Смятые простыни

      Тсукишима идет на утреннюю тренировку со странным чувством, которое он не может опознать. Ямагучи не писал ему весь вечер, на привычном перекрестке его тоже не оказывается, и внутри поднимается волна беспокойства, когда на тренировку тот так и не приходит. Все время он оглядывается на двери спортзала, а когда Дайчи-сан спрашивает, в порядке ли Ямагучи, неопределенно мотает головой.       Однако все беспокойство уходит, когда Тсукишима заходит в класс, и Ямагучи поворачивается к нему с солнечной улыбкой на лице. Он неловко извиняется, что забыл ответить на сообщения, и просит наврать капитану, что он чувствовал себя утром не самым лучшим образом, хотя на самом деле просто банально проспал. Тсукишима не может сдержать улыбку на этом моменте рассказа, и Ямагучи шутливо надувает щеки, пихая его в бок.       Он быстро переписывает алгебру, Ямагучи говорит про новую серию какого-то сериала, за которым он следит, и оставшийся до обеденного перерыва день проходит привычным образом. На внезапной контрольной по физике Тсукишима чуть не ломает ручку, настолько его выбешивает ситуация (пять тестов за одну неделю по непрофильному предмету? Серьезно?), но Ямагучи спасает его оценки (и канцелярские принадлежности) и решает за него задачу с повышенным уровнем сложности. На следующем тесте по истории Ямагучи впечатывается лбом в парту, и Тсукишима еле сдерживает смех. В середине урока он быстро разворачивается и меняется вариантами, отдавая уже решенный, и на перемене Ямагучи мягко касается его плеча, выражая благодарность.       Все проходит настолько привычно, что Тсукишима успевает забыть о том, что произошло вчерашним вечером. А потом наступает перерыв, и они уходят на крышу, спасаясь от духоты в классной комнате, и Тсукишима вспоминает, что они должны были поговорить об Ишиде.       Стоит ли говорить, что к этому разговору он оказывается совершенно не готовым?       — Так, хм… — Ямагучи прожевывает горстку риса и смотрит на него с усмешкой. — И что это за таинственный Ишида? Ты никогда о нем не говорил.       Тсукишима прикрывает глаза, вздыхая. Он как-то позабыл, что рано или поздно их отношения с Ишидой всплыли бы наружу. У него нет подготовленных вариантов ответа, и они никогда не говорили о чем-то подобном, чтобы он мог положиться на чутье. Тсукишима занимает время, кладя в рот баклажан, и максимально незаинтересованным тоном говорит:       — Он же говорил. Мы познакомились на отборочных. Обменялись номерами. Стали общаться. Ничего необычного.       — Я не об этом спрашиваю, — закатывает глаза Ямагучи, задумчиво рассматривая свою морковь, и в конце концов откладывает ее в его бенто. — Я спрашиваю, когда и как вы начали встречаться.       И к этому Тсукишима тоже оказывается не готовым.       — Две недели назад? Три? Не помню, — он критично осматривает морковь, после чего-таки кладет ее в рот, понимая, что пытаться накормить ею Ямагучи — совершенно бесполезное дело. Между ними повисает тишина. На второй вопрос он не отвечает, и Ямагучи не спешит напоминать. Вместо этого он неуверенно смотрит в бенто, слишком сильно сжимая палочки в своей руке, и внутри Тсукишимы снова появляется сжимающее сердце чувство. Чувство, что все происходящее сейчас попросту… неправильное. Наконец, Ямагучи поднимает голову — от его ухмылки нет и следа, — и спрашивает тихим, неуверенным голосом:       — Почему ты не рассказал мне?       Потому что это было бы очень странно. Потому что я только начал забываться. Потому что я не хотел вмешивать тебя в наши с Ишидой отношения. Потому что я не хотел вмешивать Ишиду в наши с тобой.       — Мы никогда не обсуждали ничего подобного. Я вообще не думал, что тебя волнуют отношения.       Тсукишима делает глоток воды. Ему не нравится атмосфера, повисшая между ними, и больше всего он боится, что Ямагучи начнет спрашивать о его чувствах. Тсукишима убирает бутылку, так и не устранив сухость во рту, и поворачивается к Тадаши.       Ямагучи смотрит на него с теплым, можно даже сказать — с нежным выражением лица, и в его голосе — забота, которой всегда было пропитано его отношение к Тсукишиме:       — Тсукки… Меня волнует все, что касается тебя. Я твой лучший друг. Ты можешь рассказать мне обо всем.       И как человеку может быть так тепло и одновременно с тем — так тяжело?       Ямагучи сжимает его плечо в поддерживающем жесте, и Тсукишима не отвечает, уткнувшись в свою еду, и спустя несколько мгновений Ямагучи усмехается — искренне, но в то же время нервно, — и говорит:       — И хэй, если бы мне парни тоже сами давали свои номера, может, меня они бы тоже волновали.       Тсукишима откровенно давится рисом. Ямагучи прыскает и открывает ему бутылку воды, и Тсукишима очень кисло смотрит на него, когда, наконец, откашливается.       — Вот обязательно когда я ем, да?       Ямагучи важно кивает, и нервничающим он больше не выглядит, хотя его руки все еще дрожат, и Тсукишима смягчается — особенно когда Ямагучи отсмеивается и со слегка грустной улыбкой, отводя глаза, говорит:       — Я просто… думал, что надоел тебе или типа того. И чувствовал себя немного одиноким последний месяц. Ты мой лучший друг, но иногда я совсем не представляю, что творится в твоей голове.       Тсукишима не сдерживается. Он мягко убирает пух из его волос, на что Ямагучи вздрагивает от неожиданности, и поправляет выбивающуюся из его прически прядь. Ямагучи быстро-быстро моргает, и Тсукишима мягко говорит:       — Дурак, ну какое «надоел»? Ты единственный, кого я вообще могу терпеть в этой школе. Просто был немного занят.       На щеках Ямагучи появляется легкий румянец, и он чуть отстраняется, улыбаясь. Они возвращаются к своему обеду, и спустя пару минут он говорит:       — Может, устроим ночевку? Порешаем физику, — он ухмыляется на раздраженно-усталый вздох Тсукишимы, — посмотрим дорамы, собьем режим сна и питания. Мы давно уже не устраивали ничего подобного.       Тсукишима пожимает плечами, не видя ничего против. Оставшееся время они обсуждают домашнюю работу на неделю вперед, успевают сделать японский и часть алгебры, и благополучно возвращаются в класс.       Конечно, это больно — что Ямагучи настолько все равно на него, что он искренне интересуется его отношениями и пару раз шутит про Ишиду, когда Тсукишима отвлекается на телефон, — но Ямагучи все еще рядом, и он, наконец, открылся ему, и они более открыто обсуждают страхи друг друга, и, вполне может быть, со временем сердце Тсукишимы перестанет болеть от каждой дружелюбной улыбки Ямагучи, с которой тот говорит о ком-то еще.       Им удается собраться только через несколько недель, когда экзамены оказываются сданы — впрочем, как и их нервы. На обсуждение экзаменов, как и в принципе на все, что касается учебы, Тсукишима ставит строжайшее табу. Он сойдет с ума еще хоть от одной фразы про историю, и, судя по усталому виду Ямагучи, тот с ним полностью солидарен. Ямагучи тащит с собой яойную мангу (Тсукишима очень сильно и больно моргает, когда видит её), и Ямагучи смеется над его реакцией так сильно, что чуть не падает с его кровати (на которой, как и всегда, располагается с самого начала).       Вскоре причина подобного «подарка» становится ясна. Они с самого детства намеренно покупали всю дерьмовую мангу, чтобы обмениваться ею и вдоволь посмеяться после, и, видимо, все это время Ямагучи боялся принести что-то кроме однотипных седзе, в которой герои признаются друг другу в любви уже на пятой странице. Это оказывается немного странным, но Ямагучи ведет себя, как обычно, и вскоре Тсукишима вливается в мир любви с первого взгляда и высосанных из пальца драм ради растягивания сюжета. Тсукишима оценивает половину на твердую тройку, парочку томов — на шестерку, и вскоре они подходят к последнему тому чего-то под названием «Одноклассник», глядя на который, Ямагучи мягко улыбается.       — А эта неожиданно хороша. Мне нравится рисовка, и… она очень нежная. Я не ожидал от нее ничего такого.       — Про что она? — Тсукишима пролистывает пару страниц, привыкая к непривычной рисовке.       — Про парня, который влюбился в своего одноклассника, — Тсукишима фыркает подобной очевидности, на что Ямагучи позабавлено жмурится. — Про первую любовь. Про двух придурков, которые не умеют разговаривать друг с другом, — тут фыркает уже Ямагучи, — но… она очень трогательная и… спокойная. Они любят друг друга, и остальное уже не имеет значения.       Тсукишима рассматривает обложку пару секунд, после чего откладывает ее на тумбочку к своим книгам, и Ямагучи радостно улыбается этому.       Они пересматривают «Твое имя», и на последних тридцати минутах Ямагучи начинает подозрительно шмыгать носом. Тсукишима фыркает, но достает салфетки, которые тот с радостью принимает. Потом они включают дораму про серийного убийцу, у которой оказывается настолько великолепная задумка, но настолько дерьмовое исполнение сюжета, что Тсукишима возмущается целых полчаса, подчастую перебивая реплики героев. Ямагучи посмеивается над ним, впрочем, не пытаясь ставить на паузу или перематывать назад, чтобы пересмотреть, и Тсукишима холодным взглядом смотрит на него, когда тот включает еще одну серию.       — Ямагучи. Мы уже поняли, что от этого большего не дождешься. Тут даже актеры играют ужасно.       — Мне нравится задумка! И вдруг им просто нужно больше времени на раскачку? Давай посмотрим еще пару серий?       — Ямагучи.       Тсукишима смотрит на Ямагучи совершенно серьезно, никак не пытаясь смягчить тон. Ямагучи поднимает брови.       — Ты хочешь меня убить?       Ямагучи прыскает, но новую серию не включает, и они разваливаются на его футоне, открывая чат класса. В нем снова происходит что-то непередаваемое, и Ямагучи тихо смеется, читая новые сообщения. Они лежат рядом-рядом, смотря в телефон Тсукишимы, и их плечи соприкасаются, и волосы Ямагучи задевают кожу его щеки, и сердце Тсукишимы бьется громко и быстро, на что он пытается не обращать внимание.       Между ними, впервые за долгое время, все спокойно и хорошо. Ямагучи, открывшись, стал свободнее даже в жестах, и у Тсукишимы тянет на груди, когда он слышит его громкий смех. Ямагучи постоянно улыбается ему и шутит на двусмысленные темы, чего раньше никогда себе не позволял, и этот Ямагучи — такой привычный, но вместе с тем — совершенно новый. С плеч Ямагучи будто спала гора, и пусть они так и не обсуждают ничего, связанного с их собственными чувствами, но перемена в их отношениях чувствуется.       Ямагучи позволяет себе шутить и подтрунивать над ним, чего не делал уже долгое время, и, что ж, кто Тсукишима такой, чтобы запрещать ему это?       — Тсукки. Важный вопрос. Хината, Нишиноя-сан, Танака-сан. Жениться, убить или поцеловать, — делает акцент на последнем слове Ямагучи, издав смешок на его страшный взгляд. Тсукишима морщится.       — Убить всех сразу.       — Так нельзя! Отвечай честно! — Тсукишима поджимает губы, отказываясь участвовать в этом, и тут Ямагучи делает самую подлую и ужасную вещь, которую только мог сделать.       Он резко проводит пальцами по его ребрам, и Тсукишима взвизгивает, подбрасываясь на футоне. Ямагучи хватает его за пытающиеся отпихнуть руки и со смехом начинает щекотать его, и Тсукишима, кажется, пинает его в плечо, и через несколько секунд пыток, издевательств и судорожного смеха он еле сипит: «Убить Танаку!»       — Видишь? Не так сложно, — довольно говорит Ямагучи, убирая руки. — Я не позволю тебе обойти этот вопрос. Так, убить Танаку… а с остальными?       Тсукишима обреченно стонет. Он все еще переводит дыхание и пытается придумать что-то, что спасло бы его от позора, но Ямагучи снова тянет свои руки, и Тсукишима судорожно говорить:       — Жениться на Нишиное!       — И поцеловать Хинату?! — слишком радостно для этой фразы говорит Ямагучи, хлопая его по плечу. Тсукишима снова стонет, отпихивая хихикающего парня от себя, а потом задумывается. И ухмыляется.       — О. Этот хороший.       Ямагучи вопросительно — и с опасением — смотрит на него, и Тсукишима кидает ему мстительную улыбку.       — Укай-сан, Такеда-сан и Шимада-сан.       Глаза Ямагучи в ужасе расширяются, и он прикладывает ладонь ко рту.       — Тсукки. Они все старше меня лет на десять.       — А мои — на столько же младше интеллектуально, но тебе это не помешало.       — Я не буду отвечать!       Тсукишима с прищуром смотрит на Ямагучи. Ямагучи с упрямством смотрит на Тсукишиму.       Тсукишима резко хватает его за запястья, сжимая их вместе, и тянется второй рукой к его шее, которая всегда была его слабым местом.       Ямагучи кричит, смеется и вырывается, но Тсукишима налегает на него всем телом, и Ямагучи начинает хрипеть, и в уголках его глаз виднеются слезы, и их сила примерно на одном уровне, но обессиленный, бьющийся в истерике Ямагучи вряд ли может что-то противопоставить его длинным рукам. Когда Ямагучи перестает уже даже хрипеть, Тсукишима отпускает его, и Ямагучи требуются пара минут, чтобы отдышаться. Тсукишима протягивает ему бутылку с водой, и Ямагучи бурчит, что тот в могилу его сведет с подобными щекотками.       — Убить, жениться и поцеловать, — напоминает Тсукишима, на что Ямагучи на мгновение закрывает глаза.       — Ладно. Ладно! В теории, если я на пятнадцать лет старше… Жениться на Такеда-сане, — Тсукишима ухмыляется. Ямагучи не обращает внимание и продолжает спустя глубокий вздох, — и убить Укай-сана.       — Ямагучи!.. — в возмущении ахает Тсукишима, чувствуя, как у него начинают болеть щеки от количества улыбок за сегодняшний вечер.       — Ты сам не оставил мне выбора! И это просто поцелуй, не обязательно даже в губы! — отчаянно оправдывается Ямагучи, активно жестикулируя. — И вообще! Сам дал такой список!       К концу Ямагучи совсем горячится, пододвигаясь к нему еще ближе, и вдруг резко поддается вперед. Но Тсукишима оказывается готов к тому исходу событий и поддается в ответ в ту же секунду, протягивая руки вперед.       Между ними завязывается борьба не на жизнь, а на смерть, и своими криками они явно потревожили его мать, и живот Тсукишимы безумно болит от смеха и щекотки, и Ямагучи практически задыхается, пронзительно смеясь, и Тсукишиме удается уложить его на спину и дорваться до чужого живота. Ямагучи вертится в его руках, перекатываясь с бока на бок, пытаясь спрятаться от чужих пальцев, и только тогда, когда тот начинает в слезах, по-прежнему истерично смеясь, просить о пощаде, Тсукишима успокаивает свою жажду мести.       Ямагучи пытается отдышаться, и он полностью и безвозвратно растрепан, и все его лицо — невероятного оттенка красного цвета, и его грудь мерно вздымается и опускается под его ладонями, и он закатывает глаза на победную ухмылку Тсукишимы, но улыбается ему, и в его глазах горят искры веселья, и он выглядит невероятно красивым, и Тсукишима склоняется ниже и ниже, сжимая чужую футболку в своих ладонях, и издалека раздается звук входящего сообщения.       Момент пропадает. Ямагучи кидает взгляд вбок, уведомление звенит еще раз, и когда Тсукишима так и не собирается слазить с него, тот мягко говорит:       — Сходи проверь, это скорее всего Ишида.       «Почему ты написал именно сейчас?» — с резкой вспышкой раздражения думает Тсукишима, чуть ли не подскакивая с Ямагучи. Он скрипит зубами, когда видит глупые, абсолютно лишние сейчас вопросы про то, как проходит его день, и бездумно смахивает уведомления, не отвечая и ставя диалог на беззвучный.       А потом все внутри него холодеет, и он резко замирает, и чувство стыда пронзает его с головой.       — Тсукки? Все хорошо?       Тсукишима промаргивается. Вся ситуация вдруг ясно встает перед его глазами, и внутренности будто сковывает корка льда, и он отстраненно отвечает:       — Да, просто… пытаюсь сформулировать ответ.       Непрочитанные сообщения мозолят глаз, и Ямагучи сзади копошится, поправляя футон, и Тсукишима зажмуривается, пытаясь на секунду, хотя бы на еще одну секунду продлить ощущение спокойствия, которое было с ним все эти дни, и убирает телефон, так и не ответив.       Уведомления он так и не включает.       «Да он издевается надо мной», — думает Тсукишима на следующий вечер, когда обнаруживает чужую футболку на своей кровати — под одеялом в ногах, из-за чего они ее оба не заметили. Тсукишима практически закатывает глаза. Но он так сильно вымотался за прошедший день, который провел в изматывающих мыслях, и все, на что его хватает — это откинуть ткань в сторону, на вторую подушку. Он утыкается лицом в свою.       И еле сдерживается от усталого, отчаянного стона.       Его мозг не может прекратить думать ни на минуту, а перед глазами мелькают назойливые воспоминания. Они не о том, как задралась футболка Ямагучи на прошедшей тренировке. Не о том, как он прикрывает глаза, когда пьет воду, и как часть проливается, и небольшая струя течет по его шее. Не о том, как он прикусывает нижнюю губу, когда решает алгебру. И даже не о дрожащих из-за щекотки плечах под его ладонями и громких, нуждающихся вздохах.       Тсукишима думает о том, как Ямагучи жмурится в солнечный день. Как он сонно потирает глаза и практически впечатывается лицом в дверь, когда не высыпается. Как он раздражённо выдыхает, когда у него что-то не получается. Он думает об этой глупой улыбке, которая появляется, когда Ямагучи видит пушистую собаку на своем пути. Думает о том, как он хмурится, когда отчитывает его. Думает о том, какие мягкие, теплые объятья у него бывают, и как же Тсукишиме их… не хватает.       Думает о Ямагучи, который мягко улыбается ему. О Ямагучи, который всегда подбирает верные слова и настойчиво пытается выяснить, что случилось, даже когда он отгораживается от него кирпичной стеной. О подбадривающем, вдохновляющем, таком хорошем Ямагучи, который всегда, всегда рядом.       Он думает о нежном, любящем взгляде, и о чужой улыбке, и об этих веснушках, которые стали такими родными.       Острый, резкий приступ одиночества и потерянности пронзает его с головой, и Тсукишима сжимается на своей кровати, мечтая научиться занимать как можно меньше места. Он натыкается ладонью на футболку Ямагучи, и она хранит его запах, и Тсукишима, недолго думая, утыкается в нее лицом. Чужой запах окутывает его с головой, и Тсукишима зажмуривается, чтобы эта иллюзия чужого присутствия не пропала. Чтобы ему казалось, что Ямагучи лежит сейчас рядом с ним и тянет свою ладонь, чтобы переплести с его, и что он нужен Ямагучи, и что сейчас, вот прямо в следующий момент, его прижмут к себе в успокаивающих и нежных объятьях.       Он медленно, глубоко дышит, и старается не думать ни о чем. Запах Ямагучи обволакивает его, принося родимые ощущения тепла и участия, и он тянется к своему телефону и набирает номер Ишиды.       — Мы можем поговорить? — слабо говорит он, не давая Ишиде сказать и простое «привет», и тот мгновенно замолкает.       Что-то мягкое и увесистое приземляется на его левое плечо, и Тсукишима слабо улыбается, не отрываясь от мелькающих за окном картин, аккуратно подстраивая плечо под голову Ямагучи. В ушах играет его старый плейлист, который он составил несколько лет назад в дорогу, да так и не взялся переделать, и сна у него — ни в одном глазу.       С Ишидой они встретились на следующий же день, и Тсукишиме даже не пришлось ничего объяснять. Ишида сказал, что он уже понял, что все эти «романтичные штучки» не вызывают в нем никакого отклика, и в этом нет ничего страшного. Тсукишима, чувствуя себя ужасно неловко, склонился для извинений, но Ишида с ужасом схватил его за плечи и заставил выпрямиться.       — Эй, ты чего, дурак совсем?! Ну просто не подошли друг другу, такое бывает! Никто в этом не виноват!       И Тсукишиме так и не хватило духу, чтобы сказать, что виноват в этом целиком и полностью он один. Возможно, у них бы что-то получилось, если бы… Тсукишима воспринимал все всерьез. Если бы не принимал отношение Ишиды, как должное, и если бы не лез в отношения, чтобы пытаться переключиться на кого-то еще. Ему не хватает духу по-настоящему объясниться перед Ишидой, и его сковывает непривычная ему неуверенность, и он спрашивает:       — Мы… останемся друзьями?       Ишида улыбается ему. Он не выглядит разбитым или опечаленным, и глубокий узел, сковывающий внутренности, постепенно развязывается, и Ишида говорит:       — Конечно. Мне нравится проводить с тобой время.       — Мне тоже.       На прощание Ишида обнимает его и снова говорит, что это нормально — попробовать и понять, что это — не для них, и с каждой секундой чувство вины Тсукишимы становится все больше и больше.       Они стали писать друг другу реже, а сердечки и вовсе пропали из их сообщений, но все хорошо. Они по-прежнему могут болтать часами о какой-то совсем глупой теме, и после расставания они увиделись пару раз, и между ними не оказалось никакой неловкости, и они приятно провели время, смотря хорроры и болтая о своем детстве. Ямагучи начинает тихо сопеть, и улыбка Тсукишимы становится чуть мягче.       Глупо было думать, что его чувства пройдут. Еще глупее — пытаться игнорировать их, думая, что можно просто найти подходящую замену. Его чувства к Ямагучи — это что-то… неповторимое. Что-то, что одновременно мотивирует его и сковывает на одном месте. Что-то, что одновременно приносит и тепло, и обжигающий холод. Что-то уже такое привычное, такое родное, что-то, что он может и не замечать, но что непременно будет следовать за ним, куда бы он ни пошел.       Тсукишима бездумно вслушивается в песню, которой поется о разрушенной дружбе, которую сожгли в пламени любви, и прикусывает нижнюю губу.       Его посещает странное предчувствие, что тренировочный лагерь, в который они едут, что-то безвозвратно изменит в их отношениях, но, как ни старается, не может понять, что.