Haunted

      После первой исповеди Феликс уже не пытался отказаться отвечать на вопросы Асаары. Вспоминая прошлое и оплакивая его, он чувствовал, как оно и впрямь становится чуть менее невыносимым. Не имело смысла снова задвигать его как можно дальше.       Не имело смысла не доверять Асааре. Она понимала его лучше, чем кто-либо другой. И она заслуживала того, чтобы знать правду.       Поэтому, когда она расспрашивала его о Круге, Амелл ничего не утаивал. Он честно говорил о том, что никогда не любил ферелденский Круг (даже спустя годы он не чувствовал себя своим ни в Башне, ни вообще в этой стране). Что никогда не простил их за слова: «Слать письма за море долго и накладно, да и твои родители не смогут себе такого позволить. Лучше забудь про них и живи под взором Андрасте». Что здешние дети, выдернутые в основном из крестьянских семей и эльфинажей, ничем не были похожи на дружное семейство Амеллов, и Феликс не искал их общества (впрочем, это было взаимно).       На первых порах он еще позволял себе забиться в темный уголок и плакать, но храмовники замечали его и строго отчитывали. Чтобы не давать им повода насмехаться над ним, Амелл приучился держать все в себе: все равно ему не с кем было делить горе и радость. А повод для радости у него был всего один — его магический дар оказался очень сильным, и сам Первый чародей Ирвинг хвалил мальчика и подсказывал ему, как лучше развивать свой талант.       По крайней мере, пустым местом Феликса не считали и здесь.       Но ему все равно было одиноко среди мрачных храмовников, глупых церковниц и зашуганных мажат. Оставалось только с головой зарываться в книги и стараться на занятиях, чтобы все видели, какой Амелл сильный и могущественный маг (ну или скоро им станет). Раз уж его занесло в этот Круг в холодной южной стране, он всем покажет, чего стоят Амеллы.       Может быть, когда-нибудь родители все же смогут приехать и забрать его оттуда — и тогда он покажет им, что маги много чего умеют, и вообще они не так уж плохи…       Все изменилось спустя два года его пребывания в Круге. Тогда Феликс вдруг перестал быть одинок.       Храмовники часто приводят в Башню новых детей. Почти все — зареванные, худые, голодные: в Киркволле такие обычно клянчат милостыню на улицах. Некоторые с интересом осматриваются вокруг: им как будто даже нравится Башня с ее высокими колоннами, множеством магов в мантиях и храмовников в сверкающих доспехах. Некоторые настороженно молчат, даже когда к ним ласково обращается седая церковница и треплет за щечки. Некоторые рассеянно смотрят по сторонам, думая о чем-то своем. Феликс порой наблюдает за ними, отмечая, кто как относится к Башне — но ни разу не подходит знакомиться: все дети оказываются одинаковы.       До поры.       Однажды в Башню приводят эльфенка — маленького, бледного и худого. Эльфенок не плачет, но постоянно дрожит, и явно не от холода. Он боится храмовников, боится высоких людей в длинных мантиях, боится даже церковниц, когда они обращаются к нему. Многие эльфы из эльфинажей боятся людей, но прячут страх под наглым видом, обзывая их «шемами» и исподтишка делая пакости. Новый эльфенок боится людей по-настоящему, да и других детей сторонится. Феликс видит, как сородичи-эльфы предлагают новичку поиграть с ними во что-то, но тот отказывается и поспешно уходит, как будто боится и их тоже.       Однажды Феликс решает пойти в библиотеку, чтобы поискать там новые книги по энтропии (она ему плохо дается, надо работать над собой). У стеллажа по духовной магии он видит эльфенка. Тот обложился книгами и читает одну из них с явным увлечением. Это странно: дети из эльфинажа почти всегда неграмотны, учатся читать с трудом и не сразу привыкают к книгам — а этот эльфенок, похоже, давно к ним пристрастился. Его азарт напоминает Феликсу Дайлена: тот тоже любит читать — даже чуть больше, чем играть с братьями и сестрами.       — Что за книжка? — спрашивает Феликс. Эльфенок вздрагивает, судорожно прижимает ее к себе и смотрит на него. Видя, что отбирать книжку у него не собираются, нерешительно отвечает:       — Про духовных целителей. — И после паузы прибавляет: — Интересная.       Феликс ее не читал (ему целительство вообще не очень интересно), поэтому переводит тему:       — Я тоже тут читать люблю. Тут тихо, спокойно.       — Ага, — соглашается эльфенок. Снова выжидает паузу, словно раздумывая, стоит ли говорить — и все же решается: — Здесь так много книжек. У нас дома было всего две, я обе прочитал.       — А у нас дома было много книжек. По истории, про войну, романы всякие…       Вспомнив о доме, Феликс чувствует накатившую на него тоску. Но глаза эльфенка загораются интересом:       — Здорово. А ты откуда?       — Из Киркволла.       Эльфенок начинает размышлять, потом даже открывает какую-то книгу и задумчиво водит пальцем по карте, пытаясь найти там Киркволл.       — Через море, — наконец сообщает он. — Далеко.       — Ага.       — А там есть эльфинаж?       — Не знаю, — Феликс озадаченно пожимает плечами. Его этот вопрос никогда не интересовал. — А что?       — Так. — Эльфенок откладывает книгу в сторону и вздыхает. — Может, их где-то не бывает.       И глаза у него становятся грустные-грустные.       Другие дети из эльфинажа редко говорят, как там плохо: чаще вспоминают друзей и как они вместе хулиганили. Но этот эльфенок, похоже, вообще не умеет хулиганить. Ему хочется только усесться с книжкой где-нибудь в уголке и чтобы никто не дергал. Феликс его понимает: так горе переживать проще.       — Как тебя зовут? — спрашивает он. Эльфенок поднимает на него большие глаза.       — Адвен. А тебя?       — Феликс.       Подумав, Адвен замечает:       — Ты не похож на других шемов. Они всегда в драку лезут, когда взрослые не видят.       — Драться нехорошо, — авторитетно замечает Феликс. — Надо вести себя прилично.       Адвен изумленно хлопает глазами.       — Ты говоришь, как взрослые говорят.       — Я и есть взрослый. Мне уже десять.       — Ого! А мне восемь.       Выглядит он, впрочем, еще младше.       Снова повисает тишина. Адвен неловко оглядывается по сторонам, выуживает из стопки книгу и протягивает ее Феликсу.       — Держи, — говорит он. — Я эту уже читал. Она интересная.       Феликс смотрит на обложку. «История мабари». Папа когда-то говорил, что купит ферелденскую гончую, если дети (особенно старшие) будут себя хорошо вести. Они уже почти его уговорили…       Глаза сами собой наливаются слезами, и Феликс шмыгает носом. Адвен снова вздрагивает (похоже, он боится не только людей, но и неожиданных звуков), поднимается на ноги, подходит к Феликсу и осторожно кладет ему руку на плечо.       — Ты чего? — спрашивает он. — По своим скучаешь? Я тоже скучаю. Особенно по маме. Она столько всяких историй знает, про лес, про города, про эльфов, даже про шемов… — Он вздыхает. — Вот бы она и папа были здесь.       — А я хочу домой, — неожиданно для себя признается Феликс. — Не хочу, чтобы моя семья тут была.       — Ты что? — ахает Адвен. — Тут же кормят сытно, одежду дают хорошую, книжек вон сколько!       Феликс усмехается. По сравнению с тем, что было у него дома, Круг — убогая и нищая дыра, вдобавок еще и холодная.       — Чего смешного? — хмурится Адвен.       — У меня дома это все было, и даже больше. А еще тут холодно. В Киркволле даже зимой теплее, чем тут.       — Ого! А что там еще есть?       И они начинают рассказывать про города, где родились. Феликс почти без тоски вспоминает мощеные улицы Киркволла, огромные поместья и женщин в нарядных платьях. Адвен рассказывает про грязные улочки и покосившиеся хибары, а еще про богатых шемов, которые могут прийти в эльфинаж и надавать всем пинков просто потому, что им так захотелось. Феликсу даже не верится, что в Денериме — большом городе, где родилась пророчица Андрасте — могут быть такие ужасы, но Адвен не врет. Разговор очень увлекательный: оба узнают о том, чего и представить себе не могли. И оба мимоходом решают, что им надо держаться вместе, раз общаться так интересно.       И они держатся.       За последующие годы, конечно, многое изменилось. Феликс, взрослея, начал проявлять интерес к политике — благо в Круге таковой можно было заниматься. Братства чародеев, которые тайно и явно противостояли друг другу, возносили одних магов на вершины власти в Круге, а других низвергали. И среди старших чародеев было полно увальней, слабых, безвольных и невесть что забывших на руководящих постах. Амелл твердо решил добиться успеха в Круге, раз уж не получилось продолжить дело семьи: более того, он мечтал когда-нибудь занять место Ирвинга. Адвен был в курсе его амбициозных планов, изредка посмеивался над ними, но все же помогал другу. Вдвоем они узнавали информацию, находили и присваивали нужные вещи и обрабатывали нужных людей. Тихий и незаметный Сурана действовал в тенях, в то время как представительный Амелл отвлекал на себя всеобщее внимание: это у него получалось с годами все лучше и лучше. Вдобавок его стали замечать девушки, и Феликс с удовольствием этим пользовался. Соблазняя магесс (и даже иногда храмовниц), он отдыхал от политических хитросплетений и занятий магией — и все вышеперечисленное удавалось ему просто отлично. Амелл вошел во вкус, почти полюбив эту жизнь и привыкнув быть могущественным, хитрым и привлекательным…       Может быть, помогло то, что у него был друг.       Они с Адвеном, конечно, далеко не всегда сходились во мнениях, да и вообще были очень разными. Феликс был хорош собой, умел себя подать, стремился во всем быть первым — и ни одна девушка в Круге не могла перед ним устоять. Адвен же оставался маленьким, худым и бледным, прятался за чужими спинами (особенно за феликсовой), не претендовал на первенство, а о женщинах, кажется, не задумывался вообще. Амелл шутки ради однажды попытался свести его с такой же тихонькой эльфийкой, но Сурана даже спьяну не смог понять, что с ней делать. В общем, впечатление он производил самое слабое — ровно до тех пор, пока не принимался колдовать. Если Феликс обладал непревзойденным талантом в стихийной магии, не уступая в искусности старшим чародеям, то Адвен был столь же одарен в духовной (правда, занялся он ею уже после того, как с треском провалил пару экзаменов по призыву стихий). Кажется, только магия его по-настоящему и интересовала: к женщинам он был равнодушен, в хитросплетениях политики Круга разбирался, но не стремился туда лезть. Ему даже не хотелось вырваться из Башни, как многим другим магам: Сурана хотя и недолюбливал храмовников, но был свято уверен в том, что в Круге уютно, тепло и хорошо. Тем страшнее ему было выбираться в мир за пределами озера Каленхад и бороться с препятствиями на пути. Амелл вообще не представлял себе друга, который преодолевает трудности в одиночку. Адвен был настолько хрупок, тонок и пуглив, что его нельзя было оставлять одного: в их первом страшном бою, в башне Ишала, огр растерзал его едва ли не на части, стоило Феликсу лишь отвернуться. Правда, самому Амеллу тоже досталось на орехи, но такие страшные раны, какие получил его друг, он потом видел только у мертвецов. В общем, Феликс охранял Сурану и был готов в случае чего защитить его от какой-нибудь напасти — а тот, в свою очередь, был умным и приятным собеседником (пусть и все более саркастичным с годами) и всегда помогал Амеллу в его авантюрах. Они были идеальной парой… и бесславно кончили карьеру в Круге они тоже вдвоем.       Рыцарь-командор Грегор трясет кулаками и орет: «Кто все это подстроил?». Феликсу так и хочется ответить: «Ирвинг». Сам Первый чародей растерянно разводит руками, словно он тут ни при чем, словно не он заставил своего лучшего ученика подставить Йована — неуклюжего дурака, который вечно заискивал перед лучшими магами Башни — и тем самым подставил его и Адвена. Когда Грегор требует казнить Амелла и Сурану, Ирвинг протестует так вяло, словно весь этот разговор — чистая формальность. Словно они с Грегором давно уже все решили. И когда Серый Страж Дункан предлагает взять двух магов в свой орден, Первый чародей с облегчением соглашается и едва ли не выпихивает их за порог.       Годы усердной учебы, планирования, попыток чего-то добиться — все это в одночасье идет прахом. Круг, обещавший им все, что только может иметь маг, избавляется от них, как от ненужного барахла.       Феликсу кажется, будто его избили и бросили умирать. Он не слушает болтовню Дункана о Стражах, не слушает вялый скулеж Адвена (к счастью, друг с годами все реже приставал к нему с жалобами и нытьем) о том, что уж теперь-то они точно в жопе. Внутри него — пустота, в голове глухо, как от удара.       Его снова выбросили оттуда, где все шло как по маслу.       Поборов ступор, Феликс пытается взять себя в руки и делает вид, что ему интересно быть Серым Стражем. Они с Адвеном выполняют первое боевое задание, и все кажется не так уж плохо: они свободны, их не контролируют храмовники, им не надо ни от кого прятаться.       А потом они узнают, что на Посвящении Стражи пьют смертельный яд — и чудом не умирают.       Потом их бросают в страшный бой, который не по плечу даже опытным солдатам. Они получают смертельные раны — и снова не умирают лишь чудом.       Потом оказывается, что они (и несуразный парень по имени Алистер) — единственные выжившие Стражи на весь Ферелден, и, если они не возьмутся за дело, страну поглотит Мор.       Первая мысль Феликса — «Да пусть поглотит, мне все равно».       Он сидит на берегу ручья неподалеку от хижины Флемет, и ему страшно хочется заорать от боли, пережитого ужаса и ненависти ко всему миру. Но Феликс сдерживается. Алистер хлюпает носом, тоскуя по погибшему Дункану, Адвен надрывно стонет при каждом движении (Флемет еле вытащила его с того света, и раны заживают плохо) — должен же кто-то из них троих сохранять самообладание. В конце концов, Феликс старший, ему положено присматривать за ватагой обалдуев.       Поэтому он просто берет крепкую палку, споласкивает ее в ручье и вгрызается в дерево зубами, силясь не издавать ни звука. Задирает голову к небу, чтобы загнать обратно слезы. Услышав шелест поблизости, тут же выбрасывает палку и делает привычно бесстрастное лицо. Если это Флемет, Феликс хотя бы не даст старой карге посмеяться над ним (а она на это горазда).       Но это не Флемет, это Адвен. С трудом передвигаясь, он медленно подбирается к другу и садится рядом. Лицо его почти зеленое от слабости.       — Ты как? — тихо спрашивает он.       — Жить буду, — отрывисто бросает Феликс. Большего другу знать не надо.       Адвен вздыхает, держась за живот, и поводит плечами от холода.       — Что нам теперь делать, а? Спасать Ферелден… я не представляю, как это вообще…       — Может, ну его? — предлагает Феликс. Друг резко дергается:       — В смысле «ну его»? Если Стражей, кроме нас, и правда не осталось, кому еще действовать?       — Армии. Логэйну. Не знаю.       — По-моему, ему наплевать на Мор, и он это ясно показал.       Феликс молчит. Если бы он мог, он бы тоже развернулся и ушел, не ввязываясь в заведомо проигрышную битву. В этом плане он Логэйна прекрасно понимал. Но Логэйн командовал обычными солдатами, а Феликс — двумя наивными пацанами. Хотя Алистер был его ровесником, а Адвен — всего на два года моложе, по сравнению с Феликсом они были как малые дети, слабые, эмоциональные и наивные. Предоставлять их самим себе было просто опасно.       — А знаешь, — вдруг говорит Адвен, — одно из этих соглашений — с нашим Кругом. Вернемся туда, скажем Ирвингу пару ласковых… теперь-то он нам не указ. — Болезненно откашлявшись, он продолжает: — Еще завербуем кого-нибудь… что скажешь, а?       Мысль об Ирвинге слегка отрезвляет Феликса. Действительно, можно будет подгадить старому лису и показать, что с Амеллом шутки плохи… Да и, пожалуй, Стражей везде примут с уважением, раз уж их сам король жаловал… Кайлан, правда, уже мертв, но какая разница?       Все равно скверну из них уже не вымыть — так пусть они возьмут свое.       Посмотрев на друга, Феликс решительно кивает:       — Ты прав. Мы им всем покажем.       И покровительственно хлопает Адвена по плечу, не догадавшись, что другу больно. Впрочем, после того, что им довелось пережить, это все цветочки.       Хуже все равно уже не будет.       Амелл прервал рассказ, заметив хмурое лицо Асаары.       — Что не так? — спросил он.       — Я хотела сказать позже, но… — Она покачала головой. — Я знаю, тебе было тогда больно и плохо. Ты такого не заслужил. Но Адвен и Алистер… им ведь тоже было плохо. Алистер потерял дорогого ему кадан. Адвен чуть не погиб и страдал от боли. А ты говоришь так, будто это было совсем не важно, зовешь их детьми… разве они дети?       — Да, — кивнул Феликс. — Я же говорил, что за ними глаз да глаз был нужен…       — Я не верю, — твердо заявила Асаара. — Алистер — король Ферелдена, он не может быть так слаб и безволен. Адвен… я знаю его. Он сильный. Он спас Эллану, он спас жизнь Кейру и Адайе, он не боится признать свои ошибки. Так поступают сильные.       Помолчав, Амелл пробормотал:       — Может, он просто вырос.       — Может. Или ты просто видел других не такими, какие они есть. — Она снова покачала головой. — Нет, говорить об этом рано. Ты еще не все рассказал.       — Боюсь, — мрачно заявил Феликс, — дальше будет только хуже. Так что давай, ругай меня.       — Я не хочу ругать. Я не для этого здесь. Я хочу увидеть тебя, понять, почему тебе плохо, и помочь это исправить. Я заметила, что ты был не прав — но это не значит, что ты плохой.       Амелл со вздохом отвернулся к стене.       — Разве?       — Да. Ты похож на Веланну.       — Что?!       Он удивленно развернулся, подумав было, что она шутит — но Асаара оставалась серьезной:       — Очень похож. С виду строгий, суровый, никого близко не подпускаешь. А внутри хочешь заботиться и опекать, только… тоже очень строго. Я понимаю, почему, но это я расскажу потом.       — Почему потом, а не сейчас?       — Сейчас тебе надо отдохнуть. Не надо говорить все сразу, нужен отдых. И мне тоже нужен, — она устало потерла пальцами виски.       — Да. Конечно.       Асаара вздохнула.       — Ты опять становишься злым и колючим. Не надо так. Я не хочу тебя обидеть. Не хочу над тобой посмеяться. Не хочу, чтобы ты меня ненавидел за мои слова. — Взяв его за руку, она мягко погладила его по костяшкам пальцев. — Не надо. Я не хочу тебе зла, и никто здесь не хочет.       — Как же, никто, — хмыкнул Феликс, вспоминая Эремона.       — Никто. Даже Кейр. Он… сложно к тебе относится, это правда, но сейчас он больше зол на себя. Расстроен. Подавлен. Он понимает, что был не прав, и ему стыдно. Не до того, чтобы кого-то ненавидеть.       Амелл тяжело вздохнул и закрыл глаза.       — Наверное, мне было бы проще, если бы он меня ненавидел.       — Тебе так проще, потому что ты привык ненавидеть. Но это плохое чувство. Стремись его отбросить, и тебе станет легче.       — Боюсь, для этого уже поздно.       — Нет. Никогда не поздно. — Помолчав, Асаара вдруг попросила: — Придвинься поближе, пожалуйста.       Феликс подчинился, и она обняла его.       — Зачем ты это делаешь? — спросил Амелл, чувствуя пощипывание в глазах. — Я сказал, что привык ненавидеть других, а ты меня за это обнимаешь?       Асаара вздохнула, не разжимая объятий.       — Не за это. Просто напоминаю, что тебя есть кому поддержать. На кого опереться. О тебе волнуются. Тебя любят. Помни это.       Феликс хотел было поспорить, хотел было сказать: «Да кому я нужен после всего этого»… но не смог.       — Не забывай об этом, — повторила Асаара, погладив его по плечу, и ушла. Вскоре ее голос донесся с другого конца коридора — очевидно, она пошла обрабатывать Эремона.       Амелл сидел, стиснув зубы и сжав ладонями виски. Слова Асаары подтвердили давно мелькавшую в его голове мысль.       Еще сильнее, чем всех остальных, он ненавидит самого себя.