Одержимость

Томас нервничал. Джон не появлялся уже две недели. Не то чтобы Томас хотел снова увидеть его, услышать звонкий голос, поймать взгляд… Не то чтобы он думал о нём. Однако уже в конце следующей тренировки, стоило Лафайету попасться в поле его зрения, на языке созревал вопрос, готовый тут же соскочить. Но Джефферсон не позволил этому случиться. Он прекрасно знал, какова будет реакция Жильбера. И молча ждал. Еще пару раз Томас набирал его имя в поисковике. В последний даже занёс палец, собираясь нажать заветную кнопку. Но вместо этого швырнул телефон на кровать и ушел гулять. Спустя неделю после первой тренировки без Джона, Томас стал раздражительным, о чём очень тонко намекнул Джеймс. Тогда вместе с ними был Лафайет и Джефферсон, добитый своими противоречивыми мыслями, замешательством и страхом, сорвался на Мэдисона, сбегая от внимательного взгляда француза. Джеймс стоически выдерживал ужасное поведение друга, но Томас извинялся каждый раз. И каждый раз портил всё снова. Жильбер же, с другой стороны, после каждой подобной выходки давал Джефферсону пару заслуженных подзатыльников и заставлял идти извиняться. А стоило Томасу нагрубить самому Лафайету — обижался, начиная игнорировать. И на этот раз именно Джеймс мирил их. Друзья не раз пытались достучаться до Томаса. Не только Мэдисон с Жильбером — все друзья. Но тот был непреклонен. Лишь отнекивался, говоря что «столько всего навалилось в последнее время, но не это не важно». И в чём-то он даже не соврал. Томас думал о Джоне непозволительно много. Каждый раз, ловя себя на воспоминаниях о его образе, о представлениях каков он человек, Джефферсон замирал, начинал оправдываться в собственной голове. И в итоге думал о Лоуренсе еще больше. Масло в огонь подливал Лафайет. Томас стал замечать, как часто в его рассказах упоминается Джон. Стал гадать — говорил ли Жильбер о Лоуренсе так же часто и раньше или он просто сошёл с ума? Всё это действовало на нервы. Отрицание не помогало — Томас лишь начинал больше путать себя, становясь от этого еще более злым и раздраженным. Поэтому, спустя две недели после злополучной тренировки, он нажал на кнопку. Найти Джона в Инстаграме, где сейчас сидело большинство народу, было проще простого — через страничку Лафайета. Томас посмотрел на аватарку, губы сложились в лёгкую улыбку. Весёлое лицо Джона крупным планом. Джефферсон нажал на профиль, вздохнул с облегчением. Он оказался открытым. Лоуренс выкладывал буквально всё: размытые фотки с дружеских посиделок, эстетические пейзажи, секретные снимки приятелей, которые те умоляли удалить прямо в комментариях, рисунки… Томас просмотрел их все. Он больше не отрицал, что заинтересован в Джоне, но старался не думать об этом. «Мне просто интересно, — размышлял Том, — что в этом такого? Я ведь не влюбился» Старался не думать об этом и когда Джеймс отбирал у него телефон в три часа ночи и когда, наткнувшись в интернете на какую-то картинку, сразу смог узнать в ней работу Джона. Томас старался не думать об этом, когда видел в случайных прохожих одного конкретного художника. Когда поворачивал голову, если слышал упоминание знакомого имени. Томас просто старался не думать об этом. Однако, такая незамысловатая близость с Джоном Лоуренсом успокаивала. Его перестали так сильно мучать перепады настроения и каждый раз, стоило кому-то или чему-то вывести Томаса из себя, он просто открывал профиль Джона. И не заметил, как это стало привычкой. Теперь он знал о Лоуренсе очень многое. У Джона был громкий, звонкий голос, а когда он смеялся, всегда показывал зубы, сгибался в коленях, прижимал руку к животу. Джон любил животных — они украшали большинство его рисунков и обязательно появлялись в истории хотя бы раз в день. У Джона было много друзей и фанатов, а еще он был общителен и открыт по отношению ко всем ним, часто переписываясь с людьми прямо в комментариях. У Джона было обостренное чувство прекрасного, что, однако, не мешало ему носить самые нелепые вещи — носки с изображением уточек или джинсы с кучей непонятных надписей и принтов. И это только вершина айсберга. Но Томасу почему-то нравилось. А еще Джон ненавидел несправедливость. Он высказывал своё мнение уверенно и красноречиво, затрагивал самые щепетильные темы и набрасывался на каждого, кто не соглашался. Одной из любимой его тем, как ни странно, оказалась сексуальная свобода. Джон рассказывал про дискриминацию людей по этому поводу, как родители отрекались от собственных детей за то, что те просто любили. Он поддерживал тех, кто решился открыться, ходил на прайды. Да и сам Лоуренс часто выпячивал свою ориентацию напоказ, призывая не стесняться самих себя. Это было то, что задело Томаса больше всего. Он перечитывал посты и комментарии раз за разом, испытывал смущение. С самого начала Джефферсон, правда, игнорировал их. Старался не думать о том, что Джон — гей, как и о непонятных чувствах, вызванных от подобного осознания. Томас не был уверен, какими они были. Кажется, его эмоции скакали от резко негативных до чересчур позитивных и он, боясь и тех и других, часто предпочитал золотую середину. Тем не менее, однажды любопытство оказалось слишком сильным. Томас начал с одного поста. Проснулся лишь спустя пару часов, сбившись со счёта. И, чем больше он читал, тем меньше соглашался с противниками Джона. И всё больше — с ним самим и его сторонниками. Но неприятное, непонятное чувство при мыслях и разговорах о сексуальных меньшинствах не пропадало. Томас старался не думать об этом. Тем не менее, пускай они не разу не разговаривали, Джон стал чем-то вроде воображаемого друга для него. Его никто не видел, никто о нём не знал. Он не был рядом на самом деле. От этого становилось паршиво на душе, если размышлять слишком долго. Поэтому Томас старался не думать и об этом. Пару раз, когда мысли таки просачивались в его голову и на душе становилось тоскливо, Джефферсон серьезно задумывался о реальной встрече. Спросить Лафайета, прийти к нему на работу или хотя бы написать. И сразу откидывал эту идею. Спроси кто у Томаса: «почему?», он бы не ответил. Сказал бы: «не твоего ума дела», уходя в закат от подобных вопросов. Возможно, послал бы куда подальше. И только оставшись один-на-один с самим собой, повторял бы снова и снова: «Действительно, почему?» Он же не станет по умолчанию геем, если сделает этот шаг. Боже, да один из его лучших друзей встречается с парнем и ничего! Но всё же… Всё же… У Томаса не было ответа. И вместо того, чтобы задумываться об этом он предпочитал жить своей жизнью — учиться, играть в баскетбол, тусить с друзьями, общаться с родными… Скрывать глупую улыбку, когда видит новую историю на его страничке. Пока одно событие не изменило всё. Обычная пятница. Ровно месяц с тех пор, когда он заметил Джона. Томас, Джеймс, Анжелика Скайлер и Лафайет с Геркулесом решили отметить конец очередной недели. Наступил ноябрь. А это значило только одно — скоро декабрь, Рождество. Друзья сидели в торговом центре, окруженные фастфудом и спрятанными бутылками из-под алкоголя, болтали в предвкушении. — И что же ты мне подаришь, дорогая, — кокетливо поинтересовался Томас, закидывая руку на плечи Анжелики. Она весело хмыкнула. — Нормальный дезодорант. Жильбер с Геркулесом рассмеялись. — Эй! — возмутился Джефферсон, — Чем тебя не устраивает мой дезодорант?! Вместо ответа Скайлер показательно сморщила нос, медленно скидывая его руку и отодвигаясь ближе к Джеймсу. Томас с недовольством заметил, как тот пытался скрыть смешок в своей кружке. — В чем-то она права, Томас, — заметил он, — Ты очень много занимаешься, тебе нужно что-то посильнее. Анжелика торжествующе указала на Мэдисона руками, смотря на Джефферсона. Весь её вид кричал: «Видишь? Я права!». Сладкая парочка хихикала на заднем плане. Томас фыркнул, накинул на себя обиженный вид. — Предатель, — пробурчал он и уже весь стол, кроме него самого, разразился хохотом. — Ладно! — Геркулес хлопнул себя по ноге, успокоившись, — Я собираюсь взять еще колы. Заказы принимаются. — О! — воскликнул Лафайет и повернулся к своему парню с широкой улыбкой, — Можешь взять мне того вкусного мороженого со сникерсом, пожалуйста? — Всё что угодно для тебя, детка, — Геркулес клюнул его в губы, Томас демонстративно засунул два пальца в рот, — Щас кому-то кудри поотрываю. Еще пожелания будут? — Я сыт, — сказал Джефферсон, на всякий случай отодвигаясь подальше. Анжелика попросила еще картошки фри, а Джеймс воды — запить таблетку от головной боли. Заверения друзей, что это вполне можно сделать и колой, он проигнорировал. И Томас даже не удивился. Учитывая иммунитет Мэдисона, даже в таких мелочах рисковать ему не хотелось. Приняв заказы, Геркулес поднялся. — Отлично. Томас, идешь со мной. Поможешь донести это всё. — Что? Ты разве не мо… Увидев его взгляд, Джефф молча поднялся и пошел за ним. — Так… — начал он, когда они дошли до автомата с напитками. Тут остальные не могли их услышать, — Зачем же я тебе понадобился? Геркулес начал наливать колу в пустые стаканчики. Его брови были слегка нахмурены, а взгляд слишком внимательно следил за переливающейся жидкостью. — Это касается Лафа. Томас занервничал. Они с Маллиганом никогда особо не общались, разве что в компании Жильбера. Геркулес никогда не обращался напрямую к Джефферсону, оставаясь верным своему дружку Гамильтону. И уж тем более не говорил о своих отношениях. — Что случилось? Он в порядке? Клянусь, Маллиган, если ты… — Я собираюсь сделать ему предложение. Томас подавился собственными словами. Тем временем, Геркулес поставил стаканы на поднос и с невозмутимым видом повернулся к Джефферсону. — Я уже просил благословения у Вашингтона и он сказал да. Я собираюсь устроить вечеринку, где будут все его друзья и сделать это. Но мне нужна помощь в подготовке и всяком прочем. Ты — один из его лучших друзей, поэтому твоя помощь тоже пригодится. Он обошел застывшего в шоке Томаса, сделал заказ на кассе. Джефф очнулся только когда Геркулес снова подошёл к нему, протягивая пару не уместившихся стаканчиков. Решил купить еще пару бургеров. — Так ты поможешь или как? Томас проморгался, взял стаканы и кивнул. — Да. Конечно. Но ты же знаешь… Геркулес насмешливо хохотнул. — Даже не пытайся завести шарманку по типу «обидишь его и тебе конец». Вашингтон уже дал мне это понять. А он вселяет как-то побольше страха… Томас мысленно согласился. До столика они дошли в тишине. Джефферсон делал всё на автомате, даже не слушал, что говорили друзья, когда они подошли. Это могла быть обычная приятная задачка — устроить своему другу такой сюрприз. Но это оказалось чем-то более особенным и Томас не мог отрицать, что это из-за их нестандартных отношений. Был бы кто-то из них девушкой, тогда другое дело. Он ведь старался не задумываться об этом, пока они встречались. Возможно, даже в глубине души надеясь, что это пройдет и Лафайет найдет себе кого-то противоположного пола. Свадьба — это другое. Если Жильбер согласится, а Томас уверен, что согласится, происходящее станет невозможно отрицать. И Джефферсон с легким волнением и трепетом думал, насколько это важный шаг и для него самого. Принятие. Конечно, это даётся ему трудно. Даже сейчас, а ведь они еще не начали ничего планировать. Но Томас знал, если он справится с этим, то перейдет на новую ступень. Тем более, Джон сильно помогал в этом. Кстати о нём. Джефферсон потянулся к телефону, что оставил на столе когда уходил. Он проверит есть ли у Лоуренса какие-то обновления и успокоится. Но как только Томас посмотрел на экран, внутри что-то рухнуло. Он был подписан на Джона Лоуренса.

***

Джон не появлялся на тренировках уже две недели. Он специально пропустил первую, но на последующей, когда сумка уже была собрана, а кроссовки обуты, к нему подошёл Гамильтон. Лоуренс с удивлением заметил, что тот тоже одет. С удивлением, потому что, насколько знал Джон, Гамильтон не планировал никаких встреч сегодня. К тому же суббота и учёбы нет. А если у Алекса нет дел на улице, он и под угрозой смерти от нехватки солнечного света не выйдет. — Я могу пойти с тобой? — спросил Гамильтон, улыбаясь. Джон скептически окинул его взглядом. — Как будто ответ «нет» тебя остановит. Алекс весело хмыкнул, начал обуваться. — У кого-то сегодня хорошее настроение, — отметил Джон. Сам он заметно расстроился, но виду не подал. Ему хотелось увидеть Томаса сегодня — один его вид успокаивал, а учитывая навалившийся в последнее время стресс, это было именно то, что Лоуренсу необходимо. Но если пойти с Александром, он догадается. Поэтому мысленно Джон уже продумывал новый маршрут. — Погода отличная, я сегодня выспался, — Лоуренс фыркнул. Только Гамильтон может так сказать после пятичасового сна, — А теперь иду с лучшим другом гулять. Отчего мне не радоваться? Джон хмуро изучал его. Кто-кто, а Гамильтон жизнерадостным человеком не был. Но тот глядел на него в ответ с широкой улыбкой на лице и Лоуренс сдался, растянув губы в ответ. — Ладно, фиг с тобой. Пошли. Что Джон знал наверняка — Гамильтон изучает его. Он прекрасно замечал с виду безобидные вопросы, попытки попасть в чужую комнату и этот внимательный взгляд. Отец делал также. Так что Лоуренс знал, как противостоять этому. Без лишних подозрений, конечно. Хотя Алекс сама ходячая подозрительность, к тому же более умный и просветлённый в истинной натуре Джона, чем Генри Лоуренс. Это сильно мешало Джеку. Но он продолжал играть. Не то чтобы Лоуренс хотел чтобы хоть кто-то знал о его влюбленности. Если бы мог, он бы и сам предпочёл забыть об этом, но не судьба. И не то чтобы Томас был настолько плох… Он определенно был красив, хорош в спорте, весёлый и умный, насколько Джон мог судить. Однако, если верить Алексу, Джефферсон также являлся тем еще засранцем. Он смеялся над Гамильтоном, вёл себя так, словно является пупом Земли, постоянно лез туда, куда его не просили. Даже Геркулес относился к Томасу с подозрением. С другой же стороны, Лафайет души в нём не чаял. Джон, правда, удивился, узнав об их дружбе, но еще больше от того, что об этом знал и Алекс. Как ему позже сказал сам Гамильтон, это был выгодный союз для него самого — ведь отец Лафайета большая шишка в их университете, а Алекс, сирота без цента в кармане, нуждался в покровителях и связях. Позже эта дружба перестала быть лишь выгодой для Гамильтона и переросла в настоящую, искреннюю привязанность. В это Лоуренс поверил сразу же. Лафайет — один из тех людей, кто покоряет тебя своей простой добротой, искренностью и благородством. Перед ним невозможно было устоять даже такому чёрствому засранцу, как Гамильтон. И неудивительно, что он решил закрыть глаза на их с Джефферсоном дружбу. Не то, чтобы это мешало ему при каждом удобном случае поливать того грязью и уговаривать Жильбера перестать общаться с ним. Но Лафайет был непреклонен. Сделать такой шаг ему мешали искренняя любовь и собственные моральные принципы. Так что он, в отместку, решил рассказывать о Томасе всё самое лучшее. Попытался даже пару раз померить их. Каждый из них закончился дракой. И не то чтобы Джон не доверял суждениям Лафайета… Просто он знал его слишком хорошо. Жильбер, поступавший всегда из лучших побуждений и желания помочь, слишком уж верил в высокие чувства других. Конечно, заядлых мерзавцев, вроде той «элиты», что училась с ними в колледже, он на дух не переносил, но в людей небезнадёжных верил всем своим сердцем. Джон просто не мог доверять объективности его суждений. Особенно учитывая то, что Томас был тем, кто протянул Лафайету руку помощи, когда тот только приехал в Америку. А Жильбер хорошо запоминает такие вещи. Даже порою забывая о других, плохих. Несомненно, поступок этот был благородный, но ведь никто из них не знал, чем руководствовался Томас в тот момент. Алекс даже предположил, что тем же, чем и он сам. Но даже если это не так… Люди ведь имеют свойство меняться. А Лафайет имеет привычку эти изменения игнорировать. Поэтому Джон решил держаться от Томаса Джефферсона подальше. На всякий случай. Но искушение наблюдать за ним во время тренировок было слишком сильным. И Джон не мог с этим ничего поделать, оправдываясь тем, что пока его никто не поймал, этого не существует и вина не доказана. Теперь же стал слишком велик риск быть разоблаченным Алексом, поэтому Джон принял решение. Он забудет о Томасе Джефферсоне. Потому что дружба для него важнее сомнительных парней. Прогулка с Алексом прошла отлично. Они веселились, вспоминали лучшие моменты из прошлого, болтали обо всём на свете. Путь их шёл через парк, где парни распугали кучу голубей и родителей, с чьими детьми затеяли игру в прятки-догонялки. В итоге, они сами с диким хохотом убегали от взрослых. И, к несчастью для бедного персонала, наткнулись на караоке-бар. А через пару часов выкатились и оттуда, преследуемые разъяренным охранником. Последняя картина, что запомнил с того вечера Джон, был Алекс, разлёгшийся рядом с ним на холме, полупустые бутылки с алкоголем, валяющиеся вокруг них и огни, огни, огни… Последние ощущения, что он запомнил, были головокружение, рябь в глазах и трава, щекотавшая его кожу. Последними чувствами оказались безграничные любовь, и облегчение, облегчение, облегчение, что эта потрясающая дружба, эта особенная связь не прервалась из-за его мимолётных чувств. Пос­ледней фразой, что Джон за­пом­нил тем ве­чером, были его собственные простые четыре слова: «Как же я счастлив» А спустя несколько недель всё начало выходить из-под контроля. Однажды в пятницу, когда Джон пытался приготовить вкусный омлет и, желательно, не подгоревший, а Алекс работал у себя в комнате, в дверь постучали. — Я открою! — прокричал Лоуренс. Едва успев распахнуть дверь, Джон чуть не упал наземь, проклиная пушистое нечто, полетевшее сразу на кухню. — Пегги! — воскликнул Лоуренс возмущенно. Протянул руку к вытянутой ладони Геркулеса, поднялся. Маллиган беззлобно хохотал. — Как дела, дружище? Джон уже собирался ответить, как услышал голос их подруги, Маргариты Скайлер: — Кажется, у вас омлет горит! — Чёрт! Джон побежал на кухню, схватил горячую сковородку, быстро перекинул омлет на тарелку. Из груди вырвался мучительный стон — то ли от досады, то ли от боли в руке. Он подставил ладонь под холодную воду, переведя сердитый взгляд со сгоревшего ужина на Пегги. Та подняла руки в защитном жесте, хихикнула. — Чем ты думал, когда оставлял его на огне, уходя открывать двери? Лоуренс с недовольством заметил, как она уже налила себе колы и поедала его любимые пирожные. — Когда ты перестанешь нас объедать?! Ты ведь можешь позволить себе свою еду купить, не в бедной семье живёшь. — Тогда же, когда Анжелика перестанет следить за тем, что я ем, — недовольно проворчала Пегги, протягивая пирожные подошедшему Геркулесу, — Она совсем помешалась на своём правильном питании после того как у отца случился сердечный приступ от ожирения и теперь терроризирует всю семью! Уверена, пока никто не видит, она пожирает бургеры с колой… Джон решил не говорить Пегги насколько правдивы её слова. Он вздохнул и, следуя примеру друзей, уселся за стол. По крайней мере она иногда приносит кучу вкусной еды от Элайзы. И подкидывает им немного деньжат, зная, что сами они не возьмут. И думая, будто никто из них этого так и не заметил. — Так зачем вы пришли? — спросил он, — Не просто же пожрать на халяву, я надеюсь? — Поесть на халяву — это святое, — довольно пробурчала Скайлер с набитым ртом. — На самом деле, — вмешался Геркулес, — Есть дело. Только нужно позвать Гамильтона. Он дома? — Да. Заперся у себя в комнате и пишет статьи. Он обязательно нужен прямо сейчас? Маллиган серьезно кивнул, поднявшись. — Пошли, поможешь мне вытащить его. Лоуренс застонал, поднял руки. — Может лучше вы сами? Мне как-то не хочется умирать сегодня, чувак. — Знаешь ведь — ты единственный, кого он послушается, — Геркулес посмотрел на него так, что Джону уже не хотелось сопротивляться, — Пошли, это касается Лафа. Лоуренс вздохнул, но подчинился. Если его друг так серьёзен, значит дело действительно не терпит отлагательств. Вытащить Алекса из комнаты оказалось сложно. Только постучав и, после тихого рычания в ответ, зайдя внутрь, Джон почувствовал себя как в самом настоящем ужастике. Единственный свет в помещении исходил от ноутбука. Он выделял из темноты маленькую, сгорбленную фигуру и Джон невольно сглотнул. Гамильтон, запертый на пару дней без света, нормальной еды и какого-либо ухода за собой, представлял из себя зрелище, подобное только Голлуму из «Властелина Колец». И звуки издавал похожие. — Алекс! — позвал Геркулес. Когда ответа не последовало, Джон повторил его действие. Но после минуты бесполезных ожиданий, Лоуренс начал медленно пробираться сквозь бардак. Гамильтон совсем дичал, если заваливал себя работой. Что случалось слишком часто, по скромному мнению его друзей. — Алекс, — повторил Джон, положил руку ему на плечо. Гамильтон вздрогнул, обернулся. Его красные, огромные глаза пялились на Лоуренса долгие минуты, прежде чем в них проскользнуло узнавание. — Джек? — прохрипел он. — Да, Алекс, — тихо ответил тот, поглаживая друга по плечу, — Пойдём, допишешь попозже. Герку нужно сказать что-то важное. Алекс рассеянно переводил глаза с Джона на ноутбук и обратно. — Мне… Нужно дописать. Чуть-чуть осталось. Лоуренс вздохнул, почувствовал вину нарастающую в нём. Всё было намного проще пока он учился в колледже — комната стоила в три раза дешевле, отец отправлял хоть немного денег. А теперь им с Алексом нужно работать на износ лишь бы хватило на еду. В такие вот моменты Джон жалел, что решил ослушаться отца. Геркулес подошел к ним, положил одну руку на другое плечо Гамильтона, второй медленно опуская крышку ноутбука. У Алекса уже не было сил сопротивляться. — Давай Алекс, — мягко сказал Маллиган, — Тебе нужно немного отдохнуть. Тот в ответ начал что-то бурчать и таки попробовал отвоевать свою «прелесть». Геркулес вздохнул, пробормотал: — Сам напросился. И закинул Алекса на плечо. Так, с недовольно мычавшем Гамильтоном и хихикающим сзади Лоуренсом, он вышел на кухню. Увидев такую картину Пегги расхохоталась. — Операция прошла успешно, капитан? — весело спросила она. — Ещё как успешно, — Геркулес усадил Алекса на стул, — Только цель проявила сопротивление. — Почему-то я не удивлена, — хихикнула Скайлер и пододвинула присевшим парням по кружке с чаем и вилке для лежавшего перед ними куска лазаньи, — Вот. Элайза сделала пока Анжи не видела. — Благослови её Господь, — пробормотал Джон. Первый кусочек тут же оказался во рту и он довольно простонал. — Эй! Я помогала! Лоуренс отложил вилку, встал перед Пегги на колени, пытаясь скрыть улыбку. — О великая Маргарита Скайлер! Благодарю Вас, о великодушная, за дар сей прекрасный! Ох, спасибо, спасибо! Все, даже уставший Алекс, засмеялись над целующим девчачьи руки Джоном. Тот поднял брови, не скрывая улыбки. — Ну что? Довольна? — О, еще как! — хихикнула Пегги, — Всегда пожалуйста! Джон поспешил к лазанье, боясь как бы Алекс не съел всё первым. Геркулес к еде не притронулся. Он покрутил в руках чашку, брови слегка нахмурены. И не успел кто-либо спросить о причине созыва, выдал: — Я хочу сделать Лафу предложение. Лоуренс подавился. — Что?! — воскликнули Пегги и внезапно проснувшийся Алекс. Джон пытался подавить кашель. — Я хоч… — Да слышали мы всё прекрасно, — перебила Пегги, — Просто шокированы! Рассказывай всё! Где это будет, когда?! Могу я быть подружкой невесты?! — Э, нет! — вмешался Алекс, — Это я должен быть подружкой невесты! Я познакомил их! Скайлер хмыкнула, сложила на груди руки. — Я устроила им первое свидание! — Я их лучший друг! — А я, что, нет?! — Эй, эй, эй! Ребята! — воскликнул Джон, — Не ссорьтесь из-за такой ерунды! Тем более… всем известно, что подружкой невесты стану я! Геркулес закатил глаза. Пока троица спорила он допил свой чай. Наконец, отложив чашку в сторону, Маллиган медленно обвёл всех их взглядом, поднял руки и резко, что есть силы, ударил поверхность стола. Воцарилась тишина. Пегги, Алекс и Джон вздрогнули, подняли взгляд на серьезного Геркулеса. — Достаточно. Для начала нужно созвать всех самых близких друзей Жильбера и Вашингтонов, а затем уже мы все вместе решим что, как и когда. Всем всё ясно?! Друзья кивнули. — Вот и прекрасно! — пробасил он и широко улыбнулся. Напряжение резко спало, троица кинулась раздавать поздравления, — Так, спокойно! Я ведь еще не спросил, а он еще не ответил… Алекс фыркнул. — Да ладно. Это же Лаф. Можешь его даже не спрашивать — просто вышли приглашение на свадьбу как остальным и он будет там. Комната наполнилась хохотом. — Посмотрим, — сказал Геркулес с улыбкой. — Впереди всё самое лучшее, — воскликнул Джон, — А пока — давайте же выпьем за это! И за разразившимся после этой фразы довольным шумом едва можно было услышать тихий комментарий Пегги: — Вам троим лишь бы напиться… Они закончили довольно рано — ближе к девяти Скайлер стала потихоньку собираться пока ей не стали названивать сёстры, Геркулесу же стал звонить обеспокоенный Лафайет. И в итоге оба уехали на такси до того, как часы пробили десять. Алекс, клятвенно пообещавший не сидеть допоздна, ушел в свою комнату. Джон остался один. Решив для начала немного посидеть в Инстаграме, а затем также вернуться к своим заказам, он потянулся, взял со стола телефон и направился к себе. Лоуренс плюхнулся на кровать, разблокировал экран. И с удивлением обнаружил открытую переписку. С ником, который он видел впервые в жизни. Нахмурившись, Джон прочёл единственное сообщение, отправленное от него самого: «Привет, Томас! Меня зовут Джон. Мы пока не знакомы, я друг Лафайета. Возможно, ты видел меня на баскетбольных тренировках пару раз. Как насчёт выпить вместе кофе на днях?» Сердце пропустило удар. «Нет, нет, нет, нет, нет…» Перейдя на профиль, ему захотелось закричать. Ник — бессвязный набор букв, аватарка — скачанная с интернета картинка, но фото… Всего три фото. На одной баскетбольная команда, на второй — Джеймс и Лафайет, на третьей — девушка со взрослой женщиной. И на каждой из них он. Томас Джефферсон.