Перуновы воины

      Когда лодьи подошли к берегу в Велегостье, встречать князя сбежался, кажется, весь город. Боярин Радень приветствовал его принятыми в таких случаях словами, но по его голосу Воеслав почувствовал, что боярин и в самом деле рад. Не иначе, кое-какие из забот, доставшихся ему, оказались тяжелее, чем думалось.       Расспрашивать, что происходило в Велегостье и войнарических землях в его отсутствие, Воеслав не стал. На это ещё будет время… позже, в гриднице.       Дождавшись, когда гриди выведут на берег заранее осёдланных лошадей, Воеслав вскочил в седло. Бояре и гриди последовали его примеру. Вскоре все вместе уже ехали вверх по Большому Взвозу к воротам детинца. Следом бодро шагали пешие ратники.       Спустя совсем немного времени на княжеском подворье уже было людно и шумно. Челядь проворно тащила с поварни в гридницу блюда и горшки, конюшенные отроки вели лошадей в конюшни… Воеслав, не глядя, бросил кому-то поводья и легко взбежал на крыльцо, на котором уже стояла Потвора с кубком в руках. Её сияющие глаза лучше всяких слов говорили, что она ждала мужа и очень рада его благополучному возвращению. Окинув взглядом её вновь постройневший стан, Воеслав сообразил, что за всеми тревогами и заботами совсем позабыл: она должна была родить как раз в его отсутствие, притом совсем недавно. Принимая кубок, чуть слышно шепнул:       – Кто?       – Сын, – так же тихо откликнулась она.       Позже, уже после бани Воеслав поднялся в горницы. Впервые взяв младшего сына на руки, он чувствовал себя как тот князь из старой кощуны – вот уж истинно, «то, чего в своём дому не знал»! Когда Потвора сказала, что и родился малыш как раз на Перунов день, да ещё в грозу, Воеслава это почему-то не удивило. Вглядываясь в крохотное личико, он видел знакомое сияние знака.       – Что ж… Вот и один из тех, кто со временем придёт нам на смену…       Долго сидеть в тишине горниц с женой и сыновьями ему не пришлось – в гриднице уже всё готово было к пиру. Пришлось спускаться туда и до глубокой ночи сидеть за столом, выслушивая здравицы, поднимая кубки… К счастью, на пиру никому не пришло в голову ни расспрашивать его о походе к твердичам, ни рассказывать, что происходило в его отсутствие в войнарических землях. Сегодня был день радости, а дела вполне могли подождать.       Добравшись после пира до постели, Воеслав уснул мгновенно.       Следующий день князь провёл в гриднице. Теперь, когда битвы остались позади, пришло время заняться делами своей земли.       Выслушав рассказ о нападении Скъялвира конунга, Воеслав с досадой ударил себя кулаком по колену:       – Так и знал, что без него не обойдётся!       Впрочем, нападение удалось отбить, а что там сталось с самим Скъялвиром – про это, по словам участвовавших в тамошних боях, лучше было спросить у родичей князя. Воеслав покачал головой:       – Вы и их уговорили помочь?!       – Княгине спасибо – надоумила, – откликнулся боярин Радень.       Потом боярин Вершень рассказывал князю о новостях из земель sjømann, о том, как их встретили. Воевода Ядрей описывал поход дружины от Велегостья до тех межей, которые надо было защищать. Понятно, упомянул и о том, что задумка князя удалась – к тому времени, как велегостицкое войско продвигалось вперёд, дружины во всех землях по пути были уже готовы и без промедления присоединялись к ним. Теперь и впрямь не требовалось дожидаться, пока в округе какого-нибудь городца узнают, что случилось, да пока соберутся…       Разговоров хватило на весь день. Только ближе к закату Воеслав поднялся на забороло – подальше от всех разговоров. Ему хотелось немного подумать. Гриди, чуя настроение князя, держались поодаль.       Возле одной из скважней Воеслав увидел двоих. Мальчуган лет семи с интересом расспрашивал о чём-то своего взрослого спутника. Лихобор (а это был он) терпеливо объяснял воспитаннику то, что его заинтересовало. Услышав шаги князя, оба обернулись. Лихобор наклонил голову:       – Здрав будь, княже!       – И тебе поздорову! – Воеслав улыбнулся.       Дарослав смотрел на стрыя, стараясь сохранять серьёзность. В тайне он мечтал со временем стать таким же – отважным воином, всегда готовым вести полки туда, где будет в них нужда. Но понимал, что до этого пока далеко, да и учиться надо ещё очень многому. А Воеслав между тем принялся расспрашивать, чему он уже успел выучиться. Поначалу Дарослав смущался, но постепенно разговорился. Князь, слушая его, невольно вспоминал себя в семилетнем возрасте и то, как сам рвался поскорее вырасти.       Потом он заговорил с Лихобором, а Дарослав снова обернулся к скважне, глядя на Росаву. Солнце уже стояло над самым окоёмом, и вообще-то юному княжичу следовало бы отправляться спать. Вот только спать ему совсем не хотелось, и он страстно желал, чтобы взрослые подольше не вспоминали об этом.       На глади реки у поворота что-то мелькнуло. Моргнув, мальчик вгляделся и резво обернулся к наставнику и князю:       – Там корабль!       Прервав беседу, оба взглянули на реку. Воеслав, чуть прищурившись, определил:       – Дреки.       – И, похоже, не один, – откликнулся Лихобор, кивнув на второй появившийся из-за поворота корабль.       Воеслав пристально всматривался в щит на мачте первого дреки. Лучи заходящего солнца окрашивали его тревожным багрянцем, однако через некоторое время дреки попал в полосу тени высокого берега, и стало видно, что щит всё-таки белый. Да и резная голова дракона со штевня была снята. А это значило, что северяне, которым только и могли принадлежать такие корабли, идут с миром.       Через плечо оглянувшись на гридей, безмолвно ожидавших поодаль, Воеслав коротко приказал:       – Вышеня, беги к Ратше – пусть берёт лошадей и отправляется на берег. Гейр, скажи Свиряте, чтобы готовился гостей встречать.       Оба гридя сорвались с места. Вскоре их голоса уже доносились с княжьего подворья. Воеслав и Лихобор с воспитанником направились за ними следом. Дарослав с удовольствием бы задержался на забороле, чтобы посмотреть, как подойдут к берегу эти корабли, однако его наставник покачал головой:       – Пока они подойдут, уже темнеть начнёт, всё едино толком ничего не увидишь. Да и поздненько уже, тебе спать пора. Не то утром всё проспишь.       Мальчик вспыхнул: поспать утром он и в самом деле любил. Но, понимая, что Лихобор прав, последовал за ним.       Уведённый челядинками матери в горницы, Дарослав не видел, как на княжий двор въехали всадники, а следом за ними в ворота вливались пешие воины.       Воеслав ожидал гостей на крыльце. Ему не требовалось особо всматриваться, чтобы узнать Хальвора конунга – его боевой корабль он узнал даже издали. Рядом с князем стояла Потвора – как положено, с чашей мёда в руках.       – Добрая встреча, конунг! – пытаясь сдержать улыбку, проговорил Хальвор.       – Воистину добрая, – откликнулся Воеслав.       Своего родича он всегда рад был видеть. А уж сейчас, после всех событий нынешнего лета, и подавно. Едва ли кто-то другой мог лучше рассказать, чем обернулось противостояние со Скъялвиром конунгом.       Поскольку на вечер всё равно назначен был пир, у княжеского тиуна почти всё было готово. Потребовалось разве что перетащить в гридницу ещё несколько столов и скамей. К тому времени, как гости разместились в одном из дружинных домов и привели себя в порядок, как раз подошло время садиться за столы.       На пиру ничего примечательного не произошло, разошлись, как обычно, заполночь. Все серьёзные разговоры, как водится, оставлены были на потом.       На следующий день Воеслав и Хальвор вдвоём сидели в горнице. Оказалось, что северяне хотели узнать, чем окончился поход Воеслава в земли твердичей, а заодно похвастаться своими успехами. И вот теперь Хальвор не без удовольствия рассказывал о том, как разворачивались события на море. По его словам, хирдманам, которых он собрал, и сражаться-то не пришлось. После его поединка со Скъялвиром большинство его людей сдались, только несколько кораблей попытались уйти в устье ближайшей реки, но там было кому их перехватить. Правда, многих его спутников это заметно разочаровало – не удалось получить ни добычи, ни славы.       – Зато Скъялвир теперь уж в чужие земли не полезет! – закончил он.       – Ты, никак, в Вальхаллу его спровадил? – Воеслав смотрел на родича, вопросительно приподняв бровь.       Хальвор хмыкнул:       – Не попасть ему в Вальхаллу! Бились мы долгонько, всё же боец он сильный… был. Да один мой удар ему по ноге пришёлся. Ну, он и оступился. А стоял на скамье у самого борта… Так что теперь он в палатах у Эгира.       Воеслав кивнул. На какое-то время от нападок беспокойных соседей войнаричи были избавлены: наследники Скъялвира будут делить власть, так что до соседей им просто не будет дела… хотя бы некоторое время.       Между тем Хальвор спросил:       – Ты сам-то как повоевал?       Воеслав пожал плечами:       – Даже подраться толком не получилось…

***

      Прошло несколько дней, прежде чем Воеславу удалось добраться до Перунова святилища уже не для жертвоприношения по случаю благополучного возвращения, а чтобы поговорить с Буреяром. Семирад, как нередко случалось, тоже пришёл.       Когда Воеслав рассказал о словах могутического волхва и о предположениях своих побратимов, Буреяр кивнул:       – Верно, княже, могутич мог тех, что старше вас, повидать. Они ведь, сколь я понимаю, умеют «вестников» отправлять – могли и тут что-нибудь и князю, и волхву тому высказать…       – Думаешь, «вестники», не сами?       Семирад усмехнулся:       – Ну, одному из тех троих уж точно не до того было, чтобы в могутические земли ехать. Сам же знаешь, что на подзакатных межах было, а он там воеводой.       – Кто же? – вскинулся Воеслав.       – Чистец.       Воеслав задумался. Он помнил крепкого немногословного гридя, помнил, как отец, став князем, отправил Чистеца воеводой в одну из крепостиц на межах. Приезжая позже в те места, Чистеца он видел разве что мельком. И ему даже не приходило в голову, что воевода, как и он, отмечен Перуном. Потому за всё время он ни разу даже не пытался поговорить с Чистецом. И, похоже, напрасно…       Припомнив всё, что рассказывали воевода Ядрей и те бояре и гриди, которые были на тамошних межах, Воеслав невольно хмыкнул. Получалось, что Скъялвиру тоже довелось отведать грозы, призванной Перуновыми воинами. Такой же, какую они сами призвали в ответ на грозу, налетевшую по молитвам могутических волхвов.       Как бы там ни было, по зиме ему не миновать задержаться в тех местах. Поговорить надо будет со многими и о многом. Но пока ему ещё было о чём рассказать волхвам.       Когда Буреяр узнал о том, что найден третий Перунов меч, он удовлетворённо улыбнулся:       – Добрая весть! Глядишь, теперь и вовсе с твердичами в дружбе будем.       Воеслав усмехнулся:       – Особенно если окажется, что меньшой Прияславич тоже Перуновым знаком отмечен…       Сам он в этом почти не сомневался, но хотел всё же убедиться. А для этого нужно ждать вестей от Кремнеслава.

***

      В Быстренце Молнеслава встретили с искренней радостью. Здесь, как и в Истоке, дружина задержалась на несколько дней.       Традиционный пир к толковым разговорам не располагал, да и Милозора, окончательно к этому времени освоившаяся с ролью хозяйки, была занята. Так что Молнеслав, помнивший, что по весне она ждала дитя, лишь на следующий день смог наконец поинтересоваться, кого же Макошь послала его сестрёнке. И почти не удивился, узнав, что её сын появился на свет как раз на Перунов день, да ещё в грозу.       – Как ты, – улыбнулась Милозора.       – Стало быть, воином вырастет, – откликнулся Молнеслав.       Торстейн, тоже присутствовавший при этом разговоре, кивнул. Он не видел ничего удивительного в том, что его сын станет воином и никем иным. В конце концов, не зря же и он сам носит имя, призывающее на него милость Тора – северного бога-громовика, схожего со здешним Перуном!       Милозора нерешительно оглянулась на мужа, потом вновь взглянула на Молнеслава:       – Я вот думаю… А вдруг он тоже, как и ты, Перуном отмечен? Ну, не зря же в самый Перунов день народился… Ты ж, сколь я помню, знаки не хуже волхвов видеть умеешь. Может, глянешь? Хоть, вроде, и не полагается, да ты ж ему вуй…       Вместе с ними Молнеслав поднялся в горницы. Взяв из колыбели сладко спящего сына, Милозора подошла к мужчинам. Молнеслав невольно улыбнулся, глядя на сестрёнку. Потом перевёл взгляд на младенца.       Вспомнив просьбу Милозоры, он позволил себе видеть. И тут же убедился, что чутьё не подвело её. На челе мальчика звездой сиял Перунов знак.       Милозора достаточно хорошо знала брата, чтобы по его лицу понять: она не ошиблась, их первенец и в самом деле отмечен знаком. А это означало, что ему придётся многому учиться. И лучшим наставником, конечно, может стать его собственный вуй – он-то не понаслышке знает, что должен уметь такой, как они…       – Заберёшь его? – против воли, голос её дрогнул.       Молнеслав улыбнулся:       – Не скоро ещё. Пусть сперва вырастет, воином станет, а там уж и стану понемногу показывать да рассказывать.       Эти слова успокоили Милозору. Что бы ни ждало в будущем, ближайшие лет двенадцать сын останется рядом с ней. А дальше… своей судьбы никто не минует.

***

      Осень пришла как-то разом. Казалось, только вчера лес ещё стоял зелёный, а сегодня уже многие деревья оделись в золото. Не все – у берёз жёлтые листочки соседствовали с зелёными, а дубы и ивы и вовсе желтеть не собирались.       Стоя на крылечке своего нового дома, Ведорад смотрел на лес. В этих местах, куда он подался по подсказке Палучато, никому не было дела до его прошлого. Признав в пришлом человеке ведуна, ему позволили поселиться на самом краю небольшой слободки, примыкавшей к одному из княжеских погостий. Ведорада немного беспокоило, что князь Прияслав, приехав с полюдьем, может узнать его. Однако Палучато, когда он об этом заговорил, в ответ зашипел с неприкрытой насмешкой:       – Хс-с-с-с… Ты что, думаешь, князю было дело до вас-с-с? Нас-ставника твоего он, может, и признал бы, а вот тебя – едва ли!       Уверенность змея успокаивала. Конечно, полностью доверять ему было опасно, однако Ведорад чувствовал, что и самому Палучато их договор нужен. Такие, как он, существуют ровно до тех пор, пока о них хоть кто-то помнит. А Палучато до их встречи уже был на грани, переходить которую ему совсем не хотелось. Не диво, что встреча с молодым ведуном для него стала настоящим подарком, которым он собирался воспользоваться в полной мере. А для этого человеку следовало помогать. А там, глядишь, и женится, дети народятся, и кто-то из них унаследует эту связь с ним, древним Огненным Ужом…       Никого из соседей не удивляло, что ведун не спешит завязывать с кем-то дружбу. Может, и к лучшему так-то – кто там его ведовские дела разберёт! Вроде человек неплохой, помогает, если кто попросит. Потому к нему довольно быстро привыкли.       Уже после Дожинок некоторые из соседей пару раз видели, как к дому ведуна подъезжали какие-то люди и принимались таскать в овин мешки. Сам Ведорад на их удивление пояснял, что это его дальний родич. Хлеба у них нынче уродилось много, вот и решили продать, а на вырученные деньги чего полезного для хозяйства прикупить. Довольно скоро нашлись и покупатели на рожь.       Понятно, никто даже не догадывался, что этот родич – всего лишь морок. Так Ведорад мог объяснить, откуда в его хозяйстве взялась рожь, притом немало. На самом же деле зерно ему, исполняя свою часть договора, таскал Палучато. Ведорад и сам не видел, откуда и как Огненный Уж его приносит. Просто в одну из ночей Палучато явился в его сон и велел приготовить сундуки для зерна в горнице, куда ночью никто не пойдёт. Главное, чтобы там был дымоход. Наутро сундуки были полны зерном, а в забытом на столе кувшине оказалось свежее молоко.       По хозяйству Ведораду помогала соседка-вдова, которой он успел подлечить больные колени. Он видел, что женщина не прочь пристроить ему в жёны свою дочку. Ну а чего, не стар, достаток в доме есть… Сам Ведорад поначалу хотел сразу отказаться от возможного брака, но, поразмыслив, решил: почему бы и нет. Теперь его не связывала воля наставника, не было надобности нежданно срываться с места. Да и ведун – не волхв, что в святилище живёт и всю жизнь свою служению богам посвятил. Ведуну, что среди простых людей живёт, а не на княжьем подворье, жена не помешает. До сих пор он не однажды встречался с такими. У простых слобожан к женатому человеку было больше доверия. Словно это выводило ведуна из-за Кромки и крепче привязывало к миру Яви…       В последнее время девушка всё чаще по поручению матери приносила ему свежевыпеченный хлеб, а то и пироги. Поговорив с ней, Ведорад убедился, что она не болтлива, но при том далеко не глупа. Оказалось, что она и сама неплохо разбирается в травах. А значит, для ведуна могла стать не просто женой, а ещё и помощницей.       С этого времени свадьбу можно было считать делом решённым.

***

      До Макошиной недели оставалось всего несколько дней, когда в Велегостье собирались праздновать имянаречение младшего сына князя Воеслава.       Поначалу всё шло как обычно на таких обрядах. А вот когда Семирад назвал имя того, кто вернулся в мир живущих в этом младенце, это оказалось полной неожиданностью. Потому что многие бояре помнили, как княжич Ратислав, стрый Воеслава, совсем молодым парнем утонул в Росаве.       Воеслав тоже был удивлён. Однако Семирад в ответ на недоуменные вопросы, посыпавшиеся на него, спокойно ответил:       – Возможно такое. Ежели в воду он упал уже мёртвым, то душа его всё же в Ирий попасть могла.       – А что, мог и впрямь раньше умереть, – откликнулся кто-то. – Мог, когда падал, головой удариться о камень или там ещё что…       Такое объяснение всем показалось достаточным, и пир по случаю имянаречения зашумел с новой силой.       На следующий день Воеслав всё же наведался в святилище к Семираду. Волхв ничуть не удивился его появлению. Пригласил князя в хоромину, где уже ждал только чуть опередивший его Буреяр, и только там заговорил:       – Знаю, княже, о чём спросить хочешь. Боярам твоим я всё-то говорить не стал – всё едино они про знак не ведают. Стрый твой и впрямь, когда на тропинке той оскользнулся, о камень ударился, в воду уже мёртвым упал. А дух его сам Перун увёл.       – Стало быть, потому и дали ему боги так скоро воплотиться, – негромко откликнулся Воеслав. – Коли он из-за чужой ворожбы назначенное исполнить не сумел…       – Выходит, что так. Вот только что с теми ведунами делать? Как бы снова не вмешались…       – Теперь уж не вмешаются, – Воеслав усмехнулся.       Он рассказал волхву, что знал о судьбе двух чародеев из трёх. Почему-то он нисколько не сомневался, что оставшегося, младшего из троих, можно не опасаться. Семирад, выслушав его, согласился. Теперь и в самом деле можно было не беспокоиться хотя бы из-за чужих чар. А со всем остальным Воеслав и его побратимы справятся.