***
Грозномир смотрел на пленника, не скрывая гнева. Из-за какого-то мальчишки пошла прахом затея с засадным полком! Именно мальчишки – едва ли ему было больше двадцати. Но кольчуга, пояс с серебряными накладками и хороший меч (его подал князю один из гридей, сопровождавших пленника) явно могли принадлежать только гридю. Да и держался он уверенно, даже горделиво, словно и не был связан. Переведя взгляд на пояс с мечом, Грозномир нахмурился. Наворопники Крушибора не ошиблись, когда говорили, что вместе с твердичами пришли войнаричи. Потому что узор на поясных накладках явственно выдавал гридя из войнарической дружины. Вообще-то по-хорошему следовало бы забрать у пленника и кольчугу – вещь дорогая, глядишь, и пригодилась бы кому. Но там, в лесу, у могутичей не было на это времени: они спешили унести ноги, да и оглушённый гридь в любой момент мог прийти в себя. А теперь пришлось бы для этого развязывать его. На это решились бы немногие. По крайней мере, сейчас. Потому пока решили оставить всё как есть. Однако все попытки расспрашивать пленника остались безуспешными. Парень либо молчал, либо на все вопросы отвечал насмешками, которые ещё больше выводили Грозномира из равновесия. Наконец, убедившись в бесполезности этих попыток, Грозномир обвёл взглядом своих гридей и окликнул: – Любомил! Один из гридей подошёл к князю. Грозномир испытующе взглянул на него: – Знаешь его? – Нет, – хрипловато, но спокойно проронил тот. – Так ли? – Грозномир прищурился. – Он ведь, как и ты, из войнаричей. – Видеть его я и впрямь видел, – пожал плечами гридь, – но и только. Мало ли их там в дружине! – Да, это верно… – князь ненадолго задумался, а потом протянул гридю пояс и меч пленника. – Возьми себе. Любомил поклонился, принимая этот дар, и отошёл. А Грозномир взглянул на пленника и коротко приказал: – Запереть его в какую-нибудь клеть. После подумаем, что с ним делать. Сторожить покрепче! Да смотрите – мне он живым нужен! Пленника увели, а князь, отослав гридей и прочих любопытствующих, подозвал воевод и ближних бояр. Требовалось решить, как быть дальше.***
Не зря Твердята боялся разговора с побратимами. Узнав, что Огнец скорее всего в плену, все трое переменились в лице. Воеслав побледнел и некоторое время молчал, только судорожно дышал через стиснутые зубы. Однако, когда заговорил, голос его прозвучал почти спокойно, лишь чуть хрипловато: – Мы все знали, на что идём… Но все, кто был рядом, поняли: этого он Грозномиру точно не простит. А уж если с Огнецом в самом деле что-то случится… впрочем, об этом предпочли даже не задумываться. Громобой слегка сжал плечо побратима: – Пленника освободить можно. Только подумать, как. Воеслав благодарно кивнул. На пленных могутичей он даже не глянул, отдал их полностью на волю Прияслава. На удивлённые взгляды воевод пояснил: – Эти так… мелкая сошка. Грозномир, поди, и имён-то их не знает – ни к чему. – Ну, двое и впрямь из воев, а третий-то гридь, – возразил Молнеслав. – Глядишь, и удалось бы Грозномира на обмен уговорить. Однако Воеслав покачал головой: – Вот как раз этого делать нельзя. Коли Грозномир поймёт, что мы хотим его пленника вызволить, кто ведает, чего он удумает… Может ведь потребовать, чтобы мы в следующей битве не участвовали, пригрозит, что иначе Огнецу не жить… Побратимам сделалось не по себе. Оба чувствовали боль Воеслава и бессилие перед этой ситуацией – и его, и своё собственное. Нужно было придумать что-то иное, вот только что? Потому что перед ними был слишком тяжёлый, даже страшный выбор: отказаться от обещания помочь Прияславу, разорвать едва утверждённые докончания, либо обречь Огнеца, возможно, на гибель. И пока они не представляли, как быть.***
Боярич Любомил стоял на забороле и невидяще смотрел в синий сумрак летней ночи. Происходящее нравилось ему всё меньше. Вскоре после неудачи с ближней дружиной Воеслава боярин Милован объявил всем домочадцам, что они уезжают из Еловца. Любомилу тогда казалось, что ничего плохого в этом нет. К тому же боярин выбрал новым местом для обустройства земли могутичей. А это означало, что в частых распрях войнаричей с соседями им не придётся поднимать оружие против своих соотчичей. С самого начала всё пошло на удивление хорошо. Мало того, что Грозномир охотно принял их, он ещё и исполнил давнюю мечту боярина Милована и взял Любомила в свою ближнюю дружину. Правда, его ближняя дружина предназначалась не «для дела» – на это была большая славиградская дружина, а «для почёту». Гриди ближней дружины сопровождали князя в поездках да несли стражу в гриднице и тереме. И даже теперь, когда прочие гриди и простые ратники сходились в битвах, оставались при князе. Но Любомил понимал: если всё и дальше пойдёт так же, как нынче, встречи с войнаричами, может, даже и в бою, ему не миновать. За эти пару лет Любомил успел понять, что судьба, которую отец считал наилучшей для него, его самого вовсе не привлекает. Выполнять приказы князя, даже те, с которыми был не согласен, оказалось совсем непросто. И хоть отец убеждал, что это только поначалу трудно, а потом он привыкнет, Любомил знал совершенно точно: ему вовсе не хочется вот так прожить всю жизнь. А ещё ему не хотелось и дальше жить среди могутичей. Там, дома, в Еловце всё было как-то иначе. Нет, дело даже не в том, что там он просто жил как живётся, а теперь стал гридем. Сам себя Любомил ощущал деревом, которое вырвали из земли, воткнули в песок и ждут, что оно вот-вот зацветёт… Он не признался князю, что знает его пленника. И имя, и то, что этот парень принадлежит к ближнему кругу нынешнего войнарического князя. Пока боярин Милован был занят, пытаясь пристроить сына в ближнюю дружину Воеслава, сам Любомил исподволь присматривался к тем, кто мог в будущем стать его товарищами. И, хотя затея боярина не удалась, Любомил об отношениях между Воеславом и его гридями успел узнать немало. И то, что ближняя дружина по-настоящему была единым целым, даже если кто-то из гридей обзаводился семьёй. И то, что Огнеца и сам Воеслав, и большинство гридей воспринимают как меньшого братишку. Но Любомил почему-то был уверен: Грозномиру лучше не знать об этом. Больше того – всерьёз раздумывал, как бы вытащить Огнеца. Вот только управиться с этим в одиночку будет непросто… Любомилу вспомнился недавний разговор с одним из гридей, которых воевода Крушибор отправлял в навороп туда, где стояли твердичи и их союзники. С ним у Любомила за два года сложились приятельские отношения, и случалось, что они подолгу говорили – если разобраться, вовсе ни о чём. Так, о каких-то пустяках – о ловах, конях, чьих-то успехах или, напротив, неудачах… В этот раз Переслег как-то очень сосредоточенно наблюдал за одним из челядинов, словно силился что-то вспомнить. На вопрос Любомила он лишь повёл плечом: – Да ну, глупости в голову лезут… Помстилось, что я этого парня там, у твердичей видел. А на самом-то деле мало ли таких? Любомил согласился с ним, но паренька, на которого указал Переслег, на всякий случай запомнил. Хотя, правду сказать, парень был совсем неприметный. Вспомнив об этом, он задумался. Для начала надо узнать точно, прав Переслег в своих подозрениях или ему и впрямь помстилось. Если прав – тогда… В голове у Любомила начал складываться план, как помочь Огнецу. А заодно и себе, потому что оставаться у могутичей ему было уже невмоготу.***
Боевые дреки шли широким косяком, словно диковинные рыбы или птицы. Войнаричи с тревогой наблюдали за ними. Плохо было то, что полки из Велегостья добраться сюда ещё не успели, хоть и были на подходе. Впрочем, несколько дружин бояр и посадников, земли которых лежали между здешними межами и Велегостьем, уже присоединились к защитникам. Кто-то из бояр заметил: – А говорили вроде, что их князья с нашими в родстве… – Те, которые в родстве, не тут живут – к восходу от Змеицы их земли начинаются, – откликнулся Чистец. Он пристально наблюдал за непрошенными гостями, пытаясь угадать, к какому берегу залива направятся корабли. Но то ли они сами ещё не решили, то ли хотели сперва подойти ближе, а может, думали ударить сразу в обе стороны. Во всяком случае, пока все корабли шли прямиком к горловине залива. – Эх, гром их разрази! – досадливо обронил кто-то. Чистец обернулся: – Гром, говоришь? А что, может, и разразит! – он взглянул на побратимов. – Может, и впрямь?.. Темнята и Прозор переглянулись и решительно шагнули к нему. Остальные, повинуясь властному жесту воеводы, отошли, оставив их втроём на высоком мысу. Им не требовалось ничего говорить – они просто обнажили мечи и встали рядом. Делалось это не впервые, и слова заговоров привычно срывались с губ. Гриди и простые ратники, стоявшие поодаль, не могли разобрать, что они говорят. Расслышали лишь последние слова: – Сила Перуна с нами! Пробуждение силы, которую призывали трое побратимов, почувствовали все. Налетевший ветер рванул плащи и свиты. Сгустившиеся над мысом тучи сначала медленно, а потом всё быстрее поползли в сторону моря. Ветер, надувавший паруса кораблей, не мог обратить их вспять – тучи шли выше. И наконец ярко сверкнула молния, соединяя небо и море. Гроза неумолимо приближалась к кораблям. С берега было видно, как там засуетились, пытаясь развернуть их и увести от грозы. Тем, кто был дальше от берега, это даже удалось. А вот нескольким ближним не повезло. Длинная разветвлённая молния ударила так, что зацепила мачту одного дреки и борт другого. Все, кто оказался поблизости, оказались сбиты с ног. Разобрать, кто из них оглушён, а кто убит на месте, с берега, понятно, не могли. А вот дерево, хоть и сырое и просолённое, загорелось неожиданно быстро. Тушить пламя никто даже не пытался – ясно было, что ничего не получится. Те, кто ещё был жив и способен хоть что-то делать, выпрыгивали за борт и пытались плыть – кто к недалёкому уже берегу, кто к другим кораблям. Правда, лишь немногие из них пока держались поблизости. Но тех, кто подплывал, втаскивали на борт. Через некоторое время к двум горящим кораблям присоединились ещё три. Все остальные торопливо уходили прочь от берега. Чистец, оглянувшись на гридей, прикрикнул: – Чего ворон ловите? Вон там уцелевшие подплывают – встречайте! Действительно, в волнах виднелись головы нескольких уцелевших, кто решил направиться не к другим кораблям, а к земле. Гриди по тропинке спустились вниз. Подплывавших сразу брали под белы руки и вели наверх. Несколько отроков успели по приказу воеводы притащить верёвки, которыми и связывали пленников. Те даже не сопротивлялись. Немного понаблюдав за своими, Чистец отёр лоб рукавом и вновь обернулся к побратимам: – Сегодня уж не вернутся. Пошли в крепостицу. Все трое чувствовали себя усталыми, но вполне удовлетворёнными. До победы над находниками было ещё далеко, но хотя бы на сей раз их удалось отогнать. Втроём они поднялись в горницы. Отроки притащили кувшин с пивом, кубки, блюда с лепёшками и мясом. Усевшись за стол, побратимы принялись за еду. Все разговоры решено было отложить. Когда с едой было покончено, Темнята, отставив кубок, спросил: – Ну что, глянем, чего там наш князюшка учудил? – Давай, – махнул рукой Чистец. Все трое знали, что и здесь, у них многое зависит от того, как всё сложится на межах твердичей и могутичей. Потому упускать из виду происходящее там они не собирались. Чистец поставил на стол большую гадательную чашу, налил в неё воды. Склонившись над чашей, Темнята, у которого это получалось лучше остальных, негромко заговорил: – Государыня вода, всем княгиням княгиня, всем матерям мать! Пособи, покажи, что в землях дальних, на межах твердичей и могутичей творится… Все трое пристально смотрели на воду. А там разворачивались картины прошедшего боя – того, который завершился не в пользу Грозномира. И отряды щитников, обученных Воеславом, и неудача с засадным полком, и пленение Огнеца… Когда видения в чаше угасли, побратимы переглянулись. Темнята многозначительно протянул: – Та-а-а-ак… – Ведь не уймётся, – досадливо стукнул себя по колену Прозор. Чистец прошёлся по горнице, раздумывая о чём-то, потом взглянул на них: – Плохо, что Огнец ему в руки попал… – Знаешь его, что ли? – Темнята вопросительно поднял бровь. – Знаю. Он же из ближней дружины князя… – Новой битвы пока не было… – заметил Прозор. – Может, всё же вмешаемся? – «Вестников» отправим? – прищурился Темнята. – Их! – подтвердил Прозор. Умением отправлять куда-то свои образы, прозванные «вестниками», побратимы овладели далеко не сразу. Да и не так часто пользовались этим. Но сейчас был именно тот случай, когда это и правда казалось необходимым. Потому, посоветовавшись, решили идти в святилище – там, если потребуется, можно было рассчитывать на какую-никакую помощь. Да и сил понадобится чуть меньше, чем где-то ещё.***
Пара дней после не задавшегося сражения прошли в затишье. Грозномир понимал, что послать свои полки в бой на другое же утро он, конечно, может. Вот только много ли они навоюют? И не разбежится ли немалая часть его воев? К тому же почти не переставая шёл дождь, превращая лощину между холмами в настоящую болотину. Биться там было бы трудно, а подняться на холмы на той стороне твердичи им не позволят. Потому в ожидании подходящей погоды ратники получили передышку. А вот воеводам пришлось решать, как быть: повторять ошибки князь не желал, но ничего нового придумать пока не получалось. Меж тем тиун занят был совсем иными раздумьями. Дружину и ратников надо было кормить, да не пустой кашей или похлёбками из всякой зелени – на такой еде много они уж точно не навоюют. Вот только мясо в городце уже заканчивалось, от стада, пригнанного с месяц назад, осталась всего-то пара коров. На лов посылать было некого, да и леса в округе тоже ведь не бездонные, за весну там, почитай, чуть не всю дичину повыбили. Вон народу-то сколько кормить приходится! Выход, как ни странно, подсказал один из гридей ближней дружины князя: – Ты хоть из челяди кого отправь рыбы наловить! – А и то! – тиун оживился. – С утрева пущай берут сети – и вперёд! Он торопливо ушёл, чтобы поручить кому-нибудь проверить сети и приготовить их на завтрашнее утро. Ещё несколько человек были тут же отправлены на берег, чтобы посмотреть лодки. Кого послать завтра на ловлю рыбы, тиун даже не особенно задумывался – кто подвернётся, те и пойдут. Благо челяди, и своей, и княжеской, и боярской, на дворе околачивалось немало. Любомил с едва заметной усмешкой посмотрел ему вслед. Тиун и не догадывался, что его заботы давали гридю надежду совершить задуманное. Тем временем Грозномир в очередной раз собрал в гриднице своих бояр и воевод. Были здесь и волхвы во главе с Ведобором, который наконец оправился от близкого удара молнии, хоть пока и был бледен и хмур. В разговоре он почти не участвовал, разве что коротко отвечал, если князь обращался к нему. Бояре вяло переругивались, но ничего толкового предложить не могли. Грозномир, как ни злился, тоже не сумел придумать хоть что-то новое. Волхвы и вовсе отмалчивались. В разгар этого тягучего, словно завязшего в смоле совета посреди гридницы вдруг возникло светящееся облачко. Оно быстро принялось расти. В гриднице запахло свежо и остро, как после грозы. Все, кто видел это, невольно повскакали. Тем временем свечение словно опало, оставив посреди гридницы троих. Зрелые воины в кольчугах, обтянувших могучие плечи, смотрели спокойно и сурово. Крушибор невольно крякнул, узнав двоих из них. Между тем один из троих, самый высокий, с тёмными, изрядно тронутыми сединой волосами и бородой, негромко заговорил: – Ты, княже, на чужой-то коровай рот не разевай. Не тебе, не твоим землям Перун Сварожич благословение своё даровал, не тебе и владеть им. А ты, волхве, попомни: Перун – не Велес, долго терпеть не станет! Грозномир в гневе приподнялся, собираясь отдать приказ схватить дерзких. Однако слова замерли на губах: он вдруг понял, что все трое словно бы одновременно здесь и где-то ещё. Сквозь них он, хоть и смутно, видел очертания двери гридницы и тех бояр, что сидели неподалёку от неё. Ведобор, наоборот, выпрямился и словно попытался вжаться в стену. Повисшее молчание нарушил воевода Крушибор: – А вы кто таковы будете, чтоб указывать? Трое переглянулись, разом усмехнулись, и один из них, крепкий русобородый воин негромко произнёс заговор. – …стань незримое – зримым, а тайное – явным!.. Словно зарница полыхнула в гриднице, вспыхнула – да так и осталась сиять тремя звёздами Перуновых знаков. Все, кто видел это, замерли. А третий воин, до сих пор молчавший, проронил: – Даже будь Перунов меч здесь, в этой гриднице, ни тебе, княже, ни тебе, волхве, сила Прави в руки бы не далась. Не про вас она. И, прежде чем кто-то сумел вымолвить хоть слово, трое вновь исчезли, растаяли в воздухе. Только запах грозы остался.