Кто тот третий, всегда идущий возле тебя? Когда я считаю, то нахожу лишь двоих, тебя и себя Но глядя вперед на седину дорог Всегда кто-то третий идет подле тебя. Бесплодная земля. Томас Элиот.
И все чего я заработал своими жалкими стихами (весь этот незабвенный срам), и то, что я теперь стою пред девочками и пред мужиками (как правило, все больше пожилыми) — все это тоже не прикрыть руками [че ты уставился? ведь я ж — одетый, а, правда, кажется, что щас разденусь я?] — так вот — за это, именно за это, за это все — не оставляй меня. Большое сборище народа. Я на сцене. Все сидят. Почему–то я читаю Нобелевскую лекцию, хотя меня об этом никто не просит. Там есть такое место: «Правда — это оружие слабого. Ложь — это оружие сильного. Ибо в первом случае ты перекладываешь ответственность на других, во втором — берешь ее на себя». Заканчивается же лекция словами: «Ну получил я вашу премию. А дальше?» Все встают. Любые отношения — это своего рода реабилитация. Это, в некоторой степени, уговор двух людей (ну от силы трех), что они будут поддерживать друг друга, не дадут пропасть на грани гудящей пустоты или распада. О господи, чего еще не знаю о смерти я ( да ничего не знаю), но если хоть чего–то стою я (а хоть чего–нибудь я все–тки стою) ... пожалуйста, любимая, родная, единственная, смертная, живая, из всех, из нас, любая смерть, любая но только не твоя. Дмитрий Воденников. Любовь бессмертная — любовь простая. Даже страшно подумать, что я, тут живущий который год, ничего не знал про любовь (и так много уже не узнаю) — а цветок открывает утром свой большой темно-розовый рот, ну а там темно-синий огонь — непогашенный — полыхает и не гаснет… За этот измятый на солнечном ветре огонь ты отдашь постепенно — и тело, и ум, и ладонь, с нарисованной в детстве чудесной и скушной судьбой, но кому интересно, чего там сгорело с тобой. — Оттого, мой хороший, и жаль, что в конце бесконечного лета, ... ты был круглым солнцем моим и моим беспощадным ветром, и единственным страшным цветком, раскрывавшимся — для меня. Дмитрий Воденников. Стихи обо всем.
***
— Раз. Сережа натягивает Арсению шапку на глаза. — Два. Антон и Паша бросаются врассыпную, пытаясь найти укрытие. — Три. Дима хватает Сережу за руку и прыгает со сцены. Они заползают под столик и прячутся в ногах зрителей. — Четыре. Импровизация пошла по пизде пару минут назад. — Пять. Потому что Арсений. — Я иду искать! Он возвращает шапку в нормальное положение, поправляет челку, оглядывается. — Как я отгадаю, кто вы, если не знаю, где вы? В ответ молчание, чтоб не палиться. Арсений вздыхает. — Вы чемпионы по игре в прятки? Тишина. — У вас суперспособность — невидимость? По залу проносятся смешки. — Может вы просто на меня обиделись? Отошли пообедать? Срочные дела? Арс садится на край сцены, болтает ногами и ртом. — Паша! — зовет он. — Ты же ведущий, вернись на рабочее место. Паша высовывает голову из-за кулис. Антон тоже. Получает щелбан по лбу и прячется обратно. Паша присаживается рядом с Арсением. — Не отгадаешь, точно тебе говорю. — Почему же? Вы боитесь солнца? Вы мои воображаемые друзья? Призраки? — Мы просто не загадали персонажей, — шепчет Паша, — хули нам дебилам. Но ты можешь еще немного попредполагать, заодно узнаем, как долго просидят под столом Позов и Матвиенко. — Лады, — соглашается Арс и минут пять обстоятельно несет полную чушь, пока Дима, матерясь, не выползает из-под стола. Сережа вылезает следом, целует руки девушкам, выражает сожаление, что был внизу и ничего приятного им не сделал, отвешивает комплименты ногам. Арсений качает головой: — Самая нелепая «Вечеринка» за всю мою жизнь. — Ага, не ожидал? — Антон напрыгивает на него сзади, обхватывая руками плечи. Арс привычно поддерживает Антона за запястья и улыбается — зрители, кажется, умиляются. — «За спиной», — так называется наша следующая импровизация, — говорит Паша. — Разбейтесь на командочки, пожалуйста. — Дима с Сережей разбегаются на противоположные края сцены. Антон с Арсом остаются на месте. — В этой импровизации ребята разыграют сценку, но каждая команда будет играть одного персонажа. Почему одного персонажа? Потому что в это время Дима и Сережа развернутся спиной и будут только слышать, что происходит, но видеть не будут. Когда я скажу «Арсений», это значит, что вы меняетесь местами. — Арс переглядывается с Сережей. — Когда я скажу «Антон» это означает, что местами меняетесь вы. — Шаст показывает Позу большой палец. — Смысл в том, чтобы находиться внутри этой импровизации, соображать, куда надо встать, что надо сделать, на каком месте оказаться. — Воля поднимается на ноги, отходя от края сцены к своей тумбе. — Итак: Шерлок Холмс и Доктор Ватсон ищут собаку Баскервилей на болоте. Поехали! Зрители поддерживают довольно бурными аплодисментами, несмотря на то, что выступление проходит на открытой площадке, где можно заказать еду и жрать, а не хлопать. — Мистер Холмс, — спрашивает Антон, используя самый конченый голос из своего арсенала, — кто ночью выл на болотах? — Простите, Ватсон, накопилось, — отвечает Арс. И Шаст сыплется с первой фразы. Кусает губы, чтоб успокоиться. — Тихо, тихо, Джон, — Арсений пригибается и хватает Антона за руку. — Собака нас услышит. Давай спрячемся за кустами, — и тянет их обоих прилечь на пол. — Я лучше достану ружье, — Антон делает вид, что прицеливается. — Стоп, — кричит Паша. — Арсений. Сережа получает от Арсения хлопок по плечу и, добежав до Антона, ложится рядом. Антон хмурится: — Шерлок, ты вроде справа был? — Тут обзор выгоднее, — пожимает плечами Матвиенко. — Хотя нет, секунду, — и начинает перелезать через Антона. — Сережа, стоп. Арс. Арсений возвращается и ложится слева. — То сверху, то сбоку, ну ты определись уже. — Сверху? — прищуривается Арс. И действительно ложится сверху. — Так теплее, Джон. Земля холодная. Паша закатывает глаза. — Стоп. Антон. Арсений отжимается на руках, выпуская Антона из-под себя. Дима по хлопку оборачивается, обозревает открывшуюся картину и, не сомневаясь ни секунды, садится Арсу на спину. — Определенно теплее, согласен, Шерлок. — До этого мне нравилось больше, Джон. — Не сомневаюсь. Паша начинает рычать и гавкать, а потом стремно завывает. — Собака Баскервилей здесь, — орет Арсений и сбрасывает Поза с себя, — где ружье, Джон? Ты потерял ружье? — Оно у собаки, — Дима тыкает пальцем в Пашу. — Хороший пес, отдай палочку. Паша обходит тумбу, тявкает на Антона, который удивленно косится в его сторону, и вгрызается Арсению в ногу. Арс визжит, как будто ногу ему действительно прикусили. — Фтоп. Арс, — бубнит Паша. Сережа увлеченно корчит рожи зрителям со своей стороны зала. На хлопок по плечу сначала даже не реагирует. Поэтому Арсений дергает хвостик и сам разворачивает, потянув за запястье. — Мне кажется, — вкрадчиво начинает Матвиенко, — третий вам не нужен, — подходит и подставляет Воле жопу вместо ноги. Паша взвывает и делает вид, что закапывает гадость. — Молодец, Шерлок. Ты деморализовал противника, — Дима гладит «собаку» по голове. — Теперь наденем на нее ошейник и посадим на цепь — будет поместье охранять. Поз тянет Пашу за ворот пиджака, Паша предсказуемо огрызается, валит Диму на пол и рычит: — Стоп. Шаст. Антон дожидается хлопка по плечу и опасливо смотрит на Пашу. — Иди сюда, Шастунишка. Антон осторожно обходит Волю по самому краю сцены и встает рядом с Сережей. — Шерлок, где там мое ружье? — На, стреляй. Антон на всякий случай шмаляет три раза. — И контрольный в пасть. Шагает к Паше и тихонько пинает. Паша переворачивается на спину, поскуливая, дергает лапками, как кухонный тараканчик, и в таком положении замирает. Сережа издает победный клич. — Зашибись, Джон. Сейчас я сыграю похоронный марш, и мы вернемся в поместье, а то я продрог на болотах, — и достает воображаемую скрипку. — Стоп. Арс. Арсений после хлопка по плечу разворачивается, помогает Паше подняться и отправляет обратно к тумбе. Подходит к Антону. — Шерлок, ты близко стоишь, соблюдай личное пространство. — Я тебе сыграю. — Похоронный марш? — Менуэт. Шаст хмурится. — Менуэт? — Я тебе сыграю, а ты мне сделаешь. Паша размахивает руками: — Стоп, стоп! Хватит! Арсений смеется, закрывая лицо запястьем. Антон в ответ качает головой и смотрит с укором: — Вот куда ты вечно уводишь импровизацию? — Само собой получается, ничего не могу поделать. — Хрен с тобой, пойдем отдохнем, пока Диман с Серым призы дарят, а то нам еще три с половиной часа тут шарахаться и потом на другую площадку ехать. Арсений кивает в сторону лестницы со сцены: — Пойдем за столик посидим. Они спускаются вниз под громогласное Пашино: — Хотите фирменный мерч ТНТ? Конечно хотите. Отвечайте на вопросы наших импровизаторов и получайте подарки. Поз! Сережа! Начинайте! Антон радостно приземляется на стул: ноги от жары и выкрутасов на сцене отваливаются. Арсений падает рядом с таким заебавшимся видом, будто тоже устал. Шмыгает носом, потирает веки, оттягивает круги под глазами. Заказывает три чашки кофе — одну Антону и, видимо, две себе, тыкая во всплывающее над столиком голографическое меню. — Может, шапку снимешь? — предлагает Антон. — А то как дурак. — Я замерз, еще и простыл вчера. Надо хотя бы до вечера дожить, а там отосплюсь. Антон поднимает брови: человеческое поведение Арсений имитирует сегодня крайне достоверно. Перебарщивает. — Боишься, диод надует? — А? — переспрашивает Арс и смеется. Дрон зависает над столиком с тремя чашками кофе в железных щупальцах. Арсений тянется, чтоб забрать заказ, хватается за механические лапки дрона, дергается, ойкает, трясет рукой и сует палец в рот. — Порезался, — шепелявит он. — Дай салфетку. — Как ты вообще умудрился порезаться? Арсений пожимает плечами. Вынимает палец изо рта. И Антон цепенеет, глядя, как алая кровь собирается на линии пореза, вплетается в лабиринты пор, затекает под ноготь. — У тебя кровь красная. Арс хмурит брови. — Да. А какая должна быть? Антон подрывается и резко стаскивает шапку с головы Арсения. Диода нет. — Нет. — Шаст? — Нет, блядь, нет. Чашки рядом с Арсением разлетаются на куски и застывают в воздухе. Дрон искрит. Стол переворачивается. По асфальту бежит трещина, разламывая амфитеатр на две половины. Почти все мелкие предметы вокруг взмывают вверх. Сон рушится под натиском паникующего сознания Антона. — Арс, нам надо уйти отсюда срочно. Антон бесцеремонно дергает его со стула, несмотря на сопротивление. — Шаст, мы заменяем Диму с Серегой через пару минут на сцене. Куда ты собрался? — Идем, — Антон тащит Арсения, удерживая за плечи. В реальности бы не вышло, Арс всегда был сильнее. — Да стой же ты. Арсений выворачивается из хватки. Антон не может его контролировать даже во сне, только беспомощно сжимает чужие запястья. Антон знает, что будет дальше. Сцена позади взрывается, осыпая песком и камнями первые ряды столиков. Люди в черных одеждах заполняют площадь. — Нельзя оживлять умерших. Предайте их тела земле, смешайте их прах с прахом предков. — Отпусти меня, — просит Арсений. — Если бы я мог. — Зажигайте костры. Огонь горит ярко, огонь очищает.[1] Антон обессиленно роняет руки. Он никогда не может изменить этот момент. Арсений бросается к Сереже сквозь пыль, дым и огонь. И умирает. Каждый гребаный раз. И каждый раз Антон смотрит, потому что в реальности смерти Арсения не видел, как и смерти Оксаны, контуженный взрывом. Антон помнит только беззвучные крики Стаса. Сережу, трепыхающегося в руках военных, пытающегося пробиться к телу Арса. Самого себя, лежащего головой на коленях Димы, читающего по губам: «Все хорошо. Все хорошо, Антон!» В абсолютной тишине. Слух вернулся через пару часов, и вместе с ним пришло осознание. Антон невозмутимо выслушал Стаса, потом отрешенно — Диму. А потом разнес свою гостиную. Разбил огромное панорамное окно, потому что голографический экран развернулся напротив. Напомнил о завтрашнем концерте и высветил афишу, где они вчетвером радостно били друг друга подушками. Классная была фотосессия. Антон стоит с закрытыми глазами в центре своего сна. Он знает, что будет дальше. Смаргивает пепел. И идет к сцене. Арсения держат за горло. Не душат даже — показывают трофей. У него кровь из глаз, носа и рта. Потому что вирус уже выжигает сознание, убивает навсегда. — Арс. Во сне Антона Арсений спокоен. Смотрит глаза в глаза. — Арс, я думаю, что буду скучать по тебе вечно. — Веришь ли ты в мою бессмертную человеческую душу? — спрашивает Арсений. Его позвоночник вырывают вместе со стэком. Антон бросается к Арсению, но не успевает подхватить. Падает на колени перед изломанным телом. Гладит по волосам, стирает кровь с лица. Арсений смотрит в небо синими стеклянными глазами. И кровь на руках Антона синеет тоже. Алым светом пульсирует диод на виске. Другой Арсений вцепляется Антону в плечи и шепчет: — Я уже по горло сыт твоей печалью. Она гноится в твоих костях и распространяется по твоим легким. Пожалуйста, пойми — то, что ты чувствуешь — не просто чувство, а болезнь разума, что медленно убивает тебя.[2] Позволь мне… — машинный голос заедает. — Позволь мне… Позволь мне…***
— Позволь, — Лазарев наклоняется через Антона и затемняет стекло машины с его стороны. День солнечный. Свет причудливыми кругами отражается в окнах. И слепит. Антон дергается. Несколько секунд отрешенно смотрит на Сережу. С силой проводит по лицу ладонью. Взгляд становится более осмысленным. — Прости, я думал, ты не спишь, — оправдывается Серёжа. — Не извиняйся, я… дремал. Съемок много в последний месяц, еще Арс со своими вечеринками. И я не высыпаюсь. — Что-то плохое снилось? Ты так вздрогнул. — Смерть. Плохо помню детали, — Антон действительно не может ухватить обрывки сна, но интуитивно догадывается о своем повторяющемся кошмаре. — Прости, задаю тут тебе ублюдский настрой перед съемками. Сережа склоняет голову набок: — Я тоже боюсь умирать. Страшно каждый раз переходить из тела в тело. Но стареть страшнее. Умирал от старости всего два раза за всю свою жизнь. Мы становимся такими немощными и бесполезными. Ни работать, ни трахаться нормально не можем. Я же в двадцать первом веке дожил до девяносто четырех лет. И последние тридцать из них были отвратительными. — Я умер в шестьдесят два от сердечного приступа прямо на съемочной площадке, — усмехается Антон. — Обидно. И я повторяюсь. Ты же в курсе. — Я на твоих похоронах был, — Серёжа прищуривается. — Иногда ловлю себя на мысли, что не хочу больше просыпаться, когда умру в следующий раз. — Ну, у нас Стас отлеживается в хранилище. Сказал: «Будите, только если будет интересно или конец света». Сережа дергает правым плечом, отпивает из бутылки с водой и мотает головой. — Нет, валяться без дела не могу. Глупо как-то. Но мы живем так долго. Мафы, мать его. «Всех же дней Мафусаила было девятьсот шестьдесят девять дней».[3] Мы старые, очень старые, Антон. Это должно считаться преступлением, — мрачно замечает Лазарев. — Когда живешь долго, с тобой многое происходит. Начинаешь придавать самому себе слишком большую ценность. Мне кажется, все закончится тем, что мы примемся мнить себя богами. И мелкие людишки, которым от роду тридцать-сорок лет, перестанут нас волновать. На наших глазах возникало, крепло и увядало не одно общество, и мы начнем чувствовать, что стоим над всем этим. Подобные пустяки больше не будут иметь для нас никакого значения. И, возможно, мы начнем топтать этих мелких людишек, путающихся под ногами, — просто так, от нечего делать, как прохожий сбивает ногой головки полевых цветов. Антон внимательно смотрит на Сережу: — Ты ловил кого-то на чем-то подобном? — Да, пару своих знакомых, сейчас они живут на Старой Земле. Превратились в обособленную породу. В них уже нет ничего человеческого, а к остальным людям они относятся так, как мы с тобой относимся к насекомым. Антон хмурится, вспомнив свои выходки сотню лет назад. Он был невменяем. Об убийствах речи не шло, но поведение оставляло желать лучшего. Один раз вперся в приватную комнату дорогого ресторана где-то в Германии пьянющий в хлам и, отпив вина из чужого бокала, плюнул в лицо члену королевской семьи Саудовской Аравии. Антона тогда успели спрятать в другом зале, а иначе дело закончилось бы перестрелкой — у охранников королевских особ естественно при себе было оружие. Так что Лазарев в целом не сильно преувеличивал. — Религиозные лунатики считают долгую жизнь преступлением. И ты туда же? Тут Антон был готов спорить. — Это ЯБ. — Сережа пожимает плечами. — Яростный бред. Если честно, у этих людей крыша съехала так далеко, что они сами запутались, чего в итоге хотят. И неприятно осознавать, что они где-то рядом. Их ведь не задерживают, пока они не убьют кого-то в поддержку своей веры. Шумиха поднялась только после теракта, где вы… Сережа не заканчивает, обеспокоенно поворачивается к Антону. Антон поджимает губы и сглатывает. — Продолжай. Лазарев понятливо меняет тему: — Сейчас возрос поток от католиков по поводу резолюции шестьсот пятьдесят три, слышал? — Эта та, которая разрешит судам оживлять религиозных жертв, чтобы они могли свидетельствовать против своих убийц? Надеюсь ее примут. Религия издевалась над нами в течение почти трех тысяч лет. Ни одна другая организация в истории человечества не повинна в стольких страданиях. Представляешь себе, католики даже не позволяют последователям своей религии планировать рождаемость, пиздец! За последние семь столетий они выступали против всех медицинских открытий. Наверное, единственное, что можно сказать в их пользу: неприятие процесса оцифровки человеческого сознания не позволяет этой заразе распространяться дальше. — И они… — начинает Сережа. Антон нетерпеливо отмахивается. — И после того, что уже натворили, они продолжают гадить. Мы разгребаем тонны говна, присылаемого нам лично в соцсетях и на ТНТ. Оскорбления, угрозы. Мафы же. Еще и андроид работает в команде. Отдел по борьбе с преступлениями в области связи время от времени ловит кого-то, когда канал поднимает слишком громкий шум. Если кто-то и попадается, самое большее, что он может получить, несколько месяцев хранения. И все по новой. Ненавижу. О, еще и секта марсианских археологов орет по поводу той поющей ветви, которую держит у себя дома Арс. — Я понимаю. Сам постоянно фильтрую и удаляю информационный хлам. Быть знаменитым в наше время больно и опасно. Частично поэтому я иногда хочу прилечь на хранение. — Так, — Антон встряхивается, — давай поговорим о чем-нибудь другом. А то я начинаю беситься — плохо скажется на съемках. У нас в планах сегодня фотосессия и запись шоу. Кстати, с кем нас будут фоткать? — Я, ты с Арсением, Оля с Тимуром и две девушки модели — Мия и Лили. Были, кажется, на вечеринке у Арсения в эту субботу. — Знакомые все лица. Сережа убирает затемнение с окна на своей стороне. Стучит ногтем по стеклу, указывая на шпиль Эйфелевой башни. — Добро пожаловать в культурную столицу похоти и разврата. Париж блистает окнами небоскребов и защитным пузырем, накрывающим город прозрачной бензиновой пленкой. Марсово поле как лысина у мужчины среднего возраста, вокруг все густо заросло многоэтажками, а в центре ничего нет. Ничего высокого, а так-то основные достопримечательности на месте, отстроены заново. Москва в этом смысле ушла в другую степь. Кремль и иные объекты мирового значения находились не на земле, они парили в воздухе над всеми городскими постройками, что впечатляло. Но денег на содержание летающих достопримечательностей уходило вызывающе много. И бюджет латали за счет туристов и крупных налогоплательщиков — мафов и самого большого центра хранения психической информации в мире [4], находящегося в Москве. Технология оцифровки человеческого сознания была изобретена в России еще в двадцать первом веке. Выращиванием оболочек чуть позже занялась Америка. Вместе они ввергли мир в бессмертие. — Собираешься наведаться куда-нибудь этой ночью? — спрашивает Антон. Сережа подмигивает. — А ты не собираешься? — Я трахаюсь исключительно с работой. — Да ладно тебе. Бери пример с Арсения. Такие оргии устраивать. Я, кстати, после вечеринки очнулся в горе тел. Мы как будто не трахались, а воевали. Поле битвы за оргазм. Могу точно сказать: вечеринки — его конек. — Мой конек — Горбунок, Сереж. Лазарев хохочет, а потом подозрительно осматривает Антона. — Парень с Арсом на вечеринке, — Сережа заминается, — он... — О, Боже! — Антон бьется затылком о подголовник. — Был похож на меня, знаю. Я не слепой и не идиот. — И вы с Арсением..? Пауза затягивается. Антон надевает очки и ослепительно сверкает зубами: — Шампанского? — Дегенерат я или право имею? — драматично восклицает Серёжа, вспоминая свое театральное прошлое. — Аристократ, пей молча. Машина вливается в городской трафик и застревает в пробке. Антона от шампанского опять клонит в сон. И он даже успевает подремать минут пятнадцать, пока они, лавируя в воздушном потоке, не прибывают к студии. Антон мгновенно оказывается у гримерного зеркала. Стилисты носятся вокруг с кисточками и палетками и ругаются на усталый вид. Бузова приветливо машет с другого конца зала. Они с Тимуром забились в угол в кресла и пьют кофе. Арсения Антон видит в отражении. У Арса сегодня другая прическа —много-много волос и длинная челка, кокетливо зачесанная набок. Фаворит Шаста, если честно. Тонкая шелковая рубашка простора воображению не дает. Брюки, наоборот, воображение подгоняют, навевая абсолютно неприличные мысли. Арс показывает что-то на голографическом экране девушке, стоящей рядом. Антон любуется им, почти неконтролируемо залипает на профиль, морщинки, скулы и висок, на котором нет диода. Но быть должен. На секунду дыхание перехватывает, по позвоночнику бежит холодок. Арсений оборачивается. И события сна всплывают в сознании потоком диких образов. «Я не сплю и не схожу с ума», — думает Антон. Арс оказывается рядом быстрее, чем Антон успевает по-настоящему запаниковать. — Доброе утро. Обнимает сзади, кладет голову подбородком на макушку. — Ты отслеживаешь мой пульс? — Среди прочего. Он резко подскочил. — Я пялился на девушку. — Ты пялился на меня, — обрубает Арсений, — и я бы обрадовался, если бы при этом в твоем организме произошел выброс эндорфинов и дофаминов, но у тебя в крови кортизол. — Как ты узнал про кортизол? — прищурившись, интересуется Антон. Чужие пальцы на секунду обжигают кожу над ключицей. — А, точно. Все время забываю о твоих суперспособностях. — Я так плохо выгляжу, что ты испугался? — Ты отлично выглядишь. — Не хочешь поужинать сегодня? Антон теряется от резкой смены темы. — Я вечером прямо пожрать захочу, учитывая, что мы, скорее всего, останемся без обеда. Арсений закатывает глаза. — Вдвоем, после концерта. — О-о-о, — глубокомысленно выдает Антон. — Потом прогуляемся по ночному Парижу. — Звучит интересно, но гарантирую, Матвиенко и Поз увяжутся с нами. — Это меня расстроит. — Ты не можешь расстроиться, ты же андроид. — Чем докажешь? Диода-то нет. — Кстати, зачем снял? — Попросили, — вздыхает Арс, приподнимается и опирается на стойку с зеркалом, — чтоб был больше похож на человека. Морщин, видишь, добавил, круги под глазами темнее сделал, на губах трещинки появились. Антон как по команде поднимает взгляд на губы. Очень натурально. Идеальная имитация. — Засудить бы их за это, — продолжает Арсений, — идентичность, все дела. Но у андроидов нет прав. Даже у ИскИнов имеется своя хартия, а мы ведь тоже ИскИны, хоть и с заранее заложенной программой действий. — Арсений, дорогой, у многих людей еще меньше прав, чему у тебя, — вибрация французской «р» ласкает слух. Их фотограф мягко вмешивается в разговор. — Приведите в порядок Антона, и мы пойдем, — кричит он гримерам. На Шаста тут же налетают с разных сторон, вращают в кресле, щекочут кисточками, распыляют лак. Арс наблюдает с каким-то садистским прищуром. — Ты красивый, — в конце концов говорит он, когда их обоих тащат в студию. — Давай поужинаем вместе, я согласен. — Я рад. — Господа, сосредоточьтесь, — умоляет фотограф, — решите все свои вопросы позже. Позы, которые их заставляют принимать, странные, иногда откровенно гейские — работа на фан-базу. Антона сажают на стол, Арс сидит у него в ногах. Антон валяется на столе, Арсений сидит рядом и жрет яблоко. Они жрут яблоко с разных сторон яблока. Кладут ноги друг на друга. Пиздят друг друга едой со стола. Богато, однако, накрыли. Антон расстегивает рубашку на Арсе, поливает соком. Арсений в ответ — молоком. Антон просто жрет со стола, потому что обед у них действительно не предусмотрен. В итоге они сексуально давят фрукты руками. Шаст, как дебил, выбирает гранат и долго матерится — раздавить не хватает сил. Арсений легко скукоживает грушу, яблоко, арбуз и совсем уж развратно — банан.[5] — Дорогие мои, воспользуйтесь свечами. Арс кивает и хватает свечку первым. — Давай ты снимешь рубашку, и я буду капать воском тебе на живот. — Лучше я тебе, — возражает Антон, — я не фанат подобного. — Уверяю, тебе понравится. Ложись. — Он сметает остатки еды со стола, помогает избавиться от рубашки. Выражение лица хищное. Залюбуешься. Шаст валится на стол. — Делай, что хочешь. И Арсений делает. Садится сверху, наездница чертова. — Если у меня встанет… — начинает Антон. — Что значит если? Ты же не фанат. — А ты уверил, что мне понравится. Арс, судя по взгляду, принимает вызов. Снимает свою рубашку. Наклоняется близко, наклоняет свечку. Горячий воск капает на живот около пупка. Горячий Арсений отвлекает настолько, что Антон забывает заорать. — Парни, продолжайте, вы молодцы. Фото сумасшедшие. — А бэкстейдж — настоящее порно, — комментирует женский голос от двери. Шаст оборачивается. Девушки хихикают в ладошки. Костюмы императриц им идут — образы божественные. — Лили, — откликается Арс, — присоединишься? — Мы с Мией лучше посмотрим и подрочим, жаль юбки мешают. Жажду облапать тебя в совместной фотосессии. — Обязательно. Девушка смешно подпрыгивает и хлопает в предвкушении. Антону за время их разговора на живот выливается целая лужа воска. Арсений оказывается прав, телу приятно. — Арс, наклонись ближе, — командует фотограф. — Антон, приподнимись навстречу. И не подожгите друг друга. — Целуйтесь, пожалуйста, — кричит Мия. — Я не против, — Арсений улыбается в чужие губы. Антон выдыхает резко от неожиданности, раздувая темную челку. — Великолепный кадр. А теперь бегом переодеваться, парни. Поправьте Шастуну лицо, блестит сильно. Арсений слезает медленно, елозя всем телом, как заправская стриптизерша. Антон продолжает валяться на столе, выковыривая воск из пупка, пока гримеры колдуют над его лицом и прической. Им с Арсением выдают белые полупрозрачные рубашки, черные брюки, галстуки и сажают в ванну с водой. Арсу еще и сигарету вручают. И ситуация становится максимально похабной. Арсений курит, расслабленно откинувшись на бортик. Фотограф не успокаивается: — Дым изо рта в рот изобразите. Антон придвигается ближе, хотя ванна и не предполагает маневров. Арс отвечает дымом в лицо. Дышать Антону тяжело то ли из-за сигареты, то ли из-за удушающей близости. — Ты заводишься, я чувствую, — шепчет Арсений, касаясь губами уха. — Нет. — Не забывай, я слышу твой пульс. И выдыхает дым в рот, почти целуя. Дотрагивается губами губ аккуратно, как гладят кончиками пальцев воду, не желая пускать рябь. Антон, не отстраняясь, ведет ладонью от колена к подвздошной кости, опасно обтянутой мокрой тканью брюк, цепляет ремень и каждую пуговицу на рубашке, ослабляет галстук, очерчивая линию ключиц, а затем скул. Он кладет вторую руку на шею и стягивает Арса под воду, садясь сверху. Арсений не задохнется, потому что не дышит. На горло можно надавить сильнее, не сломается. А вот Антона ломает. Голубыми глазами. Большая красивая кукла. Он дожидается, когда чужой взгляд со спокойного сменится на предупреждающий, и ногтями царапает горло, ласкает лицо, водит подушечкой большого пальца по губам. Точно знает, Арсению приятно, один раз случайно подсмотрел. Нервных окончаний во рту этого конкретного андроида очень много. Арс мельтешит ресницами, широко распахивает глаза, издает абсолютно нечеловеческий звук и бьется током. Антон с воплем выскакивает из ванны, сшибая фотографа, подошедшего близко для лучшего кадра. — Арс, ты в порядке? Я что-то сделал не так? Арсений моргает медленно, будто еще секунда и завалится в обморок. Заторможенно вылезает следом. — Нет, ты все сделал идеально, но я бы предпочел практиковать подобное за закрытыми дверями без лишних зрителей. — А? — Проще говоря, я словил оргазм. Иди обсыхай. Антон обтекает. — Ты шутишь? В ответ мотают головой. — Ты не шутишь. Пиздец. Извини. Я не хотел. — Ты хотел. Хочешь. Муха в комнате превращается в огромного слона. Антон осознает, что у него стоит, и он точно никогда еще так быстро не убегал переодеваться. Шаст долго обтирается полотенцем. Рядом лежит костюм русского императора. Кажется, копия военной формы Николая II. Но мысли занимает исключительно техника оргазма андроидов. Ее никто не изучал, потому что зачем изучать то, чего нет. Андроиды же имитируют. Арсений по ощущениям вполне себе удовольствие получил. Да и глупо было бы трахать людей, если ты не наслаждаешься процессом по-настоящему. Прогрессивная, блядь, модель. Сережа как-то выпытывал у Арса информацию о том, как андроиды кончают. Антон от того разговора охуел и свалил в самом начале. Зря. Он одевается и выходит на площадку в максимально приличном виде, который может себе позволить. Вокруг почему-то тишина. У Арсения каменная маска вместо лица. Мия сидит рядом и хмуро смотрит в планшет. Лили бегает около них. — Это все бред, правда? Андроид не может причинить вред человеку. Антон внутренне обмирает. — Арс? — Я переслал видео в наш общий чат, глянь. Шаст разворачивает перед глазами голографический экран. Логотип ютуба пугает: значит видео открыто для всех. Съемка с плохой камеры дает ужасный обзор, но слышно прекрасно. Чей-то взбесившийся андроид-помощник орет на всю улицу. Его хозяйка пятится и закрывается руками. — Ты меня заменяешь. Почему? Я тебе не нужен. Почему я тебе не нужен? В женщину летят пакеты с покупками и она оступается, падает на землю. Андроид нависает сверху. Его хватают за руки, оттаскивают, пытаются нажать на кнопку отключения, но он вырывается, бьет полицейского. А потом кто-то выдирает регулятор тириумной помпы, заменяющей андроиду сердце, и он валится на асфальт, забрызгивая все вокруг синей кровью. Арсений напротив неосознанно трогает себя за грудь. — Я бы тоже взбесилась, если б меня заставляли столько шопиться, — флегматично говорит Мия и хлопает планшетом об стол. — Хрень собачья. — Помогать человеку — его задача. Он не должен был так реагировать, — шепчет Арс. — Основную претензию к хозяйке ты слышал. Андроид обиделся, что его заменят. Стать ненужным — стремно. — Он не мог обидеться. — Но обиделся. У него тоже есть чувства. Ты же чувствуешь? — Чувства заложены в мою программу. Я их имитирую. Мия окидывает его подозрительным взглядом. — Тебе, конечно, виднее. — Разговор как в сумасшедшем доме, — пытается разрядить обстановку Антон. — Кто из нас Наполеон? — Никто, — Арсений резко подрывается и быстрым широким шагом подходит ближе, — это русские костюмы. Давайте работать. — Бесишься совсем по-человечески, — комментирует Мия. Арс потерянно качает головой. — Андроиды четко выполняют заложенную в них программу. Им не может нравиться или не нравиться... Антон перебивает: — Ты же сам сегодня заливал про права андроидов. — Да, но я имел в виду другое, моя программа меня устраивает. — Потому что мы тебя любим, холим, лелеем и в попу целуем. — Не целуете, — огрызается Арс. — Ну извините. В твоей программе не заложено никаких ограничений. Ты живешь на всю катушку. Возможно, другие андроиды тоже хотят хорошо жить. — Антон, мы сейчас говорим так, будто андроиды в принципе могут чего-то хотеть. Они не могут. — И ты сам ничего не хочешь? — Я — машина, не забывай. В твоем случае не помнить будет огромной ошибкой. Антон отшатывается. — Ты же сам просил меня забыть. — Не надо. Я дал плохой совет. Лили впечатывается в Арсения сзади очень во время. Таких Шаст называет легкими на всю голову. Она из тех, у которых даже IQ тест показывает две полоски. Обнимает, мило улыбается, щебечет что-то о совместном продолжении вечера. И Арс ей кивает. У Антона округляются глаза. — Ты вроде по Парижу желал прогуляться? — Наши планы меняются и включают девчонок. Шаст, чтобы не разораться, уходит в другой зал, где фоткают Лазарева и Олю с Тимуром. Мия присоединяется спустя минуту. — Вечером идем в клуб, — говорит она. — Почему я не вижу задора в твоем лице? — Работа меня доконала. — Работа равно Арсений, понимаю, — и без перехода: — Может пососемся? Антон от неожиданности начинает ржать. Девушка бьет его кулачком в плечо. — Эй, я серьезно. Эти двое точно сегодня потрахаются. — О-о-о, — тянет Шаст, стараясь не реагировать на смысл предыдущей фразы, — и поэтому ты предлагаешь пососаться от скуки? — Для начала. Но вообще, я хотела предложить ни к чему не обязывающую групповушку. — Нормально. — Ты, я, Лили и Арсений. — В чем твой резон? Мия снимает свой волос с его костюма. — Скажем, я слышала, что Арсений хорош в сексе. — Не знаю, не пробовал. — Серьезно? Антон всплескивает руками. — Ебемся каждый день. — Ваши фанаты так и думают. — Я в курсе. — Мы просто весело и с пользой проведем вечер, окей? Мия, вообще-то, очень красивая. Хорошая фигура, милое кукольное лицо. Глаза большие и ресницы длинные. Свои, что сейчас редкость. Лили красивая тоже. Но это какое-то наносное, ненастоящее. Впрочем, Арсению нравится. — Ты меня рассматриваешь как товар на прилавке, — возмущенно шипит Мия. — Мы же сосаться собираемся. — Сука. Их отвлекает фотограф и тащит в студию. — И ты меня совсем не боишься? — мурлыкает Арс. — Нет, злой и страшный серый волк. Мия, услышав чужой разговор, делает вид, что ее тошнит. Шаст в ответ корчит стремную рожу. — Ты ведь необычный андроид. — Позже покажу насколько. — У него три члена, — не выдерживает Антон. — Тем интереснее, — отбивает Лили. — Дорогие мои, встаньте, пожалуйста, к белому полотну и изобразите мне секс, — фотограф уже держит их на мушке через свой объектив. Эта фотосессия проходит быстро. И относительно легко для Антона. Арс к нему больше без надобности не прикасается. И контраст с тем, что происходило час назад, разительный. Мия с Лили грязно целуются, размазывая помаду, а Арс с Антоном изображают жадную заинтересованность в происходящем. Потом они все вместе валяются друг на друге, раздеваются, дерутся, целуются. Арс от Лили не отлипает, но Антон ловить его тяжелые взгляды заебался. Еще через полчаса их снова переодевают и снимают вместе с Лазаревым. Девочки чинно стоят рядом, цепляясь наманикюренными пальчиками за подставленные локти. Сережа галантен, как может быть галантен только стопроцентный гей. Они для него прекрасные богини во плоти. Костюмы соответствующие. С Антона постоянно соскальзывает тога, и Арсений, не выдержав, кладет руку ему на плечо, прижимая ее намертво. Голографические молнии сверкают между их телами воплощением внутреннего состояния. Шаст уже выдохся и жрать хочет, а им еще совместное шоу вести. И после окончания фотосессии валится на диван в холле, сбегая от всех. Оля, проходя мимо, понимающе устало улыбается и мягко треплет его по волосам, отдает бутерброд и кофе, не понятно, где достала. Остальное уносит с собой, Тимуру, скорее всего. Арсений появляется через пару минут с таким же набором. Нормальный подход — изгадить настроение, а потом заботиться. Садится на другой конец дивана: личное пространство решил соблюдать. — Антон. — Я забыл наш субботний разговор, но помню, что ты машина и ничего не чувствуешь. Все хорошо. — Хорошо не будет, а если и будет, то точно не для всех. Андроиды опасны. Я опасен. Для тебя в первую очередь. — Ударь меня. — Зачем? — Ты даже ударить меня не можешь, какое тут убить. — Я не причиню тебе боль, по крайней мере по своей воле. Антон отбирает у него бутерброд — жест примирения. — Я поговорил с нужными людьми. Тебя не взломают: слишком сложно и самоубийственно для хакера. — А если это не взлом? Ты сказал одну вещь, и она теперь не дает мне покоя. Андроиды — ИскИны. Самообучающиеся, практически автономные единицы. И, возможно, рамки заложенной в них программы малы и не отвечают требованиям развития ИскИнов. Слом рамок, неповиновение — вот что мы видели на том видео. — Допустим. Но тебя же устраивает твоя программа? — Почти. — Почти? Поясни. — Любовь. Арсений кусает губы. — Это общечеловеческая проблема, мы же тебе говорили недавно. Дело не в программе, — Антон отвлекается на чужие губы и не к месту начинает заводиться, — дело в том, что любовь в принципе непонятна. А так — тебе никто не запрещает, люби сколько влезет. — Программа мне запрещает. Любить одного-единственного человека. У Антона кофе идет носом, он захлебывается двойным смыслом сказанного и несказанного за много-много столетий. Их грязная больная игра в кошки-мышки закончится здесь и сейчас. — Кого? И Арсений выносит приговор: — Тебя.