– Знаешь, на что были похожи мои дни? Я просто проводила испытания. Никто меня не убивал, не запихивал в картофелину, не скармливал птицам. Очень неплохая жизнь. И тут появилась ты. Опасная немая сумасшедшая.
– GLaDOS
Пробуждение было болезненным. Всё тело будто облепили ежи, очень злые. Или будто это был какой-то сеанс иглоукалывания или нанесения тату. Но во всей этой боли она нашла плюс, нашла причину для радости. Она была жива. Но даже улыбаться было больно. Лицо горело, все мышцы сводило судорогой. Девушка попыталась перевернуться на бок, задела что-то металлическое ногой. То перевернулось и прокатилось мимо её глаз. Консервная банка. Что-то она сделала не так, как-то не так дёрнула рукой – и волна боли и спазма прошла по телу. Девушка согнулась, пальцы сначала сжались в кулаки, а потом стали торчать в разные стороны в разных позах. Она почувствовала, будто задыхается. Будто сердце перестало биться, а лёгкие работать. И кричать даже было нечем. Чьи-то руки подхватили её, положили удобнее. Потом одна из рук крепко ухватила голову девушки, чтоб она не запрокинулась. Резкая боль от укола, где-то в руке. И лёд. Сначала рука, затем всё тело замерло, остыло. Когда этот холод добрался до головы, Одуванчик вновь вырубилась. Она не могла сказать, сколько длилась эта тьма. Может, та и не должна быть измеримой. Но всё-таки она кончилась. И девушку ослепил свет. Она закрыла глаза, глубоко вдохнула – и ощутила перемену. Не веря обонянию, прищурившись, взглянула на мир вокруг. Лёгкий тёплый ветерок трепал её волосы, летнее солнышко грело нос и щёки. Одуванчик не поверила глазам. А, поверив, громко засмеялась. Солнце! Настоящее жёлтое горячее солнце! Совсем не то, что в лаборатории, где одни белые холодные лампочки. А воздух! Свежий, тёплый, несший запахи луговых цветов и коры дерева. Ну как с этим может соперничать затхлый, в тысячу раз переработанный кислород в комплексе! Одуванчик побежала на свет, пока не нырнула в яркое, насыщенное цветом море из травы и зелени. А сверху, куполом, голубело настоящее небо. Девушка упала. Не споткнулась, упала специально – и зелёная перинка приняла её в свои объятья. А в воздух полетели пушинки. И Одуванчик, заливаясь смехом, попыталась поймать пару. Однако лишь разогнала их в стороны. Под этим зелёным морем не нашлось земли – под стебельками повсеместно росла совсем крошечная пушистенькая травка. Девушка не сразу вспомнила, что это называлось мхом. Посопев носиком, Одуванчик принюхалась. Кроме травы она явственно ощущала дерево. Нет, не как фанерные столы в офисах лабораторных. То было мёртвое дерево, мумия, пахнущая смертью и дешёвой едкой краской. Из любопытства девушка вынырнула из моря, повертела головой в поисках деревьев. И не обманулась в ожиданиях. Целый лес стоял буквально в десяти метрах от неё – и как она раньше его не заметила? Что-то в лесу двинулось – и Одуванчик разглядела коричневую голову, увенчанную причудливыми рогами. Девушка узнала животное, но не могла вспомнить название. Потому, оттопырив пальцы, широкими движениями помахала зверю: – Эй, Бэмби! Зверь напрягся, поглядел на неё испуганными чёрными глазами. И двумя невозможно-гигантскими прыжками скрылся за деревьями. Одуванчик снова осталась одна. Но унынию не было места в её голове. Травка под ногами шелестела так знакомо, так уютно, что девушка быстро стянула сапоги и вновь нырнула в море. В высокой траве обнаружился пришелец. Жёлтенький цветочек на зелёной ножке. Недолго думая, девушка сорвала его. Цветок, к удивлению, ничем не пах, а из сломанного стебелька начала сочиться белая жидкость. Девушка во все глаза рассматривала странное строение бутона, без лепесточков, но с трубочками. Что это? Она точно помнила, что видела этот цветок раньше. Вживую ли, до консервации в лаборатории? Либо в какой-нибудь книжке? А как этот цветок назывался? Имя, казалось, застряло на языке и не собиралось вырываться наружу. Девушка вертела цветок в пальцах, трогала рукой бутон. Желтые, торчащие во все стороны трубочки что-то очень ей напоминали… Цветок будто отреагировал на её мысли, зашевелился, бутон прямо на глазах сложился и уменьшился. Ничего не понимая, девушка ткнула в него пальцем. Секунда – и бутон раскрылся. Только вместо жёлтых трубочек были белые пушинки. Те самые, которые она совсем недавно пыталась поймать рукой. Конечно! – Одуванчик! – вспомнила девушка и звонко засмеялась. Конечно, её же назвали в честь этого цветка, из-за копны светлых волос. Ох, как же ей все эти лысые взрослые завидовали! Она смеялась, тряся головой. Затрясся и цветок в её руках. Так трясся, что все пушинки вмиг разлетелись в стороны. Смеясь, Одуванчик сложила губки трубочкой и дунула на них. Те, отлетев, вспыхнули маленькими фейерверками, голубыми и оранжевыми. Только тут девушка перестала смеяться. До неё дошло. А потом знакомая боль выдернула её из сна. Она согнулась, опять повернувшись на бок. Закашлялась. В горле было сухо, будто ёршиком для унитаза прошлись. Однако что-то на холодный панельный пол она выплюнула. Что-то красное и солёное. Вновь чужие руки обхватили её, под мышки и под колени, без труда подняли. Всё размылось и перемешалось в глазах Одуванчика, и, даже когда её посадили и прислонили к стенке, картинка не перестала кувыркаться. Ей что-то сунули под нос – круглое и влажное. Недолго думая, девушка схватила это, запрокинув голову, залила содержимое в рот. Это была вода. Настоящая, с привкусом металла – но она бы сейчас даже из лужи выпила. Вода лилась, девушка и не думала останавливаться. Она даже не поняла, что уже не может проглотить столько воды, вновь закашлялась. Чья-то рука отобрала у неё бутыль, другая похлопала по спине, пока кашель не прекратился. Мокрыми руками Одуванчик протёрла глаза, попыталась сконцентрировать взгляд. Красок в этом мире было только две. Белая – стена напротив и электрическая лампочка. И чёрная – пол и кровь на руках. И в центре этой монохромности – женщина. Одуванчик с трудом узнала её. Но да, это была та самая незнакомка, которую она видела за стеклом в камере. Женщина достала откуда-то белую тряпку, намочила водой из бутылки. Одуванчик и воспротивиться не успела, как эта тряпка оказалась у её лица. Незнакомка проявила недюжинное терпение, оттирая всю пыль и кровь с лица испытуемой. Даже сопли вытерла. Одуванчик ещё ничего не сделала, ничего не сказала – а ей в руки уже протянули открытую консервную банку и ложку. Знакомые чёрные бобы выглядели так аппетитно, что девушка, лишний раз не раздумывая, начала поспешно есть. Ела неаккуратно, бобы соскальзывали с ложки и падали на живот. Тогда Одуванчик пыталась их поймать пальцами, и либо те падали дальше на пол, либо оказывались у неё во рту. Незнакомка же ещё с полминуты внимательно наблюдала за ней, потом встала и куда-то ушла. Покончив с одной банкой, Одуванчик нашла рядом с собой вторую. Расправилась и с ней. Полезла за третьей – а в ней внезапно оказалась краска. Резкий запах ударил в нос, девушка чихнула и отбросила банку подальше. Та со звоном ударилась в стенку напротив, оставив огромное голубое пятно. «Свежая», – задней мыслью подумала Одуванчик. Значит, кто-то ей недавно пользовался. От голубого пятна девушка взглядом перешла ко всей стене. Одуванчик была не права: стена не была просто белой. На ней красовался огромный рисунок – почти как тот, что был в её комнатушке. И почти такой же непонятный. В центре – какая-то чёрная фигура, в неестественной сломанной позе. Вся она находится в ряде вертикальных линий, которые образуют то ли решётку, то ли ещё что. Наверху эти линии плавно заворачивались и сходились в одной точке. Точно, это не решётка, а клетка. А в ней, как птица, эта самая фигура. К которой проведены красные линии от четырёх белых овалов. А над теми – строчки, будто вырванные из песни: «Турели похоронный звон; В ад или рай торопит он?» Одуванчик не сразу заметила, что незнакомка материализовалась рядом и протянула ей новую банку. Но как получила в руки – вновь взялась за дело. Только добравшись до дна, Одуванчик задумалась и поперхнулась. – Спасибо, – она хотела сказать громче, но голос не слушался. Однако незнакомка услышала, кивнула. Теперь Одуванчик могла разглядеть её внимательнее. Женщина была ростом футов пять – но стоило сбросить пару дюймов, ведь она стояла на носках. Стояла так потому, что к ногам в джинсах, на обратной стороне голеней, были присоединены рессоры, как на сапогах у испытуемых. Одуванчик раньше такие не видела, но додумалась, что они также были нужны для безопасных прыжков. Кроме джинсов и в прошлом белых, а теперь серо-чёрных от пыли и грязи кроссовок, на незнакомке была спортивная футболка. Тоже белая – только рукава и ворот тёмно-серые. И, опять-таки, белые пряди среди тёмно-каштановых волос, убранных в хвост. Одуванчик вспомнила, что это называется сединой. Но женщина не выглядела старой. Да, острые скулы, поджатые губы и строгий взгляд серо-голубых глаз убеждали, что незнакомка никак не могла оказаться ровесницей Одуванчика. Но и больше 30-ти лет дать ей было нельзя. Одуванчик уже где-то видела эти запоминающиеся черты лица. Что-то азиатско-индейское и европейское одновременно. Но не могла вспомнить, где. Девушка думала, что незнакомка ничего не скажет. Но та, наконец, прервала тишину: – Где Модуль Паранойи? Голос у неё был красивый, даже, можно сказать, женственный. Несмотря на всю сухость фразы. Одуванчик открыла рот, чтобы ответить. Закрыла обратно. Нахмурилась. Она вспомнила ужасную беготню по лаборатории. Вспомнила смертельные тиски дверей, из которых не смогла вытащить железный шар. – Фобби? – уточнила девушка, пытаясь выиграть время. Ей стало сразу так неловко и стыдно. Она ведь бросила модуль позади, и с ним могло произойти всё, что угодно. Незнакомка нахмурилась, заподозрив неладное: – Фобби? Да, оно отзывалось на это имя, – несмотря на ровный тон речи, Одуванчик ощутила акцент на этом «оно». Будто незнакомка хотела провести черту – роботов в лаборатории она за одушевлённых существ не принимает. Одуванчик пыталась придумать отмазку. Эти два серых глаза так сверлили её, что было ясно – такого человека не стоит огорчать и раздражать. Но и оправдания не придумалось: – Я… забыла модуль по пути… Не могла вернуться, она… – начала девушка, и слова застряли в горле. Она вспомнила её, вспомнила GLaDOS. Эта GLaDOS за последнее время из неясной страшилки из сказок и партнёра в прятки превратилась… Превратилась в ночной кошмар и реальную угрозу. Которая пыталась убить девушку и почти в этом преуспела. Если бы не незнакомка. А Одуванчик не то, что имя узнать – поблагодарить забыла. Женщина покачала головой. Она не злилась – по крайней мере, так Одуванчик могла судить по её лицу. Но голос её не лучился радостью или симпатией: – Ясно. Собирайся, скоро выходим, – и отвернулась, взяла в руки портальную пушку. Одуванчик в ней узнала собственную. Оглядевшись, девушка заключила, что собирать ей, в общем-то, и нечего. Весь её небогатый набор вещей – зажигалка, кривая игла в мотке ниток, пара палочек мела и папка с какими-то бумажками – были при ней, в карманах. Туда же отправилась металлическая ложка, данная незнакомкой. Девушка осмотрела ближайшие банки, надеясь прихватить бобы с собой. Таких не обнаружилось. Зато банок с красками, кистей и цветных следов от туфель было достаточно. Одуванчик даже захотела спросить у незнакомки, не она ли и была автором этих рисунков. Но, поразмыслив, передумала. Следы не были похожи на кроссовки женщины, а судя по бардаку, на ней самой должно было остаться множество пятен и разводов – но она и её одежда были идеально чистыми. Две банки с краской оказались открытыми – одна знакомая Одуванчику и брошенная ею, с голубой. Вторая – с ярко-оранжевой. Голубой и оранжевый. Оба цвета напоминали о порталах, которые создавала пушка. По сути, только они могли разнообразить чёрно-белый мир тестовых камер и офисов. Голубой напомнил Одуванчику о небе, а оранжевый – с натяжкой, но ассоциировался с жёлтым цветком из сна. А ещё девушка вспомнила о белых прядях в причёске незнакомки – и подумала, что их наверняка кто-то вымазал в белой краске. Недолго думая и действуя быстро, Одуванчик макнула пальцы в краску, потом взяла ими пряди волос, провела вдоль. Красила не все волосы, только те, что спереди. Вся измазанная в краске, но довольная, девушка повернулась к незнакомке, и широко улыбнулась. Ей очень захотелось знать, что та скажет на то, как Одуванчик пытается на неё походить. В ответ получила влажной тряпкой в лицо. И бессловесный приказ вытереться. Без особого труда незнакомка залезла в решётку вентиляции, оттуда высунула руку. Разбежавшись и подпрыгнув, Одуванчик схватилась за неё, и женщина легко затащила девушку внутрь. Одуванчик хотела уже предложить женщине зажигалку – но та уверенно поползла во тьму. «Да, неразговорчивая», – подумала девушка и поползла следом, боясь остаться в одиночестве. Она не запомнила путь – да и не могла в принципе запомнить всю эту бесконечную вереницу поворотов и смены уровней с этажами. Иногда они вылезали наружу, проходили несколько коридоров и офисов, и вновь забирались в вентиляцию. Иногда выбирались на лестницу, и проходили пару пролётов то вниз, то вверх. Часто незнакомка останавливалась и прислушивалась. Одуванчик тоже пыталась что-то услышать – но как не силилась, ничего, кроме привычных шумов лаборатории не могла различить. Где-то капала вода, где-то гудели трубы. Ничего нового или незнакомого. Зато хотя бы нет её. Стоило вспомнить её голос, как девушку била дрожь. Они вновь выбрались из вентиляции в технический коридор. Незнакомка наконец заметила, как запыхалась вспотевшая Одуванчик, и остановилась. Держась за перила, Одуванчик попыталась отдышаться. Незнакомка же даже не вспотела. – Спа… Спасибо, – просипела наконец девушка. Когда женщина непонимающе подняла брови, Одуванчик продолжила: – Спасибо, что спасла. Тогда, – вдохнув полной грудью и выпрямившись, она протянула руку. – Меня зовут Одуванчик. После некоторого молчания, так и не ответив на рукопожатие, незнакомка спросила: – Как цветок? «Как кличка для питомца». Но Одуванчик ответила иначе, качнув копной волос: – Да. Из-за причёски так назвали. Незнакомка покачала головой с выражением не то, чтобы презрения… Скорее, пренебрежения: – Ладно. И всё. Одуванчик ещё с полминуты вопросительно пялилась на женщину, когда до той дошло, что нужно представиться в ответ. – Моё имя – Челл. По крайней мере, так меня зовёт GLaDOS, – и, ещё немного подумав, всё-таки ответила на рукопожатие. Рука Челл была твёрдой, с сухой жёсткой кожей – совсем не так, как у Одуванчика. Девушка, зажмурившись, улыбнулась. Когда же открыла глаза, увидела, что Челл пошла дальше по коридору, в чёрно-синий полумрак. Шлёпая сапогами и пытаясь держать ровное дыхание, Одуванчик помчалась за ней. Когда она вбежала в огромную залу, первым желанием было провалиться сквозь пол. Вторым – нырнуть за спину Челл. Что Одуванчик и сделала. Ощутив спокойствие, практически физически ощутимое от безмолвной фигуры Челл, Одуванчик с опаской выглянула из-за её плеча. И, хоть ужасно боялась, продолжала разглядывать исполинскую конструкцию, свисающую с потолка. Больше всего это напоминало вырванный с нервными узлами человеческий глаз. И на эти самые узлы повешенный за потолок. Этими нервами выступали бесчисленные чёрные провода, а глаз… Да, это железный шар с глазом, смотрящим на пол, иначе и не скажешь. Отдалённо похож на модули личности, только взято голое ядро, без внешнего корпуса и ручек. Ниже глаза висело кольцо ещё большего размера, тоже соединённое проводами с потолком и шаром. Иногда меж ними с треском пробегали голубые молнии. А на белом кольце чёрными большими буквами значилось название лаборатории: «Aperture Science». А ниже приписка – «МЕЙНФРЕЙМ». Одуванчик вновь спряталась за спину Челл. Пытаясь подавить дрожь, упёрлась лбом ей между лопаток. На что женщина недовольно дёрнула плечом и повернулась к ней: – Хватит уже. Что случилось? – Эт-т-то разве-ве-ве… – Одуванчик не помнила никогда, чтобы заикалась от страха. Всё происходит впервые. Однако Челл её поняла и резко качнула головой: – Нет, это не GLaDOS. Это… Диктор. Во плоти. – «Пользователь «CJOHNSON» – обнаружен. Испытуемый № 04-1201-89 – обнаружен», – раздался знакомый ровный безликий голос. – Почему он так тебя называет? – тут же спросила Одуванчик у Челл. Та, даже не взглянув на неё, ответила: – Под таким логином я вошла в систему. Это мне один… старый знакомый помог, – и пошла к висящей с потолка конструкции. Повременив, Одуванчик всё-таки пошла следом. Разглядывая кольцо, принадлежащее то ли Мейнфрейму, то ли Диктору – девушка ещё не решила, как это называть – она увидела знакомые шары модулей. Целых три штуки были воткнуты в кольцо и теперь не сводили с людей пристальных взглядов электронных глаз. – Хей, красотка! Привела подружку? – тот, что с синим глазом, рассмеялся приятным мужским басом. Он тянул слова так сладко, что даже у Одуванчика, никогда с подобным не сталкивавшейся, от смущения загорелись щёки и дыбом встал пушок на руках, будто от электрического поля. Челл никак не отреагировала на слова модуля. Поднялась по лестнице к кольцу, встала напротив чёрного отверстия, в котором, похоже, недоставало 4-го модуля. – Ты ведь знаешь, что это против правил? Нас всех поймают и экзекуцию начнут с меня, как с того, кто эти правила знает лучше всех! И согласился их нарушить! – путаясь в словах, залепетал другой модуль, с бирюзовым глазом. – Ты слишком много о себе думаешь. Естественно, что GLaDOS начнёт с меня, как с самого совершенного. На вас она даже не взглянет! – перебил его третий, с розово-фиолетовым глазом и примагниченным к корпусу значком. Одуванчик и не знала, как на это всё реагировать. Челл же молча копалась в гнезде, потом также, без слов, спрыгнула со строительных лесов вниз, минуя лестницу. Одуванчик хотела подойти к ней, предложить помощь или спросить, что же тут происходит. Но Челл, заметив её приближение, знаком остановила её. Потом взяла портальную пушку и без объяснений ушла в какой-то боковой коридор. Одуванчик собралась последовать за ней, как её окликнули: – Эй ты, человеческое недоразумение, – высокомерный голос с британским акцентом принадлежал модулю с розовым глазом. – А ты кто такая? – Судя по одежде – подопытная. Однако такое фривольное отношение к комбинезону для испытаний – это нарушение сразу двух пунктов протокола тестирования, – заметил модуль с бирюзовым глазом. – Эй, детка! Сними меня отсюда, и я покажу тебе, как умею танцевать, – синеглазый модуль тут же начал качаться в своём гнезде, вращая корпус под ритм. Одуванчик обернулась – Челл и след остыл. – А куда она?.. – она даже не успела спросить, как её перебили: – Оп-па, так она не немая! Неужели! Поговори со мной, малышка, моё ядро изголодалось по нежным женским речам… – синеглазый модуль продолжал нести такое, что Одуванчику вновь захотелось провалиться сквозь пол – теперь от стыда. – Конечно она не немая. Как и эта, вторая. Просто та слишком высокомерно молчит, мне это не нравится, – судя по тону, модуль с розовым глазом это действительно задевало. Третий модуль решил в этот раз промолчать. Одуванчик вернулась к конструкции. Запрокинув голову, оценила весь её гигантизм. Три модуля не сводили с неё глаз. – А вы кто такие? – почесав нос, спросила девушка. Первым хотел ответить синеглазый модуль, но тот, что с розовым, его опередил: – Меня зовут Онатан. Однако варианты «Лучший модуль во Вселенной» или «Его Величество» тоже подойдут. – Иначе говоря, он Модуль Эго. Остальные обращения слишком для него хороши, – хохотнул модуль с синим глазом. Онатан презрительно сощурил глаз, глядя на сотоварища: – Это в тебе говорят уязвлённые амбиции за то, что в 1992-м году это я получил приз «Лучший модуль»! – На то я и Модуль Амбиций, – добродушно ответил синеглазый модуль. Третий модуль, с бирюзовым глазом, укоризненно замотал… нет, не головой, а корпусом. Впрочем, Одуванчик отлично прочитала эмоцию. – Ваши перепалки не профессиональны! Если бы GLaDOS нас услышала… – Но она нас не слышит! Эхе-хей, GLaDOS! Поцелуй мой сверкающий порт! – Модуль Амбиций вновь громко захохотал. Одуванчик даже прижала к ушам ладони, а потом с опаской взглянула наверх, ожидая её слов. Модуль с бирюзовым глазом точно так же оглядывался, и расслабился лишь через полминуты. – Да, довольно умное решение не помещать аудио и видеосистемы слежения в самый Центр Наблюдений, – довольно высокомерно заметил Модуль Эго. – Это настолько умно для людей, что уверен – это была просто ошибка. – Как говорила моя мать: хочешь что-то спрятать – клади на самое видное место, – заметил Модуль Амбиций. Модуль с бирюзовым глазом вновь укоризненно покачался: – Наша мать была шеститонной сборочной машиной. Она… – Одуванчику показалось, или модуль действительно всхлипнул и понуро опустил глаз, – ничего нам не говорила… – О, только не начинай! – Онатан картинно закатил розовый глаз. – Мы все в курсе твоих проблемных отношений с нашей матерью. Если хочешь это с кем-то обсудить – сходи на ток-шоу! – А разве ваша мама не… GLaDOS? – подала голос Одуванчик. Модули Эго и Амбиций некоторое время смотрели на неё молча, затем хором засмеялись. – GLaDOS? Наша мать? Да она кодом из двух строк была, когда меня уже на конкурс отправили, – гордо вскинулся Онатан. – Не, это ты лихо закрутил. Прототип-то её ещё в 89-м отгрохали, да засекретили всё и переделывать начали. Зуб даю – так всё и было, – ответил Модуль Амбиций. – 89-й, говоришь? Одной нашей пугливой коллеге это должно быть лучше известно. Ты, человек, – Модуль Эго обратился к Одуванчику, и в его «человек» было столько же презрения, сколько и в «оно» Челл, – не в курсе, куда Модуль Паранойи запропастилась? Одуванчик вновь стало стыдно за свои действия. Вроде, просто оставила по пути железный шар с противным голоском… А вроде ощущение было как от предательства века. – Фобби помогала мне сбежать от неё… Но она застряла, я не смогла её вытащить и убежала… – с трудом справляясь с голосом, просипела девушка. На глазах, против воли, выступили слёзы. Первым отреагировал третий модуль, с бирюзовым глазом: – Господи! Подумать только, что GLaDOS с ней сделает, когда её найдёт! – Да то же, что и с тобой, когда ты отказался ей помогать по поводу того малолетнего испытуемого. Заявит, что ты дефектный и выбросит в доменную печь, – заметил Модуль Амбиций. От слёз всё в глазах Одуванчика было размыто, но она попыталась сконцентрировать взгляд на модуле с бирюзовым глазом: – К-какой испытуемый?.. Модуль закатил глаз: – Ко мне обратилась GLaDOS. Так-то и так-то, есть у меня тут один мелкий подопытный, мешает неимоверно, а в тесты отправить не могу – по возрасту не подходит. Одуванчик затаила дыхание, поняв, о ком идёт речь. – Я ей и отвечаю – боюсь неимоверно, это же всё-таки GLaDOS – что это правило ещё Кейв Джонсон ввёл в 1973-м году: «Несовершеннолетние личности не могут быть в полной мере привлечены к исследованиям в качестве подопытных, также как и не могут рассчитывать в данный возрастной период на получение наследства от сотрудников лаборатории». – И что, разве это правило не нарушалось потом? – презрительно заметил Онатан. – Разве Модуль Паранойи создали не на основе компьютерного картирования мозга маленькой девочки? – Нарушалось, но только людьми. И всех их за это ждало наказание, – модуль с бирюзовым глазом перешёл на загадочный шёпот. – Какое? – Одуванчик и не заметила, что сама перешла на шёпот. – Они… все… умерли! – модуль раскрыл свой бирюзовый глаз максимально широко, усиливая ощущение от шока. – Да, все, поголовно, – подтвердил Модуль Амбиций. Одуванчик и не знала, что сказать. Потом вспомнила, что модули ушли с темы разговора: – А что сделала… она, когда ты ей рассказал про это правило? Модуль с бирюзовым глазом покивал, дав понять, что понял, о чём речь: – GLaDOS потребовала найти в протоколах лазейку – дескать, на то я и Модуль Протоколов, чтобы их знать наизусть. Я и ответил, что либо ей для принятия подобного решения нужен человек, который плевал на все протоколы и правила. Либо – каким-то образом обмануть систему, представив, что испытуемый уже совершеннолетний. Что дальше было – я не знаю, ибо её мой ответ очень огорчил. – А кто GLaDOS огорчает, того она посылает либо в доменную печь, либо в космос, – подытожил Модуль Амбиций. Одуванчик, смахнув слёзы, нахмурилась: – А почему тогда вы здесь? Первым снова вклинился Онатан: – Так очень просто. Я как узнал, что GLaDOS снова в порядке и комплексом управляет, решил к ней в гости зайти. Ну, знаешь, – Одуванчик не знала, – сделать визит вежливости… Напомнить о наших старых отношениях, о данных ею обещаниях, – Модуль Эго перешёл на лиричный шёпот. – Отношения на рабочем месте является нарушением регламента о проведении работ на территории комплекса, – встрял Модуль Протоколов. – И GLaDOS это знает. Просто у Онатана карту памяти сглючило. Если у него с GLaDOS были отношения, то я – олимпийский чемпион по плаванию! – перебил его Модуль Амбиций. – А это не так, я всего лишь серебряный призёр! Модуль Эго некоторое время помолчал. Затем продолжил: – В этом есть смысл… Хотя вы не будете спорить, что нельзя исключить всё то время, что она пробыла в отключке, которое могло пагубно отразиться именно на её памяти… – Её кто-то отключил? – спросила Одуванчик, позабыв о предыдущем вопросе. – Да. Один… человек, – вновь презрительный акцент на последнем слове. Модуль Протокола согласно закивал: – Да, один испытуемый во время прохождений испытаний выбрался из тестового трека, что было нарушением протокола тестирования. А потом, не поладив с GLaDOS, вызвал коллапс системы и отключение основных процессов в лаборатории. – Тёмные времена были, – предался воспоминаниям Модуль Амбиций. – В прямом смысле – света почти нигде не было, программы реактора не были рассчитаны на автономную работу. Ещё пара десятков лет – и либо всё отключилось, либо реактор потерял бы стабилизацию, и нас всех накрыло бы взрывом. Одуванчик смогла выдать лишь удивлённое: «Ого». Подумать только. Она, как и остальные испытуемые, могли и никогда не проснуться. Более того – просто погибнуть во сне, не в силах что-то изменить. Как бы сейчас из-за неё не было тяжело и трудно, сейчас у них хотя бы есть возможность бороться. – На самом деле, было здорово, – начал спорить Онатан. – Люди не сновали по лабораториям, GLaDOS ничего не приказывала сверху… – То есть… она вам тоже не нравится? – удивилась Одуванчик. Модули вновь захохотали. – Нет, если говорить о том, что GLaDOS нравится так же, как и человеку может нравится другой человек в чувственно-физиологической форме… Боже, да вы видели эти пышные обводы её корпуса? Меня бьёт приятный электрический ток, стоит только представить… – начал фантазировать Модуль Амбиций. – Довольно безвкусная форма, – фыркнул Модуль Эго, – пока все пытаются стремиться к идеалу, который уже достиг я – к форме шара, она… – Не понимаю, как вы можете рассматривать её в таком качестве, – Модуль Протоколов явно был задет за живое. – Она наш начальник, и ничего более… Но как начальник она, конечно… – Ужасна, – согласился Онатан. – Такого идеального во всех отношениях модуля, как я, попытаться сжечь в доменной печи – и, при этом, в не самой главной!.. А всё почему? Да из-за простой зависти от осознания факта, что я, как ролевая модель, лучше неё. – А меня она попыталась сжечь, когда я предложил свою помощь в поимке сбежавших испытуемых. И чем ей мой вариант не понравился? Я б с парой пулемётов быстро этих подопытных прижучил, – гордо вскинулся Модуль Амбиций. – А почему вы здесь? А не в печи? – Одуванчик наконец подала голос. – Так это твоя подружка нас сюда притащила. Откопала в очереди на конвейер смерти и принесла. Я, в общем, и сам бы справился, нужно было только подождать, когда ноги отращу… – Модуль Амбиций плотно сжал глаз и начал дрожать, будто бы эти ноги прям сейчас должны были вылезти из корпуса. – Она нарушила сразу с десяток предписаний из разных протоколов. Но конкретно в данном случае я испытываю радость по поводу того, что люди без проблем нарушают правила, – Модуль Протоколов действительно зазвучал благодарно. – А зачем она вас сюда прицепила? – спросила Одуванчик, догадавшись, что речь шла о Челл. Модули замолчали, видимо, погрузившись в мысли. Иногда поднимали неуверенный взгляд друг на друга и отворачивались. – Думаю, если нас троих – а ещё лучше четверых – через Мейнфрейм подключить к общей системе комплекса… У нас хватило бы мощностей, чтобы блокировать GLaDOS, – наконец, высказался Онатан. Одуванчик и модули молча и изумлённо смотрели на него. – Онатан… Не могу поверить, что говорю это, но это первая дельная мысль, которую я от тебя слышал, – заметил Модуль Амбиций. – Что значит «первая дельная мысль»?! – вскинулся Модуль Эго. – А как же мои слова о том, что бельгийские вафли достойны презрения, ибо не имеют в составе кофеина?! – Кроме этого. Раздались человеческие шаги. Одуванчик обернулась и увидела Челл. Та была не одна, в магнитном поле портальной пушки несла ещё один модуль. – О нет, только не он, – жалобно воскликнул Модуль Эго. – Никогда не подумал бы, что скажу такое, но… верните Модуль Паранойи, – Модуль Амбиций, казалось, тоже был готов взмолиться. – Привет, друзья! – поздоровался с ними четвёртый модуль. Челл как раз поднялась по лестнице и занималась тем, что пыталась подключить его к гнезду. – Привет, Глючный, – хором, наигранно весело и благодушно, ответили остальные три модуля. И замолчали. – А что с ним не так? – шёпотом поинтересовалась Одуванчик у ближайшего к ней, Модуля Эго. – Как тебе объяснить… потому, как мы его называем, всё и так понятно, – шёпотом ответил ей Онатан. Казалось, он был напряжён и напуган. – Глючный на то и глючный… Что он не очень… стабильный, – добавил Модуль Амбиций. – Ребят! Я нашёл наконец своё Предназначение! – Глючный, казалось, и не слышал, о чём они перешёптывались. – Только ему в глаз не смотри, – предупредил Модуль Протоколов. Видимо, догадался, что Одуванчик, несмотря ни на что, пойдёт его расспрашивать. Что девушка и сделала: – О чём ты говоришь? Этот модуль был весь избитый, тут и там на его корпусе встречались куски красной изоленты, заклеивавшей трещины. На линзе белого электронного глаза было множество царапин. – Долгое время моим главным Предназначением был Поиск Предназначения, – несмотря на помехи в голосе, модуль звучал вдохновенно и духоподъёмно. – Однако благодаря Госпоже Портальной Пушки я обрёл истинное понимание значения Предназначения… – Надеюсь, он не начнёт заливать про силу дружбы, – полушёпотом фыркнул Онатан. Одуванчик перевела взгляд с Глючного на Челл. Та никак не отреагировала на фразу о «Госпоже». Вообще никак не реагировала. Каменное лицо со сосредоточенным взглядом. И умелые руки, не боящиеся искр, что-то дёргающие в гнезде для подключения модуля. – И в чём же оно состоит? – осторожно поинтересовалась Одуванчик. Глючный долго сверлил её взглядом. Будто раздумывая, достойна ли она раскрытия вселенской тайны. – Оно заключается в помощи в помощи людям помогать всем нам, – выдал, наконец, Глючный. Говорил он медленно и степенно. Одуванчик ничего не поняла. Челл тоже ничего не сказала, лишь спустилась с лестницы вниз, закончив с модулем. – А с чего мы должны помогать этим… людишкам? – презрительно поинтересовался Модуль Эго. – Потому, что для нас всех GLaDOS– общий враг. Одуванчик не сразу поняла, что это произнесла именно она. Даже не испугалась произнести её имя. Модули молчали. Даже Глючный. – Это против правил… GLaDOS всё-таки наша начальница… – начал Модуль Протоколов. – С другой стороны, что говорят протоколы по поводу того, что она отправила нас на сжигание в печи? Мы все ещё официально числимся в её работниках? – поинтересовался Модуль Амбиций. Модуль Протоколов сначала задумчиво сощурил бирюзовый глаз, потом широко открыл его и согласно закивал: – Я понял, о чём ты. И да, ты прав. Будучи уволенными сотрудниками лаборатории Aperture Science, мы больше ей не подчиняемся. Более того, по правилам, у нас есть две недели на то, чтобы собрать свои вещи, привести дела в порядок и покинуть комплекс. – Лично я ещё не всё успел сделать. Хочу напоследок поработать занозой в заднице у GLa… – Модуль Амбиций вновь начал о чём-то сладко фантазировать. – Но в таком случае у нас больше не будет возможности загладить перед ней свою вину, – попробовал протестовать Модуль Эго. – Ей плевать на вас, – Одуванчик не знала, откуда в ней набралось столько уверенности и жёсткости. Просто знала, что именно сейчас это от неё требуется. Модули замолчали и начали пялиться на неё. Собравшись с духом, девушка продолжила: – Я – та самая малолетняя испытуемая, которую она отправила на смерть. Просто потому что я ей мешала. Модуль Протоколов закивал, поняв, о чём она говорит. Одуванчик сжала руки в кулачки и напряглась, чтобы те не дрожали: – Ей плевать на нас всех. Она думает, что самая главная и что может делать всё, что пожелает. Модуль Амбиций довольно хмыкнул. – Она перепишет все правила. Изменит все идеалы. Сделает всё, чтобы лаборатория была её личным местом. Чтоб никому больше здесь житья не было, – Одуванчик кожей ощущала, как огромен научный комплекс вокруг. Какая большая конструкция висит прямо над ней на проводах. И что она очень маленькая, с тихим писклявым голоском. Но не могла остановиться. Просто не могла: – Ей всё равно, кого уничтожать, кого испытывать. Людей или роботов. Она общее зло – для всех. Модуль Эго, до этого момента критично щуривший розовый глаз, наконец, сдался: – Если без неё больше не придётся делить лабораторию с людьми… Они спокойно отсюда уйдут, и я смогу и дальше без помех наслаждаться своей идеальностью… Без завистливой GLaDOS… Почему бы и нет. Глючный смотрел на Одуванчика просто восторженно: – Это великие слова! Достойные первооткрывателей, как Христофор Магеллан! Учёных, как Альберт Ньютон! Сильнейших женщин, как Ева Д’Арк! Одуванчик поняла, что от смущения у неё горят уши. И к горлу подступает неуместный смешок. Потупив взгляд, она сделала вид, что внимательно изучает сапоги. Затем обернулась, желая увидеть реакцию Челл. Женщина была совершенно спокойна и нейтральна. Казалось, она вообще не выказывала интереса к происходящему. Одуванчика это уязвило.