Ты станешь моей

      Архидьякон безмолвно вошёл в свою келью, где теперь обитала его пленница, поставив принесенную им корзину и толстую свечу на стол. Его лицо скрывал накинутый на голову капюшон, руки застыли, сомкнувшись в замок. Он не знал, как себя вести с ней, с той, которая боится его, которая ненавидит. Он пылал страстью к ней, он изнемогал от любви, ненависть к опостылевшему сану терзала его, ревность к другим, даже несуществующим соперникам разрывала сердце. Он хотел владеть ей, и вот она наконец-то его, но какая-то неясная печаль, как паук, ползущий по коже, коробила, томила душу священника. Это хрупкое чувство было так незнакомо ему, что он терялся, не зная, как себя вести с плененной цыганкой. Так стоял он, словно каменное изваяние, недвижимая фигура в черном, глядя на оцепеневшую Эсмеральду. Девушка не проронила ни слова, и тогда Клод заговорил первый. Его голос был тих и нерешителен. — Я знаю что ты страшишься меня… — Отпустите меня. — Эсмеральда подняла на него глаза. — Зачем я вам теперь?       Он продолжил, отрывисто и задыхаясь от волнения: — Я люблю тебя. Слушай. Есть постановление высшей судебной палаты, вновь посылающее тебя на виселицу. Я вырвал тебя из их рук. Тут ты в безопасности, а я тебя спас, и теперь ты будешь со мной. Знаешь ли ты, что тебя ищут, цыганка? Знаешь ли, что будет, если поймают? Только нога твоя ступит за пределы этой кельи, я не смогу ничего поделать, тебя схватят. Тебе некуда больше идти. Двор Чудес разгромлен, сожжен, бродяг перебили. Ты останешься здесь.       Рыдания вновь вырвались из груди Эсмеральды, не двигаясь с места и захлебываясь слезами она прокричала: — Спас?! Ты меня спас?! Ты надругался надо мной, грязный монах! Как смеешь ты говорить мне о спасении, о любви?! Что это за любовь?       Его лицо оставалось суровым, в то время как в голосе сквозили горестные и нежные нотки: — Да, моя любовь жестока, да, себялюбива. Но я люблю тебя, это правда. До того, что случилось прошлой ночью, знаешь ли ты как я страдал, моё бедное дитя? Днём и ночью, днём и ночью сжигала меня любовь к тебе. Я заслужил сострадание, поверь мне. Я ничего не мог поделать с собой. Чем ближе ты была ко мне, тем сильнее пылало сердце моё, и вот мы вместе познали этот жестокий восторг, называемый любовью… Но выслушай же меня прежде, чем проклинать. Я только хочу чтобы ты была в безопасности, и это место — здесь, рядом со мной. Дороги назад нет. Двора Чудес больше нет, а выйти из храма — прямая дорога на виселицу, я не лгу.       Эсмеральда смотрела на него, слушала его. Глаза её заволокли слёзы. Одна, она осталась совсем одна, лишь только этот страшный священник будет как ночной кошмар приходить к ней. Она мечтала о солнце, о свободе, и получила полутемную монашескую келью. Мечтала о Фебе, и он растворился как призрак, а на его месте оказался леденящий душу, ужасный монах в чёрном. Сквозь слёзы посмотрев на Клода, она проговорила: — Тогда я выбираю виселицу. Отпусти меня, пусть меня лучше повесят.       Глаза архидьякона вспыхнули гневом, но лицо его осталось спокойным и холодным. — Она выбирает виселицу! Я не предлагал тебе выбирать, я сделал выбор за тебя. Ты всё ещё дитя, неразумное дитя. Говорю тебе, ты не выйдешь из этой кельи, пока я не посчитаю это возможным. У тебя будет всё, что пожелаешь. Я не трону тебя более, не бойся. Только позволь позаботиться о тебе, я…       Тут его прервали накатившие откуда-то крики, шум и топот копыт раздававшиеся с соборной площади. Можно было услышать, как отряд всадников галопом пронесся мимо, выкрикивая — Повесить цыганку! Повесить!       Шум постепенно удалялся, стихая, и вот можно было различить как прямо под окнами кельи кто-то, громко обращаясь к собеседнику, почти кричит: — Рога дьявола! Господин начальник! Я человек военный и не моё дело искать потаскух-колдуний. С чернью мы покончили. Остальным займётесь сами. Если позволите, я вернусь к отряду, который остался без капитана.       Это был голос Феба де Шатопера. — Феб, мой Феб! — услышав первые слова, Эсмеральда бросилась к стене с розеткой наверху, будто бы пытаясь докричаться, подать ему знак, что вот она, рядом, только взбеги по винтовой лестнице и спаси её! Но дослушав его слова до конца, с упавшим сердцем, бросилась ничком на кровать. Нет слов, чтобы передать, что произошло в душе цыганки. Так значит, он совсем не торопится ей на помощь, и знает, что она в беде… А еще считает её потаскухой? Ну конечно, ведь не будет же сияющий офицер и вправду любить какую-то грязную цыганку! Она ведь просто грязная цыганка… Прошлая ночь снова встала перед глазами девушки и горестные мысли охватили Эсмеральду.       Архидьякон рассчитывал, надеялся и уповал на то, что его соперник, Феб де Шатопер будет убит во время стычки с бродягами из Двора Чудес, но всё вышло даже лучше. Само провидение привело его под окна кельи. Теперь-то она поймет, за кого её принимал этот глупый, фатоватый, самовлюбленный офицер. Вдруг его размышления были прерваны вновь усилившимся шумом на площади перед собором, и Клод стал весь внимание. Он прислушивался к происходящему, вскоре ему стало ясно, что солдаты намереваются обыскать и храм. Святой отец этого не предвидел! Холод пробежал по его спине, перед тем как выйти из кельи он обратился к цыганке, и голос его звучал властно: — Молчи, ни звука! Я отправлю их восвояси.