Sometime, somewhere, life always comes to a fight, and peace always comes to an end.» ― Rachel Caine, Lord of Misrule
***
Уилл потирает руки в тщетных поисках тепла, глядя на открывшееся перед ним зрелище с некоторым чувством фатализма. Тотем убийства, со вздохом думает Уилл, стоя на холодном пляже и отчаянно желая оказаться где-нибудь еще. Разве больше нет людей, которые просто теряют рассудок и стреляют в людей? — Это только я, или мы все тут такие странные? — спрашивает Беверли, подходя к нему и протягивая чашку чего-то теплого — чая, обнаруживает он с легким вздохом, и почти трогательно благодарен, потому что он замерз, и если бы это оказался кофе, который он не может пить, он мог бы заплакать прямо здесь. Он отпивает глубоко, посылая благодарный взгляд в сторону Беверли. — Нет, дело не только в тебе, — вздыхает Уилл, наблюдая, как Джек проносится мимо с таким знакомым выражением лица. Он вдыхает тепло чая, поворачивается к огромному тотему перед ними и смотрит. Пора возвращаться к работе.***
Расследование о тотеме убийства, при всем его шокирующем содержании, заканчивается довольно грустной, жалкой маленькой историей, когда они его распутывают. Омега, который принял трудное решение ради своего ребенка, и альфа, который убил своего собственного сына в мелочной мести за это. Вполне возможно, что Уилл получает слишком большое удовлетворение, сообщая эту новость мистеру Уэллсу. Он винит в этом гормоны. Но, несмотря на свою бессердечность, Уилл скорее рад, что это его первое дело, о котором он рассказывает Ганнибалу. Многие люди могут быть мертвы, и Уилл не может этого изменить, но они закрыли его довольно быстро, и Уэллс даже не сопротивлялся. Ганнибал все еще не в восторге от этого, но Уилл видит, что его позиция колеблется — возможно, в последние несколько дней было много секса, Уилл не может ни подтвердить, ни отрицать этого, — и, честно говоря, Уилл думает, что если все пойдет в том же духе, они будут в порядке. А потом звонит Джек насчет Абеля Гидеона, сбежавшего из психушки, и мертвой медсестры. И Чесапикского Потрошителя.***
Уиллу знакомо имя Абеля Гидеона, но он не может сказать, что внимательно следил за его делом. Его познания об этом человеке состоят из нескольких фактов о том, что он был альфой и доктором, убившим свою омегу и их ребенка, и впоследствии оказавшимся под опекой Чилтона. Честно говоря, если бы не убийство омеги и ребенка, Уиллу было бы почти жаль его. В этом же случае, не очень. Ганнибал, если выражение его лица — которое можно описать как «сокрушительное» — является каким-либо признаком, также не имеет добрых мыслей относительно Абеля Гидеона. Но Уилл прекрасно осознает тот факт, что это связано с другим. Дело в том, что Абель Гидеон заявляет, что он Чесапикский Потрошитель. Видите ли, Уилл всегда утверждал, что убийцы — он подразумевает и Ганнибала, хотя он согласен с тем, что называть Ганнибала чем-то настолько банальным, как психопат, было бы грубым упрощением, — на самом деле просто художники, отчаянно желающие подписать свое имя на своей работе. Вот почему, в конце концов, их почти всегда ловят. Это больше всего беспокоит Уилла и представляет большое препятствие для долгой жизни с Ганнибалом и их детьми. Ни смерть, ни садизм, ни даже каннибализм. Нет, самый большой враг Уилла — это простая человеческая природа, потому что каждый хочет признания за свою работу, независимо от того, какая она. Даже Ганнибал. И потом, конечно, есть люди, которые хотят признания за работу других людей. Уиллу никогда не приходилось беспокоиться об этом. До сих пор. Потому что теперь он наблюдает за лицом Ганнибала, когда Джек говорит по телефону о том, как Гидеон — и Чилтон, хотя Уилл принимает все его «идеи» с изрядной долей скептицизма, — считают, что Гидеон — Чесапикский Потрошитель. А также подражатель, совершивший убийство Мариссы Шурр, и Уилл даже не обижается на непреднамеренный вопрос о его способностях. О, думает Уилл, когда они готовятся в напряженной тишине, на лице Ганнибала действительно тревога. А потом, не прошло и тридцати минут, как они уже сидят в Бентли Ганнибала и едут в Куантико, Джек звонит им и сообщает, что один из психиатров Гидеона оказался мертвым из-за колумбийского галстука, и внезапно у Уилла появляются проблемы посерьезнее, чем самолюбие Ганнибала.***
— Ты ведь не был одним из врачей в его деле, не так ли? — спрашивает Уилл, нарушая тишину, воцарившуюся в машине, и в его голосе слышится беспокойство. Дело не в том, что Уилл сомневается в доблести Ганнибала, просто… просто потому, что Уилл имеет эмпирическое доказательство того, что Ганнибал может противостоять психопатическим альфам, не означает, что он хочет увидеть это снова, особенно учитывая его собственное беременное состояние. Искушение судьбы и все такое. — Нет, я не был, — говорит Ганнибал, слишком уж себя контролируя, и довольно быстро становится ясно почему, когда он заканчивает настолько нейтральным голосом, что это смахивает на обвинение. — Но Алана была. Я заметил, что ты… неохотно сообщил ей о своем изменении статуса. Уилл думает упомянуть, что Ганнибал скрыл от него каннибализм, так что ему никогда не достичь морального превосходства, но Уилл выше этого, поэтому он воздерживается. — Ты ревнуешь к Алане! — вместо этого говорит Уилл с некоторым удивлением и удовлетворением в голосе. — Ты испытывал к ней определенную… привязанность до встречи со мной, — говорит Ганнибал тоном, который лучше подходит для человека, которого пытают паяльной лампой, и, учитывая, какое тепло это вызывает у Уилла в груди, он подозревает, что его собственное моральное превосходство находится где-то на уровне лежачего полицейского. Каннибализм, однако. Он все еще выигрывает по умолчанию. — Да, испытывал, — говорит Уилл, когда они подъезжают к месту последнего преступления, тоном простым и честным, и на почти непроницаемое подергивание Ганнибала — где-то между болью и чистой, животной яростью — он успокаивающе кладет руку ему на бедро. Затем он удостоверяется, что Ганнибал поставил машину на стоянку и что все его внимание сосредоточено на нем, прежде чем он говорит, мягко и в то же время безусловно, чтобы не возникло никаких недоразумений. — Но потом я встретил тебя. Не исключено, что они выйдут из машины на несколько минут позже. Мертвые могут подождать.***
Еще один день, еще один парень, думает Уилл, глядя на ужасную сцену с мертвым врачом Гидеона, лежащим перед ним. Он позволяет себе лишь секунду раскаяния перед мертвым, прежде чем на него нападает разъяренный, нервный Джек, который резко жестикулирует в сторону мертвеца и требует без предисловий напряженным голосом: — Ну? Уилл не обижается. Он в одном неверном шаге от того, чтобы на словах разорвать чье-то горло прямо сейчас. По-видимому, это дерьмо не перепутать с гормонами беременности. Но он отвлекся. — Абель Гидеон не Потрошитель, Джек, — говорит Уилл, для вида бросив беглый взгляд на место преступления. Сказать, что это все-таки Гидеон, могло бы принести пользу ему и Ганнибалу в краткосрочной перспективе, но в конечном итоге ложь раскроется, и когда это произойдет, Джек будет только усерднее искать Потрошителя и с подозрением относиться к неправильным утверждениям Уилла. Нет, в конечном счете лучше сказать правду, что и делает Уилл, когда высказывает теорию о Чилтоне и последствиях его «терапии»: — Он может — и я думаю, что так и есть — верить, что он Потрошитель, но это не так. Кроме того, он думает, что Ганнибал может действительно потерять рассудок, если Уилл скажет, что Гидеон — Потрошитель, и оправдание перед судьей «борьбы за доминирование» зайдет слишком далеко при объяснении, почему у его пары между зубов застряла плоть Гидеона. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть. — Хорошо, — говорит Джек, неохотно соглашаясь с каждым его словом, явно недовольный оценкой Уилла, но доверяя его суждению. Он рычит разочарованно, ни к кому конкретно не обращаясь. — Тогда чего он намерен достичь этим? Чего он хочет? — Я думаю, что Абель Гидеон хотел бы найти Чесапикского Потрошителя, чтобы оценить, кем он является, — говорит Уилл, не глядя на Ганнибала, стоящего примерно в десяти футах от него, и медленно заканчивает. — И кем не является. Выражение расцветает в глазах Джека, как мерцание лампочки, и Уилл уже может сказать, что то, о чем думает Джек, не закончится хорошо.***
КАК ПОТРОШИТ ПОТРОШИТЕЛЬ: АБЕЛЬ ГИДЕОН И РАЗУМ ЗА ЧЕСАПИКСКИМ ПОТРОШИТЕЛЕМ, кричит заголовок последней статьи TattleCrime на планшете Ганнибала. И если он схватит его еще сильнее, то стекло треснет. Честно говоря, иногда Уилл устает быть постоянно правым. — Ты хочешь мне что-то сказать, дорогуша? — говорит Уилл, его попытка пошутить проваливается, когда Ганнибал просто смотрит на него, и Уилл признает неадекватность своей попытки, скользнув в пространство коленей Ганнибала, чтобы упереться спиной об грудь в качестве молчаливого извинения. Ганнибал не расслабляется, но его руки скользят к бедрам Уилла и устраиваются там успокаивающим весом, поэтому Уилл считает, что извинения приняты. — Ты знаешь, что это ловушка, — тихо говорит он, констатируя очевидное — Ганнибал был там, когда Джек обнародовал свой план, поэтому, конечно, он знает, — в надежде, что он может достичь глубинных чувств через трещины в поверхности. — Конечно, я знаю, что это ловушка, — говорит Ганнибал, бессознательно потирая рукой едва заметную выпуклость живота Уилла, прежде чем он заканчивает, голосом заметно… резким на последнем слове. — Но знание не делает это менее… оскорбительным. О, думает Уилл, теперь они к чему-то придут. — Нет, — соглашается Уилл, поворачиваясь на коленях Ганнибала так, чтобы оседлать его, поднимая руки, чтобы обхватить плечи Ганнибала и прижаться к нему, чтобы их дети оказались в коконе между их тел, целые и невредимые. — Но он травит тебя. Будь умным, лучшим альфой, и не заглатывай наживку. — Да, конечно, mylimasis, — говорит Ганнибал, обращение звучит нежно — чужое по языку, но универсальное по смыслу. Он шепчет, согревая дыханием губы Уилла. — Я никогда не сделаю ничего, что поставит под угрозу то, что мы сделали вместе. И Уилл, который видит его, который любит монстров, которых он видит, отпивает поцелуи с губ Ганнибала, пока ведет его наверх, и верит ему. Этой ночью Уилл засыпает, свернувшись калачиком в тепле своего альфы, сытый и счастливый. Он просыпается на холодных простынях, и голос Джека в его телефоне сообщает ему, что Потрошитель — настоящий Потрошитель — оставил ему сообщение от покойной Мириам Ласс. И ее руку. Дом пуст, когда он уходит, и Уилл практически трясется от гнева, задаваясь вопросом почему. Ганнибал Лектер. Шеф. Психиатр. Любитель красивых вещей. Нарцисс. Психопат. Чистокровный альфа. Каннибал. Лжец.***
Когда Уилл возвращается домой после целого дня разглядывания руки Мириам Ласс и Джека, закручивающего себя почти до потолка и вымещающего это на всех окружающих, он находит Ганнибала на кухне, готовящего ужин в своем безупречно белом фартуке, как будто ничего не случилось. Позже Уилл поймет, что это сделал фартук. Может быть, позже ему станет не все равно, и он найдет это забавным. Теперь остается только предательство. — Ты просто ничего не мог с собой поделать, да? — говорит Уилл, нарушая тяжелую тишину, голос режет, как нож, и его тон такой холодный, такой тихий, что это едва похоже на вопрос. Нет, скорее это факт, и шум, который Ганнибал начинает издавать в знак протеста, означает, что он тоже это знает. Почему-то это причиняет еще большую боль. — Нет, сейчас говорю я, Ганнибал, — говорит Уилл, не позволяя Ганнибалу прервать его какой-нибудь бесполезной манипулятивной банальностью. Его голос такой ровный, такой осторожный, что даже Ганнибал знает, что нужно молчать. — Неужели твоя маленькая игра с Джеком так забавна для тебя, что ты рискуешь своим будущим с семьей? — Уильям… — начинает Ганнибал, в его глазах что-то, похожее на страх. Он пытается успокоить или рационализировать, или рассеять то, чего Уилл не хочет различать, или позволить ему закончить, слишком потерянному в своем гневе. — Потому что именно это ты и делаешь! — кричит Уилл, не обращая внимания на то, как грубо перебивает его, наконец теряя спокойствие, крича на Ганнибала так, как он никогда раньше не кричал, трясясь от ярости и ужаса. Из-за этого? Это было единственное, чего Уилл всегда боялся, и единственное, чего Ганнибал, будучи его парой, никогда не должен был допустить: — Твоя чертова потребность в публике обеспечит тебе мягкую камеру в лучшем случае и иглу в руке в худшем, и с обоими вариантами я останусь один воспитывать детей, которых ты оставил! — заканчивает Уилл, и его голос почти срывается на последних двух словах. Ганнибал ничего не говорит в ответ. Судя по тому, как беззвучно работает его горло, Уилл задается вопросом, может ли он вообще. Это третий раз, когда Уилл Грэм заставил Ганнибала Лектера потерять дар речи. Уилл слишком разбит, чтобы волноваться об этом. — Я ухожу. Я не могу находиться здесь сейчас, — говорит Уилл, скорее уничтоженный, чем разозленный, и не смотрит на Ганнибала, потому что не уверен, что сможет. Он бросает через плечо, оставляя его на кухне, как раз перед тем, как захлопнуть глупо дорогую дверь Ганнибала с такой силой, что она дребезжит. — Не жди меня. Уилл надеется, что он ее сломал.***
Уилл не идет в мотель, потому что знает, что это было бы напрасной инвестицией для кровати, которой он не воспользуется. Вместо этого он обнаружил, что бесцельно ездит по городу, его телефон на беззвучном режиме, чтобы избежать звонков Ганнибала. Он думает о разных вещах, но об одной в особенности. Мириам Ласс. Тема Мириам Ласс не из тех, что он когда-либо поднимал с Ганнибалом, но и не из тех, что он никогда не рассматривал раньше. С этической точки зрения смерть Мириам беспокоит его не больше, чем другие жертвы Ганнибала. Ганнибал может убить грубого, но грубость не приравнивается к плохому или злому. Жертвы Ганнибала, по стандартам большинства людей, невиновны в любом реальном преступлении. Ганнибал не линчеватель, и Уилл не делает никаких намеков на это — Уилл любит Ганнибала из-за того, кто он есть, а не вопреки этому. И, честно говоря, каким-то странным образом смерть Мириам тяготит его меньше всего, хотя это и странно. Мириам, благодаря сочетанию хитрости и беспечности Ганнибала, едва не поймала Потрошителя, а Потрошитель опередил ее и убил, чтобы избежать разоблачения. Смерть Мириам была для Ганнибала вопросом самозащиты, а не актом спланированного садизма, и Уилл уважает способность каждого защитить себя, даже монстров. Выживает сильнейший, и все такое. И все же смерть Мириам беспокоит его в одном отношении. Смерть Мириам превратила профессиональное стремление Джека поймать Потрошителя в одержимость, и Уилл слишком долго был полицейским, чтобы не знать, что эта конкретная комбинация никогда не заканчивается хорошо. Такой случай, как Потрошитель, убийца, такой как Ганнибал — дотошный, без каких-либо реальных жертв, умный психопат, контролирующий свои убийственные побуждения? Это монстры, которые могут проскользнуть через трещины, Зодиак и Джек Потрошитель. Монстры, которым удается отбить свою потребность в признании и прожить свою жизнь вне клетки, и умереть легендами. Проблемы начинаются, когда эти монстры создают своих собственных героев. Говорят, что герои сами создают себе злодеев, но Уилл знает, что верно и обратное. И Джек, несмотря на то, что у него нет таланта Уилла, не является неразумным человеком. Джек, если у него будет достаточно времени и возможностей, разберется во всем, и тогда у них будут настоящие неприятности. Так что, решает Уилл, бесцельно разъезжая по городу — едва заметные зачатки плана начинают прорастать, — он просто должен убедиться, что у Джека не будет достаточно времени или возможностей. И ему, возможно, даже не придется убивать его, чтобы сделать это. Эта мысль подбадривает его, пусть даже совсем чуть-чуть. По крайней мере, это происходит до тех пор, пока его телефон не вибрирует, и определитель номера сообщает, что это Джек, а не Ганнибал, который рявкает вместо приветствия: — Чилтон у Гидеона. Мы не знаем где. Разумеется, он знает, думает Уилл, закатывая глаза, и на секунду он подумывает о том, чтобы оставить Чилтона на произвол судьбы, прежде чем его лучшая сторона побеждает, и он быстро обдумывает этот вопрос. — Обсерватория, — говорит Уилл через секунду с чувством уверенности, думая как человек, который не уверен в собственном разуме и работающий над подсказками, данными ему, чтобы решить его затруднительное положение. — Он забрал его туда. — Я уже еду. Будь там, — говорит Джек в своей бесцеремонной манере, вешая трубку прежде, чем Уилл успевает ответить, и Уилл вздыхает, прежде чем бросает взгляд на свой телефон и думает о Ганнибале и обещаниях, которые они дали. И эти обещания Ганнибал нарушил. Он выключает телефон, кладет его обратно на сиденье и сворачивает к обсерватории.***
Обсерватория, когда он прибывает, представляет собой месиво полицейских огней и сирен, зрелище почти ослепляющее. Честно говоря, Уилл задается вопросом, почему полиция просто не повесила гигантские знаки «мы здесь» или что-то в этом роде. Многострадальный взгляд Беверли и едва сдерживаемое разочарование Джека говорят Уиллу, что он не одинок в своей оценке, прежде чем Джек говорит грубым и лаконичным голосом: — Гидеон все еще там, насколько мы можем судить. Местная полиция идет впереди, а мы сзади. И затем, взглянув на Уилла, приказывает тоном гораздо более мягким, чем мог бы, если бы Уилл был бетой, и если Джек, вероятно, не подсознательно улавливал феромоны беременности, которые Уилл скрывал ежедневными подавителями: — Оставайся в машине — если какой-то дерганый полицейский не застрелит его, мне нужно, чтобы ты поковырялся в его мозге. Уилл на секунду задумывается — на самом деле больше из омежьего принципа, чем из-за чего-либо другого, — но реальность заявляет о себе достаточно быстро, и независимо от того, насколько он может быть зол на Ганнибала, подвергать своих детей риску никогда не будет приемлемым возмездием, поэтому Уилл кивает и устраивается в тепле внедорожника и его подогреваемых сидений. Кроме того, блеск в глазах Джека говорит больше о том, что Джек, по-видимому, решил восстановить правило, что автомобиль является «свободной зоной Миранды» и хочет, чтобы Уилл был частью наступления, а не воспринимался слабаком из-за своего гендера. По большей части воинственность Джека, а не его сексизм вызывали в прошлом чувство разочарования и веселья. Когда несколько минут спустя, после того как стихли фанфары двух зубчатых ворот обсерватории и Уилл поднял глаза, чтобы увидеть Абеля Гидеона, скользящего на водительское сиденье внедорожника с пистолетом в руке и кровью на одежде под одолженной курткой ФБР, Уилл решает, что в данном конкретном случае это разочарование. — Специальный агент Грэм, — говорит Абель Гидеон в знак приветствия, почти ласково, со странной мягкостью во взгляде. — Я так много слышал о Вас. Приятно наконец-то познакомиться с Вами. Абель Гидеон, умный альфа-психопат, который думает, что он Чесапикский Потрошитель. Тот самый Потрошитель, чье последнее место преступления было явно подарком ухаживания. Честно говоря, если бы Уилл не был беременным, в основном счастливо спаренным и находящимся прямо сейчас в процессе похищения, он мог бы быть польщен. Вместо этого он просто вздыхает. И оставляет в машине свою гребаную задницу.