Смятые простыни

      Тсукишима не помнит, когда в последний раз плакал. Ему кажется, что в детстве кто-то нажал на переключатель, который отвечает за слезы — да и в принципе за проявления эмоций, — и вырубил их раз и навсегда. Мама рассказывала ему, что, когда ему было шесть лет, ему крупно не повезло — он упал на игровой площадке и сломал ключицу. Тсукишима плохо помнит этот эпизод своего детства. Как и то, что, по чужим словам, даже тогда из его глаз не проронилось ни слезинки.       Сейчас слезы тоже не идут. Да и глупо это было бы, в самом деле — рыдать из-за того, что парень, который ему нравится, смеет не испытывать подобных чувств в ответ. Тсукишима с унижением думает о своей глупой, неуместной, такой несвойственной ему реакции на чужой поцелуй. Он никогда не реагировал так. Никогда не сбегал с уроков и не прогуливал тренировки из-за сердечных дел. А сейчас он чувствует себя так, будто его выдернули из привычного мира и поставили на одну ступень с остальными глупыми, влюбленными и чересчур эмоциональными подростками, и это…       Так себе ощущение.       Слезы не идут, но настроение, упавшее еще в школе, стабильно держится ниже планки. Он прекрасно осознает, что его реакция была глупой. Что правильнее было бы разочароваться в отношениях в принципе и забить на произошедшее, хороня свои чувства глубоко в сердце. Что ему и так никогда не светила взаимность, и он всегда это знал, и он не должен так неприятно удивляться подтверждению этого. Но…       Но его сердце никогда не сжималось так. Чувства еще никогда не захватывали его с головой. Он никогда не терял контроль над своими действиями и эмоциями. А его душевное равновесие расшатывалось подобным образом лишь однажды.       И почему все удары идут от самых близких людей?       «То есть вот так ощущается разбитое сердце?», — задумывается Тсукишима, когда по кругу слушает какой-то рандомный грустный плейлист на спотифае, накладывая каждую душераздирающую строчку на себя. Брат, постучавшийся в комнату и не получивший ответа, кричит через стенку, прося убавить звук, на что Тсукишима мстительно его прибавляет. Акитеру громко стонет, после чего раздается топот чужих ног по лестнице. Тсукишима со вздохом переворачивается на спину.       И в чем вообще прелесть этой тупой «любви»? В том, чтобы наблюдать, как человек, который тебе нравится, строит отношения с другим? Какой вообще в этом смысл? Как эволюция допустила того, чтобы люди испытывали такие иррациональные, приносящие лишь вред психике чувства? В этом нет никакой логики.       «В чувствах вообще мало логики», — со снисходительным тоном обращается к нему подсознание.       «Пусть тогда чувства идут нахрен», — раздраженно отвечает Тсукишима, вновь пытаясь принять удобную позицию на своей кровати.       Музыка прерывается. Тсукишима хмуро отрывает голову от подушки и тянется к телефону. И чуть не забрасывает его в другой конец комнаты, когда видит входящее сообщение от человека, которому лучше его вообще не трогать — ни сейчас, ни через час, ни вообще в ближайшую вечность так точно.       Тсукишима сомневается, что не сможет не перенести свое плохое настроение на Ямагучи, а тот этого явно не заслужил.       Ну, ладно, Тсукишима старается так думать, потому что в нем просыпается та сволочная часть его характера, желающая сделать больно тому, кто эту самую боль ему причинил. Но он успешно с ней борется. Вроде бы. По крайней мере, он держит в узде то, что в нем отвечает за пассивную агрессию, а это уже что-то — открыто же он Ямагучи не грубил даже в свои самые плохие дни.       И он ничего не может поделать со своей злостью. На Ямагучи, на себя, на этого Накамуру, на всю ситуацию в целом — яростное чувство клокочет в его животе, вызывая изжогу и неуместный сейчас приток энергии. Тсукишима пинает подушку, пытаясь отвести душу, но это не особо помогает. Он все еще в бешенстве. Душ не помог, ни на — ха-ха — каплю, и все, что ему хочется сейчас — это громко прокричаться.       Вымотанный, он падает в беспокойный двухчасовой сон, а после пробуждения находит еще с десяток новых сообщений. Он, не задумываясь, смахивает уведомления чата с Ямагучи, хмурится, прочитав мамино «Звонил Ямагучи, сказал что ты прогулял уроки, все хорошо? Я вернусь поздно, вечером поговорим. Ужин в холодильнике», и хмурится еще сильнее, увидев сообщения с незнакомого номера.       [ты где??? мы волнуемся ямагучи щас с ума похоже сойдет]       [ответь!!!!!!]       [ты в порядке???? ответь хотя бы на это]       [это хината кста]       Интересно, как долго коротышка печатал сообщения со своего кнопочного телефона?       Откуда он достал его номер, вот какой вопрос стоило бы задавать в первую очередь, но Тсукишима не может найти в себе ни капли раздражения. На сердце все еще тянет, но он чувствует себя таким, таким уставшим, поэтому просто вздыхает. Будет хреново, если команда начнет донимать его завтра вопросами — будто одного Ямагучи ему не хватит. Или вдруг придут прямо к нему домой. Поэтому он борется со своим желанием проигнорировать сообщения и отвечает:       [если не перестанешь донимать меня, отвлекаясь от тренировок, то так и не поправишь свой корявый блок]       [и ты волнууууешься за меня? как мило]       [мог хотя бы не так открыто это показывать, а то я решу, что не безразличен тебе]       Ответ приходит чуть ли не мгновенно. И Тсукишима ничего не может поделать с усмешкой и теплым чувством внутри, которое впервые за весь вечер отвлекает его от произошедшего в классе.       [НИЧЕГО Я НЕ ВОЛНУЮСЬ]       [ВРЕДИНА]       Спустя еще пару часов Тсукишима отходит. Вернее, отвлекается на сериал, который никак не мог досмотреть, чувствуя себя слишком вымотанным, чтобы беспокоиться о чем-то еще, и это срабатывает. Но мысленно он все равно возвращается к школе. Глупо. Как же это все-таки глупо. Тсукишима больше не чувствует себя так, будто влюбленность в Ямагучи — одна из самых светлых и придающих ему сил вещей в его жизни. Сейчас эта влюбленность здорово выбивает его из колеи.       Он снова возвращается к выводу, что, если бы у Тсукишимы был выбор, он бы никогда не влюблялся по своей воле. Это того не стоит. Никакое тепло в мире не стоит чувства, будто все твои внутренности перемололи вместе с костями, а потом запихнули эту кашицу обратно в твое тело, заставив делать вид, что ничего не произошло. Тсукишима просто не видит в этом смысла. Ямагучи никогда не будет любить его, так к чему ему вообще эти чувства? Есть ли хоть одна причина, по которой ему не стоит похоронить их глубоко внутри себя?       Его мысли прерывает стук в дверь. Тсукишима раздраженно выдыхает:       — Отвали! — и делает громкость ноутбука повыше. На всю комнату раздаются выстрелы и звуки сирен, на что Тсукишима морщится. И со вздохом проводит ладонями по лицу. Когда успело так стемнеть? Его глаза болят, и он обессиленно откидывается на спинку стула. Глупо. Его поведение ужасно глупое. Ему стоит заблокировать все свои чувства и сесть за домашнюю работу — раз уж уроки он прогулял.       Стук в дверь повторяется.       Тсукишима скрипит зубами.       — Я же сказал отва… — Я принес твою сумку, — его грубый окрик прерывает неуверенный голос Ямагучи, и Тсукишима чуть не прикусывает язык, настолько быстро он закрывает рот. Ямагучи, не дождавшись ответа, продолжает: — Я, эм, звонил тебе, но ты не ответил, и Акитеру сказал, чтобы я не трогал тебя, но я подумал, что ты захочешь выговориться о… что бы там у тебя ни произошло.       Тсукишима издает истеричный смешок и на секунду представляет себе эту картину: они с Ямагучи сидят на одной кровати, Тсукишима рассказывает, как его потрясло, что эти губы напротив посмели прикасаться не к его губам, и Ямагучи сочувственно кивает и сжимает ладонь на его плече. Представленная ситуация получается настолько абсурдной, что Тсукишиме приходится приложить усилия, чтобы справиться со своим смехом.       Раздается скрип двери, и глаза взрываются болью, когда Ямагучи включает свет. Тсукишиме требуется время, чтобы проморгаться и привыкнуть к резкой смене освещения, и когда зрение возвращается в норму, он с раздражением смахивает ладонями скопившиеся в уголках глаз влагу. И только тогда поднимает взгляд к своему незваному гостю.       Ямагучи выглядит ужасно неуверенным. Оно и понятно. Тсукишима вел себя подобным образом лишь однажды, после чего предпочитал запирать чувства глубоко на замок и реагировать на потрясения показным равнодушием и, возможно, чересчур грубым поведением. Ямагучи осматривает его, кажется, пытаясь рассмотреть малейшие детали, но Тсукишима не дает ему такой роскоши.       — Тебе кто-то разрешал войти?       Ямагучи вздрагивает и цепляется ладонями за ремешок его сумки, перекинутой через плечо. Однако это резко напоминает ему о цели визита, после чего он, чересчур поспешно и суетливо, снимает сумку и кладет ее около его кровати. Между ними повисает неловкая тишина, и Тсукишима не смотрит на Ямагучи, и спустя около десяток секунд он сухо говорит:       — Спасибо. Можешь идти.       Он не видит, что происходит с лицом Ямагучи, но слышит, как тот делает шаг к нему.       — Тсукки? Все в порядке? — неуверенность в чужом голосе никуда не пропала, хоть и стала меньше. На ее место пришло тепло и участие, которые раньше всегда пробуждали в Тсукишиме глубокое чувство привязанности, но сейчас он чувствует лишь тошноту. Слишком. Всего этого — слишком. Тсукишиме не нужна теплота, не нужно сочувствие, не нужно кому-то выговариваться и делиться своими переживаниями. Все, что ему нужно — это чтобы его оставили в покое.       — Да. А теперь иди.       — Что-то случилось? Тсукки? Ты так резко ушел из школы и никому ничего не сказал… ну, кроме Хинаты, — на этот моменте Тсукишима поворачивается. На лице Ямагучи появляется странное, несвойственное ему выражение, но, кажется, Тсукишима может его понять. Судя по всему, Ямагучи с трудом верит в сам факт того, что Тсукишима мог не ответить ему, но по какой-то причине ответил Хинате. На секунду его это даже забавляет. А потом он думает — если бы Ямагучи было все равно, стал бы он реагировать…       На этом моменте его уставшие мозги резко дают по тормозам. За этот день он, не привыкший проявлять и выражать свои чувства, вымотался так, как не выматывался на отборочных, а это о чем-то, да говорит. На Тсукишиму накатывает волна безразличия, и он будто наблюдает за всем происходящим со стороны. Вот он отворачивается, не сказав ни слова. Вот со стороны Ямагучи доносится растерянный вздох. Вот его губы все же открываются, и изо рта доносится равнодушное:       — Оставь меня в покое.       И вот между ними повисает тишина, которая вскоре прерывается звуком удаляющихся шагов. Однако Тсукишима не слышит звука закрываемой двери, и это вынуждает его обернуться.       Ямагучи смотрит на него, и на его лице выражение, которое Тсукишима не видел никогда раньше. Это похоже на заботу, если бы не было таким печальным, и похоже на нежность, если бы в нем не сквозило что-то отчаянное. Это можно было бы назвать неуверенностью, если бы в каждом движении Ямагучи не читалось желание наплевать на его просьбу, и можно было бы назвать смирением, если бы каждая клеточка чужого тела не стремилась к нему. Это похоже на что-то странное, что-то неизвестное, что-то очень глубокое и сложное, и…       — Ты ведь знаешь, что всегда можешь доверять мне, да?       Тсукишима с трудом кивает ему. Конечно, он знает. Ямагучи его лучший друг и не раз и словами, и действиями доказывал, что Тсукишима всегда может поделиться с ним всем. Просто… не в этот раз. Даже если опустить все те неприятные чувства, бурлившие в нем с момента чужого поцелуя, и не обращать внимания на бессильную злость, не отпускающую его, это было бы просто нечестно — сваливать на чужую голову его чувства, когда Ямагучи только-только смог разобраться со своими.       Да и абсолютно бессмысленно.       Ямагучи слабо улыбается ему и машет на прощание. Тсукишима же со внутренней истерикой думает о том, как же странно, глупо и по-дурацки это все выглядит со стороны.       Хината вылавливает его на перемене, и будь Тсукишима хоть на каплю этому воодушевлен. Ямагучи же не отлипает от него с момента, как они встретились в раздевалке перед утренней тренировкой, так что он оказывается зажат между одним дураком, который выедает ему мозги своим беспокойством, и другим, который делает то же самое, пусть и не так явно.       Блеск.       И когда он успел на это подписаться?       Он бы с радостью игнорировал их обоих, но прятаться в туалетах — так себе занятие, поэтому он просто решает сделать вид, что ничего не произошло. Он не отвечает на аккуратные расспросы Ямагучи, и, можно отдать ему должное, вскоре тот от него отстает. С Хинатой же…       Чуть сложнее.       Видимо, он решил, что ответ Тсукишимы на его сообщение означает, что теперь он имеет право вмешиваться в его дела, и Кей уже сто раз успел пожалеть об этом. Что ему мешало просто проигнорировать эту креветку?       — Уверен, что у него сломались наушники или что-то вроде того. Очень трагично.       — Он буквально сейчас в них, Шоё.       — В них ничего не играет. Он просто игнорирует нас. И боится признать, что я прав, иначе бы включил их. Какой вредный!       Тсукишима с раздражением отмахивается от обоих спутников, поправляя пресловутые наушники. На одну секунду ему показалось, что Хината сказал что-то важное, но когда тот в принципе разговаривал о чем-то, кроме волейбола и еды? Он со все возрастающим раздражением обращается прямо к нему:       — Я, конечно, знаю, что у тебя проблемы с ориентированием по местности, но за несколько месяцев можно было запомнить, где находится твой класс.       — Я здесь ради Ямагучи, — моментально отвечает Хината, показательно цепляясь за чужую руку. Тсукишима переводит на него хмурый взгляд, на что Ямагучи только неловко улыбается. — Мы с ним лучшие друзья. Мы должны проводить перемены вместе.       «Мы с ним лучшие друзья», — чуть не срывается с языка Тсукишимы, но он успешно останавливает себя. Даже если забыть обо всем, что произошло вчера… он правда был бы очень рад, если бы Ямагучи сейчас оказался подальше от него. Сердце Тсукишимы сжимается каждый раз, когда он поднимает на него взгляд. И несмотря на все попытки убедить себя, что это нелогично и абсолютно не стоит реакции, его чувства не только не хоронятся — они успешно расцветают и захватывают его с головой от каждого чужого прикосновения.       Он бы хотел, чтобы ему было все равно. Правда хотел. Однако это, как и многое другое в его жизни, оказывается не в его силах.       — Будьте лучшими друзьями в сторонке от меня.       — Но ты мой лучший друг, — улыбаясь, подыгрывает Ямагучи. — Значит, я должен проводить перемены с тобой.       — А я лучший друг Ямагучи, — тут же добавляет Хината, и улыбка Ямагучи становится шире. — Поэтому я рядом с тобой. Да и вообще! Лучшие друзья моих лучших друзей — мои лучшие друзья.       Тсукишима выдыхает так долго, что это становится нелепым, и в конце концов решает пойти по пути меньшего сопротивления и просто смириться. Привыкать ли ему к раздражающим придуркам, которые не знают о понятии личного пространства? С одним таким он рос все свое детство. И ничего, справился. Неужели не справится с еще одним?       Только он открывает рот, чтобы что-то сказать, как их прерывают. К ним подходит незнакомая девушка — кажется, кто-то из их параллели, но Тсукишима не уверен, — и неуверенно останавливается возле его парты. Тсукишима с трудом справляется с желанием закатить глаза. Она смущенно смотрит на Ямагучи и Хинату, и те кидают на него взгляд, который Тсукишима полностью игнорирует.       — Эм, мне кажется, что та парта в другом конце класса выглядит куда удобнее этой. Как считаешь, Ямагучи?       — Полностью согласен, — отвечает он, и Тсукишима отмечает в его движениях некую суетливость. Он прищуривает глаза, наблюдая за ним, и не может не отметить, что тот активно прячет взгляд. Да и в целом он выглядит куда более нервным, чем был нескольким минут назад.       Интересно.       Наконец, их с незнакомой девушкой оставляют наедине. Тсукишима переводит на нее безразличный взгляд. Она слегка ерзает и накручивает на палец локон волос, но когда подает голос, то смотрит прямо на него.       — Здравствуй, Тсукишима-кун, — у нее оказывается высокий, звонкий голос, который, впрочем, звучит довольно тихо из-за неуверенности. — Я Мамия-тян. Я… писала тебе письмо недавно…       Тсукишима выжидающе смотрит на нее. Никаких писем он ни от кого не получал.       — И, эм, я не знала, будешь ли ты писать ответное или хочешь, чтобы я… чтобы подошла, поэтому решила рискнуть… Так, эм, что ты думаешь о… о моих словах?       Тсукишима тратит пару секунд, чтобы составить нормальную фразу из большого количества чужих запинаний, и еще пару, чтобы сформулировать ответ. Все это время Мамия продолжает смотреть на него. Если даже не обращать внимание на ужасное заикание, то ее волнение полностью выдают руки, постоянно поправляющие прическу.       — Я ничего не получал. И я ненавижу письма.       Если честно, то он отвечает слишком холодно. Но, если быть совсем откровенным, то ему попросту нет дела. Он слишком подавлен из-за своих чувств, чтобы волноваться о чужих, а эта очередная попытка очередной девушки заставить его стать ее парнем сейчас и вовсе выглядит, как насмешка. Он просто хочет, чтобы его оставили в покое. Чтобы все оставили его в покое, и он смог разобраться со своими чувствами, и его сердце перестало ныть от мысли, что он никогда не получит подобного признания от единственного человека, на которого ему не наплевать, и он, наконец, пришел в норму и вернулся к своему «мне-плевать-на-всех-кроме-себя» состоянию.       Он никогда не был…       — Я-я… я передавала его Ямагучи-куну, и, эм… м-может, он потерял его… — растерянно и еще более нервно, чем до этого, говорит Мамия. И Тсукишима не может не обернуться. Ямагучи ловит его взгляд и моментально опускает свой, и внутри Тсукишимы поднимается… что-то странное. Он на мгновение впадает в ступор. — Н-ну, ничего страшного, я просто… я просто хотела узнать у тебя, не согла… не согласишься ли ты стать… стать моим парнем?..       — Нет, — девушка моргает. Быстрота ответа не дает ей время толком его осознать, но Тсукишима продолжает: — Я тебя не знаю.       — Н-но мы могли бы узнать друг друга получше! Из нас вышла бы отличная…       — Мне это не интересно.       Да почему его просто не могут оставить в покое?       Ничего не меняется, — с раздражением думает Тсукишима, когда она, наконец, уходит. Снова незнакомые ему девушки пытаются узнать его через Ямагучи, а потом навязать ненужные ему отношения. Он бы соврал, если бы сказал, что ему это льстит, и покривил душой, если бы попытался проявить чуть больше сочувствия. Нет в этом ничего льстящего.       Хината к нему чуть ли не подлетает. Он выглядит возбужденным и очень, очень возмущенным.       — Почему ты ей нагрубил?! Она призналась тебе, а ты так резко ей отказал! Ты же так сдохнешь в одиночестве! И она этого не заслужила!       — Отвали, — выдыхает Тсукишима. Хината его сейчас мало волнует. Зато очень интересует… — Почему ты не передал письмо?       Ямагучи вздрагивает. Он подходит не таким возбужденным — скорее, он выглядит так, будто на его плечи упала целая гора. Он сутулится (снова портя свою осанку) и теребит ткань своей рубашки. Голос его звучит очень слабым.       — Я просто забыл о нем. Вспомнил, только когда она подошла. Да и ты их не любишь, сам же постоянно жалуешься.       Тсукишима прищуривает глаза. Как можно забыть передать чужое письмо, постоянно натыкаясь на конверт в своей сумке? Не любит письма? А еще больше он не любит выглядеть дураком, что и произошло сейчас, когда он понятия не имел, о чем говорила та девушка.       Скорее всего, Тсукишима бы опустил ситуацию. Если бы только Ямагучи поднял свой взгляд и посмотрел на него, а не вцепился в разговор с Хинатой, как в спасательный круг.       Есть ли вероятность того, что Ямагучи не передал письмо намеренно? Или его просто достало, что он постоянно работает посыльным между ним и очередными девушками, и он полностью наплевал на чужую просьбу? Возможно ли… что Ямагучи его ревновал?       Человеческие взаимоотношения — невероятное дерьмо.       Однако этот эпизод наталкивает Тсукишиму на мысль, что… возможно… если он ответит на одно из этих признаний… если будет проводить свое время, жертвуя их выходными и марафонами сериалов, на кого-то еще… если начнет затрагивать в их разговорах темы, касающиеся отношений, поцелуев, свиданий и прочей гадости… если сделает вид, что другой человек и правда увлек его настолько, что никогда не интересующие его отношения вдруг стали казаться вполне неплохим вариантом…       Возможно… лишь наверняка… можно лишь предположить, что…       Что Ямагучи тоже будет его ревновать.