Смятые простыни

      — Он на десятку, но он коллекционирует мангу про школьных айдолов.       — Четыре.       — Как жестоко! — Ишида притворно всхлипывает, хватаясь за сердце. — Тебе же понравилась моя коллекция фигурок Рику…       — Я просто хотел, чтобы ты заткнулся.       — Ты просто невозможный, — ноет парень, схватив Ямагучи за плечи. — И как ты его терпишь?       Ямагучи обескураженно улыбается, не отвечая. Тсукишима имитирует увлечение разминкой своих пальцев, Ямагучи пытается не заснуть, очевидно, переволновавшись с ночи, а Ишида раздражает обоих, слоняясь без дела между их сокомандниками. Токонами вылетают из турнирной сетки после первого же матча, однако Ишида не выглядит опечаленным — наоборот, он становится еще более прилипчивым, чем обычно. Впрочем, Тсукишима не имеет ничего против — после лагеря им так и не выпал шанс встретиться, а он сам успел соскучиться по этому пусть громкому и болтающему глупости, но уже привычному голосу.       — Хм. Он на десятку, но кричит на тебя, когда ему что-то не нравится.       Его действительно стоит наградить за то, что он вовремя прикусывает свой язык и не выпаливает «двенадцать». Он молчит, позволяя Ямагучи взять слово, и тот бормочет «восемь? смотря, уважительно он это делает или нет». А потом он вскидывается, внимательно смотрит на Тсукишиму и вдруг ухмыляется, подмигивая Ишиде. Ишида, не понимая ровным счетом ничего, подмигивает в ответ, и затылок Тсукишимы начинает свербить в предчувствии чего-то раздражающего и невероятно смущающего.       И предчувствие его не подводит.       — Он на десятку, но у него рыжие волосы и короткий рост, — говорит Ямагучи, и на них оборачивается половина команды, включая упомянутого придурка. Тсукишима видит усмешку Сугавара-сана, который все это время бесстыдно подслушивал их разговор, даже не делая вид, что он занят чем-то еще, и не может сдержаться от закатывания глаз.       — Ноль.       — Эй!       Тсукишима отмахивается от возмущенного Хинаты, который, пусть и не понимая смысла игры, все равно прибегает на его явно низкую оценку, а Ишида звонко хлопает по ладони Ямагучи, который выглядит невероятно довольным собой. Раздражение проходит, сдавшись под напором смеха Ямагучи, который игриво улыбается ему, когда Тсукишима нацепляет на лицо нарочито недовольный вид. На это он только вздыхает, а потом в его голову приходит гениальная, как ему кажется, идея.       — Он на десятку, но он выше тебя и носит очки.       Ямагучи, только сделавший глоток воды, заходится кашлем, а Ишида смеется и хлопает его по спине. На них оборачивается уже другая половина сокомандников и часть игроков других команд, также отдыхающих перед своими матчами в зоне ожидания. Ямагучи краснеет под таким количеством взглядов и резко отводит свой, когда Тсукишима поднимает бровь, и спустя несколько секунд тишины говорит:       — Ну… Рост не имеет значения, а зрение… Пожалуй, семь. Восемь, если у него красивое лицо. И девять, если он умеет вовремя заткнуться.       — И Кей пролетает по всем пунктам, — «остроумно» комментирует Ишида, на что ухмылка Сугавара-сана становится еще шире. Тсукишима привычно пинает его по коленке, Ишида так же привычно ворчит, а Ямагучи смиренно наблюдает за их перепалкой. — Но Тадаши-кун прав. От парней требуется только быть красивыми и молчаливыми.       — И Ишида пролетает по всем пунктам, — не может не передразнить Тсукишима, Ишида показывает ему язык, а Ямагучи закатывает глаза и бормочет что-то про маленьких детей.       Тсукишима устало потягивается и поднимает глаза на часы. И, бездумно рассматривая окружение, он вдруг осознает, что ловит на себе слишком много чужих взглядов. На него украдкой зыркают школьники, сидящие в отдалении от них, и откровенно пялятся те, кто находятся совсем рядом и слышат их разговоры — впрочем, они тут же отводят глаза, когда Тсукишима ловит их за разглядыванием. Тсукишима передергивает плечами, убеждая себя, что ему показалось, и утыкается в свой телефон.       Не показалось. Он ловит на себе взгляды, когда идет по коридору, натыкается на перешептывающихся и поглядывающих на него игроков другой команды, когда разминается в зале, и определенно точно слышит свою фамилию, когда после игры отходит в уборную комнату. Он сжимает ладони в кулаки, чтобы не вспылить, и в ужасном настроении возвращается к команде. Ямагучи взволнованно поглядывает на него, но Тсукишима тихо машет головой, и тот немного успокаивается. И… он определенно ловит на себя задумчивый взгляд Сугавара-сана, однако, когда Тсукишима уже собирается спросить, в чем дело, тот резко отводит его и притворяется, что ничего не было, вызывая новый приступ раздражения Тсукишимы.       Его успокаивает только то, что первый этап отборочных заканчивается уже на следующий день, и ему не придется иметь дело с другими школами и чересчур агрессивными игроками еще несколько месяцев.       Однако и без того ничтожное равновесие расшатывается, когда они прибывают в спортзал, а взглядов становится в несколько раз больше. Они становятся настырными и окружают со всех сторон, и ему с трудом удается игнорировать их. Его бесит, просто ужасно выводит из себя то, что он понятия не имеет, что произошло. Возможно, распространились какие-то слухи. У них небольшой город, клубы во всех школах так или иначе связаны, и многие школьники, находясь в разных учебных заведениях, сохраняют связь со своими друзьями детства и продолжают общаться и обмениваться новостями. Нет ничего удивительного в том, что сплетня, появившаяся в одном клубе, мгновенно распространится по всем, и о человеке, который умудрился в это вляпаться, узнают сразу все.       Но что могло так потрясти школьников, что они продолжают пялиться на него весь день?!       Тсукишима искренне благодарит волейбол и их матч с Датеко, который позволяет, пусть и ненадолго, выкинуть из головы все мысли. Он отдается стратегии, рефлексам, вычислениям и игре и играет, возможно, чуть лучше, чем когда-либо раньше, и впервые за столько игр внутри появляется чувство… удовольствия. В нем вдруг поднимается азарт, и восторг (пусть он и не проявляет его) от того, что ему удачно удается применить новые приемы, захватывает его в те редкие моменты, когда он позволяет себе не задумываться ни о чем другом. Ему еще далеко до того, чтобы и правда понять тех, кто готов раз за разом тратить всего себя на волейбол, который может и не дать им заслуженной отдачи, но, возможно… возможно, когда-нибудь…       А после матча он сталкивается с откровенной неприязнью.       Он задерживается в медкабинете, куда заходит, чтобы проверить напрягающую его ногу, и в коридоре сталкивается с кучкой школьников, болтающих о чем-то своем. Он не обращает внимание на игроков какой-то команды, с которой они даже не играли, но, когда проходит мимо, они вдруг замолкают и оборачиваются ему вслед.       Да ему и правда нужно дать медаль за выдержку. Тсукишима стискивает зубы, но равнодушно проводит взглядом по чужим лицам, не задерживаясь ни на чьем конкретно, и проходит мимо, не проронив ни слова. Он выпрямляет спину и поднимает голову, и только тогда, когда он заходит за угол, чужая болтовня возобновляется, пусть и куда тише, чем была до.       Все раскрывается вечером этого же дня. Ему приходит сообщение от Ишиды, в котором тот срочно просит перезвонить, и не проходит и пяти минут, прежде чем он звонит сам.       — Извини! — оказывается первым, что говорит Ишида, когда Тсукишима принимает вызов, и его голос звучит невероятно паникующим. — Прости, прости, прости, это все моя вина, мне так жаль…       — Ишида. Тихо. — Ишида и правда замолкает, и Тсукишима осторожно спрашивает: — Что случилось? За что ты извиняешься?       — Ты… еще не знаешь? — с заминкой спрашивает парень, и после утвердительного молчания очень быстро говорит: — Мне правда, правда жаль, я не хотел… Я поссорился с этим придурком, но не знал, что он такой мудак… Мне жаль, я полностью виноват, пожалуйста…       — Успокойся! — наверное, впервые за все время их знакомства поднимает голос Тсукишима, и это срабатывает. Он пользуется этим молчанием, успокаиваясь и сам, и спустя пару секунд спрашивает: — Просто скажи, что случилось. Не извиняйся.       — Я… помнишь те фотографии из фотобудки? Где мы целовались? Которые я выкладывал? Среди близких друзей? — с каждой фразой чужой голос становится все неувереннее, и Ишиде требуется время, прежде чем продолжить. — Я… я поссорился с одноклассником, и он… он их слил. Мне правда, правда очень жаль, почему кому-то вообще есть дело?! Прости, я не должен был их выкладывать, это все моя вина…       — Ты в порядке?       Ишида замолкает. Между ними повисает тишина, и Тсукишима спокойно переспрашивает:       — У тебя все в порядке? К тебе не лезут?       — Нет… Но—       — Только не ври.       — Все хорошо, правда…       — Если после каникул к тебе будут лезть, я могу прийти в твою шк—       — Почему ты так спокоен?! — с явной истерикой в голосе срывается Ишида, перебивая его. — Я же сказал, что это моя вина…       — Это вина того придурка, не твоя, — отмахивается Тсукишима. Ишида, явно не убежденный, ожидающе молчит, и Тсукишима вздыхает. — Мне все равно. Ты же знаешь, что мне всегда было плевать, что обо мне думают другие люди. Меня бесило, что я не понимаю причины этого всего, но сейчас я успокоился.       И он правда успокоился. Возможно, произойди эта ситуация несколько месяцев назад, он бы еще как распсиховался с того, что кто-то лезет в его жизнь, но... Внутри него давно не царило такое умиротворение, и он не позволит какой-то кучке сплетников его испортить.       — И ты совсем не переживаешь? — с явным сомнением спрашивает Ишида. — Ты, конечно, крутой парень, никто не спорит, но испытывать эмоции — это нормально. Подумай об этом.       — Заткнись, — Ишида фыркает, и напряжение между ними постепенно спадает. — Меня раздражает внимание, но оно спадет. И… не сейчас, так позже. Меня все равно бесит идея, что нужно обязательно скрываться, если тебе, о боже, нравятся парни.       Собеседник тихо смеется и высказывает согласие. Он шутит, представляя ситуацию, если бы раскрываться приходилось и гетеро, и Тсукишима хмыкает. Между ними повисает та уютная, спокойная тишина, которая появляется в редкие моменты, когда они откровенны друг с другом, и Ишида тихо говорит:       — Я рад, что ты в порядке. Честно, я волновался об этом больше, чем о том, что ждет меня самого.       — Ты же знаешь, что я надеру зад любому, на кого ты укажешь?       — Конечно, — мягко отвечает Ишида, явно улыбаясь. — Конечно знаю.       Через пару дней слухи доходят и до Карасуно. Стоит отдать всем должное — его не достает ни один из сокомандников, и, пусть он пару раз ловит на себе чужие взгляды, а иногда, заходя в раздевалку, явно прерывает чужой разговор, в остальном все проходит спокойно. Происходит ситуация, ровно противоположная той, которую можно было бы ожидать — Тсукишима вдруг оказывается под своеобразной протекцией от семпаев, и каждый раз, когда им приходится контактировать со студсоветом или участниками других клубов, рядом с ним всегда оказываются двое или трое старших товарищей. Довольно странно ощущать на себе повышенное внимание и опеку от второгодок и третьегодок, но, стоит признать, это куда лучше, чем выслушивать от них упреки или заинтересованные вопросы.       Тсукишима снова благодарит небеса за то, что все произошло во время каникул, и, когда начнется учеба, всем уже надоест обсуждать его скудную личную жизнь.       Ямагучи он рассказывает сразу после созвона с Ишидой. Вот он не скупится на расспросы, правда, все они связаны с его самочувствием — все ли в порядке, не напряжен ли он, не испытывает тревоги, не нужна ли ему помощь, поговорить, побыть рядом… В итоге он просто приходит к Тсукишиме домой и напрашивается на ночевку, и только после того, как при личной встрече убеждается, что ему и правда наплевать, успокаивается. Но весь вечер все его жесты и слова пронизаны заботой, и горло Тсукишимы постоянно сжимается от пронизывающей его благодарности.       Ямагучи и раньше опекал его от возможных неприятных слов и перепалок, но сейчас превосходит сам себя. Если кому-нибудь в их клубе и пришла мысль лично спросить у Тсукишимы, действительно ли он любит целоваться с парнями во внеучебное время, то взгляд Ямагучи, пронизывающий любого подходящего к Тсукишиме ближе, чем на два метра, точно отбил это желание. И у него есть смутное ощущение, что Ямагучи не преминул бы воспользоваться и рукоприкладством, если бы неподобающий вопрос все-таки был задан.       Тсукишима, вопреки обыкновенному, не одергивает Ямагучи, когда тот говорит за двоих. А когда они привычно расстаются возле перекрестка, мягко сжимает его плечо в знак признательности, прежде чем разойтись. Возможно, его бы и правда достали, пусть и с дружелюбными, но все же вопросами, собственные сокомандники. Но рядом с Ямагучи ему… спокойно. Поэтому он не имеет ничего против.       Вскоре взгляды и перешептывания спадают на нет, и Тсукишиму перестает переполнять раздражение каждый раз, когда он приходит в спортзал. Как он и говорил, его до безумия бесит внимание. Ему глубоко все равно, чем оно вызвано, но он привык к спокойствию — именно поэтому он и ведет себя максимально грубо и равнодушно, отпугивая от себя любителей поговорить. А вся эта ситуация максимально выбивает его из привычного распорядка дня и не может не раздражать.       Однако все не может пройти гладко. И, конечно же, причиной его головной боли становится именно и никто иной, как Хината. Действительно, а кто еще бы это мог быть, как не он? Он будто специально пошел в Карасуно, чтобы досаждать ему и выводить из себя одним своим существованием. И еще проходил курсы по тому, как максимально эффективно выбесить его с применением минимальных усилий.       А дальше события складываются следующим образом.       Они каким-то образом остаются в раздевалке наедине, и Хината не упускает случая этим воспользоваться. Он что-то напевает себе под нос, копаясь в своем ящике, а Тсукишима не обращает на него внимания, занятый шнуровкой своих кроссовок. К сожалению, Хината физически не может держать рот закрытым больше двух минут. Поэтому в какой-то момент он хихикает и говорит:       — Так я все же был прав.       Тсукишима и бровью не ведет. Но отсутствие ответа не мешает Хинате, чтобы пояснить:       — Когда шутил, что вы с Ямагучи встречаетесь. Ну, по вам все правда было видно. Вся команда согласна с этим.       Тсукишима моргает. А потом поднимает взгляд. Хината продолжает копаться в ящике, явно не считая этот разговор чем-то, заслуживающем пристального внимания — скорее всего, он, как обычно, просто треплется о том, что в данный момент занимает его мозг. Но Тсукишима молчит так долго и не высказывает никаких привычных подколок, что Хината, наконец, оборачивается.       — Что? — с искренним непониманием спрашивает коротышка, поймав на себе взгляд.       — С чего ты взял, что мы… — Тсукишима машет ладонью, не договаривая такие замечательные, но смущающие слова. Хината восклицает что-то, очень похожее на вопросительный знак (как, как ему это удается?), и отвечает:       — Ямагучи сам сказал. Не отнекивайся. Не то, чтобы мы не понимали. Это было очевидным.       Тсукишима не отвечает. Он дошнуровывает обувь и поднимается, Хината раскладывает вещи и идет на выход, и их разговор прерывается сам собой. Хината к нему так и не возвращается, а Тсукишима не спешит напоминать.       Вместо этого он проводит весь день в раздумьях и просто ожидает момента, когда им с Ямагучи удастся поговорить наедине.       Тсукишима ловит первый попавшийся удобный момент. Его распирает от желания накинуться на Ямагучи с расспросами, но их постоянно окружает кто-то из команды. Однако, как только они покупают по банке газировки и отходят от команды, которая спорит о лучшем вкусе мороженого, он не выдерживает. До них отдаленно доносятся чужие крики, солнце только-только начинает садиться, газировка приятно холодит разгоряченные от тренировки пальцы, и Тсукишима, открывая банку, будто бы незаинтересованно говорит:       — Разговаривал сегодня с коротышкой. Хотя, скорее, это был монолог, — Ямагучи фыркает, но не прерывает. — Он нес много чепухи… как обычно… но иногда и он…       Тсукишима делает стратегический глоток, чувствуя внезапный приступ волнения. А после сразу, без обиняков, спрашивает:       — Ты сказал команде, что мы встречаемся?       Вау. Он и не знал, что Ямагучи умеет так быстро краснеть. Он чуть не роняет из рук газировку и весь вскидывается, но, несмотря на смущающую ситуацию, не избегает его взгляда.       — П-прости, я хотел сразу сказать, но было неловко… — он кашляет, прикрывая красное лицо, что, впрочем, не помогает, и продолжает: — Эм… Не то чтобы сказал… Просто…       Тсукишима выдыхает. Даже в такой ситуации его все еще бесят рваные предложения. Ямагучи моментально понимает его настроение и спокойно, хоть и все еще очень смущенно, поясняет:       — Меня просто спросили… уже даже не помню, кто… встречаемся мы с тобой или нет. Но я был так удивлен, что ничего не сказал, а они… посчитали это за ответ. Прости, — вдруг вскидывается Ямагучи, на что Тсукишима поднимает бровь.       — За что? За то, что они не лезли ко мне?       — Ну… — тушуется Ямагучи, но так ничего и не объясняет. Тсукишима делает еще пару глотков, а потом, хоть это и приносит ему невыносимую головную и даже сердечную боль, говорит:       — Я могу сказать им, чтобы не лезли в чужие дела. И что мы не встречаемся.       — Зачем? — удивленно, действительно удивленно, спрашивает Ямагучи, и Тсукишима оказывается сражен. Он молчит, подбирая слова, потому что серьезно?! Зачем? Что вообще за глупая ситуация, в которую мог попасть только он?! И только спустя десять секунд тишины говорит:       — Чтобы не лезли уже к тебе?       — А, — Ямагучи моргает. — Да мне… как-то все равно. К нам перестали лезть сразу после этого, и, ну, меня это устраивает.       «Ты серьезно не видишь ничего такого в том, что все вокруг считают нас парой?» — думает, но не задает очевидный вопрос Тсукишима, потому что Ямагучи никогда не проявлял признаки заинтересованности, он правда хороший друг, а любые надежды Тсукишимы просто жалкие. Вместо этого он говорит следующее:       — Коротышка сказал, что это было очевидно.       — Мне половина команды сказала то же самое, — фыркает Ямагучи все с тем же румянцем на лице, но, видимо, в обморок он больше падать не собирается. — Возможно, потому что мы не отходим друг от друга.       — Потому что тогда к нам никто не подходит? — поднимает брови Тсукишима.       — И не задают глупых вопросов? — продолжает с улыбкой Ямагучи, чувствуя себя все более спокойно. Они усмехаются друг другу и возвращаются к напиткам. Они наблюдают за командой, которая, сменив объект спора, становятся еще более громкими, и обмениваются взглядами, когда второгодки начинают что-то кричать.       — Но серьезно… Если тебя начнут доставать…       — Все хорошо, — искренне говорит Ямагучи, мягко соприкасаясь пальцами. — И ты всегда будешь рядом. Как и я.       Он переплетает их пальцы между собой. Тсукишима смотрит на его мягкие, такие родные черты лица, этот заботливый, будто бы любящий взгляд, тихую улыбку на губах, и все вдруг становится до боли очевидным. Может, их считают парой, потому что они и правда… ведут себя так? И, может, Ямагучи не опровергал ничьи слова, потому что он… не был против?       Тсукишиму пронзает желание наклонить голову и сократить расстояние между их губами, потому что боже, это ведь и правда все это время было очевидным, но до его ушей доносятся крики, и он с трудом выкидывает это желание из головы. Вместо этого он мягко сжимает ладонь Ямагучи, и чужие губы дрожат, а глаза сияют, и он такой, такой красивый…       И только окрик третьегодок заставляет их оторваться друг от друга и вернуться к команде.