All The Lost Souls

Мы вышли из бара в районе двух, если не ошибаюсь. Ещё час просто бездумно шатались по окрестностям. Метро уже не работало, как собственно и автобусы, так что податься мне было особо некуда. Во времена, когда я не был маниакален, мне не пришло бы в голову разъезжать по Осло на такси. Хотя как знать, в ту ночь я нёс просто дикую чушь без остановки. Меня словно прорвало. Несмотря на это Исак всё-таки предложил мне остаться у него. Как оказалось, у него была своя комната здесь, в Грюнерлокке. Я знал, что Университет Осло располагал довольно обширной сетью общежитий по всему городу, в том числе и в районе нашего Института. Но я привык к тому, что их всегда занимали иностранцы или ребята, приехавшие из регионов. Просто так, без особых обстоятельств, тебе обычно не выделяли место, несмотря на высокую социальную поддержку студентов в Норвегии. Так что это было немного странно, но я всё-же порадовался возможности хоть немного выспаться перед предстоящими курсами. По дороге в общагу пошёл дождь. Даже не дождь, а настоящий ливень. С грозовыми раскатами, молнией, густыми тёмными тучами над головой. Мы с Исаком промокли почти за секунду, но в тот момент нам обоим было всё равно. Прятаться не хотелось. После того вечера, мне вообще больше не хотелось прятаться. Никогда. Я сразу признался ему. Не знаю, что на меня нашло, может в крови играл алкоголь, а, может, настолько переполняли эмоции. Мне просто жутко захотелось сказать ему. Вроде бы это прозвучало совершенно ни к месту, мы не обсуждали хоть сколько-нибудь близкую тему до этого. Кажется, мы вообще молча шли тогда, время от времени легко соприкасаясь плечами. Помню, как я неуклюже заваливался на него по ходу движения, как бы невзначай задевая кистью холодные пальцы, промокшую штанину, край куртки... Я просто, совершенно спонтанно, пустился в длинную демагогию о том, как для меня неважно, какого человек пола. Как, бывает, встречаешь кого-то и понимаешь, что он тебя цепляет. Как чувствуешь это на каком-то подсознательном уровне, и всё остальное — уже абсолютно несущественные нюансы, которые не имеют никакого значения. Как что-то просто щёлкает, и ты чувствуешь связь, которую не испытывал с кем-либо прежде. — Понимаешь, о чём я? — повторял я после каждой фразы, как заведённый. — Знаешь, что я имею в виду? Он внимательно смотрел на меня из под капюшона и молча кивал. И что-то внутри меня ликующе кричало: он понимает. И поэтому я всё продолжал и продолжал говорить дальше. Так вот что означает «вывести отчаяние на новый уровень», думал я. Когда мы дошли до его дома, количество алкоголя у меня в крови достигло своего пика. В замедленно-ускоренной съёмке я поднялся на четвёртый этаж большого бетонного блока вслед за парнем, которого на тот момент лично знал один вечер. Комната оказалась довольно просторной, в самой её середине располагался большой надувной матрас, на который была небрежно накинута простынь и валялось несколько подушек в перемешку с пледом. Исак то внезапно исчезал, то вновь материализовывался в пространстве. Наконец, он протянул мне вторую простынку, вероятно, чтобы я тоже смог укрыться, и удалился в душ. Я рухнул на кровать прямо в одежде, с куском ткани в руках, и вокруг всё закружилось. Минуту я был в отключке, потом кое-как стянул с себя джинсы и майку, скинул всё на пол и, укрывшись, снова провалился в сон. Помню только, как Исак вернулся и лёг рядом. В тот момент в ноздри ударил свежий запах мужского геля для душа — кажется, что-то цитрусовое. «Ммм, ты так вкусно пахнешь...», — раздался чей-то потерянный голос. Блядь, неужели я и правда сказал это вслух. Секунды чужого недоумения оказалось достаточно, чтобы меня вновь поглотила иная реальность — ответа я уже не услышал. Я думал, что в этот раз всё будет иначе. Что от его простыней не будет веять холодом той зимней ночи. Что сильная рука на предплечье удержит от пронизывающих тело судорог. Что мерное дыхание рядом поможет отличить явь ото сна. Но вот уже почти год, каждая моя ночь равна предыдущей. Закрывая глаза, я вижу один и тот же сценарий, навечно отпечатавшийся в сознании. Это видение настолько реальное, что я со всей ясностью ощущаю порывистый ветер, бьющий по щекам. Мокрый снег, слепящий глаза и залетающий в уши. Крутой выступ балкона и кованые решётки за спиной, больно врезающиеся в спину. Раз за разом мой мозг воспоизводит почти идентичное повторение событий тринадцатого декабря. Только в этой версии Соня больше не протягивает мне руку. В моих снах я срываюсь и падаю в темноту. Часы показывали 08:16. Я проспал не более трёх с половиной часов. Последствия такой беспокойной ночи мигом дали о себе знать. Я ощутил, как гудит голова и как бешено колотится в груди сердце. Было даже как-то обидно осознавать, что всё это вовсе не из-за горячего полуголого красавчика, уютно сопящего рядом. Осторожным движением я повернул голову, стараясь не справоцировать очередной спазм, и посмотрел на него. Русые кудри спадали на белую подушку, длинные ресницы слегка подрагивали при каждом выдохе, а верхняя губа была чуть выпячена — словно ребёнок, не получивший свою игрушку, Исак лежал, свернувшись калачиком, очевидно решив спрятаться от несправедливости этого мира в свой сонный кокон. В этот момент он выглядел таким открытым и беззащитным, что на секунду мне показалось, что если я уберегу его, то смогу спастись сам. Словно он был якорем, держащим меня на плаву всё это время — просто только сейчас мне наконец хватило духу окунуть голову в воду. Я медленно поднялся с матраса и виски пронзила резкая, пульсирующая боль. Такие реакции были для меня не в первой, и провоцировать их могла целая куча причин, не ограничивающихся банальным похмельем. Я просто знал, что мне надо срочно найти аспирин или что-то похожее. Я направился в ванную и засунул лицо под струю холодной воды — от этого немного полегчало. В зеркало на меня смотрел какой-то лунатик, с осунувшимся лицом, огромными синяками под глазами и ошалелым взглядом. Я предпочёл перевести взгляд на полку рядом, в надежде, что найду там что-то из обезболивающих — безрезультатно. Знаю, рыться в чужих вещах — не лучшая благодарность за гостеприимство, но мне искренне не хотелось будить Исака в столь ранний час. Скорее всего он, как нормальный человек, проспит сегодня по крайней мере до полудня. Я решил сделать ставку на выдвижной ящик снизу и не ошибся, оттуда виднелись несколько картонных упаковок и блистеров. Моё внимание привлекла целая стопка белых пачек с синей надписью. Я осторожно достал одну из упаковок, трясущейся рукой развернул к себе её лицевую часть и прочитал название, которое однажды уже видел, как и многие другие подобные названия — Valium. Я почувствовал нарастающее чувство тревоги, заполняющее лёгкие. Закрыл глаза, сделал короткий вдох, задержал дыхание, медленно выпустил воздух, считая до восьми, как учил Хэвард. Потом стал раз за разом повторять упражнение, пока накатившая паника не отступила. Затем я аккуратно положил таблетки на место, в точности повторив их изначальное расположение, плотно закрыл за собой ящик, собрал разбросанную одежду с пола и максимально беззвучно натянул на себя, взял в руки ещё невысохшую куртку и закрыл за собой дверь. Субботние курсы прошли не особенно продуктивно. Несмотря на очаровательную наставницу в лице молодой девушки Эммы, которая всё же достала мне аспирин и была готова по двадцать раз объяснять мне особенности разной прожарки зёрен, я так и не смог сосредоточиться. Хотя мне было очень приятно смотреть на человека, который настолько горит своим делом. Когда она говорила о кофе или рассказывала о подготовке к экзамену, который сама сдавала совсем не давно, у неё загорались глаза. Непередаваемое зрелище. В конце концов, осознав всю мою никчёмность, Эмма решила занять меня дигустацией и каждый раз так искренне радовалась, когда я одобрительно причмокивал, что я ушёл убеждённым — этот день прожит не зря. И всё же всю следующую неделю меня не покидали навязчивые мысли. Я не мог успокоиться. Ситуацию осложняло ещё и то, что почти всё время в институте Исак проводил со своим «лучшим другом» Юнасом, не отходя от него ни на секунду. Отчего-то это странно задевало, когда тот, весело смеясь над очередным глупым роликом, который Исак врубал на телефоне, коротая перерывы, невзначай опускал голову ему на шею или упирался своей беспардонной рукой прямо на сиденье Исака... Чёрт, да они даже не были на самом деле друзьями — просто в какой-то момент времени каждый из них сознательно решил взять на себя эту роль на время обучения. Я прекрасно знал, почему Исак всё время ошивался вокруг него. Чтобы не вступать в контакт с кем-то ещё. Юнас был для него своеобразным щитом безопасности, причём невероятно удобным и нетребовательным. Сам по себе скрытный и замкнутый, он удивительным образом умудрялся создавать вокруг себя картинку безупречности: симпатичный, распологающий, во всех смыслах положительный молодой человек. Знаете, есть такие люди, они не выделяются самыми высокими оценками, какой-то выдающейся внешностью или особенными увлечениями, но при этом представляют собой тот срез молодых людей, которых подавляющее большинство считает образцово-показательными? О них снимают подростковые фильмы, о них с удовольствием рассказывают родители на семейных и дружеских собраниях, таких считают достойными партиями для своих детей и от таких всегда понятно, чего ожидать, они считаются обычными, нормальными — и именно в этом заключается их сила и безукоризненность. Так вот, Юнас — глубоко внутри он был совсем не таким, но настолько сильно слился с этим образом, что теперь за ним невозможно было разглядеть что-либо ещё. Ото всех остальных подобных парней и девушек он выделялся, пожалуй, только своими чёрными густыми бровями и южным происхождением. Похоже, он настолько сильно боялся показать окружающим, что таится внутри него, потому что боялся их реакции, а может, там просто ничего и не было. В любом случае, к нему всегда было не подступиться — ты мог разговаривать с ним сколько угодно часов, но так и не стать даже на миллиметр ближе. В ответ на личные вопросы он всегда либо отшучивался, либо невероятно искусно переводил фокус внимания на собеседника. Их отношения с Исаком строились на полнейшем взаимоуважении двух незнакомцев: они никогда не задавали друг другу лишних вопросов, никогда не переходили видимую лишь им двоим грань и, как ни странно, это сплотило их настолько, что будучи постоянно вместе в институте, они даже выражались или реагировали на какие-то вещи одинаково. И, каждый раз, когда мы пересикались в аудиториях или корридорах, эта задница в лице Исака вела себя настолько беспристрастно, насколько только можно вести себя с человеком, которого ты пустил переночевать в своей постели. Проще говоря, он фактически меня игнорировал. Это, конечно, задевало, но всё же я инстинктивно чувствовал, что тело Исака отзывается, когда мы находимся поблизости, и это немного внушало уверенности. К тому же, главное, что заботило меня сейчас: кто и каким образом спосирует Исака рецептами на вызывающие зависимость транквилизаторы. Эта дурацкая озабоченность не отпускала меня всю неделю: сны стали ещё короче и отчётливее, во время учёбы я ни на чём не мог сконцентрироваться и вместо этого изучал научные статьи про диазепам (он же валиум) — согласно данным Университета Женевы этот препарат действовал так же, как героин, и пользовался большим спросом в качестве его дешевой замены. Неудивительно, что 72% из всех умерших наркоманов в конце 20 века сидели именно на валиуме. Я должен был изучить всю информацию прежде чем говорить с ним об этом, продумать всё как следует, чтобы не спугнуть и не спровоцировать ещё большую дозировку. Со сдавливающим горло ужасом я вспоминал отчаянные попытки Сони мне помочь, ночные посиделки у Мутасима, бесцветный порошок и разноцветные капсулы, мигающие огни полицеских машин под ногами и 8 бесконечных недель в реабилитационном центре. Я знал лишь одно — банальный контроль и устрашающая статистика ничего не решат. Несмотря на внешнюю холодность, Исак регулярно писал мне в мессенджер (он завёл нам секретный чат, что примечательно). По большей части это были полуязвительные-полукокетливые комментарии вроде: «ты что, уложил сегодня волосы?» или «хватит на меня пялиться». Ну или «думал, ты мне хотя бы завтрак приготовишь перед тем, как свалить». Обрывались наши диалоги обычно также резко, как и начинались, и не несли абсолютно никакой смысловой нагрузки. Сегодня был особенный день, поскольку Исак официально пригласил меня на своё выступление, переслав электронное приглашение от музыкального коллектива. Я был рад возможности снова выбраться в бар в эту пятницу и хоть как-то выпустить накопившееся напряжение. Исак сказал, что будет там раньше, так как ему нужно подготовиться, а я могу подходить к открытию, что я и сделал. К моему приходу в зале собралось уже довольно много народу, так что я не стал пробираться к сцене, а встал на небольшом возвышении у бара, что в силу расположения и моего собственного роста, открывало мне отличный обзор. Пока я пытался объяснить, что мне нужен за напиток, припоминая вкус любимого эля Исака, основной свет в помещении приглушили, что, по-видимому, предвещало начало концерта. Потерпев сокрушительное фиаско в своём намерении, я, в конце концов, согласился на виски-колу и стал искать глазами самого красивого в мире мальчика. Исак стоял там, в самом центре сцены, освещённый софитами, и от этого создавалось ощущение, что он один в этом баре. Я задержал дыхание. Его пальцы плавно заскользили по струнам в неспешном переборе, и каждая нота отдавала во мне болезненным эхом. Потом он запел — сначала тихо, почти неслышно. Но мне казалось, что динамики от микрофона вросли мне в уши: я слышал каждый вздох, каждое колебание связок. Он немного нервничал, и его бархатный голос отдавал едва различимым хрипом, придающем всему звучанию невероятной объёмности. Me and my guitar play my way It makes them frown But little pieces by the highway bring me down Mine is not a heart of stone, I am only skin and bone And those little pieces are little pieces of my own Я беру в руки гитару и играю на ней по-своему — Это заставляет окружающих хмурить брови в неодобрении. Но мелкие обломки на магистрали добивают меня ещё сильнее, Ведь у меня не каменное сердце, я всего лишь из плоти и крови, И эти крошечные осколки — это частички меня самого. Всё это время Исак казался настолько погружённым в своё творчество, что когда он резко вскинул голову и посмотрел прямо на меня, я слегка опешил от удивления. Когда он вообще успел заметить, где я встал? Но окончательно меня добил не его пронзительный взгляд, а слова, которые за ним последовали. Why don't you give me some love? I've taken ship-load of drugs I'm so tired of never fixing the pain Valium said to me I'll take you seriously And we'll come back as someone else Who's better than yourself Так почему бы тебе не подарить мне немного любви? Я принял чертовски много таблеток, Ведь я так устал от непреходящей боли внутри. Валиум прошептал мне: «Я буду воспринимать тебя всерьёз, И мы вместе станем другим человеком, Который лучше того, кем ты являешься сейчас». Что-то больно заныло в груди. Всё моё существо разрывало от двух неистовых и совершенно противоположных порывов: нахрен вырвать у него из рук микрофон и сделать всё возможное, чтобы он не останавливался. Many faces at the doorway all hang round Watch me fighting in the hallway but make no sound So I'm standing all alone, and I'm only skin and bone So many faces but they all look out for their own Столько лиц околачивается у дверей — Смотрят на мою борьбу у прохода, но не издают ни звука. Так что я просто стою там один, от меня остались лишь кожа да кости, Столько лиц, но все они думают только о себе. Тут он почти закричал и, клянусь, в этот момент моя душа кричала вместе с ним. Why don't you give me some love? I've taken ship-load of drugs I'm so tired of never fixing the pain Valium said to me I'll take you seriously And we'll come back as someone else Who's better than yourself Так почему бы тебе не подарить мне немного любви? Я принял чертовски много таблеток, Ведь я так устал от непреходящей боли внутри. Валиум прошептал мне: «Я буду воспринимать тебя всерьёз, И мы вместе станем другим человеком, Который лучше того, кем ты являешься сейчас». Логическая кульминация и снова этот взгляд, прожигающий внутренности. На этот раз я был подготовлен и без колебаний ответил ему тем же. And some day soon they'll drop the bomb and let it all out. Someday I know that someday soon we'll all be gone so let it all out Let it all out today И однажды, уже совсем скоро, они сбросят бомбу и тогда всё взорвётся. Да, когда-нибудь... Я знаю, что однажды нас не станет, так что перестань сдерживать себя, Не скрывай свои чувства, выпусти это всё наружу сегодня... Чуть тише, с придыханием, абсолютно обдолбанным голосом. Все вокруг, что, правда ничего не замечают? And give me some love Yeah, give me some love Come on, give me some love today И дай мне немного любви, Да, подари мне свою любовь, Давай же, люби меня сегодня. Исак спустился со сцены и я ненадолго потерял его в толпе. Подвыпившие приятели обступали его со всех сторон, кто-то хлопал по плечам и одобрительно присвистывал. Я ощутил во рту привкус горечи вперемешку с презрением. «Никто из вас не знает, — думал я, — ни один из вас не понимает, о чём он поёт». Он нашёл меня первым. Отыскал мою руку в лесу из горячих тел. И притянул к себе так, что теперь мы стояли друг напротив друга. Он улыбался. Даже не так, он был в эйфории от только что прошедшего выступления. Или от чего-то ещё? Мы начали неспешно покачиваться в такт музыке. Несмотря на гнетущее чувство тревоги, терзавшее меня всю неделю, я ничего не мог с собой поделать — всё моё существо стремилось к нему. Я пропустил момент, когда собственные руки вдруг перестали слушаться. Я водил ими по телу Исака, словно слепец, отчаянно пытающийся сохранить связь с реальностью. Это дикое ощущение, когда больше себе не принадлежишь. Какое-то время мы просто трогали друг друга, не отдавая себе в этом отчёта. Потом он не выдержал. Кажется, мои ладони опустились на его задницу и начали судорожно сжимать ягодицы, пытаясь раздвинуть их через плотную ткань джинсов. «Пойдём», — коротко шепнул он мне на ухо, потянув за собой вглубь помещения. Оказавшись в уборной для персонала я немного пришёл в сознание. Мысли стали постепенно обретать форму, и я вдруг отчётливо увидел всё то, что сейчас происходило. Я прижимался спиной к запертой двери общественного туалета, пока возбудившийся парень под кайфом, чей стояк упирался мне прямо в бедро, усердно вылизывал моё левое ухо языком. Тем временем рука его плавно спускалась к моей ширинке и, достигнув цели, плотно обхаватила бугор, образовывшийся в штанах. Запустив пальцы под ткань джинсов, он стал водить кистью вдоль наливающегося кровью члена, и у меня невольно вырвался сиплый стон. Исак на секунду остановился и замер, слегка отстранившись. Я развернул голову и поднял на него взгляд. Его зрачки казались расширенными. Меня охватила паника. В этот момент он забрался рукой ещё ниже, плотно обхватив яйца, и, прислонившись к моему лицу влажной щекой, жарко прошептал: — Хочешь, я буду твоей персональной шлюшкой сегодня? Изо рта снова вырвалось что-то нечленораздельное. Исак высвободил обе руки и принялся расстегивать молнию. Параллельно он ёрзал по моему бедру, обхватив его ногами с двух сторон. Когда с застёжкой было покончено и он уже потянулся за края джинсов, я, собрав в кулак последние остатки самообладания, судорожно схватил его за запястья. — Исак... — начал я, не вполне понимая, что в итоге собираюсь сказать. — Не переживай. Главное, помни, что сейчас я — вещь. Ты можешь делать со мной всё, что угодно. Просто позволь себе это. Даже если ты захочешь унизить меня или сделать больно. Тебе можно всё. Я в полном твоём распоряжении. Казалось, что Исак и слова, которые воспроизводит его речевой аппарат, никак не связаны между с собой. Но больше всего мне не давал покоя тот факт, что, в отличие от него, я мог потерять контроль безо всякой наркоты. — Но если я зайду слишком далеко... Должны же быть какие-то рамки, — начал я нерешительно. Рациональная часть меня всё ещё не могла поверить в происходящее, а где-то на подкорке сознания продолжала крутиться одна и та же мысль: «я не справлюсь». Словно заезженная пластинка, которую я слушал на протяжении всей своей жизни. Я вспомнил, как на одном из сеансов с Хэвом, я признался, что во всём, что думаю или делаю, я чувствую неуверенность. Каждый раз мне кажется, что кто-то другой точно знает как лучше, как правильнее, как нормальнее. Каждый раз я не доверяю самому себе. И хуже этого чувства беспомощности лишь страх, который меня сковывает. Страх того, что я проиграю и снова сделаю что-то не так. Страх того, что слишком многое снова окажется на кону... Я ожидал тогда, что Доктор Хэвард если и не подкрепит мои сомнения, то уж точно уверит в том, что в моей ситуации многие живут с оглядкой. Скажет, что должно пройти время и несколько лет стабильного лечения прежде чем я снова смогу почувствовать твёрдую почву под ногами. Но он выдал что-то совсем иное, что-то, что я всегда смутно чувствовал, но не мог выразить словами. «Чтобы узнать себя настоящего и принять себя, Эвен, тебе нужно дойти до дна». Медленно и почти беззвучно, ни разу не пошатнувшись и не спуская с меня затуманненого взгляда, Исак опустился на колени. Вслед за ним, одним ловким движением рук, на пол рухнули джинсы. — Рамок для тебя нет.