Сознание в осколках

      Он очнулся под неприятное монотонное гудение в ушах, напрочь заглушающее собой все внешние звуки и даже мысли. Прежде, чем успеть прийти в себя и что-либо понять, Джокер также ощутил сильнейшую головную боль — тягучую, неприятную, слишком навязчивую. Казалось, что череп трещит по швам от этого давления, рискуя вот-вот разломиться. В сочетании с тошнотой и головокружением всё это рождало непередаваемо противный купаж, и не оставалось никаких сомнений, что безумец в очередной раз получил сотрясение мозга.       Джокер попытался разлепить глаза — но с первого раза не смог. Пришлось на время оставить эту идею и сосредоточиться на ощущениях.       Левая половина лица онемела, словно после сильной местной анестезии — с той только разницей, что помимо едва слушающихся мышц это окаменение сопровождалось сильной ноющей болью.       Джокер хохотнул и потёр скулу, с наслаждением вспоминая их с Бэтменом недавнюю драку. Проведя кончиками пальцев по ссадине, безумец тихо замычал — с особым удовольствием в интонации, какое обычно присутствует, если человек пробует непередаваемо вкусное блюдо. Джокер даже готов был облизнуться. О, его вечным любимым блюдом, его недосягаемым запретным плодом всегда был и будет любимый враг с ударами своих стальных кулаков. Джокеру так нравилось это. Эти следы, что Бэтмен оставлял на нём, будто клеймя. Будто специально желая запечатлеть в памяти безумца их драку, чтобы тот, сидя в Аркхэме, с благоговением касался свежих синяков на своём теле и думал о нём.       Горло саднило. Джокер был уверен, что на шее осталось ожерелье из тёмных гематом после столь крепкой хватки Рыцаря. Кашлянув в попытке избавиться от застрявшего в горле кома, он обнаружил, что его голос осип, а любые звуки даются связкам с большим усилием и болью.       Клоун начал шевелиться, чтобы по крайней мере определить, в каком положении и где он находится.       Кажется, он лежал. Поверхность, к которой прислонялась его щека, была холодной и твёрдой — а, значит, вариант с привычной аркхэмской камерой для особо буйных пациентов сразу отметался. Возможно, его опять бросили в дальнюю одиночку? Или с руки какого-нибудь очередного спонсора удосужились отправить в лазарет? Нужно было удостовериться.       Попытки поднять себя в вертикальное положение также не увенчались успехом столь быстро. Острая боль в плече пронзила руку до самых кончиков пальцев, словно ток, едва Джокер успел оторвать торс от земли — и он рухнул обратно на пол. Клоун потянулся к ране, щупая мокрую от крови ткань рубашки. Вероятно, Рыцарь забрал свой бэтаранг, прежде чем передавать Джокера в руки полиции.       — Жадина, даже не оставил сувенир на память.       Он хихикнул и слизнул со своих пальцев тёплую солоноватую жидкость. Разумеется, никто не позаботился о том, что порез продолжал кровоточить, но самому Джокеру было более чем плевать.       Потребовалось время, прежде чем безумец смог наконец подтянуться на руках и сесть. Он вновь попробовал открыть глаза — и, к своему удивлению, не увидел ровным счётом ничего, кроме всепоглощающей тьмы. С его губ сорвался смешок.       — Я ослеп? Бэтс действительно треснул меня настолько сильно?       Псих замотал головой, активно моргая, затем с силой протёр глаза, но результат оставался прежним.       Джокер озирался по сторонам в попытках разглядеть хоть что-нибудь, но сколько бы он ни старался, зрение никак не возвращалось — или же просто не хотело адаптироваться к густому мраку. Из-за всё ещё идущей кругом головы было сложно сориентироваться, где верх, где низ, и что вообще представляет из себя окружающее пространство. Это рождало эффект нахождения в вакууме. В пустоте, не имеющей конца и края — неопределённой, холодной и давящей.       Любой человек на месте Джокера как минимум поёжился бы, но псих лишь хмыкнул, не оставляя попыток вглядеться в черноту.       Это было неприятно, но далеко не ново — в Аркхэме часто любили экономить выделенные на электроэнергию средства. А если быть точнее, не столько экономить, сколько понемногу складывать в собственный карман, благодаря чему многие пациенты оставались без освещения в своих камерах и были вынуждены по несколько часов, а порой и дней находиться в полной темноте. Джокер не стал исключением. Он не слишком любил противный больничный свет аркхэмских ламп, но без него было ещё хуже, и безумец ненавидел такие моменты. Как правило, после таких случаев как минимум один из санитаров, приходящих проверить заключённого, лишался жизни.       — О-о-о, вы снова сделали это, — облизнувшись, словно уже предвкушая момент встречи с персоналом, произнёс Джокер, всё не переставая вглядываться в тьму. — Напрасно.       Сомнения по поводу местонахождения всё ещё терзали его. Здешний воздух, какой-то слишком лишённый запахов, слишком сухой и спёртый, не напоминал ни одну из знакомых безумцу камер. В помещении было достаточно тепло, и ни малейшего намёка даже на самый лёгкий сквозняк совсем не наблюдалось.       Стиснув зубы и собрав силы, клоун оттолкнулся от пола руками и, пошатываясь, поднялся на ноги. Надо было нащупать стены. Аккуратно двинувшись в случайно выбранную сторону с выставленными вперед руками, он достаточно быстро упёрся в такую же твёрдую и холодную, как пол, поверхность — разве что она казалась чуть более гладкой. Джокер продолжил ощупывать её, пытаясь хотя бы примерно определить периметр, когда его взгляд наконец упал на маленькую красную точку, мигающую сверху, где-то под потолком.       Не было никаких сомнений, что это такое.       За ним следили.       — Эй, я знаю, что вы меня видите, ублюдки, — оскалившись и высунув язык, псих показал в сторону видеокамеры средний палец и вальяжно облокотился спиной о стену, уже готовясь изобразить знаками предстоящий «сюрприз» для санитаров.       — Я не только вижу, но и слышу тебя, Джокер, — неожиданно раздался громкий голос в ответ, отчего безумец едва не подпрыгнул.       С ним никогда не пытались держать связь прямо через стены камеры.       Он улыбнулся шире. Кто бы ни был этот придурок, что решил пошутить так — он определённо обладает оригинальностью мышления.       — Не могу сказать того же, кексик. Не хочешь показать своё личико?       — Уже жду не дождусь встречи.       Звук шёл словно сразу отовсюду — Джокер даже не мог сориентироваться, куда двигаться, чтобы найти источник. Должно быть, динамики были встроены симметрично в нескольких местах, чтобы сбить с толку и заставить ещё сильнее растеряться. Безумец собирался сказать что-то вновь, как вдруг раздался щелчок и помещение резко залил ослепляюще яркий свет, заставив Джокера непроизвольно закрыться руками и уткнуться лицом в стену.       В глазах побелело. Пытаясь отгородиться от света, клоун видел перед собой рябящие пятна самых разных цветов и чувствовал сухое, неприятное жжение — как если бы в глаза попало изрядное количество песка. Перед зрением теперь стояла новая задача: привыкнуть к появившемуся освещению. Хохоча, Джокер оттолкнулся от стены и, плюнув на дискомфорт, попробовал наконец оглядеться. Спустя приблизительно минуту терпеливого, медленного моргания, он смог в конце концов вернуть себе способность более или менее нормально видеть, и сразу же принялся с интересом изучать место, в котором оказался.       И был удивлён.       Он ожидал встретиться с привычными белыми стенами своей камеры, или с холодным серым камнем какого-нибудь подвала, куда похитители обычно затаскивают своих жертв, или с металлическими звукоизоляционными ограждениями, или с кабинетом какого-нибудь модного психотерапевта с развешанными по стенам гипнотическими картинками, или даже с комнатой пыток — да с чем угодно. Вариантов было много. Но такого клоун действительно никак не мог предположить.       Всё помещение напоминало своим видом одну из его тайных баз. Довольно симпатичные обои излюбленного Джокером ярко-лилового цвета; пара световых гирлянд, тянущихся вдоль стен; разбросанные то там, то тут игральные карты; кое-какая клоунская атрибутика вроде «коробки с сюрпризом» или заводной челюсти — правда, всё это представляло из себя лишь бутафорию из мягких материалов, по всей видимости, чтобы Джокер не имел возможности воспользоваться этими предметами как оружием. Местами комнату украшали довольно неаккуратные и масштабные по размерам надписи из красного баллончика — «Welcome to funhouse» или многочисленное «Hahaha»; некоторые участки обоев были исчерчены лезвием ножа, как если бы сам Джокер действительно некоторое время жил здесь.       На одной из стен красовался плакат, изображающий главный символ злодея — карту Джокер. Он был огромен и бросался в глаза, навязчиво показывая, кому принадлежит это место.       Пространство и вправду было похоже на какой-то дом смеха, словно в парке аттракционов, но именно такими всегда и были логова Джокера, и здешняя атмосфера слишком хорошо повторяла одно из них.       Если бы не металлический стол посреди комнаты с парой стоящих друг напротив друга стульев, безумец бы решил, что проснулся у себя дома.       Ещё была дверь. Она располагалась напротив стены с картой-символом и слегка отпугивала своим слишком мрачным видом — это была мощная металлическая конструкция с кучей разнообразных замков, исключающая возможность выбивания. Словно вела в сейф. Но это лишь сильнее подогрело любопытство клоуна.       «Кто-то решил запереть меня на собственной базе? Что за остроумная шутка!»       Джокер веселился, собираясь приступить к детальному изучению местности, когда послышалось короткое гудение, предупреждающее об открытии двери. Затем где-то внутри неё раздалось несколько внушительных щелчков, и наконец груда металла отворилась, впуская внутрь троих людей.       Двое из них — высокие здоровяки в чёрной униформе с автоматами в руках — явно были охранниками. Они молча прошли в дверной проём и встали по две стороны от него. За ними в помещение вошёл мужчина в белом халате, который, очевидно, был доктором или кем-то вроде того. Он подал короткий знак рукой, после чего дверь захлопнулась обратно, оставив прибывших один на один с Джокером.       — Ну, здравствуй, — поприветствовал доктор, улыбаясь и мягко указывая рукой на один из стульев. — Присядешь?       Ему не угрожали, не пытались заковать в наручники; не направляли оружие. Просто... предлагали расположиться удобнее. Это было странно, а главное — непредусмотрительно с их стороны, но психу настолько понравилось это наивное доверие, что он действительно подошёл к стулу и сел, вальяжно кладя ногу на ногу и ухмыляясь. Мужчина в халате слегка кивнул и сделал несколько шагов ближе, пока что просто замирая так.       Джокер попытался рассмотреть его повнимательнее.       Это был с виду самый обычный человек. Среднестатистический. Заурядный — как и всё население Готэма.       Невысокий рост, довольно плотное телосложение, стрижка — волосы пепельного цвета, какими они бывают, когда начинают седеть, но естественный цвет все ещё продолжает упорно пробиваться сквозь белизну, стараясь скрыть возраст.       Усы и борода. Очки, как и полагается профессорам.       Никаких бросающихся в глаза особых черт. Ничего резко выделяющегося.       С первого взгляда могло показаться, что этому человеку примерно шестьдесят; затем, присмотревшись внимательнее, вы бы дали ему не больше пятидесяти трёх. А потом, пообщавшись какое-то время, были бы совершенно уверены, что ему как минимум шестьдесят пять. Существует такой тип людей, по которым очень трудно определить их возраст — остаётся лишь анализировать и строить предположения, и это лишь сильнее подстегивает узнать эту тайну, автоматически вызывая особый, повышенный интерес к человеку.       От него веяло спокойствием, уравновешенностью и достоинством. Он производил впечатление мягкого, беззлобного человека; его руки были сложены за спиной, на лице отражалась легкая полуулыбка.       Идеально чистый и тщательно отглаженный белый халат, и такие же идеальные серые брюки. Новые кожаные ботинки, блестящие своей гладкой поверхностью.       Своим видом доктор почему-то внушал доверие и глубокое уважение. Во всяком случае, у обычных людей.       — Что ж, — слегка потерев ладони, сказал мужчина. — Раз у тебя на данный момент нет никаких вопросов, думаю, мы можем начать знакомство.       Не дожидаясь какого-либо ответа, он бросил короткий взгляд на охранников и проследовал к стулу, стоящему напротив Джокера, чтобы сесть. Придвинувшись ближе к столу, он достал из кармана халата небольшой блокнот с ручкой и положил их рядом с собой. Джокер закинул на стол ноги и сложил руки за головой в отдыхающей и подчёркнуто расслабленной позе, слегка отклоняясь назад и покачиваясь на ножках стула. Он ждал столь обожаемого им неодобрительного взгляда — и двое здоровяков действительно слегка нахмурились — но сам доктор не обратил на позицию безумца ровным счётом никакого внимания, открывая свою записную книжку и щёлкая ручкой.       — Итак. Думаю, ты не совсем понимаешь, где оказался и что происходит, — начал он.       Клоун только и ждал момента, пока мужчина заговорит, чтобы мгновенно его перебить.       — Почему я был в темноте?       Доктор любезно оторвался от блокнота.       — Ах, это? Я всего лишь хотел проверить, нет ли у тебя способностей к ночному видению или чего-то наподобие, — кажется, он издал лёгкий смешок и пожал плечами. — Как оказалось, нет. Дело в том, что я наслышан о некоторых особенностях твоего организма, несвойственных простым людям, и предположил, что ты также можешь легко ориентироваться в темноте. Но всё же ты не всесилен. И это очень хорошо.       Он с удовлетворённым видом сделал на бумаге какую-то пометку.       Джокер пренебрежительно усмехнулся.       — Ты точно знаешь, кто я такой? — уточнил он.       — Боюсь, я слишком хорошо знаю это. Видишь ли, я изучал тебя, Джокер. Но ты прав. Нам следует узнать друг друга чуть лучше. Да и вообще, перед тем, как начинать разговор со своими — в Аркхэме они используют слово «пациенты», я же предпочитаю называть вещи своими именами: подопытные. Так вот, перед разговором с подопытными я для начала обычно знакомлюсь с ними. Это неотъемлемая часть установления контакта между людьми. Одним словом, меня зовут доктор Кларенс Оллфорд. Не будем о званиях и учёных степенях. Скажу лишь, что я долгое время занимаюсь психологией и психиатрией, исследованиями человеческого сознания, а также разработкой различного технологического оснащения для этих исследований. В дальнейшем ты познакомишься с некоторыми из моих изобретений, но пока что этого достаточно.       — О-о, как интересненько! — протянул Джокер, расплываясь в широкой фальшивой улыбке, оголяя длинные острые зубы.       Это было что-то новенькое и определённо забавное, и безумцу было даже интересно, что произойдёт дальше. В любом случае, он возьмёт в свои руки ход этой странной игры, ведь, скорее всего, в ближайшее время для доктора она все равно закончится. Или перейдёт в иное русло. Этот человек выглядел как неплохая кукла для поломки, и она была интереснее остальных подобных ей — своенравная, нестандартная, полностью уверенная в своих действиях. Играть с такими было интереснее всего.       — А меня зовут Джокер, если ты не знал, хех! И иногда я убиваю людишек. Очень неприятно познакомиться! — он с крайне довольным видом протянул руку, но профессор в ответ на это лишь приподнял бровь и обходительно кашлянул.       — И только? Если это всё, что ты можешь о себе рассказать, то ты довольно пустая личность.       Небольшое помещение заполнилось хрипловатым и совершенно безумным хохотом. Отсмеявшись, Джокер неожиданно вскочил со стула, на что незамедлительно отреагировали охранники, дёрнувшись в сторону Оллфорда с целью загородить его собой, но тот быстро подал им знак рукой, сообщая о том, что все в порядке.       — Не беспокойтесь, — кивнул он им и перевёл взгляд на Джокера.       Тот бесцеремонно подошёл прямо к профессору, с наслаждением наблюдая, как с каждым его шагом громилы в чёрном всё крепче поджимают свои булки, а затем приобнял Оллфорда за плечи, что было скорее похоже на угрожающий захват, чем на приятельские объятия. Псих изобразил, что по-дружески хлопает мужчину по спине.       — Ты определённо мне нравишься! — протянул безумец, улыбаясь доктору прямо в лицо. — Знаешь, все эти аркхэмские зануды мне уже настолько наскучили со своими заученными фразочками, что меня аж тошнит при мысли о них. А ты выдаёшь такой интересный бодренький свежачок! Я уверен, мы с тобой станем просто отличными друзьями!       На последнем предложении Джокер слегка понизил тон, и его глаза сверкнули опасными огоньками безумия. Весь вид маньяка полностью противоречил его дружелюбным речам. Собственно, Клоун-Принц Преступного Мира был в своём репертуаре. Он попытался приподнять уголок губ доктора пальцем, но с некоторым удивлением обнаружил, что Оллфорд всё ещё улыбался самостоятельно. Не сильно, не натянуто и даже как будто немного простодушно. Казалось, тот факт, что буквально в шаге от него находилась одна из величайших опасностей города, безумный и крайне непредсказуемый клоун — это было последнее, что сейчас беспокоило доктора.       — Знаешь, я с тобой полностью согласен, — ответил Оллфорд, в ответ так же похлопав Джокера по плечу, а затем двумя пальцами аккуратно снял с себя его тощую руку, проводив её довольно пренебрежительным взглядом, словно это было что-то грязное и очень неприятное.       Клоун хмыкнул. Его до невозможного забавляла вся эта ситуация, однако, никто ещё не вёл себя рядом с ним так привольно. Кроме одного одетого в чёрное существа, конечно.       Возможно, стоило всё же напомнить этому доктору, с кем он имеет дело. Да и разрядить обстановку.       Ядовито-зелёные глаза недобро сверкнули, сам Джокер слегка приосанился и кашлянул, сопровождая каждое своё действие неизменной хищной улыбкой, которая была способна бросить в дрожь любого впечатлительного человека.       — Кхем... Могу я попросить стакан воды? — поинтересовался безумец с самым сладким выражением в голосе, на которое только был способен. В целом, ему почти удалось произвести впечатление абсолютной невинности просьбы, однако, доктор в ответ отрицательно покачал головой.       — Нет уж, такой номер не прокатит, — ответил он.       Дружелюбие Джокера мгновенно сошло на нет; его взгляд потемнел, плечи напряглись — он стал походить на зверя, выслеживающего добычу и вот-вот готового совершить решающий прыжок.       — Очень жаль, — отчеканил маньяк.       Следующие его действия осуществились буквально в доли секунды, настолько молниеносно, что никто даже не успел толком среагировать.       Джокер единым резким рывком отскочил от доктора, тут же оказавшись рядом с одним из охранников, и прежде, чем тот успел что-либо сделать, запрыгнул ему на спину, хватая руками за голову. Движения безумца были продуманными, быстрыми и отточенными, как у дикой кошки, в то время, как крупный подкачанный мужчина едва мог уследить за ним. Второй, конечно, сразу же направил в сторону психа автомат, выкрикивая различные предупреждения, но стрелять не мог, поскольку была слишком велика вероятность задеть товарища, поэтому его действия не сильно спасли ситуацию. Послышался яростный рык Джокера, затем громкий хруст, и в следующую секунду охранник повалился на пол со свёрнутой шеей. С безумным криком клоун набросился на мёртвое тело, достав из кармана пиджака убитого пистолет и выстрелив несколько раз в его голову. Брызги крови хлынули во все стороны, испачкав фиолетовые стены, пол и лицо психопата, а последний все продолжал стрелять, пока пистолет не издал растерянный щелчок, сообщая о том, что патронов больше не осталось.       Помещение заполнил смех — дикий, неконтролируемый, пугающий. Второй здоровяк замер в шоке от произошедшего. Однако, быстро оправившись, он резко схватил все ещё сидящего верхом на убитом человеке Джокера за плечи и со злостью бросил обратно на стул, приставляя к виску безумца дуло автомата. Того это мало побеспокоило — он повернулся к профессору, тяжело дыша и вытирая с лица кровь, что лишь сильнее размазывало её, придавая клоуну страшный, нечеловеческий вид.       Джокер ожидал увидеть шок, страх или как минимум беспокойство в лице врача, но тот остался совершенно статичен, лишь оценивающе посмотрев на стену и покачав головой.       — Хорошие были обои. Красивые, — заметил он, а затем, снова слегка кашлянув, скрестил руки на груди. — Я знал, что ты сделаешь это. Что захочешь заявить о себе. Такая скучная предсказуемость.       Он не торопясь встал с места и подошёл к окровавленному телу; затем аккуратно ткнул его ногой.       — У парня был рак, — задумчиво сказал профессор, стоя над трупом и отсутствующим взглядом осматривая его. — Бедняге оставалось буквально пару месяцев. Он знал, на что идёт, и сам сделал этот выбор.       Ещё немного постояв рядом с безжизненным телом, словно отдавая должное традициям провожать успокоившихся, он оправился и, одёрнув полы халата, вернулся на своё место.       — Рак, говоришь? — воскликнул клоун. Казалось, он ещё не успокоился от нахлынувшей на него волны безумия — его дыхание оставалось учащённым, глаза горели чем-то дьявольским. Он указал в сторону второго мужчины. — А у этого что? Понос или золотуха?       Как оказалось, Джокер успел незаметно вытащить у своей жертвы запасной магазин из кармана и перезарядить пистолет, но второй охранник понял это слишком поздно. Едва тот успел сделать последний в жизни глоток воздуха, как получил пулю прямо в лоб.       Безумец снова расхохотался. Он стучал кулаками по столу, пытаясь что-то выдавить сквозь смех, но внезапно что-то больно укололо его в шею.       — А этот мечтал покончить с собой. Я с трудом уговорил его подождать до сегодняшнего дня, — ровным голосом говорил профессор, пока вводил Джокеру какое-то средство через укол.       Руки того мгновенно обмякли, заставляя выронить пистолет.       — Хех... Так нечестно, — улыбнулся Джокер, чувствуя, как глаза сами собой начинают закатываться.       — Ну, у нас тут игры не по правилам. Поэтому я буду использовать много запрещённых приемов, — хитро улыбнулся профессор, вынимая шприц.       — Что ж... Было весело! — сказал безумец, прежде чем полностью отключиться.       Доктор хмыкнул, кивнув кому-то в камеру наблюдения. Через пару мгновений в помещение вошла группа людей, которая обездвижила Джокера веревками и, подхватив со стула, понесла куда-то вон из комнаты. Ещё несколько человек занялись трупами.       — А будет ещё веселее, — едва слышно произнес доктор вслед уносимому грубыми руками бездыханному клоуну. — Можешь даже не сомневаться.       

***

      Следующее возвращение в сознание оказалось не сильно приятнее предыдущего, поскольку Джокер сразу же ощутил, что не может пошевелить конечностями. Открыв глаза, он обнаружил себя сидящим за столом с прочно прикованными к нему руками — тонкие запястья были крепко обвиты широкими металлическими браслетами, которые крепились к поверхности стола. Подобным образом были скованы и щиколотки, зафиксированные на ножках стула.       Напротив него сидел Оллфорд и как ни в чём ни бывало заваривал себе чай из пакетика.       В целом, положение не сильно отличалось от недавнего, только вот помещение, в котором они находились теперь, уже не пестрило интерьерными изысками. Это была обычная маленькая комната с белой плиткой на стенах.       Попробовав дёрнуть руками, Джокер понял, что это более чем бесполезно.       Навязчивая головная боль раздражала, хотелось прогнать её, выбить, убрать хоть как-нибудь.       — Привыкай, отныне это будет твоим постоянным способом ложиться спать, когда я захочу, — ровным тоном произнёс доктор.       Он обратил внимание на попытку психа пошевелиться.       — А это, — мужчина кивнул головой, указывая на наручники. — Будет наказанием за любую попытку нападения. Ты в достаточной степени показал себя, так что теперь мы с тобой будем беседовать при чуть более высоких мерах безопасности.       Джокер хохотнул.       — Что, запас добродетели исчерпан?       — Вовсе нет, — доктор улыбнулся ему. — Это всего лишь небольшое условие. Мы с тобой немного поболтаем — и я верну тебя в твою милую и уютную камеру. Просто не хочу, чтобы ты отвлекался на лишние детали. А неподвижность способствует лучшей концентрации внимания.       — И как долго я был в отключке?       Профессор посмотрел на наручные часы.       — Около семнадцати часов. Это имеет значение?       Безумец едва не поперхнулся. Любые транквилизаторы и снотворные действовали на него примерно так же, как и все остальные вещества — крайне слабо, из-за чего при необходимости использовалась двойная или тройная доза, но даже это практически никогда не вырубало его так надолго. Доктор же сделал одну-единственную инъекцию, и та заставила его проваляться без сознания семнадцать часов?       Это абсурд.       — Ты лжёшь, — приподняв одну бровь, заключил клоун.       — Как пожелаешь, — пожал плечами собеседник с выражением лица, похожим на снисходительное примирение. — Для тебя эта информация в любом случае не должна играть никакой роли.       Постепенно Джокер начинал ощущать, что во рту за это время ужасно пересохло; нещадно хотелось пить, не говоря уже обо всех остальных потребностях организма.       — И о чём же ты собираешься чесать языком? Только не разочаруй меня, — пару раз кашлянув, улыбнулся безумец, стараясь игнорировать дискомфорт. — Я искренне возлагаю на тебя надежды.       — Безмерно рад, — коротко прокомментировал Оллфорд. — Ну, для начала давай вкратце введу тебя в курс дела. Ты находишься здесь официально. Это значит, что я не похитил тебя, или что-либо в этом роде, и что ты никуда не денешься отсюда до тех пор, пока этого не захочу я. Благодаря комиссару полиции Аркхэм выдал мне разрешение на проведение лечебной программы, ориентированной специально на психически больных вроде тебя.       — И-и-и..., — подытожил Джокер, —...Ты всё же меня разочаровал. Я думал, ты мыслишь более широко и хочешь большего, чем просто... вылечить меня, как все.       Оллфорд слегка усмехнулся.       — Словом «лечение» можно скорее обобщённо назвать комплекс некоторых исследований, которые я собираюсь провести. Когда мы дойдём до конкретики, ты поймёшь.       — Ах, так вот оно что. Меня выделили в качестве подопытного кролика для какого-то слишком уверенного в себе экспериментатора? — с ухмылкой произнёс клоун.       — В некотором смысле.       Джокер испытующе смотрел на собеседника.       — Дай угадаю. Ты полагаешь, что сможешь сделать меня, как они это называют, «нормальным»?       Доктор около полминуты задумчиво смотрел в изумрудно-зелёные глаза напротив, будто пытаясь что-то прочесть в них. Наконец он продолжил.       — Знаешь, я привык быть честен. К сожалению, не всегда честность играет на руку, поэтому порой приходится умалчивать о тех или иных вещах в общении, скажем, с комиссаром полиции. Разумеется, исключительно чтобы не заставлять его волноваться. Но от собственных подопытных мне нет смысла что-либо скрывать, — милая улыбка, которой доктор сопровождал каждое своё слово, почему-то заставляла клоуна напрягаться. — Так вот, Джокер. Моей целью вовсе не является твоё излечение, если ты хочешь знать. Я здесь совсем для иного. Всё гораздо проще, чем кажется.       Он вновь улыбнулся, будто извиняясь за необходимость отвлечься, и неспешно поднёс к губам чашку с чаем. Сделав глоток, он так же неторопливо поставил чашку на место и вернул взгляд на собеседника. Тот приподнял бровь.       — Видимо, дальше с моей стороны должен последовать ожидаемый вопрос? — хмыкнул клоун.       — Как тебе самому угодно.       Джокер молча смотрел на то, как профессор положил в свой чай кубик сахара и принялся аккуратно, размеренно помешивать напиток, нарушая тишину лёгкими звуками биения ложки о края чашки. Казалось, что Оллфорд не собирается продолжать, увлёкшись процедурой.       Глаза Джокера горели интересом и насмешкой, и он подвёлся, слегка подавшись корпусом вперёд.       — Ну хорошо, интриган. Поведай же зрителям о своих реальных планах, — с весельем в голосе произнёс клоун.       Доктор отозвался не сразу, делая вид, что всё ещё занят чаем, а затем, откидываясь на спинку стула и готовясь отпить, посмотрел на Джокера.       — Как я и сказал, всё очень просто. Я хочу добраться до твоего сознания.       Тот фыркнул.       — И всё?       — Это если быть кратким. Есть ещё много деталей, но зачем портить весь интерес, хм? — казалось, Оллфорд сейчас игриво подмигнёт, но, разумеется, этого не произошло. — Ты любишь игры. Вот и считай, что это одна из них.       Джокер мысленно отметил, что, вопреки собственным же словам, этот докторишка так и не пролил свет на правду.       — Ты забавный, — облизнувшись и сверкнув глазами, заключил безумец. — Все эти твои невозмутимость и наигранное дружелюбие... Что кроется под ними?       — Гораздо интереснее другое, Джокер: что кроется под твоей улыбкой?       — Что кроется во мне? — переспросил тот с излишней вопросительностью в тоне голоса, игнорируя тот факт, что профессор ответил вопросом на вопрос. — Сказать честно? Опасность, док. Опасность для тебя и всех твоих бравых охранников.       Он дёрнулся, стараясь двинуться с места, словно в попытке принять более угрожающую позицию, но оковы не позволили это сделать.       — Разве ты не понял этого после недавнего случая? Разве ты не понял, что твоя жизнь в буквальном смысле висела на волоске?       — Я знал, что ты не убьёшь меня, — ответил Оллфорд без колебаний с некоторой победой в голосе. — Даже не попытаешься. Потому что тебе интересно. Я прав? Ты сидишь, думая о том, как будешь выпускать мне кишки где-нибудь в потенциальном будущем, но пока что не делаешь этого, потому что ты, в то же время, заинтригован. «Но вот теперь,» — думаешь ты прямо сейчас, — «Теперь-то я точно убью его». И, должен разочаровать: с этого момента меры ужесточаются. Как я и сказал. Ты можешь пробовать делать всё, что тебе вздумается, пробовать нападать, отбиваться, кричать, но отныне тебе это не поможет.       Джокер вдруг упал лицом в стол и засмеялся, мотая головой, будто доктор рассказал ему какую-то уморительную шутку.       — Чёрт, какой же ты самоуверенный. Знаешь, а ведь ты прав. Пока что с тобой слишком весело, чтобы тебя убивать. Что, впрочем, не значит, что я этого не сделаю чуть позже.       — Придержи пыл, — мягко посоветовал собеседник. — Давай пока что оставим тему угроз. Я собирался обсудить с тобой нечто более интересное. Что скажешь?       По интонации доктора было очевидно, что он вовсе не ждёт от психа ответа, и тот решил позволить ему продолжить.       Оллфорд чуть отодвинул от себя чашку, поднялся с места, свойственным себе движением поправляя халат, и сложил руки за спиной. Он в задумчивости прошёлся по помещению, за чем Джокер внимательно проследил, словно старясь запомнить движения, уловить едва заметные черты. Для безумца это было одним из способов подобраться к человеку — запомнить привычки, мельчайшие особенности поведения противника, а затем использовать их же против него.       Оллфорд остановился позади стула, где только что сидел, и облокотился о его спинку, вновь обращая взор к безумцу.       — Люди — такие уязвимые, не правда ли? — он поймал ответный взгляд, который трудно было прочесть, но совершенно точно заметил в нём удивление и намёк на согласие. — Я имею в виду психологическую сторону. Подумать только, сколько разнообразных больных мест можно найти у простого человека и сколько страданий можно причинить, пускай даже ненамеренно. Люди тренируют силу духа, пытаясь выжить в своей слабой и беззащитной оболочке, именуемой телом — но всё равно способны разбиться от одного-единственного нажатия на опасную точку, сколько бы ни тренировались.       Оллфорд говорил мягким, рассуждающим тоном, и Джокер видел в нём какое-то странное понимание. Словно тот старался вызвать доверие.       — Ты не любишь людей? Социопат? Что заставляет тебя говорить так? — хмыкнул псих, впрочем, явно не пытаясь оспорить сказанное.       — Обычное здравомыслие. Но я вовсе не отношусь к людям так, как ты описал. Я ведь тоже всего лишь человек, как и все они. И мне действительно интересно, почему нам дана такая природа.       Он в задумчивости сложил руки на груди, отводя взгляд чуть в сторону от собеседника, на некоторое время отвлекаясь и уходя в какие-то размышления, а затем вновь возвращаясь.       — Как ты считаешь, что является главной слабостью людей? Говоря обобщённо. Какие у тебя представления об этом? — доктор с интересом подался немного вперёд.       Джокеру практически не понадобилось времени для обдумывания ответа.       — Они никогда не видят весёлую сторону, — с некоторым воодушевлением произнёс он. — Они столь загнаны в рамки своих тупых, узколобых взглядов на мир, что неспособны сделать даже один-единственный маленький шаг против ветра. Это и делает их такими до смешного слабыми, док. Почему они не могут просто немного улыбнуться?       Безумец засмеялся, и в этом смехе было что-то жуткое.       — А ещё страх, — продолжил он. — Крейни знает об этом как никто другой. Страх управляет людьми, делает их безвольными марионетками в руках существа, сил или события, способных напугать их. Люди всегда чего-то боятся.       Джокер сверкнул зубами, растягивая губы в широкой улыбке — той самой, что способна была привести в ужас любую жертву. Именно в этот момент он выглядел, как истинное воплощение Дьявола, всегда державшее в дрожи весь город — потемневший взгляд, хищный, нечеловеческий оскал, сдвинутые брови. Его голос опустился до тихого, глубокого угрожающего полушёпота, леденящего душу и пускающего мурашки по всему телу.       — Страх — величайшая слабость человечества, на которой можно играть, как на скрипке. Страх делает их ничтожными, жалкими, заставляя унижаться и забывать обо всём. Я вижу это в их глазах перед тем, как убить. Готовность сдаться. Готовность отдать что угодно. И абсолютное безумие.       Он смотрел исподлобья, чуть опустив голову; меж бровей залегли глубокие складки, придававшие ему ещё более жуткий вид, заставляющий поёжиться, отвести взгляд. Но Оллфорд продолжал смотреть прямо на него, и лицо доктора всё так же не отображало никакого впечатления от смены поведения психа.       Безумец последний раз попытался вызвать реакцию, издав глубокий гортанный звук, похожий не смесь рычания и смеха, однако вскоре выпрямил спину обратно и резко вернул себе слащавую улыбку.       — Что ж, полагаю, у тебя есть своё мнение на этот счёт? — уже более весело произнёс клоун.       — Ты прав. Хотя, я согласен и с твоими словами. Но всё же в моём списке есть ещё один важный пункт. Эта слабость куда менее очевидная, и многие люди даже не задумываются о том, что она вообще ею является. Или не хотят признавать. В любом случае, её всегда стараются обходить стороной, не понимая, что она имеет ключевое значение.       — И что же это?       — Зависимость, — ответил профессор. — Зависимость от чего или кого-либо — это всегда слабость.       — Любопытно, — прокомментировал Джокер. — Хмм... наркотики? Алкоголь?       — И не только. Масштаб может различаться. Люди падки на слишком многие аспекты жизни. Становиться зависимыми для них в порядке вещей. Интернет. Любимая еда. Сигареты. Бутылка. Доза. На самом деле, список весьма широк. Например, время. Все зависимы от него, все стараются жить по расписанию, и когда что-то случайно выходит из-под контроля, весь распорядок рушится, всё летит в тартарары. Или, скажем, лекарства. Раньше человечество обходилось без них, но сейчас каждый второй сидит на каких-нибудь жизненно важных таблетках и полагает, что без них пропадёт. Ну... и ещё люди. Я имею в виду, зависимость одного человека от другого. Не в плане нашей природы, призывающей жить в социуме. А в плане глубокой привязанности к одному конкретному человеку.       Джокер выглядел довольным.       — Да, всё это действительно имеет место быть. Забавно, что ты это понимаешь! Ты на удивление умён, док, и мне будет искренне жаль сворачивать твою шею, когда я выберусь. Но обещаю, я поставлю тебе памятник и буду приносить цветочки.       Оллфорд смотрел на него серьёзно и несколько секунд молчал с выражением некоторого разочарования на лице — как если бы родитель долго объяснял своему ребёнку какую-то истину, но тот всё равно не уловил главного.       Доктор слегка подвёлся.       — Ты тоже зависим, Джокер, — наконец сказал он.       Клоун кашлянул от неожиданности такого заявления, фыркая.       — Собрался подсадить меня на какой-нибудь препарат? Спешу сообщить, что до тебя подобными экспериментами уже не раз занимались в Аркхэме. Безуспешно, кстати. Но я не против попробовать твою дурь!       Оллфорд терпеливо дождался, когда Джокер договорит.       Безумец заметил, что профессор смотрит на него как на плохо соображающее дитя, и это раздражало едва ли не сильнее, чем наигранное дружелюбие.       — Я говорю совсем об иной твоей зависимости. Куда более сильной. Убивающей тебя изнутри.       Оллфорд наслаждался тем, как Джокер злился и терялся, одновременно со всем этим пытаясь сохранить лицо. Кажется, он действительно не мог понять, о чём идёт речь, и сейчас отчаянно пытался придумать ответ. Или же сделать вид, что ему неинтересно.       — У меня нет зависимостей, — наконец отрезал тот с лучезарной улыбкой.       — Ты ошибаешься. И знаешь, что это так. Впрочем... я понимаю, что никто до меня не пытался затрагивать с тобой эту тему.       — О, а вот здесь ты прав, — протянул Джокер, постепенно возвращая себе скучающий вид. — Никто ещё не пробовал копаться в этом отделе моей многогранной больной психики.       Он вновь захохотал, явно высмеивая как настоящие, так и все предыдущие попытки врачей рыться в его голове, и Оллфорду в очередной раз пришлось взять паузу, чтобы дождаться, пока безумец будет в состоянии его слышать.       — Видишь ли, Джокер. Я знаю о тебе то, чего не знает ни один из твоих лечащих врачей, ни один из психиатров Аркхэма. Ни один из полицейских. Я единственный, кто знает это.       Доктор поднялся со своего места, сделав пару шагов в сторону клоуна, непринуждённо опираясь ладонью о стол. Затем ещё и ещё шаги, и вот он уже на опасно близком расстоянии от Джокера, без какого-либо скрытого страха, чуть возвышаясь над ним.       — Я знаю, что ты зависим от Бэтмена.