Ты станешь моей

      Эсмеральда лежала на жесткой монашеской постели, когда услышала голоса людей, поднимавшихся по винтовой лестнице башни архидьякона. Голоса мужчин звучали праздно, временами раздавался хохот. Резко в их болтовню вмешался повелительный голос архидьякона, и голоса стихли: — Господа, я предпочел бы покончить с этим как можно скорее. Если вам угодно, можете подняться до самой крыши. Могу вас заверить, что с прошлой ночи цыганку не видели в храме.       Шаги их раздавались совсем рядом, и стоило Эсмеральде только крикнуть… Но дикий страх сковал её, перед этими мужчинами, чьих лиц она не могла видеть. Она представила, как руки их схватят её, как снова закуют в кандалы. Перед глазами встала Гревская площадь, виселица, и… Эсмеральда не смогла издать и звука.       Вновь раздались мужские голоса, казалось, что они стоят прямо на пороге кельи. — Ваше преподобие, нам велено обыскать каждую келью, будьте так любезны, отоприте эту дверь.       Громкий голос архидьякона звучал спокойно, и в нём можно было уловить нотки снисходительного пренебрежения — Уж не думаете ли вы, господа, что архидьякон Жозасский, Клод Фролло де Молендино, прячет беглую цыганку у себя в келье? — Что вы, ваше высокопреподобие, но видите ли, у нас приказ.       Тут его прервал другой голос, хриплый и грубоватый: — А я бы не отказался спрятать такую малютку в своей каморке, на ночку-другую! — его хохот гулкими раскатами прокатился по храму. — Ты слышал, как Шатопер бахвалился на весь отряд что отымел ведьму, огонь, говорил, девка!       Голос архидьякона загремел как труба: — Да известно ли вам, где вы находитесь?! Да как вы смеете вести подобные речи в Божьем Храме! Убирайтесь отсюда! Вон! В ту же секунду шаги стали удаляться, и вскоре Эсмеральда осталась одна.