По вере вашей да будет вам

*** Это было... странно. Когда я последний раз ходил по улице? Необычная свобода. И миллион всего, что ощущает кошачье тело. Круче, чем наркотик. Услышал, как она выбежала вслед за мной и позвала. Нахуй. Пора ей перестать надеяться на возвращение дохлого кота и нянчиться с хвостатым телом – оно теперь моё. Оказалось, очень просто спрятаться, когда ты кот. Тем более в сумерках. Она прошла мимо. — Андрей, давай домой! — крикнули откуда-то сверху. Блядь. Опять этот Андрей. Что ж ты лезешь отовсюду в мою жизнь, даже когда она кончилась? Интересно, что он там делает теперь? Наверное, рассказывает всем, каким был охуенным другом. А разве он им не был? По крайней мере до тех пор, пока всё не стало слишком тяжело и мутно. Почему я вообще о нём думаю? Почему мысль о жене и дочери всплывает острой болью и утихает через некоторое время, а ты ковыряешь и ковыряешь моё сознание, не переставая, грёбаный, сука, Князь? Ещё дурочка эта со своими приколами, будто знает, на какое место нужно давить. Куда она пошла, кстати? И куда зашёл я, как узнать теперь? *** Сначала я искала кота. Потом просто бродила. Потом обнаружила, что хожу по улицам, по которым с лучшей подругой бегали друг к другу в гости, а все они мелькают в моей памяти: обожаемый котёнок, лучшая подруга, мама, бабушка и дедушка, мой Беляшик; и слёзы льются, как тогда, когда затыкала уши наушниками, зарываясь лицом в подушку, прося у музыки спасения. А потом я споткнулась. Ни одного фонаря, только полная луна в небе. Блядская администрация с её ремонтами. Я тоже хороша, забрела, блин. С подругой через этот переулок днём сокращали путь, а вечером по нему ходить было стрёмно: частный сектор, тишина, плохое освещение. Только лес рядом шумит. Теперь здесь ещё и ноги можно переломать о неведомую строительную хрень. Пора валить домой. Или понять, что я влипла. — Девушка, что же вы одна по вечерам ходите, давайте мы вас проводим! — преграждают дорогу два бухих тела. — Нет, спасибо, мне недалеко. — Да ладно тебе, чё ты, мы и недалеко проводим, — говорит один и подходит совсем близко. — Даже сами покажем, где тут недалеко, — ржёт второй. Кричать бессмысленно – никто не выйдет. Убежать уже не получится. Тебе пиздец, девочка. — Ну надо же, как у вас тут интересно, — пугающе раздаётся из ниоткуда, потому что, несмотря на темень, совершенно очевидно, что за кусками строительного дерьма человеку не спрятаться. А коту? — Кто тут, блядь, ещё? — мудачьё явно ссыт, но пытается не подать виду. — Прекрасный вечер сегодня. Темно, тихо, пусто... и никто не помешает, — шелестит как будто сразу со всех сторон. — Очень смешно! — Поиграем?.. Красивая луна, правда? Голос мурлычет и угрожает, и на слове "луна" я выпадаю из ступора и в голове щёлкает переключатель. *** Не знаю, бывает же в кошачьей крови адреналин? В тот момент он точно кипел. Я ползал вокруг них, пытаясь не наебнуться, не опрокинуть что-нибудь и повторял себе, что передо мной два человека, а не стадион, облажаюсь – никто не прикроет. О чём говорить я не успел придумать, поэтому нёс какой-то бред про вечер и игры, когда она вдруг выпрямилась, посмотрела на луну и вышла в её свет. *** Нам тогда было лет по пятнадцать с ней, моей лучшей подругой. Мы поехали ночевать к бабушке с дедушкой в деревню, наслушались КиШа по дороге и вечером от скуки носились по двору, корча страшные рожи. У неё не слишком получалось, мешал курносый нос и в целом невинное выражение лица. Она показывала язык и говорила, что тогда "запишет себя в Кня́зьки, щёчки вот тоже подходящие", и мы дружно хохотали над этим. А потом взошла луна и стало ещё веселее. Она говорила: "Ух ты, встань вот так, тень так офигенно падает и улыбнись, как ты умеешь!". Я улыбалась злобненько, мы опять бегали с визгом, пока не вышел дедушка и не прогнал нас спать. Поэтому я выхожу под лунный свет, вспоминая те её слова, а вложить побольше злобы в улыбку сейчас не составляет труда. — Дайте-ка я вас поцелую*, — шиплю в морды придуркам, медленно двигаясь в их сторону. И, наверное, выгляжу смешно и стрёмно одновременно. — Блядь, чё здесь происходит вообще?! Да ну нахуй, ебанько какое-то, — матерятся они и сваливают наконец. Мы с котом остаёмся одни. И в этот момент я ПОНИМАЮ. М. 1 Не знаю, что мне нужно делать теперь. Осторожно подхожу к ней. — Ты как? — Уйдём отсюда. — Согласен. Домой? — Давай посидим на лавочке. Здесь не очень недалеко. В молчании добираемся до лавки. У неё дрожат пальцы. Пытается их согреть и трогает ссадину на щеке. — Больно? — Чуть-чуть. Могло быть больнее. Так что спасибо. За помощь. — Я тоже виноват в этом во всём. Прости. — Ну мы и устроили сегодня с тобой, — тихо смеётся. — Это да. — А круто ты с этими придурками, кстати. — Правда так думаешь? Мне тоже понравилось. То есть, сама ситуация ужасная, конечно... Ну, ты поняла. Кажется, давно я так удачно не выступал. — Не знаю, — улыбается, — не видела вживую. Да и не в живую мало что смотрела. Молчим. — Я спалился. Когда? — Сегодня и спалился, — опять улыбается. — Хотя могла бы и раньше сообразить, не первый год вас слушаю. — А ты не из этих, надеюсь? — Каких? — Ну, там, аааааа, Горшок, и всё такое. — Не. Хотя для меня важна ваша музыка... по личным причинам. — И всё? — Нууу да. — Чёт ты мнёшься подозрительно. Вдруг она начинает хохотать. Истерика? — Я это, — вытирает слёзы, — ты уж прости... использовала пару раз твой светлый образ в своих больных фантазиях. — Твою мать, я не хотел этой информации! — Из песни слов не выкинешь. Тут я тоже начинаю смеяться. — Выкинешь. Поверь мне, я точно знаю!