***
Ведорад сидел у очага в крохотной полуземлянке. Сюда они ушли сразу, едва гридь боярина Доброчина привёз весть, что Воеслав ведёт полки в помощь твердичам. Встречаться с войнаричами ни Ведораду, ни, тем более, его наставнику было не с руки. Потому Велемысл сказал, что несколько дней они проведут здесь, а вернутся в Исток после того, как полки уйдут к полуденным межам. Сегодня под вечер Велемысл куда-то ушёл и предупредил, что вернётся к утру, не раньше. Ведорад по привычке ни о чём не стал его спрашивать. Велемысл и раньше, случалось, уходил надолго, не говоря, куда и зачем отправился. Огонёк, трепетавший на подкинутых в очаг сухих сучьях, в сумраке полуземлянки казался сияющим мотыльком. Откуда эта полуземлянка взялась, как Велемысл о ней узнал, как скрыл от чужих глаз, Ведорад не знал, да и не слишком любопытствовал. Сейчас главным было то, что она вообще существовала. И этот огонёк – словно единственное, кроме него самого, живое существо в целом свете. Очаг в полуземлянке растапливали только в сумерках, когда ни увидеть дым, поднимающийся из дымового отверстия в кровле, ни учуять его не мог никто… кроме разве что диких зверей. Впрочем, в этакую глушь лесную и днём-то не забредали даже здешние ведуньи-зелейницы. Нескончаемая пляска пламени завораживала. Ведорад не смог бы ответить, бодрствует он или уже спит. Потому, когда из дымового отверстия прянул вниз огонёк, он не слишком удивился – видно, искра с дымом поднялась к кровле да подпалила кусочек бересты, а он уже и вниз полетел. Однако огонёк, зависнув перед ним, вдруг начал расти. Оцепеневший Ведорад увидел, как из пламени возникает змеиное тело в сияющей чешуе, разворачиваются крылья – почти как у летучей мыши, только такие же, как сам змей, огненные. Немигающие огненно-золотые глаза с явным интересом изучали молодого ведуна. Раздвоенный язык трепетал, будто ощупывая воздух между ними. – Не боишься? – вкрадчиво спросил змей. – Мне-то чего бояться? – пожал плечами Ведорад. – Я, чай, не девка. Змей тихо зашипел, словно засмеялся: – Это ваши огненные змеи только к девкам да бабам летают, будто иных дел не ведают! А те, кто здесь прежде жил, со мной дружили… От меня ведь и польза может быть! Ведорад всё же старался не смотреть в глаза змею. Зачарует – потом и Велемысл не расколдует… Однако любопытство оказалось сильнее. На мгновение вскинув глаза на змея, он вновь уставился на огонёк костра, но всё же спросил: – А ко мне ты с чего прилететь надумал? – Так скучно же! – змей всплеснул крыльями. – Кто обо мне знал, давно сгинули, то ли ушли, то ли повымерли – это кто как… А здешние все меня боятся, думают, девки мне надобны, за дедовник да иную дрянь хватаются… В голосе крылатого гостя явственно звучали обиженные нотки. Ведорад невольно улыбнулся. Ничего удивительного, если чудесное существо, долгое время существовавшее рядом с людьми, без них затосковало – почему-то Ведорад не мог отказать огненному змею в таких совершенно человеческих чувствах. Общаясь с людьми, он мог чего-то набраться от них. А змей между тем продолжал: – Коли со мной подружишься, я тебя богатым сделаю. – Да ведь я ведун, – пожал плечами Ведорад. – А в ведуны ты отчего пошёл? Не ради того, чтоб к богатству путь проложить? Ведорад едва сдержал удивление. Похоже, змей о людях знал немало… во всяком случае, его мотивы, хоть и не все, угадал точно. – Ну… и это тоже. Да только волшба – это ещё и власть… Змей фыркнул, едва не подпалив свесившуюся прядку мха, которым проконопачены были доски потолка: – У вас, людей, кто богат – у того и власть. А ежели к богатству твою волшбу добавить, так и вовсе хорошо будет. Не так разве? – Серебро, что ли, таскать станешь? – ответно усмехнулся ведун. – Серебро – не серебро, а молоко или там жито – это легко. А в серебро ты их уж сам обратить сумеешь. – Подумать надо… – покачал головой Ведорад. Предложение было весьма заманчивое, но он всё же сомневался, стόит ли верить змею. Эх, не спросил с самого начала, из какого он мира, а теперь уж поздно! Так, глядишь, какая-никакая управа на него нашлась бы… Разве что с Велемыслом посоветоваться? Да нет, не скажешь же ему – мол, хочу от тебя уйти, иных богатств поискать… Осерчает ведь да превратит во что-нибудь, с него станется… Словно услышав его мысли, змей произнёс: – Этому, который над тобой старший, не говори ничего. – Он мой наставник! – возразил Ведорад. – Всё едино он тебе не всё откроет, что знает! – усмехнулся змей. – Не то вдруг ты его превзойдёшь – что тогда? Ведорад невольно прикусил губу: неприятно было признавать, что змей прав. Вообще-то ему и самому приходило в голову, что Велемысл не позволит ему узнать больше, чем сам сочтёт нужным рассказать. В самом деле, к чему ему сильный соперник? Да и талисман, который он ищет – он же наверняка может служить только одному хозяину, и уж властью Велемысл точно делиться не станет ни с кем… Говорить змею о своих сомнениях он, понятно, не собирался. Потому просто повторил: – Подумать надо. – Подумай, – благодушно согласился змей. – Как надумаешь – позови. Лучше бы здесь же или ещё в каком тайном местечке. Лишь бы там дымоход был. – А дымоход зачем? – с искренним недоумением спросил Ведорад. – На нас от века такой зарок – мы в человечье жильё только через дымоход попасть можем, никак иначе. Ничего необычного в этом не было, и Ведорад просто кивнул, принимая такое объяснение. Оставался только один вопрос: – А позвать-то тебя как? – Те, кто прежде здесь жил, нас звали Палýчато. А теперь пора мне… До встречи! Это «до встречи!» прозвучало как-то очень многообещающе, но осознать это Ведорад уже не успел. Едва змей огненной молнией юркнул в дымовое отверстие, как веки его отяжелели, и, едва добравшись до устроенной в углу лежанки, он провалился в сон.***
Путь вокруг озера занял без малого два дня. Второй день клонился к закату, когда войско миновало устье Большой Росянки и холм, на котором когда-то стоял стольный город твердичей. За ним на луговине возле леса виднелся военный лагерь – Воеслав издали узнал стяги раденичей. Их приближение заметили издали, и навстречу войску понеслись несколько всадников. Воеслав наклонил голову, пряча улыбку: одним из всадников был Молнеслав. Вместе с ним ехали двое раденических воевод и твердический воевода Измир. Как полагается, первые приветствия предназначались Прияславу – что ни говори, а именно он был здесь хозяином. И лишь после этого побратимы наконец обнялись. Вскоре лагерь увеличился – твердичи и войнаричи устраивались рядом с раденичами, принимались готовить ужин. Всадники рассёдлывали и чистили коней. Шатры для князей и воевод поставили в центре лагеря – рядом с шатрами Молнеслава, Измира и боярина Гостирада. Впрочем, расходиться на отдых пока никто не торопился. Солнце ещё не село, и все военачальники собрались вокруг костра. Поначалу разговор шёл обо всём сразу – и ни о чём конкретно. Прияслав не без напряжения вглядывался в лица своих союзников. Ему хотелось понять этих двоих. Воеводы воеводами, но по-настоящему-то раденическими войсками управляет княжич Молнеслав, а войнаричами – князь Воеслав, и об этом он не забывал ни на миг. Казалось бы, ничего похожего между этими двоими не было. Воеслав – сдержанный, даже суровый, внешне схожий со своими предками-северянами. Молнеслав, наоборот, открытый, приветливый. И всё же Прияслав видел, что их что-то объединяет. Их – и ещё двух парней из числа их гридей. Крепкого ладного рыжеволосого гридя, неизменно державшегося рядом с Воеславом, твердический князь заприметил ещё при первой встрече в Истоке. В дружине был ещё один такой, но тот в число воеславовых ближников, похоже, не входил. Другой, высокий и плечистый, принадлежал к ближнему окружению Молнеслава. Впрочем, выяснять причины таких отношений Прияслав не собирался. В конце концов, его это не касается, да и иных забот довольно. Прияслав заставил себя прислушаться к тому, о чём говорили воеводы. А они к этому времени как-то незаметно перешли от дел вовсе незначительных к тому, как расставлять войска в грядущей битве. – Велико ли поле, где придётся стоять? – неожиданно спросил Воеслав. Измир и Яровой, оба не раз бывавшие в тех местах, где предполагалась битва, переглянулись. Им как-то не пришло в голову, что войска окажутся слишком сильно растянуты, а значит, не смогут толком противостоять могутичам. А то, что могутичи в самом деле стягивают полки к межам, как раз туда, куда они и предполагали, подтверждали только сегодня утром вернувшиеся наворопники. – Далька! – резко окликнул Прияслав одного из отроков. – Карту из шатра принеси! Парень метнулся к княжескому шатру и вскоре вернулся, таща свёрнутую карту. Её расстелили здесь же, возле костра, придавив углы камешками. Воевода Яровой тут же стал прутиком показывать, где и что. Воеслав слушал внимательно, потом коротко проронил: – Вот здесь и здесь, – он указал на карте, – неплохо бы сделать засеки. Вои из здешних, кто на межах живёт, будут? – А как же! Их это в первую голову касается! – Тогда пусть засеки и охраняют, – предложил Молнеслав. – И верховья рек, что по межам идут. Охотникам это привычней будет. Воеслав кивнул, всмотрелся в рисунок на карте. Потом обвёл взглядом твердичей: – Сколь я понимаю, в эту сторону, – он провёл по обведённому прерывистой линией участку на карте, – могутичи едва ли сунутся? – Куда уж там соваться, – махнул рукой Яровой. – Там болота сплошные. Воеслав и Молнеслав выразительно переглянулись, однако говорить о том, что задумали, пока не стали. А что какая-то задумка у них появилась, Прияслав не сомневался. Впрочем, ясно было, что до поры спрашивать об этом бесполезно. Скорее всего, окончательно обдумывать это они всё равно будут на месте. Говорили ещё долго, призвав к костру и наворопников, чтобы выслушать их. И постепенно картина будущей битвы всё яснее вырисовывалась перед мысленными взорами.***
Пока утром гриди варили кашу и начинали сворачивать лагерь, побратимы отправились к Прияславу. Обменявшись приветствиями, Воеслав спросил: – Тебе, княже, про Перунов меч слышать приходилось? Прияслав задумался: – Что-то такое старики рассказывали… Вроде был в наших землях такой меч, да только пропал, когда могутичи волшбой Росянец разрушили. Может, к ним в руки и попал… – Не попал он им в руки, – негромко откликнулся гридь, стоявший рядом с Молнеславом; Прияслав неожиданно для себя припомнил, что княжич называл его Громобоем. – Он не в городе был, в Перуновом святилище. Да только к тому времени тех, кто о нём знал, видать, в живых уже не было. Прияслав обвёл их взглядом. Сегодня чувство, что этих троих что-то объединяет, только окрепло. Воеслав, кажется почувствовал это, потому что переглянулся со спутниками и с усмешкой спросил: – Скажем? – Скажем! – улыбнулся Молнеслав. Громобой молча кивнул. Воеслав негромко произнёс слова заговора, и Прияслав в изумлении воззрился на стоящих перед ним. Только теперь он понял, что значили слова Воеслава о клинках Перуновых воинов. Однако это было ещё не всё. Молнеслав проговорил: – А Перунов меч в святилище по се поры сохранился. И уж коль он в твоих землях в давние времена был оставлен, стало быть, тебе им и владеть. Громобой протянул князю меч. Тщательно пропитанное жиром и воском дерево ножен сохранилось, хоть и потемнело и местами потрескалось. А вот кожа, которой они были обтянуты, по большей части истлела и искрошилась, и Громобой, пока они дожидались союзников, предпочёл счистить её. Скрепляла ножны чеканная серебряная оковка, хоть и потемневшая, но не утратившая красоты. Такая же чеканка украшала рукоять меча. Прияслав, не скрывая волнения, взял в руки древний меч. Рукоять легла в ладонь на удивление естественно, словно этот меч был сделан для него. Она казалась тёплой, и от неё в руку волной вливалась горячая сила. А вытянутое из ножен лезвие блеснуло ярко, как начищенное серебро. За время этого разговора вокруг них как-то незаметно собрались бояре и воеводы. Про Перунов меч многие из них слышали, но никому даже не приходило в голову, что он реально существует. Но их изумлённые взгляды сейчас словно скользили мимо Прияслава. Завесу молчания, на время незримо отделившую Прияслава от окружающих, разорвал голос Воеслава: – Признал тебя меч, княже! Прияслав, лишь сейчас сообразивший, что на время почти забыл дышать, встряхнулся, перевёл дух и вновь вложил Перунов меч в ножны. Мельком подумалось, что надо будет поручить мастерам изготовить новые ножны – меч теперь займёт подобающее ему место в Перуновом святилище в Истоке, пусть и выглядит как следует! Да и сохраннее будет в хороших-то ножнах… Князь вновь обвёл взглядом троих побратимов: – Расскажете после о… Он невольно запнулся, не зная, как говорить об этом мече. Слишком уж всё это было неожиданно – Перунов меч, полученный из рук Перуновых воинов, словно прокладывал тропинку из Яви куда-то далеко, то ли в Правь, то ли прямиком в кощуну. – Расскажем, – спокойно кивнул Воеслав. Из троих он лучше всего понимал, что чувствует сейчас Прияслав. Он ещё помнил, как сам после долгих лет жизни во власти чародейского науза узнал о Перуновом знаке; а потом была Перунова гора, путь к самому себе и наконец Перунов меч… Впрочем, сейчас было не время для воспоминаний. Разговоры решили отложить – то ли на дорогу, то ли на вечер, когда войско остановится на ночлег. Вскоре воины двинулись вдоль берега Большой Росянки. Впереди были несколько дней пути до тех холмов, которые обозначали водораздел и межу с могутичами. А там невесть сколько придётся ждать. То ли несколько дней, то ли несколько седмиц… Хотя могутичи тоже не станут откладывать, едва дороги чуть просохнут – двинутся сюда… Об этом невольно думали не только военачальники, но и почти все простые ратники. Воеслав ехал рядом с побратимами. Поглядывая на гридей ближних дружин, которые отчасти перемешались, он негромко спросил: – Когда у тебя Твердята успел Сварожьим знаком обзавестись? – Пока в Быстренце были, – усмехнулся Молнеслав. – Чародей-то, пока мы с Торстейном по окрестным родам ездили, сперва к нему подобраться пытался, да Твердята его послал куда подальше… Просто нам тогда не до того было, заметили уж когда из святилища вернулись. Громобой сперва, когда в кузне работали, потом мне сказал. Это не удивило Воеслава. Не зря Дубрень говорил им, что не всем знак даётся с рождения, и ясно, что так не только с Перуновым знаком. Похоже, с Твердятой получилось именно так – в нём проснулась сила Сварога. – Громобой ему кое-что показал, да ведь сам знаешь – силы-то у Перунова и Сварожьего знака разные. Вот разве что Огнец его поучит… Побратимы дружно рассмеялись. Утро было ясное, вокруг журчали ручьи, и думать о плохом не хотелось. Прияслав, ехавший впереди, придержал коня и поравнялся с побратимами. Видно было, что он напряжённо размышляет о чём-то, однако заговорил князь не сразу. Лишь через некоторое время он проронил: – Если в прошлый раз этот меч от чужой ворожбы не уберёг, поможет ли ныне? – Меч сам по себе не бьёт – к нему руки нужны, – спокойно откликнулся Воеслав. – Тогдашнего князя Перунов меч не принял, – негромко заметил Громобой. – Он, когда в святилище обряд проходил, у него меч-то едва из рук не вывернулся. Волхвы ему говорили, что лучше б князем брат его стал, да он отмахнулся… Ну, и года не прошло – и город погубил, и сам пал… Прияслав кивнул. Про то, как пал Росянец, а после младший брат погибшего тогда князя отвоёвывал эти земли, он знал. Вот только о том, что считавшийся оберегом племени Перунов меч не признал князя, при котором могутичи разрушили Росянец, никто и никогда не говорил. Видно, те, кто об этом знал, помалкивали, а кто-то и погиб. Но если меч не принял князя, понятно, что и князь даже не попытался воспользоваться силой меча… Спрашивать, откуда Громобой знает все эти подробности, Прияслав не стал. Нетрудно было догадаться, что Перуновым воинам этот меч откликается. Взглянув на Молнеслава, Прияслав спросил: – А почему вы этот меч себе не забрали? Молнеслав пожал плечами: – В раденических землях свой меч есть. А этот в прежние времена был в этих землях оставлен – здесь ему и быть. – Сколько ж их всего?.. – задумчиво покачал головой Прияслав. – Три, – отозвался Воеслав. – Один у нас в Велегостье, другой у раденичей – на Перуновой горе, а третий здесь. Прияслав невольно опустил ладонь на рукоять Перунова меча, который, сам не зная почему, пристегнул к поясу вместо своего. Рукоять была тёплой и словно бы сама просилась в руку. Прияслав никогда не сталкивался ни с чем подобным, но сейчас даже он чувствовал силу этого меча. И вместе с силой в него словно вливалась уверенность, что он не повторит судьбу своего предшественника, и всё на сей раз сложится в их пользу. Все эти разговоры и раздумья помогали не слишком обращать внимание на трудности пути. Войско двигалось медленно – копыта лошадей и ноги пеших воинов то вязли в грязи, то скользили по ней. Тем, кто двигался впереди, было проще – дорога ещё не была разбита. А вот идущим позади было куда тяжелее. Потому, когда около полудня войско остановилось на привал, Прияслав отдал воеводам приказ время от времени менять порядок, в котором шли полки, чтобы и люди, и кони могли немного отдохнуть. Его союзники одобрительно переглянулись: это было правильно. Утомлять ратников сверх меры не было нужды – пока время ещё позволяло не слишком спешить.