Перуновы воины

      Огнец сидел на охапке сена, обхватив колени и склонив на них голову. Мыслями он был сейчас далеко от этой крохотной клети.       Он помнил, как начинался бой с могутическим засадным полком. Их лучники успели подстрелить нескольких гридей, не говоря уж о простых ратниках, куда хуже защищённых. Потом отряды сошлись меч-в-меч. Скольких удалось срубить ему самому, прежде чем его оглушили ударом по шлему, он не знал… А очнулся висящим поперёк седла коня, которого кто-то вёл в поводу. Опутавшие тело прямо поверх кольчуги верёвки не оставляли сомнений, что он в руках могутичей.       Грозномир не испугал его. Не зря Огнец столько времени провёл рядом с Воеславом – ему вполне хватило смелости даже дерзить князю. Показывать могутичам, каково ему на самом деле, он не хотел. И только здесь, в клети всё же дал волю своей досаде. Хорош воевода – в первом же бою в плен попал… Интересно, что там с остальными? И… как Воеслав примет это?..       Вспомнив о Воеславе, он едва не застонал. Но пока не оставалось ничего, кроме как ждать своей участи.       Пару дней его никто не трогал. Только раз в день приносили несколько лепёшек да кувшин с водой. Спасибо хоть, какую-то старенькую свиту кинули, чтобы было чем укрыться… Бежать Огнец не пытался – пришлось бы выбираться не только из клети, но и с посадничьего двора, из детинца, из городца, найти дорогу к своим…       Вспоминая, что было в гриднице, Огнец невольно нахмурился. Вот, значит, куда подался из Еловца боярин Милован с семейством! У могутичей обосновались. Его самого в гриднице, правда, не было. А вот сынок, которого он тогда пытался к Воеславу в дружину пристроить, тут. И похоже, у князя Грозномира в чести… Вот только… почему он не сказал князю, кого их воины захватили в плен? Знает ведь…       За крохотным оконцем сгустилась темнота. Огнец прилёг, закинув руки за голову. Мысли оставались невесёлыми. На время избавиться от них можно было только одним способом. Он закрыл глаза и незаметно задремал.       Сон оказался недолгим. Чья-то рука легонько потрясла его за плечо. Огнец открыл глаза. Над ним склонился почти невидимый в темноте человек. Огнец услышал его шёпот:       – Вставай! Сторож твой спит.       – И куда я денусь? – так же шёпотом хмыкнул гридь.       – Потом скажу. На вот, надень!       Натянув поданную рубаху прямо на кольчугу, Огнец с интересом наблюдал, как нежданный спаситель скрутил из сена подобие спящего человека, укрыл свитой. Закончив, он знаком позвал Огнеца за собой и выскользнул из клети. Пленник последовал за ним. Ночь была безлунная, хотя дождь наконец перестал. И всё же они постарались держаться в тени стены. Задержавшись ненадолго, ночной гость заложил дверь засовом. Гридь, стороживший клеть, сидел, прислонившись к стене, и мирно похрапывал.       Оглядевшись, таинственный провожатый ухватил Огнеца за плечо и увлёк за угол. Там ждал их парень в простой холщовой рубахе и таких же портах. Огнец с удивлением узнал Рощеня. Тот коротко кивнул ему. Впрочем, расспросы пришлось отложить, потому что таинственный спаситель негромко заговорил:       – Утром тиун отправит сколько-то людей из челяди ловить рыбу. Выйдете из городца вместе с ними, а дальше уж сами разберётесь.       – Да ведь признают меня, – махнул рукой Огнец.       – Кудри под шапку спрячешь – не признают.       – А кольчугу куда?       – В мешок. Его сетью обмотаете – никто и не догадается.       Он протянул Огнецу мешок, в котором было что-то продолговатое. Заглянув туда, гридь обнаружил собственный пояс с мечом. Сообразив, он взглянул на своего спасителя. Тот коротко хмыкнул и шагнул из тени туда, где было светлее. Огнец удивлённо вскинул брови:       – Ты?!       – Я, – спокойно кивнул Любомил. – Меня батюшка не спрашивал, когда сюда ехать решил. Да мне-то супротив своих идти не с руки…       Немного помолчав, Огнец спросил:       – Не обвинят тебя, что мне помог?       – Да никому и в голову не придёт, – Любомил повёл плечом. – Вместе нас никто не видал, да и у клети меня углядеть некому было.       – Дальше-то что делать станешь?       – В Еловец вернусь. Батюшка с младшими пусть как сам знает, а мне тут делать нечего.       Огнец пытливо прищурился:       – Ты ж вроде у князя здешнего в чести?       Любомил поморщился:       – Мне та честь даром не надобна… Ладно, вон уж светает. Пойду я. А вы постарайтесь с сетью в руках тиуну на глаза попасть. Перун вам в помощь!       Он ушёл. Рощень помог Огнецу свернуть и уложить в мешок кольчугу, спрятать под шапку кудри. Мешковатая холщовая рубаха, стянутая простым тканым поясом, и войлочная шапка, какие носили здешние смерды и челядины посадника, изменили гридя до неузнаваемости. А уж когда он ссутулил плечи, Рощень невольно фыркнул и покрутил головой. Впрочем, долго развлекаться им не пришлось. Надёжно замотав мешок с кольчугой и мечом в рыболовную сеть, они выбрались на двор.       Любомил не ошибся. Увидев парней, возившихся с сетью, тиун обрадовался. За те полгода, что княжеские полки провели в городце, он окончательно перестал разбирать, где своя челядь, где чужая. Слишком уж много народу толклось на посадничьем дворе и около него. Потому им тут же было дано распоряжение отправляться на реку – лодки ещё со вчерашнего вечера привязаны у мостков, а вёсла он выдал парням самолично. Сам же тиун отправился будить ещё хоть кого-нибудь, понимая, что одной сетью много рыбы не наловишь – дружину накормить удастся хорошо если один раз. Да и то – если улов будет сносный.       Воротники, предупреждённые загодя, позёвывая, приоткрыли створку и выпустили их из детинца. То же было и на наружных воротах городца. Огнец, старательно прятавший лицо за поднятой на плечо сетью, молил всех богов, чтобы всё прошло удачно. По счастью, воротникам было не до того, чтобы разглядывать каких-то челядинов.       Рощень выбрал небольшой челнок из тех, что привязаны были к мосткам. Уложив на дно сеть, они быстро приладили вёсла. Огнец взялся грести. После тяжёлых вёсел большой ладьи с лодочкой он управлялся играючи. Рощень, устроившись на корме, подсказывал, куда править. Туман, поднимавшийся над пробуждавшейся рекой, сейчас был их союзником.       – Не удивятся, что мы за поворот правим? – размеренно налегая на вёсла, спросил Огнец.       – Не-е, – Рощень мотнул головой, – тут против городца мели да коряги, много не наловишь, только сети порвёшь.       – Ну, лады, коли так.       Но лишь когда городец окончательно скрылся из виду за туманом и прибрежными лозами, Огнец вздохнул с облегчением. Он снова был свободен.

***

      Отправив Ведорада побродить по городу, послушать новостей, Велемысл в раздумьях расхаживал по горнице. Похоже, что Ведорад прав и раньше, чем через несколько лет, добраться до заветного талисмана не получится… во всяком случае, если надеяться на князя с его полками. Конечно, ему не привыкать ждать, но сколько ж ещё?! Это было тем более обидно, потому что сейчас Велемысл уже примерно знал, где искать.       Он нахмурился. Если ожидание и правда затянется, есть опасность, что кто-нибудь сумеет опередить его. Похоже, пришло время отправиться на поиски заговора, который уж точно позволит обойтись без помощи каких бы то ни было князей, бояр и дружин.       Вообще-то зима в Истоке прошла не совсем бесплодно. Общение со здешними волхвами, хоть и уступавшими ему, как считал сам Велемысл, и силой, и мудростью, подсказало ему причину всех неудач с поисковыми заговорами. Талисман создан был другим народом, давно ушедшим, а значит, и откликнуться мог скорее на их заговоры. И теперь следовало для начала найти тех, кто мог знать такие заговоры. Поиски он начал сразу, как только догадался об этом. И, к немалому своему удивлению, узнал, что те, кто когда-то жил в этих краях, ушли далеко не все. Некоторые ведуны исчезнувшего народа остались жить в глухих лесах, каких много было в землях по Росаве и Заболони. Как они выживали эти несколько столетий, кому и как передавали свои знания – этого Велемысл не знал, да и не слишком рвался узнать. Куда важнее для него было найти их самих.       По весне, когда они уходили из Истока на время, что здесь было войнарическое войско, Велемысл воспользовался этим. И теперь уже почти точно знал, куда ляжет его ближайший путь. Земля и вода и звери лесные, покорные силе Велеса, рассказали ему, где живёт один из потомков забытого племени.       Он не собирался дожидаться возвращения князя в Исток. Надобности в этом не было ни малейшей, раз уж полки и воеводы в сём деле не помогут. К тому же вместе с Прияславом наверняка явится и Воеслав, а с ним Велемысл уж совсем не хотел встречаться. Значит, уходить нужно в самые ближайшие дни.       Велемысл обвёл взглядом горницу. Да, придётся опять переносить книги и весь ведовской припас за кромку Явного мира. Не оставлять же всё это на поживу здешним волхвам! Да и там, где он в конце концов осядет, книги ему ещё очень пригодятся. И с талисманом сил, чтобы пользоваться собранными в них знаниями, у него будет куда больше.       Он знал, что времени ещё достаточно. Но и откладывать уход отсюда надолго не собирался. День-другой – не более. Как раз хватит, чтобы собраться. А кто отдаст на это силы… Велемысл жёстко усмехнулся. В конце концов, кто мешает убедить Ведорада затащить сюда какую-нибудь челядинку? Парень ещё молодой, девчонки на него заглядываются, даром что ведун… А в этом влечении сила скрыта могучая – главное, суметь её поймать и к делу приспособить. Что потом будет с девчонкой, Велемысла нисколько не интересовало.

***

      Все три дня, прошедшие с той битвы, Воеслав старался заняться чем-нибудь. Измотать себя, чтобы не осталось сил даже думать, что там и как с Огнецом… Побратимам он признался, что даже когда сам был в плену – и то было легче. Потому что тогда беспокоиться особо не приходилось ни о чём, да и собственная судьба в ту пору его не занимала.       Но даже затяжные учебные поединки с побратимами либо с Хауком оказались бессильны избавить его от тревоги и чувства вины. Всё же эта затея – подобраться к могутическому засадному полку и помешать ему вступить в битву – принадлежала ему…       На шум, раздавшийся где-то на краю лагеря, Воеслав поначалу не обратил внимания. Но через некоторое время шум приблизился, в нём уже можно было различить возгласы радости. Хаук, с которым он как раз разминался врукопашную, неожиданно замер, глядя ему за спину. Голос его прозвучал удивлением и сомнением:       – Никак Огнец?!       Воеслав оглянулся и замер, не веря собственным глазам. Потому что к нему и в самом деле шёл Огнец. Воеслав в несколько шагов преодолел разделявшее их пространство. Ладони его легли на плечи гридя, сжимая, окончательно убеждая, что это не морок и не сон.       Вокруг них уже собралось немало народу. Был здесь и старейшина одного из ближних займищ, явившийся рассказать о вылазках могутичей в окрестные леса. Но сейчас Воеслав даже не замечал их. Глядя в глаза Огнецу, он негромко спросил:       – Так тебя правда могутичи пленили?       Огнец кивнул:       – Оглушили и повязали. Я на полпути только опамятовался.       – Как тебе удалось сбежать?       – Рощеню спасибо, – Огнец кивнул на стоявшего рядом парня. – И ещё одному человеку… Помнишь того боярина, что в Еловце тогда сына в дружину пристроить пытался?       – Это Милован-то? – хмыкнул Ратша. – Вроде посадник потом говорил, что он уехал куда-то.       – Уехал, – Огнец усмехнулся. – И я теперь знаю, куда. У могутичей он.       – Ну? А он-то тут при чём?       – Так сына-то он в ближнюю дружину к Грозномиру пристроил. Вот боярич меня и выпустил… Сказал – супротив своих не пойдёт.       – Вон оно как… – Найдён покрутил головой. – Да ведь Грозномир, коли прознает, по головке его не погладит.       – Сколь я понял, боярич там оставаться не рвётся. Сказал – в Еловец вернётся.       Воеслав слушал его, по-прежнему держа за плечи, словно боялся, что Огнец снова исчезнет. Лицо его, впрочем, оставалось чуть замкнутым. Только побратимы да гриди из ближней дружины знали его достаточно, чтобы видеть искреннюю радость, которую Воеслав привычно прятал от окружающих.       Наконец, легонько хлопнув гридя по плечу, Воеслав проговорил:       – Давай-ка обо всём по порядку.       Огнец немного помолчал, собираясь с мыслями, и начал рассказывать. Слушая его, побратимы не раз переглядывались. Когда он закончил, Молнеслав взглянул на Рощеня. Парень явно старался остаться незаметным. Княжич спросил:       – Как тебя-то опять туда занесло?       Рощень чуть покраснел:       – Так узнал, что он к ним попал… Ну, и решил…       Старейшина займища, откуда родом был Рощень, развёл руками и просительно взглянул на Прияслава:       – Слышь, княже, взял бы ты его в дружину… Сам видишь, удали у парня на двоих достанет, тесно ему тут…       – А и возьму, пожалуй, – откликнулся тот и обернулся к Рощеню. – Ты сам-то в дружину хочешь?       – Хочу, княже! – вскинулся Рощень.       Прияслав нашёл взглядом воеводу Измира. Тот, пряча улыбку, наклонил голову. К Рощеню он присматривался уже, по меньшей мере, пару лет и не раз подумывал, что неплохо бы взять его в дружину. И вот теперь всё пришло именно к этому.       Лагерь успокоился далеко не сразу. Во всяком случае, ближние дружины Воеслава и Молнеслава на все лады обсуждали возвращение Огнеца. Ратша не скрывал радости – он, как и сам Воеслав, относился к этому парню как к меньшому братишке. Сам же виновник этих волнений чувствовал явное облегчение от того, что наконец вернулся к своим. Он перешучивался с товарищами, отвечал на чьи-то вопросы, а сам нет-нет да и находил взглядом Воеслава, сидевшего у костра вместе с побратимами и Прияславом.       Некоторое время у княжеского костра говорили о том, чего теперь ждать от могутичей. Едва ли Грозномир так просто примет бегство пленника. А уж коль и дожди прекратились, давая возможность наконец вывести дружины в поле, так наверняка вскоре надо ожидать новой битвы. Просто так могутический князь от своей затеи не отступится.       Прияслав вспомнил о троих могутических пленниках. Собственно, надобности в них не было никакой, тем более теперь, когда Огнец вернулся. Одна морока – корми, стереги… В отличие от городца, где устроился Грозномир, здесь не было клети, в которую можно запереть пленников. Когда Прияслав предложил отпустить этих троих, Воеслав лишь пожал плечами:       – Да пусть их идут на все четыре стороны!       Его судьба могутичей не интересовала вовсе. Молнеслав, который за это время успел немного порасспросить пленников, одобрительно кивнул. Гридь и двое ратников всего лишь выполняли приказ воеводы. Им самим до этого немирья и дела-то не было.       Махнув рукой кому-то из своих, Прияслав распорядился:       – Пленников с утра выведете из лагеря, и пусть идут куда сами знают.

***

      – Что?! Что значит – пропал?!       Грозномир, не веря своим ушам, смотрел на растерянных гридей. Только что ему сообщили, что пленник исчез. Никто не видел, чтобы он выходил из городца, да и из детинца тоже, но в клети его не было. Одна свита осталась.       Вообще-то князь и без того был жестоко не в духе. Не далее как утром боярич Любомил вдруг заявил, что в дружине оставаться не желает и вообще хочет уехать. А на вопрос – почему – ответил, что не хочет со своими соотчичами встретиться в битве. Вообще-то такую твёрдость князь уважал, потому позволил парню уехать. Но вот хорошего настроения это ему, понятно, не добавило. А теперь вот оказалось, что пленник-войнарич исчез.       Хотя один из гридей и признался, что его сморило на посту, пропажа пленника от этого понятнее не становилась. Потому как из ворот детинца он не выходил – парень приметный, воротники бы запомнили. Подняться на стену и по верёвке спуститься с другой стороны тоже не мог, там стража не спала, да и пришлось бы так же одолевать ещё и стену городца. А все поиски в детинце ровным счётом ничего не дали.       Вконец раздосадованный, Грозномир поднялся в горницы. Однако прежде решил посоветоваться с Ведобором. Хоть волхв и говорил, что в битвах ничем не сможет помочь ему, дать совет он всё же мог.       Выслушав князя, Ведорад покачал головой:       – Напрасно ищешь, княже, пленник твой уже до своих добраться успел. Да и на что он тебе? Холопа из гридя не выйдет, нрав не тот. А что ещё с ним делать?       – Например, потребовать, чтобы союзники твердичей ушли прочь. Едва ли его князю судьба собственного гридя безразлична.       – А ежели безразлична? Тебе ж о нём вовсе ничего не ведомо.       Грозномир задумался. В самом деле, с чего он взял, будто войнарическому князю есть дело до этого парня? Разве того, кто и впрямь дорог, послали бы почитай что на смерть? Потому как едва ли многие уцелели после встречи с его засадным полком. Разве только им и впрямь, как говорил Нежата, помогли лешие… Так что этому парню просто повезло, что жив остался.       Как бы там ни было, пленника у него больше нет. А значит, незачем и думать, удалась бы эта затея или нет.       Только одно хоть сколько-то радовало князя: дожди прекратились, а за день земля в той долине, где их полки сходились в битве, успела подсохнуть. Стало быть, назавтра можно снова выводить ратников в бой. Думать о том, что услышал от тех троих, он не хотел. Пусть сколь хотят твердят, что Перунов меч не для его рук! Когда он до того меча доберётся – тогда и разговор будет… с мечом в руках!       Грозномир взглянул на брата и вдруг понял, что Ведобор как-то на редкость мрачен и замкнут. Однако на его расспросы волхв лишь отмахнулся и ответил, что просто притомился. Ничего удивительного в том не было, коли вспомнить, что он всего второй день как встал на ноги. Потому, пожелав ему отдохнуть получше, Грозномир вышел. Нужно было отдать распоряжения воеводам насчёт завтрашнего дня.

***

      В маленькой горнице, увешанной пучками трав, было тихо и сумрачно. Только лучинка в кованом светце бросала дрожащие блики на поверхность налитой в чашу воды. Тихо было и за окном. Велегостье засыпало. Разве что гриди, дежурившие на забороле, время от времени перекликались.       Княгиня поднялась, подошла к окну, вдохнула свежий вечерний воздух. Чаша, как обычно, показала ей многое… может быть, даже слишком.       С тех пор, как пришли вести с полуночно-подзакатных рубежей княжества, в чашу она заглядывала каждый день. Других способов узнать, где и что творится, не было, а неведенье было куда страшнее всего, что она могла увидеть. Происходившее в тех землях, куда спешно ушли собранные после Купалы дружины, успокаивало: покуда там держались крепко. Правда, накануне кое-что заставило Потвору насторожиться и обратиться за советом к волхвам. Этим кое-чем была гроза – совершенно точно призванная теми, кто умел это делать. Буреяр, услышав про грозу, оживился и попросил как можно подробнее рассказать, что она видела. А выслушав, хлопнул себя по колену:       – Вон оно что! Там, кажись, Перуновы воины собрались…       Потвора взглянула на него с нескрываемым удивлением:       – Так они ж сейчас у твердичей?       – Князь с побратимами и впрямь у твердичей, – улыбнулся волхв. – Да есть ведь и иные – те, что годами постарше.       – Видать, Чистец побратимов на подмогу призвать сумел, – откликнулся Семирад. – Одному ему с таким не сладить.       Их слова успокоили княгиню. Равно как и видение кораблей, спешащих с востока. Хальвора конунга, стоявшего возле рулевого весла на одном из них, она признала сразу. Теперь хотя бы об этих землях можно было не слишком беспокоиться – их есть кому защитить.       А вот то, что творилось на межах твердических и могутических земель, вызвало тревогу. Потвора не рассказывала об этом Рябинке, но пленение Огнеца не осталось незамеченным ею. И когда сегодня вода принесла весть, что гридь снова свободен и вернулся к своим, княгиня вздохнула с облегчением. Хотя успокаиваться пока что было рановато – впереди ещё ждали битвы. И как знать, чьи жизни подсечёт серебряный серп Мораны?       Она старалась не думать о плохом. Ни к чему женщине, которая ждёт дитя, лишние тревоги. Но и совсем прогнать эти мысли не могла тоже. Потому что там был её муж, за которого она беспокоилась.       Словно услышав её мысли, ребёнок завозился. Вздрогнув от нескольких особенно сильных ударов, Потвора положила ладонь на живот:       – Тише, тише, малыш! Вот вернётся твой отец – будет сам тебя успокаивать…       Сказав это, она неожиданно для самой себя улыбнулась. Сейчас она совершенно отчётливо поняла: он действительно вернётся. Может быть, не к моменту рождения ребёнка, но всё равно ждать осталось не так уж долго.

***

      Боярин Милован был растерян и раздосадован одновременно. Когда Любомил вдруг заявил, что уезжает, он было обрадовался:       – Нешто с вестями в Славиград послали? С матерью хоть повидаешься.       Однако Любомил резко мотнул головой:       – Не в Славиград. Я совсем уезжаю.       – Это что же… Это как же…       От удивления боярин потерял дар речи и смотрел на сына, беззвучно хватая ртом воздух. А тот спокойно, ровно так и надо, пожал плечами:       – В Еловец возвращаюсь. Ну, на что мне эти все дружины? Какой из меня гридь? Да и надоело в чужих землях.       – Да что ты такое говоришь-то?! – возмущение, наконец, прорвалось наружу. – Князь тебя в ближнюю дружину взял, это ж честь какая!       – Такая честь, что не знаешь, как её и снесть… – хмыкнул Любомил. – Вот только мне-то она без надобности.       – Да что ж я, даром старался, за тебя просил?! – Милован всё ещё не мог поверить, что его труды пошли прахом и всё, чего он так долго добивался сначала дома, потом здесь, разваливается.       Но Любомил стоял на своём:       – Знаю, что ты обо мне заботился. Да только ты хоть раз спросил, я-то сам хочу этого? В дружинах ходить, делать что прикажут? – он отвернулся, вздохнул. – Радко вон на моё место пристрой, он в дружину сам рвётся… Да мать за меня поцелуй – я туда не поеду, не с руки.       Боярин сгрёб бороду в кулак. Не такого, ох, не такого ждал он от всегда спокойного и покорного сына. И ведь как всё хорошо шло до сей поры! Видать, и впрямь что-то он проглядел. Насчёт меньшого брата – это Любомил прав, Люборад давненько упрашивал отца, чтобы позволил тоже в дружину пойти. Да мал покуда был, потому родители и не пускали. А теперь вот, пожалуй, и приспело время…       Любомил уехал ещё до полудня вместе с несколькими гридями из числа своих ближников, что последовали за ними сюда. Воротники внимательно оглядели их, но ни о чём не спросили – мало ли куда князь отправил, нынче то и дело кто-то уезжает, кто-то приезжает… А боярину осталось только вздыхать да ждать, чем всё это обернётся для него.