cream cakes on a wednesday

Чай безнадежно остыл, а под навесом не видно первых звёзд, робко засиявших в ночи. Чувствовать себя жемчужиной — хорошо. Чувствовать себя жемчужиной в спутанном ожерелье, которое закинули на дно третьей по счету коробки для мелочей — отвратительно знакомо, но он продолжает сидеть и смотреть на сигаретный дым, колеблющийся в полуметре от него. Этот август должен был стать переполненным эмоциями, делами и умными разговорами, но, кажется, все опять идёт наперекосяк (возможно, ему стоит бывать все стен дома чуть чаще, но он не может). Какой-то протяжный звук — сова или старый пёс, у него получается не концентрироваться на этом слишком долго — вырывает юношу из тоскливых мыслей, побуждает убрать наушники, мелодия в которых замолчала уже более получаса назад, в карман. Он вздыхает. Пробует остывший чай, напоминает себе, что ему достаточно просто кипятить воду, ведь он, черт возьми, перестал любить или хотя бы чувствовать вкус, который рождают хитросплетения различных трав. Неловким резким движением он проливает большую часть напитка себе на толстовку — почему всегда так, неудачникничтожетсвокретин — и вынужденно заходит в дом: мама смотрит какой-то фильм и, кажется, вовсе не обращает на него внимания, а сестра, секунду назад выбежавшая из соседней комнаты, игнорирует брошенную ей намокшую кофту и возвращается в детскую. Он не удивлён. Сигарета потерялась где-то по дороге, но его это не волнует: на втором этаже есть ещё две полупустых пачки точно таких же. Там наверху тихо, тише, чем где бы то ни было. Открытое окно. Он не уверен, что когда-либо его закрывал. Холод не даёт его голове думать о нем слишком долго, много, часто, он узнал это из какого-то проходного фильма, который ему довелось посмотреть в один из тех послеобеденных часов праздного времяпрепровождения, когда ты чувствуешь себя заветренным сыром на блюдце. Он не мастер придумывать заковыристые фразы. Друзья не любят его метафоры. Друзьям не нравится его выбор. Никому бы не понравился. Ему не дали выбора, но никто этого не знает. Он надеется, что не является своим единственным другом. Привычным движением он избавляется от сетки на окне, щёлкает старой зажигалкой (он никому не скажет о том, что украл ее у отца много лет назад) и позволяет себе одну беспокойную мысль. Затяжка, и он отпускает ее. Прохладный августовский ветер бережно касается отросших рыжих прядей, невидимой ладонью блуждает по открытой коже, вызывая легчайший дискомфорт наравне с игривым блаженством и неосознанными воспоминаниями об июньских вечерах. На первом этаже что-то громко разбивается. Он смеётся.