back to back

      Дом всегда полнился своим собственным голосом: скрипами, стуками, свистом ветра на чердаке, шуршанием и шебуршением мелкой живности подполом, бормотанием телевизора, звяканьем микроволновки, гулкими хлопками дверцы холодильника или взвизгом открывающегося окна, впускающим знакомую тень.. Дом был живой, он дышал, и Фоукс дышал вместе с ним, ощущая себя в его стенах, оклеенных светло-жёлтыми обоями, почти счастливо. Это было то забытое чувство, чувство покоя и безмятежности, которое ему случилось потерять в первую встречу лицом к лицу с призраком. Фоукс тогда ещё даже понятия не имел о своих способностях, к тому же, в тот день ему исполнилось всего семь. Но он навсегда запомнил тот день рождения, как точку начала своего одинокого, тяжелого и полного потерь и кошмаров пути, который, однако, так же преподнёс ему и нечто важное — близкого спутника, пускай и в лице несовсем человека. ..Фоукс видел их везде: в толпе, в супермаркете через дорогу, на перекрёстках и подворотнях. Они плавали среди спешащих по делам живых людей бесплотными сизыми тенями, кого-то обнимали за плечи дрожащей дымкой, еле-еле напоминающей очертания человека, или просто наблюдали, широко разевая чёрные провалы ртов, будто пытались что-то сказать. Фоукс порой слышал только их леденящий кровь шёпот, бессвязный и малопонятный, но и этого хватало, чтобы на несколько ночей к ряду лишиться сна или уснув, в миг вскакивать от липкого ощущения чуждого присутствия. И для маленького мальчика, которым Фоукс являлся в то время и которому не повезло иметь такой дар, это всё было шоком и мучением. Он сильно похудел, потому что отказывался есть, ибо каждый раз видел в своей тарелке серый сгусток, похожий на пальцы, перестал даже думать о том, чтобы залезть в свою постель — в черноте под одеялом ему чудилась россыпь мелких белесых глаз, неотрывно за ним смотрящих. Матери однажды пришлось завесить все зеркала в квартире — так он заходился криком, почти визгом, стоило ему зацепить в отражении за своей спиной чей-то неестественный силуэт. Отец же, когда начались странности и нервные срывы сына, бросил семью, и Фоукс с мамой остались вдвоём против того, что скрывала собой тьма, приходящая в жилище с наступлением сумерек. Перед полуночью Фоукс всегда спешил к матери в объятия, зарывался в её руки, отчаянно цепляясь за свитер, и привычно ждал: слишком резко скрипа, внезапного стука, хруста, звона, шёпота.. Но приходили сотни шорохов, не громких и не резких, но потусторонних и не имеющих конца, и тогда он окончательно терял самообладание и оставшиеся крупицы смелости, потому что шорохи эти были полны боли, злобы и ненависти, которую неупокоенные призрачные мертвецы копили годами в надежде найти того, кто поможет им наконец покинуть этот мир. Или того, кто сумеет увидеть их и разделить с ними неизбывную тоску. Фоукс никогда не хотел ничего с ними делить, они внушали ему ужас, уныние и тошноту, но ни одной из заблудших душ не было дела до его желаний. Так прошли годы, Фоукс дотянул до восемнадцати, будучи уже абсолютно седым, дар же сделал его замкнутым, угрюмым, не разговорчивым, а люди, обладающие похожими способностями, вышли на него и поведали о той стороне, обучили и направили. Затем случилась смерть матери, которую высосало проклятие, и Фоукс утратил смысл жить дальше. Но всё те же люди, однако теперь зовущие себя охотниками, сказали ему: "Мир огромен, и многим нужна наша помощь. Мы должны уберечь как можно больше, уничтожая нечисть." Фоукс сначала рьяно отказывался, не понимая: кому должны? Обычные люди как жили в неведении, так и будут жить, а все остальные, не подходящие под категорию "обычные" — будут обречены страдать и за себя, и за прочих. Кто же поможет самим охотникам? И почему, когда Фоукс также нуждался в помощи, на пороге не объявилось ни одного из них?.. Но чувство справедливости и неправильности того, что где-то какой-то беспокойный дух мучает простого обывателя, забирая у того все мечты, цели и стремления, взяло верх. Фоукс присоединился к охотникам и вскоре разузнал, что духи — не единственный кошмар. Были и другие, те, которым полагалось существовать только в городских легендах и байках, но никак не в реальности. В итоге, за пятнадцать лет Фоукс уничтожил несчётное количество нечисти, а устав до ноющих при каждом движении костей, подумал и устроил себе долгую передышку, купив новый дом в тихом загородном районе. Там он под завязку набил всё ловушками и камерами, даже завёл двух собак, натасканных специально на тварей, но зуд от того, что кто-то за ним наблюдает, усиливался с каждым днём. А потом кто-то повадился таскать сырое мясо из холодильника, которым Фоукс кормил псов, обходя при этом все западни. Старый страх снова заворочался где-то внутри, и он решил во чтобы то ни стало изловить вора, что наверняка был существом. Поймать его с поличным удалось в начале октября, когда Фоукс, спавший в ту ночь особенно чутко, услышал глухой взвизг вздёргиваемой рамы кухонного окна и грохот. По полу ощутимо потянуло холодом, и Фоукс, прихватив арбалет, двинулся на поимку незваного гостя. В бело-желтоватом свете, льющемся из распахнутого настежь холодильника, перед ним предстала сгорбленная фигура, с яростным остервенением жрущая кусок мяса прямо на месте преступления. Фоукс потерял дар речи и хотел уже выпустить в чужой затылок пару болтов, но странное чувство, не страх и не отвращение, а что-то между любопытством и желанием отделаться возможно малыми потерями, заставило открыть рот и выдать: — И не стыдно тебе? Чем теперь собак кормить? Незнакомец дёрнулся и замер, после расправил плечи и пафосно развернулся. В его движениях Фоукс не ощущал ни злобы, ни раздражения, ни раскаяния. Только могильный лёд, аристократичную медлительность и, о ужас, гибкую, затаённую хищническую породу, присущую только.. вампирам. — Простите великодушно, — ухмыльнулся гость окровавленными губами из-за высокого воротника, швырнул мясные ошмётки обратно на холодильную полку, а после принялся длинным языком облизывать собственную руку. — Я Вас разбудил своей сегодняшней трапезой? А раньше-то Вы, кажется, спали крепче.. — Поспишь тут пожалуй, когда так шумно, — Фоукс ненавязчиво положил арбалет на плечо, оглядев хаос из опрокинутых распотрошённых банок и раскиданных вилок с ложками. — Если изволишь лазить в окна, то делай это.. более аккуратно. А лучше вообще прекращай. Вампир ощутимо подобрался при виде арбалета, как-то загнанно прижав вторую ладонь к боку, и в заломе его бровей, и в выражении тускло светящихся зелёных глаз без зрачков проступило что-то растерянно болезненное, как у человека, который увидел причину своих несчастий или страданий, и ему неведомо — будут ли эти страдания продолжаться? Фоукс облизал пересохшие губы — ещё не хватало жалеть вампира! Однако.. гость же не бросился на него, стоило только переступить черту, значит, самоконтроль у того был на приличном уровне. Но разве возможно обуздать бесконечную жажду?.. И выпалил: — Ты что, ранен? Вампир дёрнулся, обнажил клыки, длинные, острые, в тёмных разводах от свиной крови, и гневно прошипел: — Меня слегка зацепило чёртовой серебряной пулей! Но очень неприятно, знаешь ли! — потом он прикрыл губы, убирая клыки до половины. — И.. мне нужно было немного восполнить силы, поэтому.. — Ты пришёл ко мне, чтобы перекусить мясом, — закончил за него Фоукс, — но не человеческой кровью. Почему? Вампир неопределённо повёл плечом и сказал: — Кровь смертных сейчас.. будто отрава, одна кислота и горечь, а плоть ещё хуже, — он поморщился. — Но ты не думай, я как истинный вампир, за всю свою долгую жизнь убил сотни людей, поэтому.. Гость качнул головой на арбалет. — Тебе решать, всадить ли болт мне в лоб. К тому же, я сейчас.. слаб, как котёнок, и ко времени, как ты вынесешь приговор, восстановиться не успею. Фоукс хмыкнул и, подхватив арбалет за приделанную к нему кожаную лямку, убрал оружие за спину и с насмешкой проговорил: — Я не имею привычки бить детей, женщин и вампиров, которые не могут постоять за себя. Выражение лица вампира из напряжённого сделалось удивлённым. — Неужели упустишь такой шанс? — Добивание слабого не похоже на шанс, ты так не считаешь? — Не боишься пожалеть после? — Я боялся всю свою жизнь, — Фоукс дёрнул себя за белую прядку, машинально подмечая, что у вампира похожий цвет волос, но с сероватым отливом. — Так что не обольщайся застать меня врасплох. — Впервые встречаю такого охотника как ты, — острые углы скул гостя чуть сгладились. — Я могу узнать твоё имя? — Фоукс. Просто Фоукс. — Фоукссс, — протянул вампир, — Я запомню. — Раз так, то как же мне величать мистера вампира? — Граф Ведан. Но можно просто Ведан. Фоукс кивнул, и они разошлись с необыкновенным для них миром, а при следующей встрече никто и не вспомнил, что они враги, потому что Ведан помог Фоуксу, вытянув его из лап особо буйного духа. И так потянулись другие дни, одинокие вечера которых Фоукс теперь коротал в компании, только подумать, вампира, который бессовестно лип к нему под предлогом затянувшейся скуки..       ..Но дом так же полнился и шорохами, от которых разум часто играл с засыпающим Фоуксом злую шутку, но он учился отличать не несущие прямой угрозы шорохи — долгожданное шуршание плаща по раме, позвякивание цепочки на сапогах, эхо степенных шагов — от тех, что взывая к нему воем и стенанием застрявших в бренном мире душ, сводили с ума. Ведан же как будто чувствовал тревожное предбезумное состояние своего человека и приходил в такие дни чаще или оставался на целые сутки, отгоняя одной аурой всякую дурную нечистую силу, поил чаем и предавался воспоминаниям о собственной безобразной юности, когда вампира, тогда ещё вполне живого графа, мучил страх гибели, и он искал способ обрести бессмертие. У Ведана был приятный хриплый голос и, слушая его бормотание, Фоукс приходил в себя и не моргая глядел, как двумя светлячками мерцают во тьме чужие глаза. Ведан смотрел в ответ, интересовался о самочувствии, затем, помедлив, осторожно поддевал своими пальцами безвольную руку Фоукса и стискивал её каким-то собственническим жестом. Кожа Ведана была серая, будто кладбищенский гранит, совершенно лишённая тепла и биения пульса, и в такие моменты Фоуксу хотелось знать: а стоило ли это вечности? Но он лишь как мог крепко сжимал в ответ эту мёртвую ладонь, удерживающую над пропастью, и сползал под плед, в который Ведан кутал его в прохладные осенние вечера. — Уснёшь? — спрашивал Ведан, когда видел, что усталость брала над человеком своё. — Усну, — отвечал Фоукс, — но если только ты будешь здесь. Ведан фыркал, наклонялся, прижимаясь жёсткими губами к виску, и шептал: — Спи спокойно, ничто отныне не побеспокоит тебя. Ну разве что один наглый вампир будет иногда надоедать.. Сквозь навалившуюся дрёму Фоукс усмехался и думал: "Это я выдержу". И ночи, некогда полные кошмаров, криков и смятых, влажных от пота и слёз простыней, уходили в прошлое.