Трижды проклятый успех

      Утром меня будит Лариса Васильевна. Зовёт на завтрак, однако я сонно отказываюсь ради столь незначительного события куда-либо вставать. Она не заставляет меня и спокойно уходит, захватив с собой только Женю.       Кстати, он вчера благополучно отыскался. По словам Ларисы Васильевны, его нашли слоняющимся по отелю и вернули на место как ни в чём не бывало. То, что он убежал из номера, списали на моё пьяное состояние. Якобы Женя побоялся находиться со мной рядом и решил подождать, пока я вырублюсь.       Ни я, ни Женя против этой версии ничего не имели.       В газели я размещаюсь на передних местах. Рядом сидят учителя, которым нет до меня никакого дела. А мне — до них. Женя садится рядом с Лерой, и они в очередной раз о чём-то переговариваются. Я к ним не лезу. Вчерашнее признание будто бы лишило меня права безграничной власти над Женей. От этого ощущения я никак не могу отделаться.       Приходится смириться с Лерой, а заодно с собственными сумбурными мыслями. Благо выступление в консерватории уже состоялось и остался только конкурс. После него наш с Женей фортепианный дуэт развалится, и мы снова станем совершенно чужими людьми.       Мама устраивает мне лютый разнос по телефону. Лариса Васильевна в ярких красках описала ей, как чудесно я выгляжу, когда пьян. Маме это описание не понравилось. С каменным лицом выслушиваю про то, что я нигде не в состоянии вести себя нормально и всё время позорю своих родителей. Ничего в ответ не говорю, лишь молча соглашаюсь. Ругаться и спорить нет никакого желания.        «В общем, доигрался ты у меня. Как только с работой разберусь, приеду и поставлю тебя на место. Жди», — такими словами мама завершает наш с ней разговор. Говорю про это сеструхе и тут же получаю очередную порцию возмущений. Сеструха маминой угрозе явно не рада. Искренне просит меня не делать глупостей, на что я отвечаю неопределённое «постараюсь».       Киря и прочие друзья расспрашивают про поездку и ансамбль. Поездку я хвалю — она мне и впрямь очень понравилась. Про ансамбль говорю мало. Как обычно, ною, что хочу покончить с ним побыстрее. И со всей музыкалкой заодно.       С заданиями к Женечке я больше не лезу, что весьма плачевно сказывается на моих оценках. Желание делать домашнюю работу самому у меня по-прежнему не появляется. А просить хотя бы помочь я не решаюсь. Женя теперь всё время в компании Леры. Начинаю подозревать, что сам непроизвольно сподвигнул их на дружбу. Думать об этом неприятно, однако я держусь. В самом деле, на кой мне сдались эти двое? Пусть болтают себе сколько угодно. Да хоть целуются.       О словах Жени решаю забыть на время. Или навсегда. Я же вроде как не гей. Да и с самим Женей отношения всегда были какими-то… странными. Противоречивыми. То он бесил меня, то не бесил. Единственный раз, когда я по-настоящему начал с ним ладить — наша недавняя поездка.       В чём я однозначно уверен, так это в том, что больше не стану задирать его. Всякое желание это делать отпало. От ненависти не осталось и следа. В каком-то смысле я расцениваю это как достижение.       И всё же что-то упорно не даёт мне покоя. Глядя на Женю с Лерой, на других учеников, я ощущаю себя белой вороной. Поражаюсь, почему не замечал раньше, насколько отличаюсь от них. Они любят школу и прекрасно вписываются в её мир, наполненный музыкой. Они все к чему-то стремятся, прилагают усилия, чтобы стать лучше. Белой вороной быть неприятно, и я то ли хочу слиться с ними, то ли поскорее оказаться подальше от них. Сам не знаю, что лучше.       Дни проходят вяло и тяжело. Я часто сажусь за ноты, пытаюсь вспомнить советы профессора из консерватории и хоть как-то улучшить свою игру. Получается так себе: всё по-прежнему слишком сырое. Ко всему прочему я приобретаю дурацкую привычку мазать по клавишам, особенно в быстром темпе. Когда оттачиваю технику, забываю об эмоциях. Когда сосредотачиваюсь на эмоциях, всё летит к хуям и играть становится невыносимо. Остаётся только ругать себя за тупость и надеяться на какой-нибудь внезапный прогресс к концу недели.       На очередное занятие иду нервным и недовольным. Во-первых, до конкурса всего ничего. Предполагается, что исполнять я должен превосходно. Вот только на «превосходно» моя жалкая игра явно не дотягивает, так что я ожидаю массу упрёков со стороны Ларисы Васильевны и заранее готовлю оправдания.       Во-вторых, мне вновь придётся столкнуться с Женечкой. Причём на достаточно близком уровне. Хер знает, как с ним теперь общаться. Такое чувство, будто это я ему в чувствах признался, а не он мне.       И вот я вхожу в актовый зал, где мы должны «привыкать» к роялю и сцене. Женечка уже на месте. Лариса Васильевна приветствует меня и даёт различные указания. Я молча её выслушиваю, а затем присаживаюсь на своё место. Первое, за что цепляется взгляд — пальцы Жени, белоснежные и грациозные. Удивляюсь, как такими хрупкими руками можно отыгрывать десятки громких аккордов, справленных фортиссимо. А ведь Жене именно это и предстоит сделать.       Осторожно поднимаю на него глаза. Ловлю ответный взгляд и прилагаю усилия, чтобы поспешно не отвернуться. Мне хочется сказать что-нибудь примирительно-философское, но не успеваю. Лариса Васильевна даёт команду, и мы начинаем играть.       С каждым новым тактом я понимаю, что мои попытки контролировать себя стремительно проваливаются. Техника фиговая: пропускаю нужные ноты, задеваю лишние, да и в целом бренчу как-то скомкано. Эмоции мои только усугубляют ситуацию — они, как тугой комок, скручиваются где-то в груди. Я стараюсь освободиться от них, но с каждой такой попыткой комок становится туже.       И вот я допускаю грубую ошибку в кульминации. Внутри меня что-то резко обрывается. Немедленно прекращаю играть и вскакиваю с места. Не понимаю, что делаю. Ноги уносят меня за пределы зала, оставив позади Женю и ошарашенную Ларису Васильевну. Она просит вернуться на место, но я даже не оглядываюсь.       Рядом с концертным залом располагается гримёрная. Я врываюсь в неё. Чувствую, как сердце стучит, а на душе — вязкая, липучая злость. Пытаюсь успокоиться. Медленно вдыхаю и выдыхаю, подолгу задерживаю воздух. Вижу сразу в нескольких зеркалах своё отражение. Тревожное, дикое и растерянное.       Внезапно в одном из зеркал углядываю Женю. Резко оборачиваюсь с твёрдым намерением послать его куда подальше. Надо же, решил успокоить меня! А я не хочу успокаиваться и обойдусь как-нибудь без него.       — Андрей, послушай меня…       — Чего тебе? Не видишь, хочу один побыть! Так что отстань!       Скрещиваю руки на груди и грозным взглядом упираюсь в Женю. Его не пронимает. Он подходит ближе и спокойно продолжает:       — Нам выступать послезавтра. Каждая репетиция важна. Почему ты опять пытаешься всё сорвать?       — Да потому что нихуя я не хочу играть! — чуть ли не кричу. — У меня не получается, видишь? Времени не осталось! Пиздец полный! Лучше бы ты с Лерой своей играл что-нибудь мега-крутое. Нахуя было меня в это втягивать?       — Причём тут Лера?       Женя напряжён, как и я. Голос у него дрожит. Однако он продолжает стоять на месте, как упёртый баран. Ждёт, пока я сдамся.       — Ты с ней так мило общаешься, я прям не могу! Нашли друг друга, называется! Вот и играл бы с ней, и всё у тебя было бы заебись, как обычно!       Понимаю, что меня заносит куда-то не туда. Однако остановиться уже не могу.       — Лера сохнет по тебе, я же вижу! Вот и играйте вместе, и в своём долбанном колледже учитесь!..       Женечка смотрит на меня как на полного идиота. До меня медленно доходит смысл собственных слов, и я краснею, сжав губы — лишь бы ничего снова не вякнуть ими.       — Ты что, ревнуешь меня? — спрашивает Женя.       — Да иди ты на хрен! — фыркаю я и уверенно шагаю к двери. Пора сваливать отсюда.       — Я же говорил, что нравишься мне… Да стой же, блин!       Женя хватает меня за плечи и разворачивает к себе. Я изумляюсь этому — он же та ещё неженка, а тут внезапно строит из себя крутого. Твёрдо намереваюсь врезать ему. Женечка в свою очередь не двигается и смотрит на меня с отчаянием, словно заранее готов быть мной избитым.       Я заставляю себя передумать. Смахиваю с себя его руки, после чего с усмешкой спрашиваю:       — Что же меня остановит, феечка?       — Помнишь наш договор? Я делал всё, лишь бы ты играл со мной. Взамен ты должен выступить. А тут… Ты что, не выполнишь своё обещание, просто потому что тебе не нравится, как ты играешь? Тебе же всегда было забить на музыку и свои навыки…       — Неправда! — восклицаю я.       — А что тогда?       Хочу в очередной раз огрызнуться, но останавливаюсь. В коридоре раздаётся быстрый стук каблуков. Через пару секунд в гримёрную заходит Лариса Васильевна.       — Скажи, — обращается она ко мне, — ты из-за ошибок психуешь?       — Ну, допустим, — уклончиво отвечаю я. Лариса Васильевна вдруг улыбается. Мне становится обидно: — И чего тут смешного?       — А того, что на протяжении нескольких лет ты мог бы заметить, Андрюш, что ошибки у нас все совершают, и не единожды. Правда, многие избавляются от большинства из них к концу обучения… Но с тобой разговор особый. Так что не удивляйся. Лучше иди и занимайся, пока есть время. Бездействие ни к чему тебя не приведёт.       Я от её слов вроде и злюсь, и успокаиваюсь одновременно. Говорит-то она правильные вещи. Женечка с надеждой ждёт моей реакции.       И я принимаю решение. Ради того, чтобы порадовать феечку напоследок, могу и сыграть. Заодно отплачу за все свои былые издевательства.       — Хорошо, давайте продолжим заниматься.       — Это я и хотела услышать! — радуется Лариса Васильевна.       Она ведёт нас обратно в зал. Плетёмся с Женей за ней. Он приближается ко мне и шёпотом говорит:       — Между прочим, у нас с Лерой ничего нет. Ты прав: мы похожи. Однако не более того.       Толкаю его локтем, но не больно.       — Хватит сочинять всякий бред.