Твое истинное лицо

      Нескончаемый гул раздавался сегодня по всей галерее, обычно тонувшей в полнейшей тишине. Каждый любитель современного художественного искусства, собрался здесь, чтобы только хоть краем глаза увидеть творца многих картин, которые стали бешено популярными за короткий промежуток времени. О его дебютном портрете ходят слухи - говорят, он не продается, потому сегодня помимо поклонников творчества художника собралось множество коллекционеров, желающих приобрести бесценность за деньги.       Но вдруг гул смолк. Каждый присутствующий повернул голову в сторону центральной дубовой двери с позолоченными вставками. Петли ее скрипнули, а в проеме появился он, тот о ком земля полнится слухами, тот, кто стал признанным гением еще при жизни.       Мужчина оглядел всех скучающим взглядом, но завидев огромную толпу журналистов, начавших щелкать камерами, тут же улыбнулся, приветственно махнув всем рукой и направляясь к огороженной картине, к его дебютной работе.       Корреспонденты и поклонники ломанулись к художнику, но этот сильнейший натиск сдержала охрана, позволяя мужчине дойти до нужного места и застыть там в ожидании вопросов, который градом посыпались на него. Художник отвечал выборочно и не на всё, постоянно радостно улыбаясь, но в глазах его стояло безразличие к происходящему, холодность к жизни.       - Как вам удается находить время на жену и детей, при том писать такие шедевры? - этот вопрос что-то всколыхнул в душе мужчины. Нет, не любовь к семье. Это была далеко не она. Гарсия нахмурился. Казалось, что-то ожило в мертвом сердце.       - Они вдохновляют меня, - кратко ответил Ларри. Просто были заранее заготовленный фразы его пиар-менеджером и прочей командой, которые прекрасно были осведомлены о жизни до популярности художника.       - Кто изображен на вашей дебютной картине? - этот вопрос терзал всех уже около года, но художник всегда умалчивал об этом.       Настойчивый журналюга проник за перегородку, огибая охрану и оказался рядом с Ларри. Все вмиг замолчали, а верзилы напряглись, но Гарсия сделал жест рукой, позволяя оставаться докучному корреспонденту рядом.       Художник повернулся боком к зрителю, оглядываясь на картину и тяжело вздыхая. Лишь она могла пробудить в нем поистине уничтожающие, но вместе с тем самые сладкие и будоражащие воспоминания.       - Она... - художник облизал губы и громко сглотнул. Карие глаза стали совсем стеклянные. - Она... - он не мог собраться, ведь ответа на этот вопрос заранее никто не дал. - Написана не моими руками, но сердцем. Она не о живом человеке, но живущем. Она... - наверно, Ларри бесконечно мог о говорить о нем, тревожа осколки внутри, самолично посыпая их солью, изысканной приправой, но вдруг всеобщую тишину перервал голос владельца галереи.       - Дамы и господа, давайте пройдем на новую выставку нашего именитого художника. Просто Гарсия вынужден покинуть нас, - он буквально вылетел из тех роскошных дверей, подталкивая журналиста за ограду и наигранно всем улыбаясь.       Гомон возобновился, и вся толпа ломанулась в закрытый до этого зал. Остались лишь пару корреспондентов и известный по всей Земле коллекционер.       - Зачем ты решил ответить? - шепотом зашипел мужчина на Ларри, положив тяжелую ладонь на худое плечо.       - Не знаю. Я подумал о нем, - отводит глаза, вознося их к картине. Лицо его с безразличного сменилось тоскливым и печальным.       - Не надо думать! - чуть громче воскликнул владелец, недовольно косясь на невыносимого художника.       - Здравствуйте! - оба вздрогнули от утробного голоса мистера Замлунга, того самого коллекционера.       - Чем мы можем быть вам полезны? - любезно поинтересовался владелец, отходя на шаг назад.       - Мистер Гарсия, я готов отдать абсолютно любую сумму за вашу кар... - доброжелательно говорил он, а один из корреспондентов начал съемку.       - Она не продается! Сколько вам еще раз это говорить?! - вдруг резко закричал Ларри, выходя из себя и начиная краснеть. Коллекционер опешил, так и не закрыв рот. - Меркантильный скот! - буквально плюнул он и поспешил скрыться за дубовыми дверями.       Оставшийся там владелец распинался, чуть ли в ноги не кланялся мистеру Замлунгу, вымаливая прощение за отсутствие чувства такта у художника.       Стало ясно: завтра это видео станет бумом. Вряд ли, конечно, оно загубит карьеру Ларри, ведь слухи ходили разные...       - Как же они бесят! - сокрушался Гарсия, ходя взад-вперед по небольшой комнатушке. Рядом на диване сидели близкие ему люди - Нил и Тодд, Эш со своим мужем укатила в свадебное путешествие, а домой у него возвращаться совершенно не было желания. Да, Мэри была прекрасной женщиной, но не более. Она раздражала его тем, что любила, несмотря ни на что, прощала самые обидные слова и холодность мужа, терпела одиночество и редкое презрение его глаз, оставаясь понимающей и ласковой. Но не было любви в его сердце, и никогда она там не поселится.       - Лар, перестань. Забей на них, если так надоедают, - Нил закинул одну ногу на другую, теснее прижимая к себе своего парня, который выглядел сонным и уставшим, потому не очень соображал по поводу происходящего.       - Я не могу! - всплеснул руками, резко остановившись.       - Почему? - темнокожий изогнул бровь, наблюдая за психами друга.       - Они хотят украсть у меня его! - хрипло прокричал Гарсия и сел рядом с парнями, уставившись в противоположную стену. - Можно я у вас переночую?       - Конечно, - Нил кивнул, нахмурившись и поджав губы. Он хотел бы помочь Лару, но не знал, как это можно сделать, потому мог лишь позволять иногда неделями жить с ними.       Позже, когда наступит вечер, когда стихнет всё, начнет засыпать, Гарсия направится к своему дому, где жил когда-то, где жил Сал. По пути он купит пару бутылок чего-то крепкого. У подъезда на обшарпанной скамье будет сидеть Генри, смотрящий в небо. Ларри сядет рядом и протянет молча ему вторую бутылку.       Они говорят редко, но всегда встречаются. Не каждый день. Но оба будто чувствуют, когда это необходимо. Они точно связаны. Связаны тем, кого нет в живых. Словно таким образом они могли помочь друг другу на время почувствовать самого дорого человека жизни, словно таким образом боль притуплялась.       Никто и никогда не знает, сколько они будут сидеть так, скажут ли вообще что-нибудь друг другу. Но оба знали одно точно - он рядом.