Драконьи дети

Когда Игнил смотрит на Нацу, маленького, испуганного, но безумно любопытного, выглядывающего из-за широких полов тоги Зерефа, дракон сначала медлит, изучает его, как редкого жучка, а затем поднимает глаза на чёрного мага. — Ты лишил его выбора, — с укором произносит король огненных драконов и опускает свою лапу совсем рядом; Нацу смотрит на брата, затем делает несколько шагов вперёд и касается чешуи. Горячо, но он не смеет убрать ладони; гладит, как завороженный, не может поверить в чудо. Нацу ведь не помнит, как умер в драконьем пламени, и Зереф ему завидует. — Я дал ему жизнь, — говорит он, сжимая кулаки. Игнил качает головой, жёлтый свет его глаз едва виднеется из-под приопущенных в глубокой задумчивости век. — Короткую и горькую жизнь. Дракон видит насквозь всю нелепость их замкнутого круга, но не смеётся. — Вы одной крови. Ты ждёшь, что он будет равным тебе? Ждёшь, что он сможет превзойти тебя? — Я молюсь об этом. — Не успеет мальчик так быстро достичь твоих высот, чародей, но я помогу. Проходят дни. Чем дольше разлука, тем меньше в Нацу покоя. Он и прежде был таким, прямолинейным и бесстрашным, но смерть словно пропитала его пламенем: безудержный, непокорный, поспешный, кипящий от чувств внутри. Семя демона не принимает драконий огонь, давно мёртвое тело не даёт выплюнуть ни единой искры, и Нацу сгорает в бессильное злобе, разрывается от дарованных ему сил, которым он не может придать форму. О брате он уже не помнит, как не помнит и о родителях, по которым плачет, как не помнит своих убийц, которым в истерике желает смерти. С самого начала лишённый надежды, обременённый судьбой, скованный строками книги, без прошлого, на одних инстинктах, Нацу не живёт, и Игнил однажды бросает чудовищное, приковывающее к земле "существо". Зереф не сдастся. — Я дам тебе жизнь, Нацу. Зереф приписывает "огненный"... ...и Нацу пылает. Рассказы Игнила преисполнены надежды и — Зереф почти не удивляется — отцовской гордости: мальчик разжигает шары размером с мяч и мечтает об огне, что стирает с карт горы; ловит руками облака, когда Игнил берёт его с собой в полёт; в дождливые дни пытается соорудить для дракона шалаш (глупыш, но упрямый), в ясные ночи считает с ним звёзды, на рассвете улыбается солнцу... и глаза его чистые, серо-зелёные, иной раз поблёскивают злато-красным, как у названного отца. Пламя стирает грань между демоном и драконом, и Нацу по-настоящему живой. Взглянуть бы хоть раз на него, поговорить, обнять... но Зереф не смеет. Проходят годы. Нацу и дня не может прожить без драки, и ставленник Металликаны составляет ему прекрасную компанию. Другие сироты-драконоборцы ещё слишком малы, но Грандина, Вайслогия и Скиадрам убеждены, что эти трое догонят, если не обгонят старших. Металликана насмешливо фыркает, а Игнил хочет как-то по-своему, по-драконьи улыбнуться, но стоит Зерефу пересечься с ним взглядом, и красный дракон тут же мрачнеет. — Если не мне суждено уничтожить Акнологию, это сделает Нацу. — Не ученика ты взрастил — наследника, — тонко замечает Грандина, на что Игнил свирепо грохочет: — Не твоё дело, — и молчит. Надежды Игнила растекаются по сердцу Зерефа бальзамом. За кого радоваться — за мир, над которым больше не будут нависать крылья смерти, или за себя? Чего стоит новому королю драконов после победы над самим Акнологией убить какого-то мага?.. — Мага, который разгневал Судьбу, — напоминает Анна и закрывает наконец-то свою книгу. Слёз и слов в ней поровну, как и под обложкой E.N.D., но на лице заклинательницы лишь светлая тоска по семье, которую придётся оставить по эту сторону Затмения. Анна не сомневается, что Врата будут открыты, что книга пройдёт через руки многих поколений и окажется однажды в руках достойной наследницы рода Хартфилия. — Победивший Акнологию в каком-то смысле победит сам Рок, — отвечает Зереф. — Тогда ему не составит труда изменить и вашу с ним участь. Ещё она верит, что для Драгнилов есть выход кроме обоюдной смерти. Что Судьба простит тёмного мага, бросившего ей вызов. Что Конец, запечатанный в имени демона, окажется лишь новым Началом. Проходят века. Зереф узнаёт его по голосу ещё издалека, но при встрече сперва видит только маленькую копию Игнила, а не родного брата. Приглядывается — да нет же, вот и непослушная розовая грива, из которой торчат ряды рогов, вот и серо-зелёные глаза с хищным прищуром, вот и оскал во все клыки... В груди гулко, с рёвом поднимающейся волны просыпается пустота. Не успевает Зереф ничего понять — и жизнь увядает вокруг, но Нацу стоит, смотрит на него с изумлением, а полоса ткани, обвитая вокруг рогов — неужели он, даже будучи драконом, таскает тот самый шарф?.. — густо чернеет. Игнил вновь спасает его. Нацу силён — но недостаточно. Зереф возвращается к своей игре. Проходят годы. Вспахивает когтями камень, ревёт диким зверем, полыхает открытой раной — Нацу вновь теряет Игнила, пропитывается его кровью, перенимает его последние силы, последний приказ и последнюю надежду. Акнология, купаясь в крови врагов, становился всё сильнее, но Нацу, искупавшись в крови отца, кажется беспомощным... но не сломленным. Убийца драконов поднимает взгляд к пасмурному небу и зло кричит, и отчаяния в нём нет, как нет и никогда не будет смирения. Зереф же — само отчаяние, само смирение. Жертва Игнила выгорает на правой лапе Нацу тёмно-красной печатью. Чернокнижник глядит на Запад, раздумывая над парой вещей, о которых нужно спросить Бельзерион. Проходят дни. Нацу никогда не следует плану — сплошная импровизация. Зереф подготовил один план и предусмотрел бессчетное множество альтернатив и козырей — даже Мавис не превзойти его стратегию. Нацу думает, одним драконьим рёвом ему удастся сразить Короля Драконов. Зереф думает, что и магов всего мира будет мало, и направляет свои войска на Фиор за Сердцем Феи. Нацу верит, что справится — с друзьями или один, но для/ради/за друзей. Зереф ни в кого и никому не верит, а потому уже готов сделать всё сам. Нацу горит любовью ко всем, кто принял и не принял его, к небу и земле, к вкусной еде и к хорошей драке. Зереф горит ненавистью к себе. Правая лапа драконоубийцы прожжена до кости, глаза-нефриты налиты кровью, вместо крыльев — решето, чешуйки его через раз то огне-красные, то угольно-чёрные, но это не E.N.D., которого Зереф так ждал, и не дракон, которого в глубине души хотел взрастить Игнил. Плачет перед другом с ледяным взглядом и горячим сердцем, просит увести с поля боя подругу с нежными руками и стальной волей, решительно кивает крылатому котёнку, обещает ему что-то без слов... Мальчишка. Обычный мальчишка, только теперь не прячущийся в чужих тогах, и хоть Нацу дважды выше него, Зереф смотрит свысока, совсем как четыре сотни лет назад. Не пугают рога, броня да крылья драконьи, они лишь тень, отражение последнего Огненного Короля — лишь для того Нацу так похож на Игнила... чтобы ещё раз напомнить, что только слабый бежит от самого себя. Не демон воскресает с дырой в груди, не дракон жжётся чувствами больнее чем огнём, — душа человеческая, сияющая душа, едва не украденная смертью и оттого такая яркая. Зереф оглядывается на свою душу, которой уже и не осталось, — жалкий, забитый и забытый, запачканный в грехах клочок, — и удивляется: слабый, но чистый свет режет глаза до слёз. — ...Прощай, братец, — с ним словно сама Жизнь прощается, а Зерефу и не важно, потому что в глазах Мавис он, на самом деле никогда ни с чем не мирившийся, находит выстраданный покой. Брат не оглядывается, не останавливается, мчит вперёд, как и Время; уходит через дверь гильдии навстречу битве с Акнологией, и Зереф отпускает его. Их было двое сильнейших, связанных по рукам и ногам одной цепью, одними строками, но проклятия, драконы и звёздные духи, сопутствовавшие им с самого начала, разбили эти оковы, перечеркнули все записи. Хвост Феи сильнее. Ученик дракона, сын демона и дочь небесной ключницы... они справятся.