***
Когда по зиме на маленькое, всего-то из одной избы, займище явился воевода Крушибор собственной персоной, хозяин встретил его настороженно. А узнав, с чем тот приехал, нахмурился. Тёмно-серые глаза разом словно превратились в льдинки. Хрипловатый голос прозвучал холодно и твёрдо: – Кабы князю свою землю защищать надобно было – я бы первый пошёл и сынов с собой повёл. А чужие земли захватывать я ему не помощник. Переубедить его воевода не сумел и уехал недовольный. Потому что сыновья поддержали отца и присоединяться к войску князя отказались наотрез. А ещё того хуже было то, что и половина займищ по соседству, узнав, что Темнята отказался идти в княжеское войско, тоже предпочли остаться дома. Кузнеца, много лет назад поселившегося в этих местах, в округе уважали и знали, что просто так он ничего не делает. С зимы Темнята исподволь наблюдал, как развиваются события. Не зря когда-то в святилище на Перуновой горе их учили смотреть в воде и в огне, что происходит в иных местах. До Купалы всё было спокойно, а вот дальше… Глядя, как волхвы князя призвали грозу, Темнята закусил губу. Но дальше началось что-то совершенно неожиданное. Потому что грозовая туча, оттеснившая ту, что призвали волхвы, появилась уж точно не по воле самой Прави. Вода показала ему знакомый отблеск где-то позади войска твердичей, и Темнята мысленно потянулся туда. Однако увидеть смог лишь смутные силуэты – пелена дождя и сполохи молний не давали толком разглядеть хоть что-нибудь. Отпустив видение, Темнята задумался. Хотя он не видел людей, но силу Перуна почувствовал отчётливо. К тому же призвать грозу могли либо волхвы, если твердический князь тоже взял их с собой, либо… Темнята хмыкнул: похоже, с войском пришли их преемники. И, кажется, настало время для разговора с побратимами… В это время на дворе послышались голоса. Прислушавшись, Темнята поднялся, в не-сколько шагов пересёк клеть. Распахнув дверь, он шагнул через порог и едва не столкнулся с гостем. Это был довольно высокий плечистый человек в дорожном плаще. Непокорные каштановые волосы торчали из-под шапки крутыми завитками, карие глаза смеялись. Темнята без разговоров сгрёб его в объятья. Гость обнял его в ответ, рассмеялся: – Задушишь, медведь! – Где ж тебя нави носили столько времени? – со смесью радости и укора спросил Темнята, чуть отстранив друга, но продолжая держать его за плечи. – К купцам в охрану нанимался, – откликнулся тот. – У тебя-то как дела? – А всё так же, – отмахнулся Темнята. – Вот только князюшка наш… – Знаю, друже, наслышан уже. Эти слова ничуть не удивили Темняту. Чай, не раз за двадцать-то с лишним годов знакомства убеждался, что имя Прозор его побратим носит не зря. Словно спохватившись, он качнул головой: – Да что ж я тебя на пороге-то держу? Они устроились за столом. Кивнув на чашу, Прозор коротко спросил: – Углядел чего? – Углядел, – коротко откликнулся Темнята. И, немного помолчав, начал рассказывать.***
Хальмунд конунг сын Халькеля сына Халльдора проводил лето в одной из своих усадеб. Чужаки едва ли могли бы сами найти дорогу к ней, а потому помощь Хокона ярла оказалась поистине необходима. Дреки, направляемый уверенной рукой, скользил между островами, вполне оправдывая своё имя. Хокон ярл безошибочно выбирал нужные протоки, и под вечер «Ледяной Змей» вошёл в небольшой узкий залив, в глубине которого на высоком берегу виднелись дерновые крыши усадьбы. Жилище конунга отличалось от усадеб простых бондов разве что величиной главного дома да тем, что чуть в стороне стоял ещё дружинный дом. Внизу неподалёку от воды виднелись из-за прибрежных ив стены корабельных сараев. «Ледяной Змей» с шорохом вполз носом на песок. Привычно соскочившие в воду хирдманы вместе с теми, кто был на берегу, в несколько десятков пар рук вытащили его подальше – почти до половины. После этого боярин Вершень вместе со спутниками сошёл на берег, даже не замочив ног. Гостей проводили в главный дом, где уже ждал их конунг. Говорить о делах сразу по приезде никто не собирался, да и послам, что ни говори, требовался отдых. В просторной палате уже расставляли и накрывали столы, готовя всё к вечернему пиру. Конунг давно знал Вершеня, потому встретил его приветливо, принялся расспрашивать о том, как дела в Велегостье. Боярин отвечал довольно подробно, хотя сумел всё же удержаться и даже словом не обмолвиться о том, ради чего пустился в путь. Все разговоры о делах вполне могли обождать до утра. Там парой слов не отделаешься, так не стоит и заводить эти речи на ночь глядя. Когда уже звучали первые здравицы, с берега прибежал один из дозорных. Во фьорд входили корабли, хорошо знакомые здесь. Из какого-то недальнего похода возвращался Хальвор конунг. Хальмунд, услышав об этом, удовлетворённо хлопнул ладонью по подлокотнику: – Вовремя он! Вскоре Хальвор со своими хирдманами присоединился к пирующим. Впрочем, и сына Хальмунд конунг не стал расспрашивать, с какими вестями тот вернулся, да и Хальвор не спешил говорить об этом. А это значило, что ничего важного в этом походе не произошло. За столами, где сидели хирдманы, кто-то спорил, кто-то оживлённо рассказывал о чём-то. Были эти рассказы правдивые или вымышленные, никого не интересовало. Рассказчика временами перебивали взрывы хохота. Дружина Хальвора присоединилась к остальным, добавив шума и оживления. А вот за столом конунга разговор шёл неспешно и вроде бы ни о чём. Конунги расспрашивали гостей о здоровье обеих княгинь – Хедвиги и Потворы, интересовались, как обстоят дела с торговлей, что нового рассказывают купцы… Вершень и Добровой отвечали, сами расспрашивали о чём-то, благо о делах соседей тоже знали не так уж мало. Такой обмен новостями как нельзя более годился для застольной беседы. Да и будет о чём после князю рассказать. Уже заполночь гостей проводили в отведённые им клети, где были устроены ложа. Боярин заснул, едва коснувшись головой подушки, и спал всю ночь крепко, без сновидений. Наутро оба конунга, старый и молодой внимательно выслушали Вершеня Благомирича. Несколько раз за время его рассказа они выразительно переглядывались. Наконец Хальвор сквозь зубы проронил: – Так вот куда они нынешним летом увели все корабли от порубежья… Позволишь, конунг? Он вопросительно взглянул на отца. Хальмунд конунг кивнул: – Как же не помочь родичу, пока он там трудится, чтобы свои полуденные рубежи защитить. Да и Скъялвиру пора указать его место… Хокона возьмёшь, думаю, и другие желающие найдутся. Хокон, сидевший здесь же, подобрался, словно готовый прямо сейчас рвануться в битву. Двое средних братьев, Хальгрим и Хродгар, были сейчас в походе. Зато несколько ярлов из тех, кто помоложе, заметно оживились. Ясно было, что они тоже присоединятся к Хальвору конунгу. Вершень Благомирич невольно подумал, что наверняка есть причины такому единодушию – видать, и их порядком допёк беспокойный сосед. Воинам предстояло отправиться в поход на следующее утро. Боярину же и его спутникам Хальмунд конунг предложил призадержаться на пару дней, пообещав, что после их доставят туда, где остался их стружок. Он не хуже самого Вершеня Благомирича понимал, что тем, кого отправили сюда, незачем рваться в бой. Боярин (или, как его называли здесь, ярл) нужен был в Велегостье. Возражать Вершень не стал. Цели своей он добился, теперь действовать предстояло другим. А у них впереди был ещё путь вверх по Росаве. Часть пути, на борту одного из северных кораблей, будет лёгкой, а вот дальше им придётся самим сражаться с течением. И раз так – пусть гриди пока отдохнут получше.***
В Светлояре жизнь шла так, словно нигде не происходило ну совсем ничего. Да и то сказать, что за дело было большинству ремесленников до битв, которые шли где-то в чужих землях? Думали об этом разве только те, чьи родичи ушли вместе с княжичем Молнеславом. На время княжна осталась одна. Зоряна некоторое время после рождения детей почти не покидала дома, а больше толком поговорить о тех, кто ушёл в этот поход, было не с кем. Почему не хочет заводить разговор об ушедших с князем и княгиней, хотя они и относились к ней как к собственной дочери, Ярмила и сама не смогла бы ответить. Однако сердце точила неясная тревога, и княжна, как бывало ещё в Белозаводи, отправилась в Перуново святилище. Понятно, что светлоярицким волхвам далеко было до Грозеня, но сама сила, которой дышало это место, успокаивала княжну. Гремисвет, как обычно, встретил её приветливо. Он давно уже понял, что Ярмила какими-то неведомыми узами накрепко связана и с мужем, и с Перуновым знаком. Связь эта рождалась где-то в иных временах, в иных землях, а то и вовсе в Прави. Но в том, что Молнеслав и Ярмила и правда предназначены друг другу, Гремисвет ничуть не сомневался. И то, что княжна нет-нет да и приезжала сюда, считал делом совершенно правильным. А уж в том, что в отсутствие мужа княжна беспокоится и регулярно наведывается в Перуново святилище, и вовсе не было ничего удивительного. В эти месяцы сюда то и дело приходили жёны ушедших в этот поход. Все знали, что на сей раз без битв уж точно не обойдётся, и женщины по большей части молили Перуна уберечь их близких, дать им вернуться живыми. На сей раз Ярмила приехала, чтобы поговорить с волхвом. – Тревожно мне, волхве, – призналась она. – Не иначе, сегодня битва. Гремисвет нахмурился. Он и сам чуял, что должно что-то произойти. Потому просто сделал княжне знак следовать за собой и направился в хоромину. Вне праздников народу в святилище было немного, потому их никто не тревожил. Гремисвет подошёл к высокому камню, на котором стояла большая гадательная чаша. Волхв налил в неё воды из кувшина, всыпал пригоршню каких-то трав, шепча заговоры. Потом жестом подозвал княжну. Вместе они склонились над чашей. Поначалу вода была тёмной, но через некоторое время чуть посветлела. Ярмила чувствовала себя странно: она смотрела вроде бы вниз, а казалось, что, наоборот, вверх. Потому что там, в чаше, мчались по небу тяжёлые грозовые тучи и сверкали сполохи молний. Гроза отдалялась, уходила, и видение в чаше словно сместилось ниже. Взглядам открылась вершина холма, на которой стояли четверо. В их руках были клинки, опущенные остриём к земле. Молнеслав опирался на плечо Громобоя. Стоявший рядом с ними Воеслав отирал ладонью пот со лба. Все трое выглядели усталыми, но довольными. Видение погасло. Гремисвет глубоко вздохнул, потёр лицо ладонями. Потом негромко проговорил: – Не иначе, они силу Перунову призвали… Одно понять не могу – четвёртый-то кто? – Не твердический ли князь? – предположила Ярмила. Гремисвет озадаченно взглянул на неё: – Так ведь он, помнится, знаком не отмечен. – А что, если… Не Перунов ли меч при нём? Гремисвет задумался. Ему доводилось слышать, что Перунов меч – оберег их соседей, войнаричей. Но откуда он взялся у твердичей? Ярмила, словно услышав не высказанный вопрос, проговорила: – Мне муж сказывал, что мечей этих три… – А ведь верно! – Гремисвет качнул головой. – Коли Перуновых воинов трое, так и мечей должно быть три – ещё от тех, самых первых воинов оставшихся… Княжна уехала из святилища успокоенная. Что бы ни ждало впереди, пока все раденичи и их союзники ещё были целы и невредимы.***
Вернувшись на подворье посадника, Грозномир дал волю гневу. Вопреки всему, что говорили волхвы, всё с самого начала пошло наперекосяк. Нет, поначалу вроде бы всё складывалось именно так, как ожидалось: волхвы призвали силу Перуна, направили грозу в сторону твердических войск. А вот потом… Тучи вдруг разом остановились, а после и вовсе повернули вспять. И разразились громом и молниями не над врагами, а над могутическим войском. А после начался такой ливень, что оставалось только удивляться, как их не смыло вовсе. Гриди и ратники укрывали головы щитами, пригибались, пытаясь хоть так спрятаться от бури. Но это помогало мало. А хуже всего было то, что волхвы то ли не могли, то ли почему-то не хотели совладать с ней. Но когда Грозномир уже собирался отправить отрока на вершину соседнего холма, где они встали, к нему торопливо подошёл один из младших помощников Ведобора. И то, что он рассказал, было для князя подобно удару. Оказалось, что у волхвов далеко не всё в порядке. Одна из молний попала в чашу с жертвенной кровью, превратив её в смятый бесформенный комок металла, а Ведобор, оказавшийся слишком близко, упал оглушённый. На помощь волхвов рассчитывать в этот день уж точно больше не приходилось. Да и биться на мокрой от пролившегося дождя траве, да ещё в воде, было невозможно, и Грозномир приказал трубить отход. Бой откладывался по меньшей мере на день. Бояре и воеводы, понимая, что лучше сейчас не попадаться князю под горячую руку, предпочитали держаться как можно незаметнее, а если получится – и вовсе избегать встречи с ним. Вот только совсем спрятаться князь им не дал. Потому что нужно было решить, что делать дальше. Правда, добиться от бояр хоть каких-то разумных советов даже княжеский гнев не помог. В разгар не особенно оживлённых споров в гридницу вошёл один из младших волхвов и сказал, что Ведобор пришёл в себя и хочет поговорить с князем. Грозномир ушёл с ним, провожаемый облегчёнными вздохами бояр и воевод. Ведобор лежал, до пояса укрытый беличьим одеялом. Князю бросилась в глаза его бледность и разом осунувшееся лицо. Казалось, волхв разом лишился всех сил. Не далее как утром он, пожалуй, легко смог бы выйти на поединок едва ли не с любым из княжеских гридей. Сейчас – едва способен был шевельнуться. Впрочем, его помощникам достаточно было одного взгляда волхва, чтобы поклониться разом и ему, и князю и бесшумно удалиться. Оставшись наедине с братом, князь присел рядом с ним на край лежанки. Ведобор заговорил не сразу. То ли ждал, когда все прочие отойдут подальше, то ли просто собирался с силами. Грозномир не выдержал первым: – Что там произошло? Почему?! – Видно, те, кто пришёл с Прияславом, сильнее… – выдохнул Ведобор. – Теперь тебе, княже, на волховскую силу полагаться не приходится… Сам видишь – они нашу силу против нас обернули… – Не может такого быть! Мы же все жертвы как дόлжно принесли! Ведобор чуть заметно поморщился, хотя даже это сейчас требовало от него немалых усилий. Но рассказывать Грозномиру о том, что с его противником пришли по меньшей мере двое Перуновых воинов, он не собирался. И без того плохо. Да и не поверит князь, не захочет поверить. Потому волхв ограничился более простым объяснением: – Не мы одни. Твердичи, чай, не хуже нашего знают, как жертвы приносить… Грозномир уже готов был вскинуться. Ясно же, что их жертвы куда более угодны Перуну, чем те, что принесли какие-то там твердичи! Однако Ведобор чуть заметно приподнял руку, не давая ему заговорить. – Ты лучше вот о чём подумай… Может, это сам Перун тебя испытывает – достоин ли ты тем мечом владеть? Озадаченный Грозномир удивлённо взглянул на него. Такие мысли ему в голову как-то не приходили. А ведь и в самом деле, заветный Перунов меч, о котором они оба мечтали ещё с детства, когда услышали про него от старого Перунова волхва, был чем-то сродни мечу-кладенцу из кощун. И в руки он дастся только достойному… Тогда и впрямь сегодняшняя неудача предстаёт в ином свете. Князь задумался, покусывая губы. Ведобору невдомёк было, что думал он уже о другом. Ведь если до меча доберётся он, а не волхвы, так и владеть им станет тоже он! И уж делиться этим благословением Прави он не станет даже с волхвами!.. Впрочем, до меча нужно ещё добраться. Грозномир решительно поднялся: – Убедил ты меня, брате! Стало быть, попросту, одними полками твердичей одолею. А ты покуда отдыхай, сил набирайся. Он кивнул Ведобору и вышел из горницы. Волхв с непонятной усмешкой смотрел ему вслед. Пусть попытается. Вдруг да и впрямь полки смогут то, что не сумела ведовская сила? И что будет, коли в этой битве Перуновы воины погибнут? Ответов на эти вопросы Ведобор не знал.