Смятые простыни

      На следующий вечер Тсукишима идет в душ с Кагеямой, и его вряд ли можно в этом винить.       Как и предыдущий, этот день сливается в череду непрекращающихся тренировок и наказаний, а также попыток как можно меньше будоражить свои гормоны. Он старается не замечать жар внутри, который вспыхивает от одного нахождения рядом занимающегося Ямагучи, но то, что весь этот день он постоянно ловит на себе задумчивый, будто бы изучающий взгляд, совсем не помогает. Привычная тактика игнорирования своих чувств и эмоций работает плохо, а ежесекундное нахождение среди толпы подростков не дает ему хоть как-то выпустить пар. Тренировочный лагерь медленно, но верно превращается в его персональный гормональный ад, и иногда Тсукишима ловит себя на мысли, что это чудо — что до сих пор не случилось ничего постыдного и непоправимого…       Но его жизнь — далеко не сказка, а у судьбы — отвратительное чувство юмора, поэтому это все же случается.       Тсукишима знал, что рано или поздно он не сможет сдержать свою… не совсем адекватную реакцию… на некоторые действия и слова Ямагучи…       Но можно было бы хотя бы поставить его в менее неловкую ситуацию?!       Это случается вечером третьего дня. Тсукишима, по-видимому, более-менее привыкает к бешеному темпу, и у него остается больше времени на самокопание и уничижительные мысли. В итоге это выматывает его больше, чем могли бы любые физические упражнения, но в этой атмосфере старающихся, действительно что-то стоящих игроков он все больше поддается и замыкается в себе. Разум сталкивается с чувствами, мозг — с настырным и таким глупым сердцем, и ему требуется куда больше времени, чтобы прийти в согласие с самим собой. Он же прекрасно понимает, насколько это бессмысленно — вбухивать все усилия на то, чтобы кого-то превзойти и стать лучше, так… так почему все внутри так тянет, когда его сокомандники остаются на дополнительные тренировки, а он сам — уходит, как только заканчиваются основные? Он не тратит свое время, свои силы на глупости, и это — полностью рациональный, логичный подход, но чувство неудовлетворенности собой, так твердо поселившееся в сердце, становится только сильнее, когда он видит усилия других игроков.       Эти мысли наполняют его голову весь день и не отпускают тогда, когда он покидает спортзал, и Тсукишима разве что зубами не скрипит, пытаясь отделаться от них. Глупый подростковый возраст, глупые гормоны, которые он никак не может одолеть, глупые мысли, глупые чувства! Он всегда был спокойным и действовал в согласии с мозгом, а не сердцем, но в старшей школе все пошло наперекосяк и перевернулось вверх дном, и он попросту не знает, как с этим справляться. Ему нужно больше времени, желательно — наедине с собой, но волейбол и учебные будни не дают ему такой роскоши.       Вот бы можно было поселиться в глуши и…       — Тсукки-и-и-и-и-и!       Тсукишима откровенно вздрагивает. Он резко оборачивается на крик Ямагучи и поднимает брови, когда тот, запыхавшийся, подбегает к нему и знаками просит остановиться. Тсукишима в беспокойстве оглядывается вокруг, убеждаясь, что на этот крик не выглянули посторонние и излишне любопытные школьники, и только после этого возвращается взглядом к своему другу. Ямагучи делает еще пару глубоких вздохов и только после этого начинает говорить.       — То, как ты ведешь себя в последнее время… это просто жалко!       Тсукишима моргает.       Ямагучи смотрит на него горящим, уверенным взглядом, сжимая ладони в кулаки, и высказывает то, что явно слишком давно копилось у него на душе.       — Ты высокий, умный, постоянно все анализируешь, ты такой потрясающий, у тебя есть все, ты можешь легко превзойти Хинату, так почему ты это не используешь?! — Ямагучи делает шаг вперед, но Тсукишима, поглощенный чужими словами, не обращает на это внимания. — Ты вечно ставишь перед собой какие-то границы, которые якобы не можешь обойти… Для чего?! Зачем ты фокусируешься на том, что ты считаешь невозможным?!       Потому что все равно будет кто-то сильнее. Потому что всегда найдется еще одна граница, добираться до которой не останется сил. Потому что то, что он чего-то сильно желает, не означает, что он это получит. Потому что все его усилия и та страсть, которую он так неразумно проявляет, будут потрачены впустую.       Потому что он не готов к тому, чтобы его сильные, пламенные чувства снова подвергались разочарованию.       Потому что тебе всегда будет все равно на меня, и мои чувства к тебе — просто глупость, которую мне нужно пережить.       — Мы сто раз говорили об этом, — раздраженно выдыхает Тсукишима. Ямагучи открывает рот, чтобы что-то сказать, но Тсукишима перебивает его, — ну, стану я лучше всех в клубе — и? Всегда найдется кто-то в другой школе, кто лучше меня. Если мы вдруг пройдем на национальные, то что с того? Всегда появится другая команда, которая окажется сильнее. Всегда будет кто-то или что-то лучше.       Ямагучи снова открывает рот, явно собираясь дать возмущенный ответ, но эти сжатые кулаки, эта уверенность в чем-то, чего Тсукишима просто не понимает, это чувство, что Ямагучи находится в совершенно другом, неподвластном ему, мире, ударяют в голову, и Тсукишима вспыхивает — кажется, впервые за очень долгое время. Они учатся в одном классе, вместе ходят на волейбол, повзрослели рядом друг с другом, так почему Ямагучи знает что-то, чего не знает он?!       — Так какой в этом смысл?! Ты знаешь, что никогда не будешь лучшим! Тебя не выпустят в основу, потому что есть игроки сильнее тебя! Ты всегда споткнешься обо что-нибудь, и твои усилия пропадут впустую! Вы все прекрасно это понимаете, так почему? Почему продолжаете эти глупые попытки стать лучше?! Откуда у вас мотивация?!       Тогда это и происходит.       Ямагучи оказывается рядом слишком быстро — Тсукишима даже не замечает, когда он успевает подойти. Его резко хватают за футболку, тянут на себя, и их лица оказываются всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Тсукишима судорожно мечется взглядом по чужому лицу — по расширенным глазам, которые горят уверенностью в своих словах и чувствах, по веснушкам, разбросанным по всему лицу, по искривленным в раздражении губам, — и оказывается совершенно не готовым к тому, что Ямагучи в гневе закричит:       — А гордость?! Одной гордости тебе недостаточно?!       С губ срывается резкий выдох.       Тсукишима, кажется, забывает, как нужно даже моргать.       Все глупые, такие ничтожные, но настырные мысли разом исчезают, ошеломленные такими простыми, но правильными словами — и еще более ошеломленные таким уверенным, умным и потрясающим Ямагучи, который всегда, всегда, черт возьми, был умнее него.       Он же никогда не делал ничего, что казалось ему глупым или выставляло его в нелепом свете.       Так разве отсутствие каких-либо стараний и сокомандники, которые скоро на голову перегонят его в навыках, не выставят его в этот самом нелицеприятном свете?       Если быть честным, то эти мысли заполняют его голову не сразу. Они появляются на задворках сознания сразу же, как Ямагучи кричит свои слова, но не заполняют его по одной веской, но важной причине. Тсукишима вполне себе обдумывает и размышляет обо всем, о чем они говорили в этот вечер, и приходит к выводу, что этими самыми отрицаниями и был смешон все это время… но не сразу.       Потому что Ямагучи притянул его к себе за футболку, у него раздраженный, такой гневный вид, его голос звенит, а щеки раскраснелись из-за бега и эмоций, он весь растрепан после тренировки, и - боже - он чувствует жар от его дыхания почти что на губах, и Ямагучи в гневе кричит на него, пока в его глазах ясно читается вызов всем возражениям Тсукишимы, и совершенно не скрывает своего раздражения…       И гормоны ударяют в голову так сильно, что несколько секунд Тсукишима чувствует дезориентацию из-за резкого приступа головокружения.       Он ничего не говорит на протяжении десяти секунд, пытаясь научиться дышать заново, и с каждым моментом Ямагучи кажется все растеряннее. Он медленно отпускает его футболку, а его глаза наполняются беспокойством, и он явно собирается поинтересоваться самочувствием Тсукишимы, но тот быстро его прерывает:       — Ты такой крутой, — блять! Это явно не те слова, которые стоит говорить в этой ситуации! — Ты правда классный, твои слова…       Блять блять блять блять, что он несет, ему срочно нужно заткнуться-       НЕТ, тогда Ямагучи поймет, что он не в порядке и что у него определенные проблемы, и что вообще нормально сказать в этой ситуации?! Как ему выпутаться и не дать ему заметить, что он…       — Никогда не думал, что настанет этот день, — Тсукишима издает самоуничижительный смешок, судорожно продумывая, как отвлечь внимание Ямагучи на что угодно, — когда ты накричишь на…       Это катастрофа, черт, он точно заметит, и тогда все будет просто ужасно, и что ему говорить, и какие слова можно сказать, чтобы Ямагучи ушел и—       — Ты классный, — подводит черту своему паникующему бормотанию Тсукишима, стараясь не обращать внимание на шокированное лицо Ямагучи—       Взгляд сам собой цепляется на бьющуюся жилку на чужой шее, которую так хочется поцеловать—       Зачем уходить Ямагучи, если может уйти он сам?!       Тсукишима криво улыбается и машет рукой, на что Ямагучи очень неуверенно машет своей, и резко разворачивается, после чего уходит настолько быстрым шагом, чтобы это не казалось паникующим бегом, а лишь стратегическим отступлением… В голове мечутся мысли, что все сокомандники сейчас на тренировке и душевые явно свободны, и мозг сам по себе выстраивает наиболее малолюдный маршрут…       Так что да. Ямагучи и правда здорово помогает ему избавиться от всех этих дурацких, бесконечных мыслей и загонов, и он действительно хороший друг, который не боится высказать свои мысли и ткнуть его лицом в собственные ошибки.       Но было бы здорово, если бы он не пробуждал в Тсукишиме странные желания и откровенно пугающие кинки, особенно в те моменты, когда между ними происходит, вроде как, довольно важный и много что меняющий в их отношениях разговор.       В последнюю ночь, как бы капитан ни следил за проблемными кохаями (и одним куда более проблемным третьегодкой), ему все равно не удается предотвратить хаос. К возбужденным последним днем общих тренировок второгодкам добавляются точно такие же приятели из других команд, а капитаны большинства школ не видят ничего страшного в том, чтобы лечь попозже, так что все усилия Дайчи-сана по усмирению младших оказываются бесполезными.       Тсукишима, а вместе с ним и Ямагучи, уходят на улицу еще на стадии борьбы подушками, но на следующий день узнают много чего интересного от игроков других команд. Как минимум то, что их сокомандники разбудили капитана Фукуродани и продолжили бедокурить с ним, а как максимум… Тсукишима так и не понимает, действительно ли нашелся тот бесстрашный человек, решивший попытать удачу и взять номер телефона у Киеко-сан, ради чего караулил ее у кабинета, где расстелились и остальные менеджерки, или эту историю придумал кто-то из бешеной тройки, чтобы отвадить остальных школьников от поползновений в сторону девушки в последний день. Однако Ячи весь последующий день не выглядит испуганной, — ну, больше чем обычно, — так что Тсукишима тайком переводит дух.       — Жаль, что ты не пришел вечером, Хината не успел остановиться и прыгнул прямо в сетку, — щебечет Ямагучи, пока они прогуливаются по территории. Тсукишима мягко усмехается, засматриваясь на чужую улыбку, освещенную лишь лунным светом, и Ямагучи, приободренный, продолжает, — больше всех кричал Кагеяма, хотя это не ему платить ущерб за испорченный реквизит. Сугавара-сан хохотал до икоты.       — Ну, конечно.       — Ага, — улыбается Ямагучи. — А еще я поболтал со второгодками, речь как-то зашла о капитане: скорее всего, им будет Энношита-сан…       Тсукишиму передергивает, — в некоторые моменты второгодка его откровенно пугает, — на что Ямагучи тихо смеется, зная об их непростых взаимоотношениях.       Дневная жара сменяется приятной вечерней прохладой, а мысли в кои-то веки не тревожат чужие крики и постоянные удары мячей, и голова наконец-то перестает болеть - Тсукишима чувствует себя умиротворенно. Ямагучи болтает обо всем и ни о чем, не требуя от него большого участия в разговоре, и Тсукишима вставляет что-то в ответ, когда ему есть, что сказать. Напряжение, копившееся между ними все время тренировок, пропадает, и это оказывается приятным — разговаривать без постоянных самокопаний и страха, что разговор снова зайдет о его чувствах и мотивации. Да и Ямагучи выглядит куда менее напряженным, что определенно является плюсом.       — Мы хорошо сдружились в последнее время, к слову. Они всегда были приветливыми, но я думал, это просто потому, что они старше, но они и правда очень приятные! Тебе тоже не помешало бы подружиться хоть с кем-нибудь, — с небольшим укором говорит Ямагучи, впрочем, как и всегда, не вкладывая ни капли серьезности в свой упрек.       Тсукишима закатывает глаза, также не испытывая раздражения, и отвечает:       — Ты тоже приятный. С тобой легко общаться. Сомневаюсь, что со мной они легко найдут темы для разговора.       Ямагучи фыркает, впрочем, польщенный характеристикой, и продолжает болтать о волейболе, их сокомандниках и о том, что Тсукишима успел пропустить.       — И я тренировался сегодня. Ну, вечером, — как-то по-глупому добавляет Тсукишима, увидев удивление на лице Ямагучи. — Куроо-сан и Бокуто-сан выматывают… но их советы могут быть полезными.       Ямагучи останавливается, заставляя остановиться и его, и тепло, искренне улыбается. Тсукишима чувствует себя довольно неловко, поэтому отводит взгляд, и его сердце начинает стучать быстрее от этого внимания, обращенного к нему.       — Ты молодец. Я рад, — тихо, мягко говорит Ямагучи, не прекращая улыбаться — боже, какая же у него красивая улыбка, — и делает шаг ему навстречу. Тсукишима замирает, неосознанно задерживая дыхание — ситуация слишком напоминает ту, что произошла несколько часов назад, — и вздрагивает, когда Ямагучи кладет ладони на его плечи. Он близко, так близко, что даже в темноте Тсукишима может разглядеть каждую черточку его лица, и его улыбка становится тише, но такой близкой, такой, которой он улыбается только ему, и Ямагучи делает еще один маленький шаг, оставляя между ними лишь дюйм пространства…       А потом резко замирает, моргает, рассматривает его удивленное (хотя, скорее всего, ничего не выражающее) лицо, и моментально отпрыгивает на несколько шагов.       — Мне резко захотелось тебя обнять, ха-ха, — смущенно бормочет Ямагучи, не глядя на него и растрепывая собственные волосы, — но это как-то странно, так что извини.       «За что?», — почти вырывается из его рта. Атмосфера интимности, искренности между ними проходит, и Тсукишима не может не чувствовать сожаление. Он склоняет голову, но с каждой секундой молчания Ямагучи выглядит все более беспокойным, так что он мысленно машет рукой и сдвигается с места, продолжая их прогулку, на что Ямагучи издает облегченный вздох.       Они возвращаются через час, вполне надеясь, что за это время их сокомандники успеют успокоиться, но находят в своих футонах лишь самых спокойных из них. Кинношита-сан лежит в тканевой маске для лица, а Нарита-сан почему-то обнаруживается лежащим поперек Асахи-сана, что, впрочем, не мешает ни одному, ни другому сладко сопеть, и лишь отсутствие Дайчи-сана — вероятнее всего, следит за остальными, — вводит в недоумение. Тсукишиму на мгновение удивляет наличие спящего Кагеямы, но Ямагучи тихо бормочет про его режим, и ему приходится весь оставшийся вечер бороться с желанием воспользоваться перманентным маркером. Они расстилают свои футоны, по обыкновению, рядом друг с другом, и Тсукишима утыкается в телефон, пока Ямагучи отходит попить воды.       — Общаешься с Ишида-куном? — осторожно интересуется Ямагучи, садясь рядом с ним, впрочем, не пытаясь даже взглянуть в его телефон. Тсукишима отстраненно кивает, увлекшись ответом на свое сообщение, и только после долгого молчания вскидывает голову.       — Просто рассказываю, что произошло в лагере. Они летом почти не тренируются, поэтому он интересуется.       Ямагучи хмыкает в ответ, тянется за своей сумкой и достает из нее увлажняющий крем.       — Скучает по тебе, наверное, — бормочет он, заинтересованный содержимым своей сумки больше, чем выражением лица Тсукишимы. — Вы, наверное, впервые надолго расстаетесь.       — Меня нет всего неделю, — моргает Тсукишима, — и с чего ему скучать? Он всегда может подоставать свою сестру. Или несчастную одноклассницу, которой не повезло делать с ним парный проект по английскому.       — Не недооценивай силу любви, — шутливо, но, впрочем, чуть ли не шепотом возражает Ямагучи, пока наносит густую субстанцию на свое лицо. Тсукишима засматривается на мягкие, кругообразные движения, которыми Ямагучи втирает крем в свою кожу, и тихо говорит:       — Да нет никакой любви.       Ямагучи резко сжимает тюбик в руках, выдавливая слишком много на свои ладони, и несчастно смотрит на количество крема в своих руках. Тсукишима закатывает глаза, но протягивает ладони, и Ямагучи с благодарностью позволяет ему забрать часть средства себе. Тсукишима снимает очки и тонким слоем наносит крем на наиболее сухие участки лица, и только после этого Ямагучи с явным беспокойством спрашивает:       — Что-то случилось? Вы… — он делает голос еще тише, не доверяя сну их сокомандников, и спрашивает: — Вы поссорились?       — Мы расстались, — спокойно говорит Тсукишима, чувствуя лишь облегчение от того, что наконец-то смог об этом рассказать. Все это время их разговоры как-то сами собой обходили тему отношений, а первым говорить о чем-то подобном Тсукишима никогда не умел, поэтому он сразу же объясняет: — Все хорошо. Просто… не подошли друг другу. Решили, что так будет лучше. Я в порядке. И он тоже, — заканчивает он, чувствуя, а не видя на себе неверующий взгляд.       Ямагучи молчит несколько секунд, явно подбирая слова, и неосознанно пододвигается ближе. Тсукишима слепо нащупывает край чужого футона и тянет к себе, и Ямагучи, моментально все поняв, сдвигает их вместе, после чего залазит на чужое спальное место.       — Мне жаль, — в конце концов, тихо произносит он.       — Не стоит. Это… был хороший опыт. И мы все еще общаемся. Он хороший друг.       Ямагучи резко выдыхает. Тсукишима закрывает глаза, не видя смысл в том, чтобы видеть одно сплошное расплывчатое пятно, но резко раскрывает их, когда Ямагучи говорит:       — Мы с Накамура-куном… не встречались, но что-то вроде… — слышится тяжелый вздох. Тсукишима чувствует чужое бедро, прижатое к его собственному. — Я с самого начала знал, что у нас ничего не выйдет, но захотел попробовать. Так стыдно перед ним до сих пор. Мы так толком и не говорим друг с другом.       «Ох», — проносится в голове Тсукишимы, когда он вспоминает и Накамуру, и все связанное с ним, и не может не чувствовать тянущее чувство в груди, думая о чужих чувствах, так схожих с его собственными. Крем более-менее впитался, поэтому он надевает очки обратно и переводит взгляд на Ямагучи. Во всей его позе видится облегчение от того, что он наконец-то все рассказал, но он все еще выглядит ужасно неуверенным, поэтому Тсукишима говорит:       — Не могу поверить… — Ямагучи вскидывается. — Ты… и с Накамурой, — его глаза расширяются, — у тебя правда ужасный вкус, он же тупой, как камбала.       Чужие плечи расслабляются, а спина выпрямляется, и Ямагучи пинает его в лодыжку.       — Дурак, — фыркает он, посмеиваясь вместе с ним. — Ему просто не дается алгебра.       — И геометрия. И химия. И физика. И японский. И… мне продолжать? — невинно спрашивает Тсукишима, когда Ямагучи хмурится все больше. В ответ тот молниеносно проводит пальцами по его ступне, на что Тсукишима с трудом давит в себе громкий визг, но решает сжалиться и показательно убирает свои ладони в сторону.       — Не такой уж у меня плохой вкус, — говорит Ямагучи, убирая сумку в сторону. А потом выпаливает, явно давно копя у себя в душе, — но он постоянно просил о помощи с уроками, а у меня не было столько времени! И я писал это сочинение весь вечер, почему я должен дать тебе списывать?!       Тсукишима с трудом давит в себе смех на это искреннее возмущение. Ямагучи ложится на футон, достает свой телефон и начинает что-то искать в нем, и Тсукишима ложится рядышком-рядышком.       — Будем всю ночь сплетничать про бывших?       — Ой, да сдался он мне, — морщится Ямагучи, продолжая листать телефон, — лучше посмотри, что я нашел на ютубе, подумал, что ты точно не упустишь шанса разнести эту лекцию.       Тсукишима послушно достает наушники-капельки, вставляет один в свое ухо, а другой отдает Ямагучи, и ложится на бок, переплетая их ноги для удобства. Они, вероятнее всего, лежат на одном футоне, и Ямагучи рассматривает его лицо, чему-то улыбаясь, и лекция и правда глупая, но в груди — лишь тепло от чужого внимания. Их ладони лежат близко-близко, и стоит приложить лишь капельку усилий, чтобы их переплести, и ему давно не было так… спокойно.       Да, они никогда не станут нечто большим, чем друзья, но что с того? Ямагучи с каждым днем раскрывается ему все больше, а темы в разговорах меняются в соответствии с их возрастом, и Тсукишима правда ценит это. Он больше не зацикливается на страхах, что Ямагучи уйдет и оборвет с ним общение — да в какой вселенной это вообще возможно? Они лучшие друзья, Ямагучи дорожит им и беспокоится так, как никто другой, так как тот может вдруг забыть о нем?       Да, Ямагучи меняется. Но это нормально. Он всегда будет рядом, независимо от того, сколько других друзей у него появится, и с каждым днем, с каждым их разговором Тсукишима все больше успокаивается. Ямагучи всегда был рядом. Почему это вдруг должно измениться?       Его переполняет теплое чувство привязанности к человеку рядом с собой, и он не может ничего поделать, и он протягивает свой мизинец и соприкасается с чужим. Глаза Ямагучи расширяются, и он не двигается несколько довольно напрягающих секунд, но вскоре отмирает и медленно, будто бы сомневаясь, сдвигает свою ладонь к его.       Их пальцы переплетаются, и Тсукишима мягко улыбается на удивление Ямагучи, и тот утыкается лицом в подушку. И даже когда они засыпают, сморенные тихой болтовней ни о чем, то так и держатся за ладони до самого утра.       Естественно, их сокомандники не могут оставить это без внимания.       — Вы были такими милыми, — притворно всхлипывает Сугавара-сан, пока ждет своей очереди, чтобы взять кусок мяса с общего стола. Тсукишима с трудом давит в себе желание пнуть своего, пусть и надоедливого, но все же семпая, и просто не обращает внимание.       — Я аж прослезился, когда зашел, — добавляет Хината, прикладывая ладони к груди, и Тсукишима с удовольствием отводит душу, оставляя синяк на чужой голени. Хината кричит и пытается пнуть его в ответ, но Ямагучи вдруг подходит к нему, мило улыбается и кладет ладонь на чужое плечо, и даже Тсукишима не может сдержать свою дрожь.       — Шое. Почему бы тебе не занять рот чем-нибудь другим? Арбуз только что порезали, тебе ведь нравятся арбузы.       Шое мелко-мелко дрожит, сдуваясь в размерах с каждым похлопыванием по своему плечу, и с облегчением хватается за чужое предложение и отходит в сторону.       — И как ты на него так влияешь? — раздраженно спрашивает Тсукишима, делая глоток сока. А потом кричит в сторону первогодки: — Надеюсь, подавишься и задохнешься!       Хината издает возмущенный звук и показывает ему язык, а старшие ученики просто бессильно качают головами, уже привыкнув к подобному за неделю их тренировок.       — Так же, как и на тебя, — флегматично отвечает Ямагучи, также делая глоток. — Терпением и агрессивным дружелюбием, Тсукки, иначе никак.       Хината и правда давится арбузом, что достаточно смешно. Но вскоре смешно быть перестает, ведь давится он им, находясь в нескольких сантиметрах от Тсукишимы, и когда начинает выплевывать косточки, то одна попадает прямо на лицо Тсукишимы. И они так долго ругаются и кричат друг на друга, что в дело приходится вмешаться капитанам и их, и находящихся рядом команд.