Перуновы воины

      Велесово святилище лежало в ложбине между холмов, поросших лесом. Всё вокруг дышало спокойствием.       За крепким частоколом виднелись крыши хоромин, с трёх сторон охватывавших площадку святилища. На отдельных наиболее высоких кольях виднелись черепа животных, обращённые мордами наружу, они словно охраняли то, что внутри. В стороне на склоне одного из холмов стояли несколько небольших избушек, предназначенных для тех, кто приезжал в святилище. Там же были и навесы с коновязями, возле некоторых стояли лошади.       Волхвы помогли приехавшим устроиться, кратко расспросили, с чем пожаловали, и, пожелав хорошего отдыха, удалились.       Наутро за женщинами пришёл один из младших волхвов и повёл их в святилище.       Верховный волхв встретил их приветливо, пригласил в хоромину. По тому, что передали ему накануне помощники, он уже понял, что разговор скорее всего будет долгим, а значит, лучше вести его не на ногах, а устроившись поудобнее. Да и княжна – это всё же не жена какого-нибудь смерда. Хотя перед богами все равны, однако княжеская кровь уважения требует – живём-то не среди богов, а на земле…       Женщины рассказали, как перед самым Медвежьим велик-днём их мужья неожиданно приехали в Светлояр – без дружины полюдья, с одними только побратимами, как поведали о вестях, что погнали их в путь. Упомянули и про Велесово урочище, где воинам дали совет – куда для начала направиться. И про вестника, явившегося к ним, похоже, из самой Нави и рассказавшего про чародея, супротив которого Перуновым воинам привелось встать.       Волхв слушал внимательно, изредка задавал вопросы, а сам обдумывал, как помочь им. Что придётся заглянуть не просто в дальние дали – в саму Навь, было ясно. Ему и прежде изредка доводилось делать это, но на сей раз, похоже, дело обещало оказаться посложнее. Поди знай, где там их найти! Навь-то не маленькая…       Когда гостьи умолкли, волхв задумчиво проронил:       – Стало быть, хотите узнать, что там с ними?       – Да уж больно тревожно за них, волхве! Одно дело – обычная нежить или там чары. А коли за врагом в саму Навь пошли…       Волхв кивнул:       – Твоя правда, княжна… Что ж, попробую вам пособить. Есть у меня чаша, с которой и в Навь заглянуть можно. Да только их там найти – тоже дело непростое. Сумеете соколов своих отыскать да увидать?       – Как в Яви увидеть то, что простым взглядом незримо, меня учили… – нерешительно откликнулась Ярмила. – А смогу ли в Нави увидать…       – Так это то же самое, – успокоил её волхв. – Чаша просто оконце туда откроет, а дальше уж дело за вами.       По его знаку один из волхвов принёс большую чашу, вырезанную из елового комля. Потемневшее дерево было оковано по краю серебром, на котором виднелись какие-то знаки. Впрочем, Ярмила не взялась бы разбирать их. Это были письмена особой «волховной» грамоты, из которой она не знала ни резы. К тому же часть знаков уже не читалась, а лишь угадывалась, стёршись под прикосновениями множества рук, в разное время бравших эту чашу.       Волхв налил в чашу воды, что-то тихо шепча. Потом знаком подозвал к себе обеих женщин. Все вместе они склонились над чашей.       Поначалу вода казалась непроницаемо тёмной. Однако через некоторое время в ней словно заклубился туман, вытягиваясь длинными лентами, свиваясь в кольца. А потом вдруг распался на две части и растаял, открывая взглядам избу и кузницу в какой-то дубраве. Если бы не туман, бродивший в ветвях среди бела дня, легко было поверить, что это и не Навь вовсе, что эти постройки стоят в Яви, только где-то очень далеко.       Им всё же удалось увидеть тех, о ком тревожились. Громобой и Твердята обнаружились в кузнице. Молнеслав с кем-то из старших воинов сидел на крыльце, обстругивая древко для стрелы. Остальные, видимо, были в избе, но туда заглянуть не удалось. Видение угасло.       Когда женщины выпрямились и отступили от чаши, волхв испытующе взглянул на них:       – Ну, увидали кого хотели?       – Благо тебе буди, волхве! – искренне откликнулась Ярмила. – Всё с ними в порядке. Глядишь, скоро уже…       Она не договорила, но и без того было ясно – если всё пойдёт как задумано, может быть, уже скоро воины наконец двинутся в обратный путь.       Когда они вышли из хоромины, оказалось, что день уже перевалил за середину. Однако ожидавший их Преждан махнул рукой:       – Чай, не зима – дни ещё долгие, не так и мало проехать успеем.       Вскоре, простившись с волхвами, отряд двинулся в обратный путь.       На ночлег остановились на той же поляне, что и по пути к святилищу. И, хотя в лесу уже сгущался вечерний сумрак, для гридей это не было помехой. Вскоре шатёр был поставлен, кони рассёдланы и почищены, а на поляне весело потрескивал костерок. Вокруг него собрались все, устроившись кто на расстеленных войлочных кошмах, кто на бревне, а кто и просто на траве. Для княжны поставили небольшое резное креслице.       Ни Ярмилу, ни Зоряну никто ни о чём не расспрашивал. Однако взгляды гридей были весьма выразительны. «Соколы» не меньше них тревожились об ушедших в поход и ждали их возвращения. Княжна взглянула на подругу:       – Расскажем?       – Расскажем, – откликнулась Зоряна.       Собственно, рассказ не занял много времени. Их слушали, ловя каждое слово. Когда же обе умолкли, Преждан удовлетворённо кивнул:       – Правильно, что решили стрелы делать! Если самих чары не подпустят, так стрела всяко долетит.       Кто-то из гридей усомнился:       – Думаешь, от стрелы чары не уберегут?       – Ну, пока что я не встречал чародея, что мог бы заговором отбить стрелу, – прищурился Преждан.       В этот вечер все разговоры так или иначе касались ушедших в поход. То, что удалось увидеть женщинам в чаше волхва, давало надежду, что уже скоро они, наконец, сделают то, ради чего пошли. А значит, вернутся, наконец, домой.

***

      Семаргл вновь появился на следующее утро. Воины уже ожидали его – ясно было, что без его помощи вернуться туда, где живёт (или хотя бы появляется) их враг, они не смогут. Всё было собрано, в доме и кузнице наведён полный порядок. Огнец держал в руках лук, а на боку у него висел сделанный Чистецом тул с десятком стрел.       И снова было кольцо огня, ничуть не обжигавшего их.       Вскоре побратимы уже вновь стояли на знакомом берегу. Теперь оставалось только ждать.       В этот день появления чародея или Ловцов они не дождались. Всё было тихо и мирно. Да и весь следующий день никто не давал о себе знать. Однако к вечеру, уже в сумерках, Темнята поднял побратимов.       – Вон он, – привычно уже произнеся заговор, обронил он.       В самом деле, на скале над ними виднелась знакомая фигура в просторном тёмном одеянии, а поодаль на равнине маячили несколько Ловцов душ. Опираясь на свой посох, чародей произносил какие-то заклятья. Побратимов пока что защищали от них кинжалы двергов, но медлить не стоило.       Коснувшись ладонью плеча Огнеца, Воеслав вполголоса проговорил:       – Ты справишься!       Волнуясь, Огнец поднял лук. Наконечник стрелы слабо блеснул в привычном уже сумрачном полусвете.       Шестеро побратимов с обнажёнными мечами встали по бокам, Твердята – слева и чуть позади него. Острия клинков почти касались стрелы. По знаку Молнеслава Твердята зажёг над ладонью огонёк. Отразившись в клинках, пламя светлыми сполохами разлилось по ним, устремилось к наконечнику стрелы, оплетая его. Огнец сам не знал, что подсказало ему, что вот именно теперь… Рука привычно оттянула тетиву.       Сияющей голубой звездой стрела понеслась к отпрянувшему чародею. Он прервал заговор, которым в очередной раз надеялся связать побратимов, и взмахнул рукой, кажется, пытаясь произнести какие-то обережные слова… Поздно. Стрела ударила точно в центр груди, и грозовые сполохи разом оплели его.       Долгий вопль не сразу затих над равниной, на которой больше не было ни чародея, ни Ловцов.       Побратимы переглядывались, ещё не веря до конца, что всё же сделали то, ради чего отправились сюда, за Кромку. Огнец вдруг обнаружил, что всё это время даже не дышал – как вдохнул, целясь, так и не выдыхал. Лишь теперь он перевёл, наконец, дыхание и опустил лук, который всё ещё держал в вытянутой руке.       Говорить пока никто не спешил – требовалось время, чтобы до конца осознать происходящее. Они просто стояли плечом к плечу, настороженно оглядываясь. И разом обернулись, услышав голос Семаргла:       – Вы справились!       Только теперь побратимы, наконец, смогли расслабиться. Огнец снял тетиву, свернул её и протянул Семарглу вместе с луком. Тот кивнул. Глаза его улыбались. Ещё раз обведя взглядом всех восьмерых, добавил:       – Все пленённые им души теперь свободны, восвояси отправились. Пора и вам домой возвращаться.       Он взмахнул крыльями и взлетел. Сделал прощальный круг над их головами и умчался прочь. До побратимов донеслось:       – Встретимся в Ирии, когда ваш час придёт!       Только теперь они вдруг почувствовали, как устали. Опустились на траву там же, где стояли, и сами не заметили, как поддались навалившемуся сну – не чародейскому, а самому обыкновенному.       А вокруг уже свивал свои пряди и кольца туман, постепенно становясь всё плотнее.

***

      Король, устроивший было смотр своей гвардии перед тем, как начать, наконец, поход против досадившего ему соседа, пребывал в растерянности и гневе. То, что придворный маг не появился при этом, его ничуть не расстроило. А вот то, что гвардейцы выглядели так, словно их внезапно пробудили от крепкого сна, вызывало некоторую тревогу. Чуть позже оказалось, что примерно так же выглядят, да и чувствуют себя, несколько его придворных.       Советники, видя, что король хмурится и покусывает губы, принялись нашёптывать, что неплохо бы наведаться к придворному магу и поинтересоваться у него, что всё это значит. Совет был разумный, и король со свитой и несколькими гвардейцами из личной охраны отправился в башню, где обосновался маг.       Их встретил совершенно перепуганный слуга. По его словам, хозяин ещё с вечера заперся в келье, где обычно проводил простые опыты, не требующие особых предосторожностей. Под утро оттуда донёсся нечеловеческий вопль, потянуло гарью, потом всё затихло. Однако маг не выходил, и до сих пор из кельи не доносилось больше ни звука.       Все попытки открыть дверь оказались тщетны. Запор с внутренней стороны был надёжен. На требования открыть никто не отзывался.       Выведенный из терпения король кивнул гвардейцам:       – Ломайте!       Однако даже их объединённой силе, подкреплённой парой тяжёлых ломов, дверь поддалась не сразу. Когда же её всё-таки открыли, картина, открывшаяся вошедшим, заставила всех замереть на пороге.       В келье царил полумрак, свет едва проникал через узкое оконце-бойницу. Огонь в камине давно погас. В воздухе висел тяжёлый запах гари и палёного мяса.       Маг полулежал в кресле, и в груди его виднелась выжженная дыра, от которой, прячась в складках уцелевшей мантии, разбегались изломанные ветвистые лучи – словно обугленные отпечатки молний. В заострившихся чертах лица смешались ужас, боль и ярость. Оставалось только гадать, что здесь произошло.       Край стола тоже был обожжён. На нём лежали оплавленные, покорёженные остатки металлической оковки книги да несколько уголков пергаментных страниц. Всё остальное превратилось в пепел.       Король поморщился, поднял руку, прикрывая нос и рот вышитым манжетом. Коротко приказал:       – Займитесь им!       И вышел, ни разу не оглянувшись.       Маг, обещавший сделать его войско почти неуязвимым, умер, не успев закрепить чары, а значит, солдаты снова стали самыми обычными людьми. И теперь приходилось справляться с задуманным только своими силами.

***

      Странно и непривычно было вместо затянутого неизменной серой дымкой неба видеть над головой потолочные балки и сознавать, что лежат они не на траве и камнях, а на лавках в избе. Не сразу и сообразили, что это за изба – разве что при виде волхва, что, опершись на посох, стоял у двери, пробудились воспоминания. Побратимы переглядывались, разом вспомнив, откуда пустились в долгий путь за Кромкой.       Дарогост заговорил не сразу. Дал побратимам собраться с мыслями и лишь потом проговорил:       – Эк вас угораздило – в самый Перунов день!       Глаза его улыбались.       Воеслав, приподнявшись на локте, помотал головой:       – Вот это побродили… Мало не полгода!       Волхв кивнул:       – С Навью всегда так – то ли там немеряно путей-дорог пройдёшь, а здесь времени всего ничего минет, то ли наоборот – там не так много и сделать успел, а тут не одна седмица прошла. Потому и из ведающих людей мало кто туда ходит, разве только нужда гонит.       Следом за ним побратимы выбрались на вольный воздух. И разом на них словно навалилось всё, чего не было там, по Ту Сторону.       Над островом в ослепительно синем небе вовсю сияло солнце, на траве поблёскивали капли – след только что прошедшего дождя. Где-то вдалеке ещё бродили грозовые раскаты, а на лугу уже вовсю звенели кузнечики, перекликались птицы в ветвях ближних деревьев. В воздухе мешались запахи грозовой свежести, зелени, хвои… Только теперь воины по-настоя¬щему поняли, как им не хватало всего этого там, в их долгом, но таком необходимом странствии. Там, в Нави, не пели птицы, не говоря уж о кузнечиках и прочей мелкой живности. Ни дождей, ни солнца там тоже не бывало – один тоскливый серый туман. Да и сам воздух казался неживым, даже ветры не приносили с собой никаких запахов, никаких шумов…       Вспомнив слова Дарогоста про Перунов день, побратимы переглянулись. Во всех Перуновых святилищах сейчас вовсю шли обряды, приносились жертвы, воины сходились в поединках… На сей раз им не суждено было участвовать во всём этом. Не проводить же обряды во славу Перуна в святилище Велеса!       Дарогост, наблюдавший за ними, явно догадался, о чём они думают:       – Нынче вам надобности нет жертвы приносить. Вы и без того сделали больше, чем все волхвы, вместе взятые. Поединки обрядовые – так этим вы всяко можете заняться вон на поляне, коли охота будет. А вот что вам уж точно не повредит…       Он с улыбкой кивнул в сторону баньки, стоявшей на берегу. Над трубой курился дымок – младшие волхвы уже начали её топить. В самом деле, для прошедших через Навь, да ещё так долго там пробывших, это сейчас было необходимо.       Вернувшись в избу, всё это время служившую им жилищем, побратимы достали из мешков чистую одежду. Её, как водится, брали с собой в любой поход. И это тоже было немалое удовольствие – привести себя в порядок и переодеться, наконец, в чистое.       Громобой с досадой смотрел на извлечённые из мешка порты. Их он разодрал ещё по пути сюда, когда лазали по Грозовой горке, переоделся в те, что были в мешке, а порванные убрал, чтобы позже починить. Однако за всеми событиями и волнениями даже не вспомнил про них. И теперь получалось, что переодеться ему не во что.       Один из волхвов, которым поручено было заботиться о гостях, подошёл к стоявшей в углу укладке, порылся в ней и достал порты.       – Вот эти покуда надень, – усмехнулся он. – Боюсь только, коротковаты они тебе…       Порты и впрямь оказались коротки. Молнеслав посмеивался:       – Вот вымахал! Порты подходящие и то не найти!       – Ничего! – отшучивался Громобой. – Это не порты короткие, это просто ноги далеко просунутые!       После баньки они вернулись в избу. Волхвы за это время успели собрать на стол.       Еда была простая – уха, жареное мясо и рассыпчатая пшеничная каша. Но после походной жизни с перекусами мало не на ходу и похлёбкой из того, что нашлось в мешках, это показалось почти пиром. Вдобавок на столе стояли плошки со спелой душистой земляникой, малиной, черникой… Щедрые дары летнего леса, вкус которых лишний раз подтверждал: они всё же справились, сумели вернуться.

***

      На пиру в хоромине Перунова святилища Грозномир просидел не дольше, чем требовали обычаи, и вышел будто бы свежего воздуха глотнуть. Благо и в самом деле в хоромине было душновато, народу-то набилось немало. Следом за ним вышел и Ведобор, остановился рядом. Князь покосился на него, хотел было задать вопрос, ставший уже привычным за эти полгода, однако промолчал.       По правде говоря, нынешний велик-день, как и Купала до того, оказался не слишком весёлым. Хоть в Славиграде и выполняли все положенные обряды всех велик-дней, да только как веселиться, когда где-то рядом ходит неведомая нежить, уже выпившая многие души? А в народе уже бродили шепотки, что-де князь богам неугоден, иначе почему именно в его княжение такое случилось? Вслух про то, понятно, никто не решался говорить, да и после того, как часть пропавших ещё с осени людей вернулись, пересуды пошли на убыль, однако покуда ещё не затихли вовсе. Славиград словно затаился в ожидании.       Внимание обоих привлекло движение возле малой хоромины. Оттуда к ним спешил один из младших волхвов, явно чем-то взволнованный. И ещё даже не подойдя толком, на ходу торопливо заговорил:       – Волхве… И ты, княже… там…       Ведобор коротко спросил:       – Случилось что?       – Кажись, княжич опамятовался!       Не сговариваясь, Ведобор и князь поспешили туда.       Когда они вошли, княжич сидел на лежанке, потирая лоб и явно пытаясь сообразить, где же он и как сюда попал. Волхв удержал Грозномира, который порывался сразу броситься к сыну:       – Не спеши, княже, дай парню толком в себя прийти. Чай, не на гуляньях в соседней веси – в Нави побывал.       Княжич, услышав его слова, хрипло откликнулся:       – В Нави?! Так вот почему мне муть какая-то блазнилась!       – Расскажешь после, что вспомнишь, – кивнул Ведобор. – А покуда скажи-ка лучше, как тебя угораздило с нежитью чужеземной повстречаться.       Гордимир удивлённо вскинул брови:       – Да вроде ни с кем я не встречался. Срядились с гридями моими поохотиться, до зимовья добрались, всё как всегда. А поутру я на двор вышел, помстилось, будто мелькнул кто-то. Оглянулся – а меня и повело… А очнулся уже тут.       – Всё сходится… – нахмурился Ведобор.       Князь испытующе взглянул на него:       – Сдаётся мне, волхве, ты знаешь куда больше, чем рассказываешь.       – Может, и так, – не стал отрицать очевидное Ведобор. – Да тебе в том знании нужды не было. Только ещё больше тревог. Потому и не говорил ничего.       – Ладно, храни свои тайны, – махнул рукой Грозномир. – Одно скажи: кого благодарить, что он в себя пришёл? Не ваших ведь рук дело, вы кабы могли, так давно бы сделали?       – Твоя правда, княже… А благодарить тебе Перуновых воинов. Видать, сделали они то, за чем пошли.       Его слова заставили Грозномира задуматься. Наконец он вновь вскинул голову:       – Вот что… Ежели вдруг они тут объявятся, пришли кого-нибудь мне сказать. Хочу сам с ними перемолвиться.       – Сделаю, княже, – кивнул Ведобор.       Волхву понадобилось приложить усилие, чтобы не показать своё удивление. По правде говоря, ему не раз уже приходило в голову, что неплохо бы рассказать князю о том, что Перуновы воины давно уже отправились в путь, чтобы помочь в том числе и княжичу. Но это сулило очень непростой разговор. Мало того, что князь до сих пор был не слишком расположен говорить не то что с самими Перуновыми воинами, но даже и о них. Вдобавок пришлось бы ещё объяснять, откуда он это знает, почему не убедил их сразу помочь княжичу… А объяснять всё это тому, кто в своём горе тебя, почитай, и не слышит, занятие бестолковое. Однако сильно же, выходит, произошедшее встряхнуло князя, если уж он сам захотел встретиться с теми, о ком прежде и слышать не желал.       Пока княжич окончательно пришёл в себя и хоть немного размял руки и ноги, спешно выдернутый с пира отрок успел сбегать на княжье подворье и притащить для него нарядную рубаху и плащ. Кормилец княжича, которого позвал один из младших волхвов, помог ему привести себя в порядок. Правда, полгода пролежав пластом в малой хоромине святилища, княжич Гордимир выглядел бледным и осунувшимся, да в большой хоромине сумрачно – никто и не разглядит толком. Зато люди обрадуются, когда увидят, что княжич жив и здоров.       На самом деле радость, с которой встретили появление княжича, превзошла все ожидания. Многие, не сразу поверив, тянулись, чтобы коснуться его – не морок ли? А Ведобор, наблюдая за всем этим, думал о том, что и к нему, и к Векоше скоро вновь пойдут те, кто побывал во власти Ловцов душ. И на сей раз их будет гораздо больше.