор. – Чем скорей выйдем, тем лучше. – Двух дней вам на сборы хватит? – требовательно взглянул на него Воеслав. – Хватит, – кивнул Сувор. В самом деле, бόльшая часть воинов, которых они могли собрать, были уже готовы выйти в поход. Как-то не обсуждалось, что Воеслав тоже отправится вместе с войском. Гриди довольно знали его по прежним походам, а потому за князем готовы были отправиться хоть к Ящеру в зубы. Вскоре все докончания были подписаны, пути, какими предстояло идти войску, обговорены. Кремнеслав, говоривший, по обыкновению, меньше своих спутников, внимательно наблюдал за князем войнаричей. Воеслав держался спокойно, словно разговор шёл о чём-то совсем обыденном, внимательно выслушивал и своих бояр, и гостей, и решения принимал не затягивая. И то, что, поразмыслив, предлагал он сам, вполне устраивало всех. И лишь зоркие глаза волхва видели сияние Перунова знака на его челе.***
Дорога, как и ожидали, оказалась тяжёлой. Выходить пришлось в самую распутицу, но ждать, когда дороги просохнут, не было времени: твердические послы сходились на том, что могутичи к войне давно уже готовы. А значит, к тому времени, когда весенняя распутица окончится, их полки двинутся вперёд. Но дать им перейти межу было бы худшим, что можно придумать. Потому Молнеслав поторапливал своих ратников. Не все войска отправились в твердические земли вместе с княжичем. Часть ратников князь Ведислав отослал в городцы и погостья на своих межах с могутичами. Эти места оставлять без надёжной защиты тоже не стоило. Переправляться через Быстрицу решили не в Быстренце, а выше, где она была куда меньше, да и ото льда освобождалась раньше. Конечно, лезть в ледяную воду, да ещё поднявшуюся по весне, было невеликим удовольствием и здесь, но можно было хотя бы избежать несущихся по течению льдин. Здесь тоже стояли надёжные заставы, воеводы всегда готовы были поднять и своих гридей, и простых воев, если бы пришлось оборонять эти края. Для Молнеслава важно было то, что отсюда они всяко скорее могли оказаться в тех местах, где стоило ждать нападения. Переправляться вплавь не пришлось. Отправленные вперёд гриди предупредили воеводу, и к подходу войска его люди приготовили наплавной мост, не слишком широкий, но надёжный. По нему и конные, и пешие перебрались на другой берег, почти не замочив ног – разве только шальная речная волна заплёскивала на бревенчатый настил и окатывала кому башмаки, а кому и штаны. Однако это можно было считать сущими пустяками. Оказавшись на своём берегу, воевода Измир отправил одного из гридей в Исток, а сам повёл союзников к межам с могутичами. С Молнеславом он довольно быстро нашёл общий язык и сейчас ехал рядом с ним. Время от времени они обменивались несколькими словами, но особо на разговоры ни того, ни другого не тянуло. Всё-таки впереди была неизвестность – никто не смог бы предсказать, чем закончится противостояние. Впрочем, Молнеслав держался спокойно и уверенно, и Измир посматривал на него с невольным уважением. Преждан и Громобой неприметно переглядывались: им такое поведение княжича очень напоминало кое-кого… кого оба очень надеялись тоже увидеть в битве среди своих союзников. В один из вечеров воевода Измир остановил коня на краю просторной луговины: – Вот здесь и заночуем. – Отчего же не на том холме? – Молнеслав кивнул вперёд, где и в самом деле виднелся холм, вознёсшийся над рекой. Даже издали видны были остатки оплывшего, невысокого вала, опоясывавшего его подножие. Измир покачал головой: – Там место недоброе… Город когда-то стоял, да его вороги порушили. – Тогдашний стольный град твердической земли, – негромко обронил Громобой. Молнеслав вопросительно взглянул на побратима: – Уверен? – После Перуновой-то горы… Княжич чуть слышно присвистнул. В самом деле, с тех пор, как Перунов меч в святилище пробудил в них воспоминания о том, самом давнем побратимстве, Громобой помнил и те места, где тогда жил. Впрочем, Измир об этом, понятно, знать не мог, а потому смотрел на гридя с искренним удивлением: – Ты-то откуда знаешь? – Знаю, – коротко откликнулся Громобой. – А Перуново святилище где-то здесь, недалеко было… – Верно, – Измир кивнул в сторону леса. – Вон там, поодаль, на холме. Капь там и по се поры стоит. Громобой обернулся в ту сторону, словно прислушиваясь. Потом взглянул на княжича: – Надо бы туда заглянуть, пока ещё светло. Молнеслав кивнул, спрыгнул с коня: – Найдёшь? Громобой мотнул головой, словно говоря: «Уж об этом мог бы и не спрашивать…» Измир с удивлением воззрился на них, однако возражать не стал, только проговорил: – Давайте-ка я с вами пойду. Возражать побратимы не стали. Измир, отдав несколько распоряжений по обустройству лагеря и на всякий случай прихватив с собой двух гридей, вместе с раденичами направился к старому святилищу. Громобой шёл уверенно, словно перед ним была хорошая ровная тропа. Смешанный лес постепенно уступил место дубраве. Могучие, прожившие не одну сотню лет деревья стояли рядом с более молодыми; где-то молодые крепкие дубки поднимались из трещин огромных пней или расколотых стволов древних великанов, поваленных самим временем. Ни кустов, ни подлеска здесь не было. Идти и впрямь пришлось недолго. Вскоре деревья впереди словно сами расступились, пропуская их. Взглядам открылась вершина холма, окружённая дубами. Здесь и в самом деле стояла покосившаяся уже капь, изображающая Перуна, а перед ним, вросший в землю, виднелся древний камень-жертвенник. Побратимы замерли перед ним, глядя в незрячие глаза изваяния. Даже Измир и его гриди почувствовали волны силы, словно окутавшей их. Некоторое время все молчали. Потом Громобой вдруг поднял голову, глядя куда-то в сторону. Молнеслав обернулся к нему. А гридь шагнул в сторону, снова вслушался во что-то неведомое. Потом одними губами выдохнул: – Он здесь… Молнеславу не требовалось пояснений. Ясно было, что Громобой говорит о Перуновом мече. Похоже, волхвы, уходя отсюда, не рискнули взять его с собой, а может быть, хранителей меча уже и не было к тому времени в живых. Между тем Громобой обогнул капь и склонился над чем-то, что не видно было стоявшим по другую сторону. Впрочем, через некоторое время он свистом подозвал остальных. Понадобились усилия всех пятерых, чтобы сдвинуть в сторону ствол, под которым обнаружилось что-то вроде заросшей травой крышки схрона. Если бы Громобой, прорезав дёрн ножом, не освободил запоры и петли, никто даже не догадался бы о нём. Когда крышку откинули, стало ясно, что просмолённое, да ещё покрытое под дерниной такой же просмолённой кожей дерево каким-то чудом пережило те столетия, в которые ни один человек не приходил сюда. Громобой наклонился над лазом, вглядываясь в темноту. Молнеслав покачал головой: – Не увидишь ничего. А светочей мы не взяли. – Не понадобится, – отмахнулся Громобой. – Помнишь, что Дубрень говорил? Этот меч может и нашим мечам откликнуться… Молнеслав с сомнением взглянул на побратима, но всё же вытянул клинок из ножен. Громобой, успевший спрыгнуть внутрь, сделал то же самое. Схрон был неглубок, передвигаться в нём гридь мог лишь согнувшись. Однако долго искать не пришлось. Клинки в руках побратимов неожиданно мягко засветились, разгоняя подступающие сумерки и темноту схрона, и словно в ответ в дальнем углу схрона тоже блеснул свет. Он подобен был отсвету молнии в грозовой туче, но горел ровно, не пытаясь угаснуть. И вскоре Громобой уже вернулся к лазу, держа в руке меч в облупившихся, едва не замшелых ножнах. Однако клинок, когда его извлекли, оказался чист и светел, словно и не пролежал под землёй невесть сколько. Громобой передал меч побратиму, выбрался на поверхность. – Вот теперь можно и в лагерь возвращаться. Крышку схрона он всё же прикрыл – кто бы ни забрёл сюда, человек или зверь, им ни к чему знать об этом. Почтительно поклонившись изваянию Перуна, побратимы вслед за Измиром и его гридями направились обратно к луговине. По счастью, листвы на деревьях пока ещё не было, да и не успевший растаять в лесу снег добавлял ощущения света, потому идти даже в сумерках было легко. А вскоре за деревьями показалась и опушка – на луговине уже горели костры, и их свет указывал путь. Позже, уже сидя у костра, им пришлось рассказывать воеводе Измиру и боярину Гостираду про Перунов меч. То, что оба они отмечены Перуновым знаком, твердичей даже не слишком удивило, а вот то, что, как и все Перуновы воины, прошли уже не одно перерождение, да к тому же кое-что из прежних своих жизней, хоть и немногое, помнят, было уже более дивным и, пожалуй, больше напоминало кощуну. Может, твердичи и сочли бы этот рассказ выдумкой, если бы не Перунов меч, лежавший на коленях у Громобоя. Разговоры затянулись едва ли не до полуночи. А наутро прискакал усталый, забрызганный грязью с ног до головы гридь. Князь Прияслав был на подходе к этим местам, да не один. Вместе с твердическими полками шли войнаричи, и вёл их князь Воеслав.