***
После похода к твердичам жизнь в землях войнаричей и их соседей уже четвёртый год шла спокойно и благополучно. Однако князь Воеслав тревожился, сам не зная почему. И «вестник» от Грозеня радости не добавил. Ехавший рядом с князем воевода Чистец тоже едва заметно хмурился. Он не хуже князя чувствовал, что в воздухе, в земле, в воде словно прорастают какие-то паутинки-тени. Пока они были незримы даже для них, наделённых силой и зоркостью превыше обычной, но чем дальше, тем их становилось больше. Тогда, три зимы назад, Воеслав во время полюдья сумел, наконец, выбрать время, чтобы поговорить с воеводой. Побратимы Чистеца на ту пору ещё гостили у него. Возвращаться в могутические земли они не спешили, не без оснований считая, что на глаза князю Грозномиру, его боярам и воеводам им некоторое время лучше не попадаться. За свою семью Темнята не боялся, сыновья взрослые – сами со всем управятся, чай, не впервой. А Прозор семьёй и вовсе не обзавёлся, не видя в том большой надобности. Так и получилось, что в тереме воеводы собрались разом четверо Перуновых воинов. Говорили долго и распрощались вполне довольные и этим разговором, и друг другом. Воеслав предложил обоим могутичам, если дома дела пойдут совсем плохо, перебраться в его владения. Прозор готов был принять это предложение хоть сейчас – его, по правде говоря, ничего особо в могутических землях не удерживало. Темнята, хоть и не отказался, решил прежде узнать, как там дела в родных краях. На том и порешили. Нынешней зимой, приехав на полуночно-подзакатные межи, Воеслав неожиданно предложил Чистецу поехать с ним. Зимой здесь всё равно было затишье, и Чистец, оставив вместо себя одного из сотников, присоединился к князю. Тем более что «вестник» призывал на Перунову гору и его. А значит, как он догадывался, и его побратимов. Чистец, хоть и родился на Перунов день, годов до девятнадцати о знаке и не слыхивал. И волхвы ни о чём таком никогда ему не говорили. Но когда в один из дней погиб старший из сыновей князя Бранеслава, что-то пошло иначе. Вскоре после первой весенней грозы он заметил, что меч, который он за годы после Посвящения изучил до последней царапины на клинке, изменился. Это было неожиданно, но говорить кому-нибудь об этом Чистец не стал. Зато ему самому как раз после этого Правень сказал про знак. От Правеня же он узнал и то, что воинов, отмеченных Перуновым знаком, в каждом поколении трое. Но вот где и как искать ещё двоих – этого волхв ему при всём желании ответить не мог. Потому просто научил видеть знаки. Года полтора в жизни молодого гридя всё оставалось по-прежнему. А потом в Велегостье по какой-то своей надобности оказались Прозор и Темнята. Знакомство началось с того, что все трое едва не сцепились – причины того раздора уже никто и не помнил. А потом Темнята попросил указать, как найти Перуново святилище. С того дня и началась их дружба, длившаяся уже без малого три десятка лет. Воевода окинул взглядом тех, кто ехал рядом. Как обычно, чуть впереди князя держался Ратша со своим десятком. Остальные приотстали, приглядывая за санями обоза. Часть дани под присмотром гридей большой княжеской дружины давно уже была отправлена в Велегостье, как это делалось всегда. Никаких неприятных неожиданностей дружина полюдья давно уже не встречала, в городцах и погостьях всё было как обычно. Вот разве что на займище Комаричей устроили настоящее празднование, когда узнали, что по осени женился, наконец, Огнец. По правде говоря, женитьба Огнеца оказалась полной неожиданностью прежде всего для него самого. Началось с того, что в один из погожих осенних дней Воеслав спросил у воеводы Сувора: – О чём задумался, воеводо? – Да что… Время-то летит – вон уж меньшую мою, Милянку, замуж выдавать пора… – И кого в женихи приглядел? Воевода улыбнулся в бороду: – Да вот думаю с гридем твоим девку сосватать, с Огнецом. Ей-то он по сердцу, да вот не ведаю – сам он семью заводить думает али вон как Хаук – дружина единственная семья… – Ну, поговорить-то я с ним могу… – задумчиво откликнулся Воеслав. – Да только смотри – Огнец ведь знатным родом похвалиться не может, сам знаешь. Сувор усмехнулся: – Да я ведь и сам роду не боярского. И дед мой, и отец, и сам я гривны воеводские не за знатность получали – за смелость да верность. Воеслав улыбнулся: – Ну, когда так – глядишь, и впрямь сладится дело. С Огнецом он поговорил в тот же день. За три года и Рябинка успела родить ещё одного сына и дочку, и Заренец женился на дочери одного из посадских ремесленников, и только Огнец пока ещё ходил в женихах. Хотя, между прочим, немало девчонок рады были бы заполучить его в мужья. Позвав Огнеца с собой, Воеслав поднялся на забороло детинца. Глядя на реку, где с каждым днём всё меньше становилось купеческих кораблей, он некоторое время молчал. Потом негромко спросил: – Ты жениться-то не надумал? Огнец потёр переносицу, как делал в минуты смущения: – Да я бы и не против… Дело за невестой. – Да вон хоть Миляна, дочка Сувора Добронежича – чем тебе не невеста? – И рад бы к ней посвататься, да воевода-то согласится ли? На что ему зять со смердами в родне? Воеслав усмехнулся: – А как по-твоему, с чего бы ему спрашивать, думаешь ты жениться али с холостяков вроде вон Хаука пример берёшь? Так что тебе решать – свататься или другую невесту поискать, родом попроще. Огнец видел, что Воеслав уже откровенно развлекается, нарочно поддразнивая его. Наверняка ведь знает и про то, что они с Миляной давненько уже приглядываются друг к другу, но ни разу даже между собой не говорили о своих чувствах. Огнец, по правде говоря, до сих пор немного робел перед её отцом – воеводой Сувором. Больше даже, чем когда-то перед князем Властиславом… Однако насмешка Воеслава попала в цель. Огнец упрямо вздёрнул подбородок: – А на что мне другая? Мне и эта хороша! – Вот и ладно, – удовлетворённо кивнул Воеслав. – Заодно у тестя поучишься, как воеводе себя в битве вести. Огнец неожиданно почувствовал, как кольнула сердце иголочка тревоги. Разом посерьёзнев, спросил: – Думаешь, понадобится? – Может, и не скоро, но понадобится, – спокойно откликнулся Воеслав. – Это пока у нас со всеми соседями либо мир, либо затишье, как вон с потомками Скъялвира конунга. Да кто знает, сколько протянется так-то? Да и воеводы мои тоже ведь не вечные. Тот же Сувор ещё годов пять-семь сам с дружинами походит, а дальше что? И не он один такой. Раньше или позже всё едино мне новые воеводы понадобятся. И здесь, и в городцах да погостьях. Так что учись, покуда есть у кого. Так и получилось, что в самом начале Макошиной седмицы на подворье воеводы Сувора играли свадьбу. И в полюдье с князем Огнец отправился уже женатым человеком. Впрочем, все эти приятные моменты нисколько не рассеивали неуловимой тени тревоги, которую и Воеслав, и Чистец успешно прятали от спутников. Впереди был Еловец – и поездка к раденичам и на Перунову гору.***
В Еловце, неожиданно для Воеслава и Чистеца, их ожидали Темнята и Прозор, приехавшие пару дней назад. Посадник, которому они сказали, что приехали к князю, устроил их пока на своём подворье. Княжье, пустовавшее с прошлой зимы, когда княгиня Хедвига решила всё же вернуться в Велегостье, как раз успели подготовить к приезду дружины полюдья. Сейчас здесь царила обычная в таких случаях суета, челядь торопливо тащила привезённую дань в амбары, вела лошадей к конюшням. Другие споро волокли на столы в гридницу соленья, бочонки и кувшины. Черёд жареного, пареного и варёного придёт позже, когда приехавшие сходят в баню и усядутся за столы. Словом, всё шло так же, как обычно. Как ни любопытно было посаднику услышать, что делается в Велегостье, да и в других местах тоже, нарушать обычаи он всё же не стал и все расспросы отложил до утра. Что, однако же, не помешало ему вместе с еловецкими боярами пировать в гриднице у князя до глубокой ночи. Среди других бояр был здесь и Любомил. Он, как и собирался, вернулся тогда сюда – вместе с небольшой собственной дружиной. В дружине этой были парни, что до того последовали за семейством боярина Милована на чужбину, однако, как и Любомил, не особо там прижились. И, когда боярич заявил, что возвращается в Еловец, без особых раздумий последовали за ним. Покинутый пару лет назад дом так и пустовал, там оставалась только старая ключница, которую хозяева решили не брать с собой, да ещё двое-трое челядинов, такие же старики. К некоторому удивлению Любомила, и посадник, и все окружающие даже не сильно расспрашивали, просто приняли его возвращение в родной дом. Да, разумеется, поговорили, поудивлялись, как прихотливо выткался узор его судьбы, – но и только. Постепенно вернулись те из челяди, кто не захотел уезжать из родных мест. Боярин Милован вовсе не требовал, чтобы с ними переселялись все, кто жил на его подворье. Так было даже лучше – не надо заботиться, что кто-то сбежит по пути, не надо тратиться на кормёжку. А недостающую челядь можно набрать и на новом месте. Теперь же, узнав, что вернулся молодой боярин, многие постепенно вновь подтянулись в дом, к которому привыкли. Через некоторое время после возвращения Любомил женился на дочери одного из соседей и теперь жил мирно и спокойно. На глаза князю Любомил не лез, однако теперь отношения их были совсем иными, чем в прежние времена, когда боярин Милован пытался пристроить сына в дружину к Воеславу. Во-первых, и самого настырного боярина поблизости теперь не было, во-вторых, оба они за эти годы изрядно изменились. К тому же Воеслав помнил, кто помог Огнецу сбежать из могутического плена. Да и твёрдость Любомила, не пожелавшего служить могутическому князю и вернувшегося в родные места, заслуживала уважения. Лишь на следующий день посадник и князь встретились, чтобы поговорить. Собственно, у посадника новостей было немного. Дань с округи благополучно собрана, благо урожай по осени сняли неплохой, да и в пушном зверье недостатка не было. Споров да раздоров среди жителей еловецкой округи случалось немного, да и те решались без особого труда. Так что о своих делах посадник рассказал быстро. Потом решился всё же полюбопытствовать, как здоровье княгини Хедвиги. Воеслав вздохнул: – К дедам она ушла… в начале осени ещё. На самом деле княгиня Хедвига давно уже говорила, что её час близок. Она и в Велегостье-то вернуться решила, чтобы напоследок повидать правнуков да проститься с теми, кто ещё остался из тех, кого она знала. Всё искусство Потворы не могло ничего изменить. Годы взяли своё. Впрочем, ушла старая княгиня легко. Когда все дела, по её мнению, были окончательно завершены, она простилась со всеми, легла – и просто уснула. Уснула навсегда. Услышав о её смерти, посадник развёл руками: – Видать, час её пришёл… И то – многим ли удаётся до правнуков-то дожить? – Твоя правда, – откликнулся Воеслав. Они вернулись к разговору о делах. А под конец князь спокойно сообщил: – Завтра я уеду. Может, седмицу меня не будет, может больше. Со мной два десятка поедут, остальные пока здесь останутся. Посадник не удивился. За последние лет пять он уже привык, что у князя свои дела, о которых он всё равно не расскажет. Только и остаётся, что принимать это как есть.***
Из Еловца выехали ещё затемно и всю дорогу подгоняли коней. Хотя сейчас, под конец зимы, день уже почти сравнялся с ночью, всё же темнело куда раньше, чем летом. И небольшой отряд стремился засветло добраться до Журавца. А то ведь как стемнеет – закроют ворота, и пытайся потом достучаться! Конечно, войнарического князя ночевать под стенами не оставят, но всё же… С собой Воеслав взял на сей раз десятки Ратши и Стейна, оставив остальных отдыхать в Еловце. Надобности в большой дружине в этой поездке не было, никаких опасностей на сравнительно коротком пути до раденического городка ожидать не приходилось. Проезжая мимо сторожевой крепостицы возле спуска к броду, Воеслав не стал задерживаться, лишь молча махнул рукой сотнику. На обратном пути будет время для разговоров, а пока лучше поспешить. Что-то подсказывало ему, что времени у них не так много, и не только из-за того, что по зиме темнеет рано. Спуск к броду, несколько лет назад ещё остававшийся заваленным после давнего урагана, за что прежний сотник не раз получал нагоняи, теперь оказался расчищен, и дорога вновь, как было задумано с самого начала, шла в считанных саженях от крепости. Воеслав невольно усмехнулся. Всё же назначить в крепость нового сотника было правильным решением. Брод надёжно прятался под толстым слоем льда. На удивление, здесь никогда не бывало ни промоин, ни полой воды. Потому переправились быстро и легко. До Журавца оставалось меньше полудня пути. На землю уже спускались сумерки, когда отряд подъехал к воротам Журавца. Хотя Воеслав на сей раз не отправлял гонца, чтобы сообщить о своём приезде, его всё-таки ждали. Гридь из воротной стражи поспешил в детинец, а Воеслав со спутниками, уже никуда не торопясь, поехали следом. На улицах почти не было людей. К сумеркам все убрались в избяное тепло и на холод без надобности не вылезали. Даже свет в оконцах почти не был виден, и посад казался мало не вымершим. Разве только изредка в отдалении мелькали фигуры девушек и парней, спешивших на павечерницы. Их время шло уже к концу – до Медвежьего дня оставалось всего ничего. В противовес посаду, детинец и посадничий двор встретили их оживлением и огнями. Молнеслав сам вышел на крыльцо, чтобы встретить побратима. До вечернего пира у них было ещё немного времени, чтобы поговорить. Вскоре все шестеро Перуновых воинов уже сидели в горнице. Поговорить им было о чём, но пока долгие речи решили отложить. Всё едино до пира о многом просто не успели бы сказать. Прозор же и Темнята, хоть и признались, что у них тоже есть что рассказать, вести свои предпочли отложить до Перуновой горы – чтобы не повторять два раза одно и то же. Это было разумно, потому расспрашивать их не стали. Вечерний пир предполагал, что следующий день посвящён будет отдыху. Однако Воеслав покачал головой: – Не гоже нам время терять. Сердцем чую – чем скорее до святилища доберёмся, тем лучше. – Твоя правда, княже, – негромко откликнулся Темнята. – Ехать надо. – Тогда сделаем так… – Молнеслав на правах хозяина уже прикинул, о чём переговорить со здешним ключником. – На пиру на мёд не налегать, поутру ещё затемно выйдем. Коней брать не будем – по снегам да насту всё едино на лыжах сподручнее. С этим согласились все. Дружинам предстояло дожидаться их здесь, в Журавце.