***
Данте ворвался в комнату спустя час. — Готов к поработать над своим тщедушным тельцем, приятель? — бодро спросил он. — Это будет долго, трудно и больно. — Я готов. Рик в какой-то мере скучал по выматывающим упражнениям. Но еще больше он скучал по контакту. Санитары прикасались к нему как к прокаженному: всегда с опаской, всегда настороженно. Он видел в их глазах желание отстраниться, словно им приходилось дотрагиваться до навозной кучи. Неприятная работа, которая должна быть выполнена — вот, чем он был для них. Для Нигана он пока что был даже меньшим, чем дерьмо — пустое место, бесплотный призрак, что понапрасну тратит кислород. С Данте иначе. Пускай он совсем не церемонился, пускай был груб — это было что-то настоящее. Рик впитывал его эмоции как губка. Он хотел вновь ощущать гнев или ликование, и втайне наслаждался ненавистью, которую читал в обращенном к нему взгляде Нигана. Не меньше двух часов Данте мял его, сгибал и сворачивал в калач. Тело хрустело, суставы простреливали болью, и весь он трещал по швам, как натянутая до предела ткань. Больше всего мучений доставляла спина. Рик был уверен, что и в прошлой жизни, будучи здоровым, он едва ли гнулся под подобными углами. Однако Данте говорил, что боль — это хорошо, если чувствуешь боль, значит, чувствуешь тело, что оно не отказало тебе и пытается стать с тобой единым целым. Финальная часть физиотерапии — массаж. Пока безжалостные руки Данте буквально вгрызались в спину Рика, у того на глазах проступали слезы. И тем не менее, в эти минуты он чувствовал себя живым. Состояние походило на транс: Рик безропотно отдавался на волю боли, слушал ее и проглатывал любое ее обещание, лишь бы оно несло в себе хотя бы призрачный намек на возможность самостоятельно держать ложку. — Мы закончили, — сказал Данте, принявшись вытирать руки от масла. — Полежи пока на животе. Краем глаза Рик видел, как белый халат поплыл вглубь комнаты. До слуха донесся звон посуды, забурлил электрочайник. Приготовив кофе, Данте вернулся к койке, пристроился на стуле и закурил, глядя куда-то поверх пикающих аппаратов. — Как ты здесь оказался? — подал голос Рик. — Как и все остальные. — Что ты сделал? — Неважно. Это было давным-давно. — Значит, ты тут уже давно? — Нет, — ответил Данте, а усмехнувшись замешательству на лице Рика, пояснил: — Я сделал что-то давным-давно, вышел давным-давно, а тут я без малого год. Меня не рекрутировали. Я пришел сам. — Сюда можно прийти просто так? — У меня богатый опыт. Общины, движения, культы — их полным-полно, все друг о друге знают, и если тебе некуда податься, но есть деньги на первый взнос, чтобы, ну, не знаю, ступить на первую ступень просвещения или в какой-нибудь первый круг сакральной белиберды, тебе будут рады. Поверь, это легко. — Так… Ты не веришь в то, что тут… проповедуют? — Te parezco un idiota?¹, — Данте рассмеялся. — Слушай, последнее место, где я был, там люди бегали по лесу, обмазывались грязью и жрали червей на десерт. Называли себя стаей, метили территорию головами животных. Один плюс — самки, то есть девки были общими. Разбавил их популяцию своими великолепными генами. Верить во что-то после такого? Ну уж нет, сэр. — И все равно ты здесь. — В Салеме нет веры, причащения, взносов. Есть принципы и система, которая работает. Защита, изоляция. Мне подходит. Данте потушил сигарету и без особых усилий перевернул Рика на спину. — Получается, ты просто гастролер, — подытожил Рик. — Или беглец. Усмехнувшись, Данте аккуратно подтянул одеяло под самое горло. — Именно. И могу исчезнуть в любой момент, — шепнул он, сдавив в ладони безжизненную руку. — Поэтому думай дважды, прежде чем со мной связываться. Навредишь Сиддику — наврежу тебе. Клятва Гиппократа для меня — пустой звук. Хотел бы Рик выдавить «понял», однако Данте сжал его мизинец так крепко, что изо рта вырвалось лишь невнятное сипение. Внезапно одним движением Данте провернул палец, как проворачивают в замке ключ. Хруст сустава был коротким и громким. Рик зажмурился. Полоска пульса на одном из мониторов дернулась и заскакала вверх-вниз. Вырывающийся из динамиков писк стал чаще. — Без обид, амиго.***
Какие там обиды! Рик быстро смекнул, что друзей у него в Салеме не было, разве что Сиддик ласково погладит по плечу или распутает слипшиеся без мытья волосы с поистине материнской заботой. Рику от его доброты становилось тошно. По ночам, в кромешной тьме и под гудение старого радиатора он беззвучно плакал: то ли от жалости к себе, то ли от тоски. Теперь понятно, отчего собаки по ночам так протяжно воют, особенно те, которых запирали в будках. Хоть снег, хоть дождь — они прятались в своем углу, поджав хвосты, а если голосили слишком громко, то жди пинка под зад — целое событие. Однако чем больше крестиков появлялось на календаре, тем меньше было слез. Календарь — прекрасное напоминание, что даже сейчас положение Рика в мире живых все еще под большим вопросом. Он стал ждать сеансов физиотерапии с огромным воодушевлением, а визитов Сиддика — с унынием и грустью. Отзывчивый доктор напоминал Рику, что он существо хрупкое и нуждающееся. Все эти прикосновения, всхлипы — к черту. Рика это начинало тяготить. На семнадцатый день он смог приподнять руку. Данте позвал Сиддика, а тот радостно заулыбался. В этот момент Рику захотелось выбить ему зубы. — Мы должны сказать боссу? — поинтересовался Данте, уставившись на замершую в воздухе руку. Сиддик кивнул: — Я его позову. Но Ниган не пришел. Плевать он хотел на руку, да и что толку от этого движения? И мухи не прихлопнуть. Глава Салема навестил его лишь единожды — на двадцать девятый день. Рик к тому времени уже шевелил пальцами, мог потрясти предплечьем и размять кисти. Вершина его успехов — держать голову поднятой. — Хорошо, — подытожил Ниган после демонстрации всех «достижений». — Сиддик сказал, что я набрал немного веса, — заметил Рик. — Я в курсе. Девять с половиной фунтов². — Месяц почти кончился. — Я от тебя большего и не ждал. Рика тут же бросило в пот. — Ты разочарован? — напряженно спросил он. — Это конец? — Вообще-то все идет как надо. Но мне не нравится, что ты так боишься конца, — Ниган нахмурился. — Раньше за тобой такого дерьма не замечалось. Ну да ладно, — неожиданно смягчился он, — скоро у тебя добавится дел в расписании. — Еще больше физиотерапии? — Нет. Когда лист календаря перевернули, и январь сменился февралем, Рика одели в чистую робу — по-другому его облачение назвать было сложно. Уже не спортивный костюм, а старый рабочий комбинезон с дырявой выцветшей фуфайкой. Поверх накинули коричневую куртку на овчине с отложным воротником. Обслуживала его незнакомая женщина средних лет, она представилась как Брук. Данте помог усадить Рика в коляску, и Брук выкатила ее в коридор. Рик помнил, что фабричные лестницы совсем не предназначены для инвалидов, но сейчас по левому краю к ним были надежно приварены широкие стальные полосы аккурат для колес каталки. Кругом кипела жизнь: клацали и гремели станки, переругивались люди, сновали туда-сюда чумазые дети. Все бурлило, вибрировало, грохотало. С нижних пролетов вырывался пар, со стороны правого крыла слышался металлический лязг, слева аппетитно тянуло куриным бульоном, словно кто-то готовил супа на целую армию. А разговоры! А голоса! Низкие и совсем писклявые, глухие и пронзительные, смех, крики, брань — у Рика закружилась голова и бросило в пот. Изоляция кончилась. Брук спустилась с ним на два этажа ниже, а затем покатила кресло по переходу между цехами. Длинный узкий мост, а внизу — пропасть и сплетение труб. Люди крошечные как букашки, и все копошатся, бегают. Рику было интересно, что именно они там делают, но спросить он не решился: вдруг Брук повернет назад, а хуже — не услышит, и тогда придется вопить что есть силы, напрягая свои немощные связки. Голос точно сорвется и превратится в шепот. Пока что кроме голоса у него ничего не было. Рик решил приберечь вопросы на потом. Спустя минут десять, минуя несколько запутанных коридоров, они оказались под сводчатым бетонным потолком. Здесь было куда тише и чище. Свозь огромные окна из стеклоблоков виднелись заснеженные равнины и крыши далеких домов. Брук подкатила кресло к двери, постучала по ней кулаком и оставила Рика на пороге, как какого-то подкидыша. Створка резко распахнулась. — Брук всегда опаздывает! — воскликнула выскочившая из-за двери женщина. — Передай ей, что еще раз опоздает, так пусть забирает тебя обратно! Некогда мне, и так дело медленно идет. Рик коротко кивнул. — Значит так, ты вроде Сид, да? Меня зовут Паула. Я не твоя нянька, я — учитель, — и она уверенно перехватила каталку и толкнула ее через порог. — Здесь класс для всяких особенных. Парочка трудных несовершеннолетних, дети-штрафники с производства, но в основном умственно отсталые, олигофрены в общем. — Откуда они в Салеме…? — А ты сам-то откуда? У всех своя история. У каждого. — Почему именно здесь? — Рик окинул взглядом помещение с выкрашенными в желтый цвет стенами. В центре сиротливо ютился учительский стол. Несколько одиночных парт, прибитый гвоздем алфавит и шкафчик с книгами в самом дальнем углу — вот и все. Комната не отапливалась, было ужасно холодно. На полу постелен изъеденный молью ковер, но толку от него никакого: изо всех щелей тянуло сквозняками, а плинтуса блестели от влаги. — Слушай, Сид, ты не задаешь вопросы, ты — отвечаешь. — Понял. Паула проследовала с каталкой к заднему ряду парт. Никто не обратил на них особого внимания: четверо из семи учеников оказались действительно не в себе и пускали слюни, чумазая девочка лет шести увлеченно рисовала в альбоме, и лишь два подростка-крепыша с одинаковыми татуировками на висках смерили Рика подозрительным взглядом. — Одно занятие длится полтора часа, никаких «мне надо пописать, мэм» и «живот болит, мэм». — Мне не три года, — с легким раздражением отозвался Рик. — Да? Вот и проверим. На колени ему кинули доску, в пальцы засунули маркер — к школе готов. «А ведь у меня был сын и он тоже ходил в школу», — подумал Рик. И все же голова была пустой, ни одного воспоминания, даже смутного, отдаленного. Как бы он ни старался, он не мог вспомнить дорогу, по которой он, должно быть, проезжал с сыном тысячи раз до школьного двора. Скорее всего, когда его сын стал подростком, у него появилась своя машина или велосипед, или Рик высаживал его за пару кварталов до школы, чтобы возмужавшее дитя могло делать вид, будто уже не нуждается в родительской опеке. Если бы, если бы… Все это были догадки, по больше части — мечты. Паула выдала всем разные задания. Рику — листок с задачками, татуированным лоботрясам — толстые учебники. Судя по заданиям, Рик оказался где-то между умственно отсталыми и шестилеткой: сложение, вычитание, сколько яблок было у Джонни, каких фломастеров будет больше, если добавить три красных и убрать зеленый… Вроде бы ерунда, но вскорости в висках зазвучал болезненный набат. К концу урока мальчик со свисающей из носа соплей вдруг разволновался и стал вопить. Так, с криками и плачем, который моментально подхватили остальные, они дожили до перемены. — Вы двое, — Паула кивнула на подростков, — можете сходить на перекур. У вас пятнадцать минут. Затем она принялась кормить оставшихся. Чумазая девочка играла с едой, несчастные дурачки продолжали плакать. Рик все меньше понимал, что он тут делает. Он умел считать и не ел обычную еду, черт, он по-прежнему справлял нужду через катетер — в этой комнате он явно лишний, ничего общего с собравшимися. Чтобы отвлечься, Рик вообразил, что тоже сходил на перекур. Правда, желания затянуться сигаретой он в себе не обнаружил. Наверное, раньше он не курил. Всего было четыре занятия. Каждый день. Рик начал привыкать. Время от времени в классе появлялись новые лица, в основном штрафники. Чаще всего за скамью в «желтую комнату», как прозвал про себя класс Рик, отправляли двух татуированных парней. Однажды Рик увидел у одного из них пистолет. Иногда он предпринимал попытки расспросить кого-нибудь о происходящем, хотя бы о подопечных Паулы. Но Сиддик изящно уходил от ответов, а Данте просто игнорировал. Что касается Паулы, она не позволяла к себе приближаться, какие там разговоры, вот тебе задание и сиди молча до самого конца уроков. К слову о конце, с наступлением ранних зимних сумерек, часов в четыре, за детьми приходили, и в свете розового заката захлебывающийся беспричинным плачем дурачок Томми затихал. Полумрак скрывал его бессмысленный взгляд, и он превращался в обычного ребенка, уставшего и оттого капризного, на него заботливо надевали шапку с помпоном, давали сладости и уводили за руку. На партах оставались карандаши и рисунки, а на ковре — струшенный с ботинок снег. Парни с татуировками тоже спешили на выход, за прикрытой дверью раздавался смех их девчонок — эхо молодых звонких голосов еще долго гуляло по бесконечным фабричным пролетам. Рик оставался один. Брук всегда опаздывала. И лишь однажды ему составили компанию. Чумазая девочка. Ее родители задерживались. — Папа поехал за подарками, — объяснила она. — Сегодня у меня день рождения. Впервые кто-то из детей заговорил с ним. Рик осторожно спросил: — И далеко уехал? — Не-а, в соседний город. Это с другой стороны от горы, — девочка ткнула пальцем в окно. — Сто миль. — Жаль, у меня для тебя нет подарка, — грубовато извинился Рик. Он старался говорить как можно мягче, но его сорванный голос дрожал, и с придыханием звучал как у извращенца. Человек с обожженным лицом, Дуайт, сказал, что когда-то он был копом. Рик начал в этом сомневаться. — А мне нельзя. — Что нельзя? — Брать у тебя. Я тебя помню, — она нахмурилась. — Ты плохой дядя из клетки. — Из клетки? Я был в клетке? — Да, ты сделал что-то очень плохое, все так говорят. И тебя посадили в клетку. — В тюрьму? — Нет, из тюрьмы еще возвращаются. Мама сказала, что из клетки не возвращаются никогда. — Вот как. — Но Ниган тебя пожалел, он хороший. А еще он обещал, что он меня поздравит. — Если он такой хороший, почему тебя сюда отправляют? Девочка вздохнула: — Я часто не слушаюсь. Вот, с тобой разговариваю… — А те мальчики, которые немного не в себе, они-то почему здесь? — Им комнату ремонтируют. Там что-то бабахнуло в школе, мама говорит, что это из-за тебя бабахнуло. Вот, заделывают, там дыра огромная! Во-о-о-т такая, — девочка раскинула руки в сторону. — И ветер воет! — Из-за меня? — недоуменно вскинулся Рик. — Я там точно не знаю, это взрослые обсуждают тебя постоянно. Все, не цепляйся, я буду папу ждать. — Погоди… Но их разговор прервала появившаяся на пороге Паула. — Твой папа опоздает, — сказала она. — Я отвезу тебя к себе, там подождешь. Рик снова остался один. Паула выключила лампу, будто бы комната пустая и там больше никого нет.***
Его стали часто «забывать». Брук приходила все позже и позже. Вечера в холодной желтой комнате превратились в обыденность. Обычно Рик просто сидел и молча ждал. Пробыв так долго в морфиновом мороке, живя от дозы к дозе, в забытье, в вечном бегстве от боли и тоски, он научился отключаться. Как неиспользуемый прибор, он впадал в режим сна. Плотный кокон, где его ничего не тревожило и время не имело над ним власти. Хоть минуты, хоть часы — он смотрел в одну точку и, сжав кулаки, слушал биение невидимого метронома — собственного сердца. Но этот вечер оказался особенным. Снегопад. «Большая редкость для наших краев», — вспомнились слова Нигана. И действительно, обычно снег шел по ночам, мелкий и колючий, его гнал ветер, под утро случалась метель, все покрывалось белоснежной шапкой, на домах и деревьях появлялась наледь. Сейчас с темного неба сыпались огромные пушистые хлопья. Густая стена снега, на вид мягкого и воздушного как мука. Серые крыши припорошило как пирог, все кругом стало уютным и домашним, ну точно старинная рождественская открытка. Горящие желтым светом фабричные окна превратились в окна многоэтажки: за каждым окошком своя семейная история, свой праздник, и можно было представить, что где-то по углам и гостиным расставлены елки, в духовке томится праздничное мясо, а отцы потягивают в креслах эгг-ног³, тайком разбавленный бурбоном. Рику захотелось рассмотреть снегопад получше. К его рукам вернулась подвижность, и он впервые за все время позволил себе небольшую вольность: щелкнул фиксатором и на пробу толкнул колеса. Кресло плавно тронулось. Минуя парты, Рик подъехал к окну. В квадратиках толстых стеклоблоков сверкающий огнями Салем походил на картинку калейдоскопа. — Просто гребанное волшебство, — раздался за спиной голос Нигана. Они не виделись почти месяц, и глубокий низкий голос начал постепенно стираться из памяти. Новые воспоминания исчезали так же неумолимо, как исчезли старые. Неужели так будет всегда? Рик вымученно прикрыл глаза. — Смотрю, ты уже многому научился, — голос приблизился. — Паула хорошо о тебе отзывалась. Как об ученике. — Каждый день задачи усложняются. — Школьная программа. Экстерн-курс. Ниган уложил ладонь Рику на плечо и навалился. — Ты хорошо набрал вес, — продолжил он. — Скоро Сиддик переведет тебя на смеси. — Скоро я буду ходить. — Вау, мне нравится твой настрой, — Ниган снисходительно рассмеялся. — Отвезу-ка я тебя домой. Брук сегодня занята. По дороге в комнату они не разговаривали. Рик так и не увидел Нигана: тот все время держался позади. Единственное, что выдавало его присутствие — стук ботинок и запах тлеющей сигареты. Своими повадками он напоминал Рику одного из тех отцов, что задерживается на работе до полуночи, а потому дети видят его так редко, что для них он превратился в миф. Следы его существования — окурки в пепельнице, свет из-за двери запертого кабинета и тяжелое пальто на крючке в коридоре, пропадающее ранним утром вместе с запахом одеколона. В комнате Ниган оставил его у койки. Рик тупо уставился на смятое покрывало. Шаги позади неотвратимо отдалялись. — Ниган? — Да? — отозвался тот. — Уже уходишь? — А что? Соскучился? — Ниган пренебрежительно усмехнулся. — Прости, но у меня еще куча дел. — Я… Я забываю тебя. И не только тебя. Думаю, я забываю все, что не вижу каждый день. — Охренеть, серьезно? — Может, останешься на полчаса? Иначе в чем смысл, если я снова забуду. — Резонно. Приблизившись, Ниган резко развернул инвалидное кресло и сел на стул напротив, обычно на этой качающейся трехногой образине восседал Данте, даже странно, как несчастный стул не сложился пополам под тяжеловесным детиной. Ниган со скучающим видом осмотрел комнату, затем достал пистолет и принялся возиться со спусковым крючком. Когда ему надоело, он закинул ноги в грязных ботинках на койку и положил пистолет на колени. Сигарета свисала из уголка его рта. В представлении Рика сигарета — естественное продолжение Нигана, точно такое же как руки или ноги. — Что с пистолетом? — спросил Рик. Ниган неохотно ответил: — Заело спусковой крючок. — Дашь мне взглянуть? — С чего ты взял, что умеешь обращаться с огнестрелом? Рик пожал плечами: — Почувствовал. — Ладно, — Ниган вытащил магазин, щелкнул затвором и ловко поймал выскочившую из патронника пулю. — Заинтриговал. Тяжелый пистолет перекочевал в ладони Рика. Ощущать его вес, его холод, плавные изгибы рукоятки — все это почему-то казалось до боли знакомым. Рик осмотрел ствол со всех сторон. Это был обычный Глок — название выстрелило в голове как вспышка фотокамеры. Руки двигались сами собой: зажав рычаг, Рик открыл затвор, проверил для проформы патронник, снял пружину и выжидающе посмотрел на Нигана. — Что-то хотел? — тот вскинул бровь. — С пистолетом все в порядке, нужно только почистить. Глок часто заедает из-за этого. — Откуда знаешь? — Просто знаю. — Ладно, держи, — Ниган бросил ему носовой платок, а сам полез ковыряться в многочисленных ящиках. — WD-40⁴ пойдет? — Да. Баллон оказался почти пустым, и Рик вычищал остатки пороха пальцами. Закончив, он проверил спусковой крючок — больше не заедало. Ниган с довольной улыбкой вскочил на ноги. Забрав пистолет, он повертел его в руке, и на несколько секунд пустое дуло задержалось у Рика перед носом. — Неплохо, — Ниган вставил магазин обратно. — Я бы мог работать с оружием, — вполголоса предложил Рик. — Чистить, проверять, собирать. — С чего ты взял, что в Салеме так много стволов? — Я видел их даже у подростков в своем классе. — И ты хочешь, чтобы я подпустил тебя к оружию? Это что, блядь, шутка? — Наденешь на меня наручники. Что толку мне сидеть с дебилами и детьми? Я могу отработать ресурсы. — Я найду тебе дело. — Но не то, в котором я хорош? Оружие — это как велосипед. Я просто знаю, что с ним делать, и неважно, сколько раз я ударюсь головой. Ниган отбросил окурок в угол комнаты. — Шутка в том, что люди не хотят с тобой работать, — с насмешкой протянул он. — Или ты не хочешь, чтобы я работал с ними. Что, одно мое существование смущает жителей Салема? — Аккуратней. — Я подрываю твой авторитет? Вместо ответа Ниган щелкнул предохранителем. — Ты можешь покончить со мной в любой момент, никто и слова не скажет, и знаешь, это куда лучше, чем просто убрать меня с глаз подальше, — голос сорвался, и Рик стиснул зубы. Но Ниган так ничего и не сказал. Уходя, он улыбался, а Рик снова чувствовал себя проигравшим. _____________ 1. Te parezco un idiota? — Я похож на идиота? (исп.) 2. Примерно 4,3 килограмма. 3. Эгг-ног — своеобразный аналог гоголь-моголя, традиционный рождественский напиток в США, Канаде и Европе. 4. WD-40 — средство против коррозии.