***
Вельзевул заблокировала мобильный и позвала в третий раз: — Дьявол! Демоническая магия совершила ленивый кульбит сквозь пространство и реальность. — Дурацкая какая-то система с этим призывом, надо её отменить, — сообщил Люцифер: лохматый, небритый и с застывшим на бровях инеем —материализовавшись перед её рабочим столом. — Рада, что дала тебе пищу для реформаторской деятельности. Замени меня вечером на планёрке, пожалуйста. «Пожалуйста», подумать только. Ох уж эта Тереза со своими приставучими словами-паразитами… — Заменю, — Люцифер зевнул, обнажив шесть рядов острых зубов. — А ты куда? — Буду рассказывать Гавриилу, как не простудить двух детей в Антарктиде и в какой комбинации давать им таблетки, когда они всё-таки простудятся. — Фаталистка. — Это называется реализм, Люцифер, — тоскливо ответила Вельзевул. Итак, в восемь часов вечера по Гринвичу Вельзевул появилась в парке, с помощью стрекоз-разведчиков обнаружила под ближайшим фонарём Гавриила и направилась к нему. Последние часа три она провела, одновременно договариваясь со школьной администрацией и обсуждая поездку с Джулией. В сравнении с себе подобными из кабинета директора мать Эмили казалась представителем высшей расы. Тем не менее, организационные моменты всегда выматывали, поэтому, ещё не успев поравняться с архангелом, она махнула рукой в сторону выхода из парка: — Здесь рядом кафе, идём туда. — Зачем? — тем не менее, Гавриил послушно пошёл рядом. Сейчас, не скованный небесными правилами, он был меньше похож на типичного офисного придурка и больше на воеводу войска Господнего: обычно зализанные волосы были взъерошены, за спиной бились полупрозрачные крылья. Вельзевул покачала головой. — За надом и за дешёвым сладким кофе. — Ужасно. — Гавриил, я буквально воплощаю собой чревоугодие, — мощнейшим усилием воли Вельзевул удержала рвавшееся на свободу «обжорство». Правда, Тереза плохо на неё влияла. — Воздержание от земных явств — это… не моё. Уже успевшая запомнить их чудное семейство официантка поприветствовала знакомую клиентку улыбкой. Вельзевул не успела вовремя толкнуть Гавриила под рёбра, и тот расплылся в ответной гримасе, от которой небесным светом просияла, казалось, каждая лампочка в кафе. Даже та, в углу, которая месяц назад перегорела. Усевшись за своё привычное место, Вельзевул отстранённо махнула рукой на картонки с меню: их содержимое она выучила после второго визита сюда с Терезой. — Капучино, чизкейк, лимонное пирожное, — официантка черкнула что-то в блокноте и удалилась. Гавриил продержался недолго: — Эта пищевая масса мне… — А тебе предлагали? — недружелюбно покосилась на него Вельзевул, держа на ладони слепня. Ей нужно было отправить домой разведчика и убедиться, что оный дом, во-первых, стоит, во-вторых, его обитатели не пытаются в домашних условиях создать ядерный двигатель для запуска ракеты на Венеру, а занимаются гораздо более мирным домашним заданием по литературе. На середине объяснения задачи Гавриил в третий раз задел её ногу. Вельзевул высвободила пернатое крыло, отвесила ему затрещину и с размаху наступила каблуком на дорогую кожу ботинка. Добавила на всякий случай: — Ещё раз так сделаешь — развоплощу на месте и сожру останки. — Да больно мне это надо! — недовольно буркнул Гавриил. — Мне ноги девать некуда. Ладно, тут младшенький прав. Все эти эстетичные кафешки для существа выше среднего превращаются в настоящую пыточную. Вельзевул посмотрела на него скептически, склонив голову к плечу, пнула ещё раз, для профилактики, выпустила слепня и скрестила перед собой руки. Обычно эта поза вызывала у собеседника ужас. Гавриил просто отложил в сторону зубочистку, которую уже умудрился расщепить, и приготовился слушать. — Гавриил, ответь мне честно, — начала Вельзевул и с долей удовлетворения отметила лёгкую панику в фиолетовом взоре архангела, — ты что-нибудь про полярников знаешь? — …Нет? Ладно, попробовать стоило. Вельзевул тяжело вздохнула. — Дьявол. — А что такое? — Мать Эмили думает, что ты полярник. Гавриил моргнул. Потом моргнул ещё раз, на этот раз задействовав все имевшиеся у него глаза. Потом нахмурился. — А почему нельзя было сказать ей, что я архангел? Вельзевул очень тяжело вздохнула.***
Из кафе Гавриил вышел несколькими часами позже, нагруженный содержимым среднестатистической аптеки, пачкой документов, в которых не было ни единого слова правды, и карт, какой можно было при сильном желании убить человека, и всё-таки съевший под пагубным влиянием владыки чревоугодия лимонное пирожное. На вкус было вовсе не так плохо, как думалось всю бессмертную жизнь, но Гавриил не собирался признавать это вслух ближайшие лет двести, если не пятьсот. Но самой главной его ношей были ключи. Вельзевул отдала их в самый последний момент. С вежливым недоумением протянула ему три железки особой формы, связанных воедино металлическим кольцом, и Гавриил с не менее вежливым недоумением их у неё принял. — А для чего это? — Да чёрт их знает, так у людей принято. Координаты перемещения помнишь? — Да, конечно. После этого Вельзевул торжественно возложила на него ношу сообщить молодому поколению детали поездки, а сама отправилась творить свои злодеяния дальше. Гавриил дождался, пока полыхнувшая вокруг неё адская магия уляжется, и, воспроизведя в голове нужную формулу, скользнул сквозь пространство сам. Прихожая была обычная, вполне себе человеческая. Гавриил с наслаждением оставил свою переносную аптеку у вечно запертой входной двери-лифта и положил на полку важные и нужные ключи. Прошёл в гостиную. Дальше он действительность воспринимал словно частями. Вот орёт музыка: — Oh mama mia, mama mia… Вот орёт в скалку Эмили: — Mama mia, let me go! Вот орёт в фен Тереза: — Beelzebub has a devil put aside for me! — а ещё подвывает собака. — For me! — судя по голосу, любимое дитятко Цербера. — For me! Тут Гавриилу в щёку врезалась какая-то отчаянная муха, и он воспользовался этим подлым ударом, чтобы схватиться за стеночку и аккуратно по ней сползти, нервно обмахиваясь третичным крылом. Музыка продолжала орать. Тереза продолжала вопить: — So you think you can stop me and spit in my eye! — она вскочила на спинку дивана, с изяществом балерины балансируя на грани, за которой скрывались месяцы лежания в больнице с пробитым об идеально чистый кафельный пол черепом. Гавриил примерно прикинул, успеет ли он её поймать, если она всё-таки грохнется, пришёл к неутешительным выводам и заставил себя подняться. — …So you think you can love me and leave me to die! — Тереза подтянула к себе Эмили. — O-oh, baby, can't do this to me baby — just got to get out, just got to get right out of here!.. На этом чудесном моменте адская псина заметила Гавриила и завыла. Даже вокал известного людского певца не мог сравниться в громкости с крайне разозлённой овчаркой неземного происхождения, и песня поспешно просела в громкости, а девочки от неожиданности выронили импровизированные микрофоны. Собака продолжала низко рычать, надвигаясь на Гавриила и прожигая его взглядом подозрительно разумных тёмных глаз. В ответ на это он невольно вытащил из нагрудного кармана пиджака копьё. Откуда, откуда, дьявол подери, у тринадцатилетнего ребёнка, на сей раз — видимо, для разнообразия — не имеющего отношения к концу света, адская гончая?!***
Тереза с живым интересом наблюдала, как первосозданный архангел наставил на её собаку шариковую ручку. Эмили в третий раз болезненно пихнула её в бок, заставив поморщиться: вот не умеет она развлекаться! — Пустошь, ко мне! — скомандовала Тереза. Пустошь с недовольным ворчанием отступила от своего неудавшегося обеда и, помахивая пушистым хвостом, подбежала к ней. Аккуратно подняла лапу и ненавязчиво поставила её на диван — ни дать ни взять обычная дрессированная овчарка. Ага. Как же. — Привет, Гавриил. Как дела? — Привет, Тереза, — эхом отозвался ангел, убрав ручку обратно. — Чудесно. — Это хорошо, — деловито кивнула Тереза. — Чай будешь? — Нет, спасибо. Повисла вежливая тишина. На заднем плане тихонько доигрывала свои последние ноты «Богемская рапсодия». Пустошь недовольно ворчала, то и дело поглядывая на гостя краем глаза. Неожиданно все заговорили одновременно: — Ты правда назвала собаку Пустошь? — Ты просто так зашёл или мама заставила? — А почему именно ручка? Тереза покосилась на Эмили. Совсем недавно, меньше, чем полгода назад, ей казалось, что никто не сравнится с ней в реакции на проживающих по соседству ангелов и демонов. Однако Эмили её в этом превзошла. — Потому что я работаю в офисе. Так удобнее, — ответил Гавриил. Подруга окинула его: лохматого, с жуткими тенями под лихорадочными фиолетовыми глазами и двухдневной щетиной — скептическим взглядом. — Не знаю, чем вы там в своих офисах занимаетесь, но у меня мама так перед дедлайнами обычно выглядит. — Непонятно чем занимаемся, — в обычно сдержанном голосе прозвучало нехарактерное раздражение. — К слову, об этом. Вы, кажется, хотели в Антарктиду? Тереза спрыгнула с дивана: — Мы едем?! — Да. Но сначала… — договорить Гавриил не успел, потому что в него врезались — один за другим, с предусмотрительной паузой в три секунды — два снаряда весом в несколько десятков килограмм, полные детского восторга, заставив охнуть и рефлекторно придержать обеих крылами. Адская… ну, не гончая, скорее, овчарка посмотрела на него с нескрываемым презрением, но нападать третьей не стала. — А там на лыжах можно кататься? — А там пингвины есть? — А медведи? — А в снежки играть можно? — Эмили, ангелы не играют в снежки! — Ты про демонов то же самое говорила! А мы и не играем. Мы побеждаем своих врагов замороженной водой. От беспрерывного потока слов заболела голова. Гавриил подумал разозлиться, потом вспомнил, что ему за это может сделать Вельзевул, потом снова вернулся к идее разозлиться, но без особого энтузиазма, потом зачем-то напомнил себе про Люцифера… К тому моменту, когда он вернулся из своих размышлений, бешеные людские — хотя Тереза, наверное, всё-таки демонический — детёныши уже минут пять как успокоились и теперь о чём-то тихонько шептались у него под крыльями. Мигрень отступила сама, и он устроил крылья поудобнее, чтобы присматривать за детьми ещё несколькими парами глаз, помимо основных. Мало ли. С Терезой Велл ни в чём нельзя было быть уверенным. — А можно мы возьмём с собой Пустошь? — вдруг подняла взгляд пресловутая Тереза. — Она очень хорошая девочка! Гавриил посмотрел на адскую овчарку, пытаясь найти в ней хоть что-то хорошее. Вздохнул. — Если она загрызёт меня ночью, домой добираться будете сами.***
Холодно было так, что даже авантюристка-Тереза предпочла спрятаться в свой неизменно тёплый шарф и теперь молча обозревала окрестности. Эмили даже не попыталась проявить исследовательское любопытство и закуталась во все имеющиеся у неё тёплые одежды, чтобы смотреть на льдистый мир из-под надвинутого на лоб капюшона. После откровенно сероватого и ещё более откровенно грязноватого мегаполиса идеально-белый снег резал глаза. Эмили развлекалась: из чистого любопытства смотрела на айсберги, от которых солнечные зайчики разбегались в стороны, а потом на тёмную, почти чёрную воду — и наслаждалась тем, как рябило в глазах, пока разум пытался приспособиться к резкой смене цветовой палитры. Где-то позади них, застывших на одном из утёсов, бегала Пустошь и прохаживался Гавриил, запуская многочисленные обогреватели. Эмили знала христианскую историю ещё хуже, чем историю обычную, поэтому безоговорочно приняла сам по себе необычный факт, что ангелы работают в офисе, маскируют копья под шариковые ручки и предпочитают устраивать себе отпуск на краю света. Так что зрелище гуляющего по снегу архангела её особенно не смущало. Так, чуть-чуть, потому что по свежему снегу он ходил в обычных кроссовках. Сзади налетел холодный ветер, и Эмили прижалась боком пуховика к напрягшейся Терезе. Пусть её уличная жизнь осталась далеко в прошлом, иногда память тех дней напоминала о себе, причём напоминала достаточно жестоко и всегда несвоевременно. — Мне кажется, — пробубнила Эмили, отвлекая её, — что Пустошь охотится на Гавриила. — Не, — так же неразборчиво буркнула Тереза, — она так играется. Помолчали ещё немного. Эмили следила за зависшими в воздушных потоках птицами, Тереза, кажется, за гнездившимися вдали пингвинами — с её-то острым зрением! — Ты себе так Антарктиду представляла? — Не-а. Она такая… Громадная. Будто бесконечная. Как девятый круг. А ты? — Тоже нет. Мне почему-то казалось, что она как большая тундра. Всё было белое, лишь вдалеке чернели грубо обтёсанные ветром камни. Этот монохромный окрас был так непохож на зрелище, которое Эмили каждый день видела в большом городе двадцать первого века, что она с трудом осознавала, что до сих пор находится на своей родной Земле, а не на каком-нибудь замёрзшем Нептуне. Как, ну вот как один небольшой мир умудрялся совмещать в себе Лондон и Антарктиду? Эмили покосилась на Терезу. Подруга теперь смотрела в воду, и взгляд у неё был отстранённый, расфокусированный, какой появлялся иногда у мисс Велл, стоило ей задуматься о чём-то из восемнадцатого или более раннего века. Для неродных — вплоть до расы — существ члены семьи Велл были удивительно похожи друг на друга. Терезе шла задумчивость, но не мрачность. Эмили медленно, не привлекая внимания, наклонилась, загребла плотной варежкой снег и хорошенько замахнулась.***
Когда дети ввалились в жилой блок в наполовину распахнутых куртках, с ног до головы усыпанные снегом, и по очереди чихнули, а вслед за ними вбежала напоминавшая большую шерстяную сосульку собака и тоже чихнула серой за компанию, Гавриил наконец понял, зачем Вельзевул выдала ему неадекватных размеров аптечку.***
Тереза смотрела на косатку. Косатка смотрела на Терезу. Тереза шмыгнула носом. Косатка шумно фыркнула. — Ну всё, мы теперь друзья. — Тереза, это косатка, — очень терпеливо и уже не в первый раз проговорил Гавриил. — Она не выстраивает нейронные связи, как ты это делаешь. У неё не может быть друзей. — Ты просто завидуешь, — архангела косатка подчёркнуто игнорировала. — А тётя Дагон за такое может сломать лицо. — Тереза, что за выражения! — Да обычные… Это английский. Лондонский вариант. По её тону невозможно было понять, серьёзно она говорила или просто издевалась. Или можно было, но Гавриилу это учение никогда не давалось. К счастью, Эмили была гораздо прямолинейнее своей подруги: — Всё нормально, это не обсценная лексика. — Спасибо. Воспитание детей было тяжелейшей работой в истории существования человеческой цивилизации, и это учитывая предложения всех остальных современных трудовых индустрий. Общение продолжалось: косатка слабо хлестнула хвостом по воде. Тереза опустилась на колени и ударила варежками по снегу. Опасная хищница издала низкий довольный звук. Тереза в силу возможностей своих голосовых связок его повторила. Получилось не совсем близко к оригиналу, но косатка жест оценила и коснулась чёрным носом доверчиво вытянутой ладони. Гавриил покосился на солнце над их головами, которое, словно издеваясь, отпускаться не торопилось, вздохнул и, сдавшись, потянулся поправить ей капюшон. Тереза отстранённо похлопала его по руке и вернулась к межкультурной коммуникации.***
— А это нас Дагон так проведала? — А как ты это поняла? — Тереза, косатки сюда обычно не заплывают. И у тебя ещё «отлично» по географии… — Ой, отстань.***
Как-то раз, на ходу закутываясь в плотный шарф, Эмили выбралась из их блока с рассветом. На улице было ещё холоднее обычного, а небо было до невозможного голубое. Всюду, куда хватало глаз, простирался свежий снег. А посреди этой белой пустоши летал ангел. Несколько идеальных кругов, объятых небесным пламенем и вращающихся с непередаваемой скоростью, покрытых сотнями сверкающих аметистовых глаз, взмахивали тысячами светлых крыльев, создавая вокруг себя бурю и купаясь среди снега и ветра. Всё это Эмили бы увидела, если б не закрыла глаза. У людского рассудка, что бы там не утверждали особенно романтично настроенные философы, всё-таки были свои границы. Постепенно она глаза открыла, но на смутный силуэт смотрела лишь боковым зрением: её гораздо больше волновали валявшиеся неподалёку морские котики, которых она наконец-то застала на суше. Морские котики валялись кто в какой позе и на небесное существо абсолютно не реагировали. Эмили позавидовала их спокойствию. Ты почему без шапки, вдруг спросил у неё окружающий мир с подозрительно знакомыми интонациями. Вращающиеся на краю зрения и потому весьма размытые кольца каким-то образом умудрились придать себе сердитый вид. — Я бежала посмотреть на котиков, пока они не уплыли, мне было не до шапки, — честно ответила Эмили и указала на них рукой. — Смотри, какие хорошие. С тихим гудением, напоминающим рокот стабильно работающего ядерного реактора, ангел завис над ней и, очевидно, тоже обратил взгляд на морских котиков: по свежему снегу потянулись яркие фиолетовые отблески. — А это такая утренняя пробежка? Вроде того. — А я думала, ангелы трёхголовые. — У нас такой бардак с бумагами, какой Аду и не снился, — пояснил Гавриил хрипловатым после полёта через утренний мороз человеческим голосом. — Как нас только не изображали на протяжении истории — выбирай, что больше нравится. — То есть, ты мог превратиться в огромного трехглавого гуманоида с бесконечными крыльями, а стал двумя объёмными кругами? — Это… сильно упрощённое понимание контекста, но… ну, да. — Скучнота. Иногда Эмили чем-то жутко напоминала Терезу. Или наоборот: между девочками установилась такая крепкая связь, что подчас трудно было разглядеть, кому изначально принадлежала какая-то из озвученных мыслей. — Уж извините. — Извиняю, — милостиво кивнула Эмили. И обе всегда оставляли последнее слово за собой.***
Дети с аппетитом уплетали что-то горячее и, судя по запаху, мясное. Гавриил в людской еде разбирался плохо, потому что никогда в ней не нуждался и считал сам концепт пищеварительной системы довольно странным. Но инструкцию на упаковке выполнил по пунктам и подпунктам, которых там изначально не было и которые появились от его рабочего энтузиазма. Понятнее не стало, но судя по тому, что получившуюся питательную массу уплетала даже Пустошь, которую обе девочки якобы незаметно подкармливали, еда была… Приемлемого качества. Вкусная. Или как там это ещё описывалось? В общем, неподходящее ангелу настроение, но Гавриил был собой доволен. Ровно до тех пор, пока Тереза не утолила первый голод, не подняла голову от тарелки и не поинтересовалась: — А вы, ангелы, за добро, да? — Дай более конкретное определение «добра». — Ну, за то, чтобы всё у всех было хорошо, всем было удобно и все были такие без изъянов и довольные, а в обществе царило что-то, похожее на коммунизм, и общепринятые правила морали? Чья вот была идея подпустить к ребёнку Люцифера?.. Ничья. Я сам подпустился. — Предположим, да. — Значит ли это, что все ангелы должны быть вегетарианцами? Фыркнула Эмили, скармливая Пустоши очередной шмат мяса: — Мистер Фелл, по-твоему, вегетарианец? Внешне Гавриил остался совершенно спокоен, но всё его естество разом вздрогнуло при упоминании ангела-отступника, исполнившись смесью негодования и неуютной тревоги. В памяти до сих пор были свежи воспоминания об адском пламени, которым предатель дыхнул, точно заправский демон. Удивительно, что Вельзевул допустила собственное наследие до этой парочки. С другой стороны, кому ещё пришло бы в голову помочь Терезе достучаться до небес после собственного негласного изгнания? И кому же ещё, сухо заметил Гавриил, пришло бы в голову помочь им достучаться до ещё более высоких небес, минуя Метатрона, который до сих пор отказывался с ним разговаривать. — До людского Падения Адам и Ева были самыми что ни на есть вегетарианцами. Мы же в людской пище вовсе не нуждались. — Ну, это всё скучно и понятно, — Тереза абстрактно махнула вилкой. — Но мы живём не в «до падения»-периоде. Мы живём сейчас. — И это что-то меняет?.. — Ну да! В условиях деления зверей на травоядных и плотоядных вы, согласно вашей повестке, что должны делать: сохранять любую жизнь и агитировать всех делать так же или поддерживать баланс между животными и растениями, чтобы не допустить всеобщего запустения? Ему не пришёл в голову остроумный способ перевести этот вопрос на демонические реалии, поэтому Гавриил вынужденно задумался. — Как тебе сказать. Сейчас условия деления, названные тобой, человека в себя попросту не включают: люди в большинстве своём выращивают нужных им для употребления в пищу животных в неволе в специально выделенных и заращиваемых местах, а не забирают их из цикла существования какой-то замкнутой экосистемы. — Кого-то вылавливают или ловят. — Кого-то — да, — кивнул Гавриил, — но далеко не всех. Не в таком масштабе, чтобы баланс природных сил нарушался исключительно от этого. Если его что-то и нарушает, так это растущий объём человеческих потребностей при неизменном количестве ресурсов планеты. — О, дядя Люцифер называл это одной из констант общества потребления. А ещё у нас перенаселение! Прекрасно, теперь он ещё и с Сатаной совпал во мнениях. От отпуска не прошло и недели. — В этом я не разбираюсь, — Гавриил поднял руки. — Так внимательно я к людскому социуму не присматриваюсь, я смотрю на планету в целом. — Безрадостное зрелище, да? — Честно сказать, приятного мало. — Мои тоже в шоке. Ничего, мы с Эмили всё поправим. Скажи ему подобное кто-либо ещё, Гавриил бы не поверил, но это сказала Тереза Велл, сопровождаемая активно кивающей Эмили Миллер, поэтому он позволил себе улыбнуться: — Амбициозно. — По-другому не умеем, — пожала плечами девочка. — А у тебя чай есть?***
— Мам, привет. Очень надеюсь, что ты не на седьмом круге и доберёшься до автоответчика раньше, чем через двадцать четыре часа. У нас всё хорошо, мы только что заставили Гавриила совершить злодейство и перенастроить все спутники на нашу частоту, чтобы мы могли вам позвонить. Эмили учится рисовать морских котиков, давай ей на день рождения фотоаппарат подарим? Мне кажется, ей понравится. Или можно морского котика, но я не знаю, где им плавать в Лондоне — не в Темзе же, там что угодно вверх брюхом всплывёт. Спроси там у наших, пожалуйста. Пингвины очень клёвые, Пустошь охотится на рыбу и у неё постоянно застревает в зубах чешуя, что ей надо сказать, чтобы она научилась дышать огнём и просто её выжигать, а то мне надоело ей пасть чистить? А кто в истинном облике больше: ты или Гавриил? А почему нельзя на него смотреть, а то он отказывается рассказывать? Я вчера почти скормила ему мороженое! В общем, у нас всё здорово, спутники сейчас взломает ФБР, поэтому пока, пиши, звони, передай всем нашим привет и проверь братьев Тарана, а то он по ним скучает. Люблю, Тереза.***
В какой-то из вечеров они выбрались наружу и уселись смотреть на звёзды. Подложенные матрасы как-то защищали от снега, а под громадными первичными крыльями Гавриила было тепло и уютно. Терезе было даже слишком тепло, потому что долгая жизнь в целиком демонической среде несколько исказила её восприятие среды ангельской, но она не жаловалась: просто сняла куртку и сидела в футболке, наблюдая, как по коже бегают совершенно неощутимые адские огоньки, реагирующие на близость архангельской благодати. Небо было густо-чёрное, безоблачное, и звёзды на нём казались крохотными дырочками, сквозь которые лился какой-то неземной свет. И даже его было мало, чтобы разорвать ночную темноту Антарктиды. — А ты больше звёзд видишь, чем мы, да? — тихо спросила Эмили у архангела. — Если смотреть не в этом теле, то да, — ответил тот. — А что? — Над нами есть что-нибудь интересное? — Конечно, — улыбнулся Гавриил до того непохожей на его обычную идеальную улыбкой, что Тереза даже встревожилась: он ли это вообще?.. — Смотрите, вон те, треугольником стоящие, видите? По мановению его руки нужные звёзды словно просияли ярче, подмигнув своим далёким земным наблюдателям. — Это триада звёзд Альфа Центавры. Их делал, — голос Гавриила вдруг дрогнул от давно сдерживаемой горечи, — твой дядя, Тереза. Не он один, но вся эта идея звёздной тройки — его задумка. Ничего, подумала Тереза, сглотнув неожиданно подступивший к горлу ком, Аштарот тоже через раз ангелов по именам называла, а Люцифер иногда оговаривался и перечислял вместе с кем-то из своих демонов каких-то ангелов, кого помнил совсем юными светлячками. Ничего. Она плотнее прижалась к Гавриилу боком, не обращая внимания на жар. Из мрака вдруг выбежала Пустошь, напоминавшая миниатюрный айсберг, который почему-то передвигается по твёрдой поверхности, отряхнулась и требовательно заворчала на их дружную компанию. Тереза приглашающе похлопала по своему колену, подзывая её поближе. Овчарка свернулась в плотный клубок наполовину на её ногах — так, чтобы не касаться ангела даже краешком шерсти. И на всякий случай оскалила зубы, когда тот снова вытянул из-под крыла руку. — Да не трогаю я тебя, адское создание… Вон, с другой стороны, Магеллановы облака. Видно? Два странных поля в небе полыхнули нежным светлым туманом, словно кто-то вплотную поднёс к чёрному бархату ткань с той стороны. — А их кто сделал? — Я, — архангел недовольно фыркнул: — Чтобы их назвали в честь какого-то мореплавателя. — «Гаврииловы облака» звучит ужасно, — Пустошь согласно тявкнула, что с её размерами звучало абсолютно комично, и Тереза растроганно погладила её по голове. — Вот, моя девочка со мной согласна. — А мне нравится. — Эмили, к твоему сведению, в цивилизованном обществе это называется предательством.***
Вообще, как оно часто водится, ничто не предвещало катастрофы. Это был совершенно обычный день, разве что, немного ветреный, и они с Эмили не захотели остаться дома и высыпали на улицу, как только рассвело и унялась небольшая буря, поднятая разминавшимся Гавриилом. Неподалёку от их убежища, тщательно замаскированного от всей окружающей среды под большой сугроб неправильной формы, располагался небольшой залив, где собиралась, казалось, вся фауна Антарктиды: кто ловить рыбу, кто ловить тех, кто ловит рыбу, кто просто рыба. Разумеется, Тереза, вооружённая набором юного натуралиста: бинокль, блокнот и ручка Бельфегора, которую можно было держать варежкой и которая с достоинством своего создателя игнорировала трескучий мороз и могла на нём писать — отправилась именно туда. Пустошь осталась спать, даже не удосужившись гавкнуть на прощание, поэтому сегодня компании у неё не было, не считая Тарана. Тот спрятался где-то в одежде и иногда напоминал о себе недовольным гудением. Слепни вообще остались спать где-то в районе Пустоши. Тереза пока не знала язык мух, но что-то ей подсказывало, что Антарктида её старым товарищам не очень нравится. Словно отвечая на её мысли, из-под шапки — которую Гавриил нахлобучил ей на голову за секунду до того, как она выскочила наружу — выполз Таран, пощупал усиками воздух и с тихим оскорблённым жужжанием удалился обратно. — Я знаю, что ты не в восторге, но там пингвины. Гудение. — Как можно не любить пингвинов, Таран? Шуршание и пара коротких гудков. — Надо маму всё-таки попросить научить меня мушиному. Пингвины грелись, чему Тереза немного позавидовала: ей в данный момент греться было не об кого. Она устроилась на вежливой дистанции и принялась изучать обстановку. Мимо неё проскользили на брюшках пара молодых пингвинов, отправлявшихся на охоту, их проводил взглядом тюлень, полудремавший на ледяной пластине. Обстановка была идиллическая. На удивление, пока никого не убили и не пожрали. Тереза чувствовала себя участником какой-то программы на канале про природу. И тут все звери вдруг брызнули врассыпную. Водоплавающие птицы поднялись в воздух, всё заволокло перьями и перепуганными кличами, Тереза невольно опустила бинокль, чтоб какая-нибудь взлетающая гагарка не стащила её оборудование — немалые деньги, между прочим! Когда она нерешительно высунула нос из-за своего импровизированного убежища, вокруг залива никого не было. Следов крови, которые выдали бы кратковременный и печальный визит случайного хищника, не было тоже. Разумеется, любой нормальный ребёнок в такой ситуации развернулся бы и поспешно пошёл домой, рассказал бы обо всём ближайшему компетентному взрослому — за неимением лучших вариантов, Гавриилу — и уселся бы попивать горячий шоколад и разбирать собственные записи. Тереза встала и пошла прямиком к заливу. Ничего подозрительного не было: ну лёд, ну вода, ну снег, ну чьи-то перья, ну скелет недоеденной рыбы, ну ветки какие-то, чёрт знает, откуда они тут взялись, ну шерсть тюленей. Никаких улик загадочного чудовища, которое вызвало в уютном заливе такой переполох. Вдалеке что-то треснуло, но Тереза не обратила на это внимания: мало ли, это Антарктида, тут айсберги, каждые пять минут что-нибудь трескается. Она опустилась на корточки и пристально посмотрела в тёмную воду. Бесполезно — всё равно что смотреть с третьего круга вниз и пытаться разглядеть девятый и покрывшегося льдом дядю. Что-то треснуло ещё раз, но поближе. Крупный будет айсберг, подумала отстранённо Тереза, не отвлекаясь от своих наблюдений. Может, вдалеке кит проплыл? Тут вообще бывают киты? Треск раздался совсем рядом и он, чёрт возьми, был оглушительный. Тереза поднялась. Земля вдруг качнулась у неё под ногами. Она нерешительно — и вовсе не испуганно! — отступила назад, и под её сапогом опять что-то сломалось. И это был явно не скелет рыбы. На её глазах вся белоснежная поверхность залива пошла неровными чёрными трещинами. Тереза смотрела на это, как заворожённая. А потом лёд разошёлся, и она рухнула в воду.***
Гавриил был старым ангелом. Он нечасто об этом задумывался, потому что для небесных существ возраст и само время не имели особого значения, равно как и человеческая пища и всё такое прочее. Но он видел сотворение Земли, большей части Вселенной и, помимо всего прочего, он видел и пережил войну, расколовшую Небеса на части, подобной которой не было и подобной которой, видимо, после неудачного Армагеддона больше и не будет. Когда тихий ледяной воздух Антарктиды разорвал короткий и быстро оборвавшийся всхлип, его пробрала такая дрожь, будто он снова впервые увидел, как ангелы обернулись против друг друга. С низким хриплым воем сорвалась с места собака, которую якорем потянула на помощь хозяину связь. Гавриил представлял, что могло случиться с человеком в Антарктиде, поэтому взмахом крыла поднял ветер и заставил адского пса остановиться. Та оглянулась на него с очевидным отчаянием в алых глазах и гулко завыла, засучила по снегу лапами. — Я заберу Терезу. Приведи Эмили, мне понадобится её помощь, — и пусть хоть один ребёнок будет сидеть в сто двадцатисемипроцентной с долями безопасности. Никуда он их больше в одиночку не пустит! Пустошь не сдвинулась с места, упрямо боднула башкой непроницаемый барьер. Гавриила словно опалило слабым зарядом адского пламени. На подарочек Люцифер не поскупился. Я заберу Терезу. Клянусь своей жизнью, что с ней всё будет хорошо. Беги, мы теряем её время. На его истинную форму Пустошь изволила отреагировать: фыркнула, попятилась, смерила его последним суровым взглядом и бросилась бежать прочь от злосчастного залива. Гавриил не стал тратить время и нырнул в открытое море, взмахивая крыльями, чтобы быстрее добраться. Вода зашумела, выплеснулась на расколотые берега и затопила остатки гнездовьев. Под её тяжёлым холодным массивом было темно, как под землёй, но алый шарф Терезы, объятый адской магией, как вторым слоем шерсти, притягивал взгляд за много километров. Схватив саму Терезу, ещё умудрявшуюся как-то барахтаться, Гавриил взмыл в воздух. Ладони жгло, будто он запустил их в жаровню, и собственная благодать уже не спасала: людская кожа начала покрываться чувствительными язвами, пальцы покалывало с каждой секундой всё сильнее. Он честно не мог сказать, у кого из них сердце колотилось быстрее. Воды не наглоталась? Эфемерный голос был проще: им можно было просто думать. И он не выдавал даже десятой доли ужаса и облегчения, которые он испытывал. Людской его бы его сейчас не послушался. — Нет, — фыркнула откуда-то снизу Тереза, видимо, по личному опыту зная, что он любую громкость услышит. — Подожди секунду. Тебе нужно в тепло! — Да знаю. Подожди, говорю. Что с её матерью, что с самой Терезой было абсолютно бесполезно спорить. Гавриил замедлил полёт, начиная аккуратно снижаться. Кожа с ладоней слезала уже чуть ли не лохмотьями, адское пламя под ничего не подозревающей людской оболочкой скалило на него смертельные клыки. Склонив вниз голову, он с удивлением обнаружил, что Тереза разговаривает с собственной ладонью. Глаз на третичном крыле услужливо подсказал ему, что на ладони сидит небезызвестный муха-защитник и Тереза аккуратно поглаживает его по влажной спинке, проверяя, не нанесла ли ледяная вода ему непоправимый урон. Судя по облегчённому вздоху, нет. — Л-ладно, — хриплым и подрагивающим голосом скомандовала Тереза, спрятав муху греться. — Можно лететь. — Очень холодно? — у Гавриила голос тоже был хриплым, но совсем по другим причинам. — Д-для человека, который упал в-в ледяную в-воду — терпимо. — Язвишь — значит, жить будешь. Тереза, очевидно, каким-то шестым чувством определила, что он всё-таки нервничает, и успокаивающе похлопала по крылу. — В-всё как-то слишком просто б-было. — Мне тоже так показалось. Зато теперь очень весело. — А я думала, т-только Азир-р, — она сбилась, фыркнула: — Фелл, короче, знает, что такое сарказм. — Если бы. Азирафаэлю проще, а ты попробуй-ка сострить в присутствии Метатрона. Тереза тихо, но уверенно засмеялась. Невозможный, подумал Гавриил, зная, что не он первый и не он последний, невозможный ребёнок.***
Эмили впихнула кружку горячего шоколада благодарно буркнувшей Терезе, после чего круто провернулась на пятках и пихнула вторую кружку Гавриилу, который поймал её рефлекторно. — Это что? — Шоколад, — отрезала Эмили тоном опытного военного полководца, вынужденного объяснять очевидные вещи новичку. — Ты тоже нервничал. Пей. Пустошь же пьёт. — Ты дала моей собаке горячий шоколад? — сипло возмутилась было с дивана Тереза, но Эмили вырубила её своим фирменным приёмом: поправила покрывало и сунула очередную грелку. Всё это с суровым, хозяйственным выражением лица. — Да. Ещё вопросы? Со стороны подушек, одеял и грелок раздалось насмешливое фыркание: — Никак нет, мой капитан. — Отлично. Гавриил, он сейчас остынет. Горячий шоколад пить надо сразу. Эмили обернулась к ангелу, посмотрела краем внимательного глаза: вдруг ещё раз объяснять придётся, мало ли, диалог культур — дело нелёгкое. Гавриил из видимой вежливости сделал один глоток. Потом, расслабившись и сгорбив идеально прямые плечи, уселся прямо на пол, на тёплый ковёр и отпил ещё. — Здесь ни капли настоящего шоколада, — объявил он, опустошив половину кружки. — В этом и прикол, — парировала Эмили. — Вафлю? — Что такое вафля? — невинно посмотрел на неё Гавриил. Одна бровь у него почему-то никак не размораживалась. Эмили подозрительно прищурилась: — По твоему лицу совершенно невозможно определить, ты реально не знаешь или просто смеёшься. — Жалость какая. Так что такое вафля? — В такие моменты я обычно начинаю читать определение из Википедии, — ответила Тереза, возлежавшая на диване в позе античной музы и поглаживавшая нервно ворчавшую Пустошь. — Но кое-кто боится нарушать законы работы космических спутников, поэтому у нас нет интернета, поэтому я не могу изобразить остроумие, поэтому тебе придётся просто её попробовать, поэтому держи. — Поэтому спасибо, — с максимально серьёзным выражением лица Гавриил принял у неё вафлю. С минуту они все молчали: Эмили с лицом страдальца обкладывала двух подмороженных соседей обогревателями, больше концентрируясь на Терезе, Тереза внимательно смотрела на Гавриила, а Гавриил крайне сосредоточенно поедал первую в своей жизни вафлю. — Поверить не могу, что все на полном серьёзе считают тебя офисным придурком, — наконец выдала Тереза. Потому что он себя так ведёт, детёныш, почему ж ещё?.. — Польщён. Пей свой шоколад, заболеешь ещё…***
Время летело бессовестно быстро. От своего падения Тереза оправилась за пару дней, труднее было объяснить разъярённой Вельзевул, которая разбудила их в три ночи, обнаружив, что выданный ребёнку шарф по каким-то причинам был, во-первых, не на ребёнке, во-вторых, мокрый на батарее, вы что, совсем там ошалели?! Гавриил, как единственный не спавший, принял первый удар адского князя на себя, потом рискнул разбудить Терезу, чтобы та успокоила бушующего демона — и весь Ад, угрожающе гудевший на заднем плане. А потом просидел до утра без сна, иногда подливая себе горячего шоколада, к которому оказалось ужасно легко привязаться. Возмутительная пропаганда чревоугодия, думал он, наливая себе минимум десятую кружку за последний ночной цикл, надо будет купить себе в офис… И тут посреди кухни материализовалась Михаил. Её официальный костюм до того не вписывался в архитектурный стиль полярного жилища и не сочетался с его растянутой толстовкой, что Гавриил сначала принял её за проекцию и по привычке попытался найти символ запуска. Потом, когда он его всё-таки не обнаружил, поспешно поднялся: — Михаил! — в душе его усталость от потревоженного отдыха боролась с лёгким волнением за офис. — Что-то важное? — Подняла архивы, которые ты просил, пока их никто срочно не хватился, передаю тебе. Разумеется, Гавриил понятия не имел, о чём именно шла речь: с началом отпуска он успешно забыл про свои офисные обязанности и только заполнял отчётность в особо неспокойные ночи. Но Михаил выглядела уставшей и замученной, поэтому он с благодарностью принял у неё толстую увесистую папку с древними бумагами и почти не поморщился, когда часть неба соприкоснулась с его обожжёнными руками. Как всегда проницательная, Михаил это заметила: он всевышним зрением увидел, как повернулась к нему её орлиная зоркая голова. — Всемогущая Матерь, что у тебя с руками? — воскликнула она тихо. Из Терезиной комнаты, боднув лбом дверь, выбралась Пустошь. Широко зевнула, демонстрируя ядовитые чёрные зубы, стащила с низкого столика вафлю и принялась её терзать, не отводя алого взгляда от Михаил. Чёртово ж ты животное, устало подумал Гавриил, как всегда вовремя. — Вытаскивал Терезу из воды, — честно признался он. — Поразительное явление: в ней адского огня столько же, сколько в каких-нибудь шибко одарённых герцогах, представляешь? Гены по-прежнему совершенно человеческие! — Потрясающе, — идеально ровным тоном произнесла Михаил. — Не нагнетай, — взмолился Гавриил, чувствуя, что тактика забалтывания не работает должным образом. — Всё со мной хорошо. Отдыхаю. Жирнею. Пью чистый сахар. Будешь? — Нет, благодарю. Гавриил, с каких пор ты общаешься с этой адской… семейкой? — Я обещал детям свозить их в Антарктиду. Не мог же я не сдержать клятву? Солгать, Михаил? — Ты не ответил. — Потому что не обязан, — предупреждающе сощурил глаза Гавриил, слегка распушившись, чтобы казаться ещё больше. Здесь, в Антарктиде, где его не видела ни единая смертная — Эмили не в счёт, она слишком умная, а Тереза буквально адская наследница — или бессмертная душа, он позволял своей древней мощи разворачиваться в полную силу. Крылья его потянулись выше, выше, выше, и если бы рядом с ними был бы Эльбрус, он бы накрыл его кончиками первичных маховых. Предупреждающе фыркнула Пустошь, недовольная обилием благодати вокруг своей персоны. — Не ерошься, — пожурила его Михаил слегка растерянно, — просто я как-то не так себе представляла твой идеальный отпуск: в компании двух детей, одна из которых — миниатюрная Вельзевул, и бесноватой адской гончей. — Это Пустошь, она тебе тоже рада, — коллега посмотрела на него с укоризненной усталостью. — Я тоже, но он оказался именно таким. Всё в самом деле хорошо, Михаил. Волноваться не о чем. Он сложил за спиной крылья, смахнул с лица волосы третичными и опустился обратно на стул, проявляя недюжинное доверие и объявляя перемирие. Михаил нерешительно осталась стоять, явно не убеждённая. В голову ему пришла совершенно дурная идея, больше подходившая Терезе или Эмили. Именно поэтому Гавриил, долго не думая, её и озвучил: — Если ты так волнуешься, можешь утром помочь мне отстоять честь Рая в снежной войне.***
Нет, ну это, конечно, жульничество, думала Тереза, пока Михаил с Гавриилом методично бомбили их с Эмили укрепления снежками. Одного архангела они ещё иногда заваливали, но двух, да ещё и давно знакомых? Проклятье, это было просто невозможно! — Давай подошлём Пустошь сделать подкоп под ними? А сами будем отстреливаться? — У нас мало ресурсов, — нахмурилась Тереза. — Надо действовать очень экономно. Пустошь, иди обрушь землю у них под ногами, моя хорошая. Она загребла рукой снег, слепила снежок и бросила его с левого фронта, осыпав Гавриила. Тот отвлёкся, рефлекторно махнул крылом, чтобы отряхнуться, и устроил своей же стороне небольшую вьюгу. Пока ангелы пытались унять ими же взбудораженную стихию, Тереза с Эмили успели подгрести побольше снега, а Пустошь с головой закопалась под землю. — Предлагаю вам милостивую ничью! — крикнул из-за своей баррикады Гавриил. — У вас нет оружия, вам не выстоять! — Ты недооцениваешь нашу мощь! — И ещё я не понимаю ваших отсылок к поп-культуре! Тереза воспользовалась передышкой и по очереди запустила в противников по массивному снежку. Михаил с хохотом уклонилась, Гавриил закрылся крылом и ответил двумя залпами, один из которых ранил её в плечо. Над ухом взволнованно зажужжал Таран. — Да всё со мной в порядке! — муха защекотала ей щёку из-под шапки. — Да-да, дружище, я тебя тоже люблю. Эмили отбивалась за двоих, и на пару секунд Тереза даже залюбовалась, глядя, как подруга с игривой лёгкостью заваливает снегом двух взрослых небесных существ небывалой мощи. Снег перед вражеской цитаделью слегка вздрогнул, и девочки переглянулись. Концовка обещала быть феерической. — Гавриил! — крикнула Эмили, у которой голос был позвонче. — Я думаю, сейчас самое время сдаться. — Вам? — живо откликнулся тот. — Согласен! — Не-не, вам, — замахала руками Эмили. — Мы-то сейчас победим! — Чтобы нас, двух архангелов, победили какие-то дети? Ещё чего! — Осторожнее, Гавриил, — засмеялась Тереза, видя, как пошатнулся левый край чужой баррикады, — гордыня — страшная штука. От неё словно… земля уходит из-под ног. В этот самый момент система туннелей Пустоши обрушилась, и оба ангела рухнули под снег. Поднялось целое облако пушистого снега, и вражеские укрепления успешно посыпались врагам же на головы — Чёр-р-ртова собака! — расхохотался Гавриил, наполовину погребённый под завалами. Пустошь слабо цапнула его за видневшееся в сугробе крыло и величаво удалилась праздновать свою победу.***
Время прошло ужасно быстро. Это было возмутительно. Конечно, Тереза соскучилась по маме и всей своей родне, но как же сильно она не хотела уезжать. Телефон полнился фотографиями милых пингвинов и косаток, Гавриила, впервые в жизни заснувшего за просмотром какой-то экранизации Диккенса, Михаил, которая с выражением крайнего непонимания на лице рисовала ему пастой солнышко на щеке… На обоях у неё теперь стояла валявшаяся в снегу Пустошь. Антарктида была чудесным местом. Тереза собирала вещи и совсем не делала вид, что подолгу задерживается взглядом на каждой, потому что с каждой оказалось связано какое-то воспоминание. В дверь постучали. — Ага? — Ты кружку забыла, — Гавриил передал ей посуду, остановился, осмотрел комнату, скрестив на груди руки. Ладони у него были покрыты странными заживающими шрамами, и Тереза невольно нахмурилась: выглядели они болезненно. — Ты когда руки успел поранить? Ангел медленно перевёл фиолетовый взгляд на собственные верхние конечности, будто впервые их видел, пожал плечами как ни в чём не бывало: — Пока тебя вытаскивал. — А сказать — это не для нас, да?! — взвилась Тереза, с ужасом глядя на обожженную кожу. — Я не знала, что оно настолько… — Оно и не настолько, — голос у Гавриила был спокойный, даже несколько удивлённый. — Чего ты так переживаешь? — Ну, я как-то не фанат сжигания людской плоти, даже если она принадлежит ангелу, это больше… — Тереза вспомнила, с кем говорит, и проглотила собственную тёмную шутку про христианскую инквизицию. — Ладно, неважно. Просто не фанат. Извини. — За что? Ты это не контролируешь, а я тебя не виню, — Гавриил встрепал ей волосы и продемонстрировал абсолютно невредимую ладонь. — И ты не жжёшь людскую плоть, как ты драматично выразилась. — Правда? — Нет, кривда, — с серьёзным лицом ответил архангел. — Гавриил! — Что ты возмущаешься, адский огненный ребёнок? Тереза шутливо ударила его кулаком в плечо. Ощущение было такое, будто она попыталась с размаху пнуть ледяную скалу. Поэтому Тереза сменила гнев на милость и вместо этого уткнулась лбом ему в грудь. Прислушалась. Вздохнула. Ангелы и демоны чем-то были неумолимо похожи: обе группировки иногда с чистой совестью забывали, как работает человеческая физиология. — Гавриил, сердцебиение. — Точно. Гулко застучало чужое сердце. Разрешив проблему «зловещей долины», Тереза умиротворённо кивнула и наугад погладила какое-то из крыльев, интуитивно не задевая расслабленно моргающие на перьях глаза. — Спасибо, что взял нас с собой. Было здорово. — Хорошо. Спасибо, что поехали, — Гавриил аккуратно накрыл её первичным крылом. — Что, даже Пустошь? — …Да, даже Пустошь. Эмили, в отличие от Гавриила, стучать необходимым не считала: она распахнула дверь решительным пинком и с порога заявила: — У меня не помещается книжка, я тебе её положу, — она внимательно оглядела живую скульптурную композицию. — Тут сентиментальная сцена? — Да, — важно кивнула Тереза. — Присоединяйся. Эмили забилась под другое крыло и уютно под ним устроилась. Гавриил вспомнил, как точно так же держал их, восторженно пищащих, перед отъездом, и думал, что его каждый день будет мучать мигрень. Дурак дураком, честное слово. — Круто было. Тебе понравились вафли? — Понравились. Помолчали ещё немного. Наконец Тереза ожила и подняла голову: — Ладно, Гавриил, раз уж у нас тут трогательный момент: «Гаврииловы облака» звучит не ужасно. — Ну слава Богу. — А на троечку. Гавриил засмеялся и обнял её крепче.***
Вельзевул удержала бросившуюся ей на шею Терезу с лёгкостью, перебросила её сумку Асмодею. Асмодей сгрузил багаж на кого-то из своих младшеньких и подошёл взъерошить мелочи волосы. Та в ответ боднула его лбом. — Ну, как отдохнули? — спросила тепло Вельзевул, когда дочь изволила от неё отцепиться и встать на ноги самостоятельно. Впрочем, долго это не продлилось: Тереза заново обнаружила Асмодея и полезла обниматься с ним. Уже повиснув на втором адском князе, который придержал её белоснежным гребнем, она обернулась: — Да супер вообще! Я хочу пингвина, но Пустошь его сожрёт. Кстати, она научилась дышать огнём. — Надо же, рановато... — низко грохнула лавина за их спинами. Тереза с торжественным визгом налетела на Люцифера словно маленький черномазый ураган. Тот распахнул крылья ей навстречу и засмеялся, прокружил её вокруг своей оси. — Она просто очень умная! — трудно было с этим поспорить. Вельзевул подошла ближе, радуясь, что её ребёнок наконец вернулся: сухой, довольный и вроде бы только слегка простывший. — В общем, было здорово. Все радостно вздохнули. — Надо в следующий раз всем вместе поехать. Первый раз в жизни я её чуть не уронил от ужаса.