Сказ о том, как народы русские да немецкие объединялись, дабы снять кинокартинушку "Т-34"

       Пока снимали сцены танковых боёв, скучающая Ира была вынуждена сидеть и перечитывать сценарий. Раз за разом. Ежедневно. И вдруг она наткнулась на одну очень интересную вещь.        — Лёш, — окликнула она Сидорова. — А это что?        — Ну, как — что? — удивился режиссёр. — Сценарий.        — Это, конечно, спасибо. Я имею ввиду, конкретнее про эту сцену.        Алексей пробежался глазами по строчкам.        — Ну, и чего тут непонятного? Ягер делает Ярцевой предложение руки и сердца. Ну и других жизненно важных органов…        — В том-то и дело… ТЫ МЕНЯ РАНЬШЕ ПРЕДУПРЕДИТЬ МОГ?        — Так… — Сидоров запнулся. — Ну, оно же там было… А что плохого?! — режиссёр вспомнил про защиту и нападение и начал наступать на Старшенбаум. — Тебе что-то не нравится?!        Отступающая под внезапным напором актриса вдруг резко уткнулась спиной кому-то в грудь.        — Что-то случилось? — Винценц мягко поймал девушку, приобняв за талию, и привычно улыбнулся. Растрепал девушке волосы и заглянул через плечо в сценарий. Пробежался глазами.        — Что думаешь? — посмотрела на него поверх бумаг Ирина.        — Если переводчицу играть такая красавица, как ты, то почему бы и не сделат ей предложение? — улыбнулся Кифер.        Спокойствие старшего коллеги успокоило актрису.        — Ладно, — махнула она рукой, направляясь в гримёрку. — Снимать так снимать.        Однако «снимать так снимать» снова вышло через местечко «ж». Как — неизвестно, но Петров каким-то образом пронюхал про эту сцену. И ему она не понравилась!        — Та-а-ак, — сказал этот юный Штирлиц, откручивая рельсы. Шутка. Он не рельсы откручивал.        Спустя какое-то время. Предположительно, следующий день        — Винц, ну я так не могу! — Ира снова увернулась от кисточки гримёра и заглянула коллеге в глаза. — Ну как я это играть буду? Давай попросим, чтобы без этого, а?        — Ирэн! — мужчина отобрал у проходящего мимо него Гроте свою трубку и возбуждённо размахивал ей в воздухе. — Ты думаешь, что я, женатый на русской, не смогу профессионально сыграть любовь к русской? Ирина, вы меня недооцениваете!        Старшенбаум колебалась.        — Точно скажешь?        — Как на духу, — и мужчина щегольски прищелкнул каблуками.        — Ярцева, Ягер, ну вы где там? — позвали актёров из окна.        — Идём, — Кифер улыбнулся и, вежливо взяв девушку под ручку, чинно прошествовал с ней на площадку.        Начало сцены прошло как по маслу. Наступил ответственный момент.        — Вы выйдете за меня замуж? — проникновенно сказал Кифер, приподнял брови и обернулся к Старшебаум. Та молча на него смотрела.        Повисла пауза.        Очень долгая пауза.        Реально долгая пауза.        А потом…        — Бл**ь, женись на мне реально!        Сидоров заржал так неприлично громко, что чуть не свернул камеру. Ира выжидающе смотрела на Винца. Винц озадачено разглядывал Иру. И тут…        — Свадьбы не будет! — дверь распахнулась, и в комнату вплыл Петров.        «Вплыл» сказано не случайно. Актёра буквально на руках внесли в студию. А перебравший ликёрчика с той самой херни по сценарию Саша размахивал палочкой, указывая, куда его нести.        — Сидоров, ты что, реально сказал ему ужраться в ебеня? — одновременно спросили режиссёра тащащий тушу Добронравов и поражённая Старшенбаум.        — Нет, конечно! — Лёша сам словил нехилый шок.        — Свадьбы, — ещё раз махнул тросточкой Петров. — Не будет. — И отрубился, оглашая храпом полконцлагеря.        — Всё. Тёпленький. — Вынес вердикт Виктор.        — Ну и чё нам с ним делать? — спросил Борисов, согнувшийся под весом туши командира почти вдвое.        — Унесите его куда-нибудь нафиг отсюда, — махнул рукой Лёша, закрывая глаза ладонью, чтобы не видеть этого кошмара.        — Кифер, я те реально говорю, — Старшенбаум обернулась к мужчине, слегка охреневающим взглядом провожающим «вынос тела».        — М-может быть… как-нибудь… — обалдело покачал он головой, — в другой раз…        И поспешил смыться нахрен подальше от этих русских, оставив Ирину под присмотром с умильной рожей наблюдающего за ней Гроте.