Haunted

      Феликс поймал себя на том, что ждет прихода Асаары. Ждет возможности увидеть ее глубокие зеленые глаза, услышать ее рассудительные и в то же время мягкие речи… и ее голос. Амелл всегда ценил в женщинах не только внешность, но и голос: в свое время он влюбился в мягкий, воркующий, музыкальный голос Лелианы с приятным орлесианским акцентом; теперь же его покорил необычный, но приятный тембр Асаары — наверняка она бы тоже недурно пела. Вдобавок с ней было приятно говорить — и даже не так страшно делиться сокровенным: она все понимала. Такой близости с кем-либо у Феликса не было давно… может, разве что с Лелианой. Но теперь она казалась неизмеримо далекой — даже тогда, когда они были вместе в Орлее. Вроде бы она стала строже, серьезнее, острее: все это нравилось Амеллу, а ее голос и внешность и так всегда были прекрасны… но что-то изменилось. Между ними не стало той особенной близости, какая была прежде, во время Мора, на поле боя и в тесных палатках. Что-то сломалось, разбилось, ушло… навсегда? Феликс не хотел терять Лелиану, он по-прежнему любил ее… но вдруг ощутил, что любил скорее по привычке. Женщину, к которой он приехал в Орлей, он не любил — и даже не знал. Эта Лелиана была иной: пожалуй, она походила отчасти на Верховную Жрицу Джустинию, а отчасти — на Маржолайн, которую она так любила и ненавидела. В ней мало что осталось от того хрупкого цветка со стальными лепестками, который расцвел в Лотеринге. Тогда Амеллу казалось, что он встретил ту самую, единственную женщину, на фоне которой все прочие меркли… но спустя шесть лет разлуки эта женщина казалась едва ли не чужой. Возможно, Лелиана чувствовала то же самое. Они отчаянно радовались встрече, отчаянно пытались вспомнить, как были счастливы прежде, пытались воссоздать то, что было — но из этого мало что вышло. Как будто их ничего не связывало, кроме воспоминаний.       Эта мысль больно резанула Феликса. Может, у него так со всеми? Может, и с Адвеном его связывают только воспоминания и общее детство в Круге? Может, и Мару он помнит только трехлетней младшей сестренкой — пусть она давно уже не такая ни внешне, ни по характеру? Может, у него за все эти годы действительно не появилось ни одного близкого человека?..       От этого становилось страшно.       Амеллу хотелось одновременно разрыдаться, вскрыть себе вены и обнять кого-нибудь. Если он органически не способен кому-то довериться… кого-то полюбить… ему ведь казалось, что он любит их всех — и сестру, и Лелиану, и даже Адвена; он хотел, чтобы они всегда были рядом… но сейчас Феликс понял, что упустил что-то очень важное, без чего немыслима любовь. Он и сам не понимал, что — лишь видел сломанные и разбитые образы.       И ненавидел себя еще сильнее.       И Асаара не приходила. Амелл потерял счет времени и не знал, как давно ее не было, но каждый час казался вечностью.       Наконец однажды она пришла и привычно устроилась перед решеткой его камеры. В этот раз, правда, Асаара не взяла с собой диванную подушку, но Феликс не придал значения этому факту.       — Тебя долго не было, — заметил он.       — Да, — она качнула головой. — Было много работы. Но я не боялась тебя оставить. Знала, что ты справишься.       Амелл не ответил.       Взяв его за руку, Асаара спросила:       — Что ты чувствуешь? Тебе хуже?       — Я ненавижу себя, — признался Феликс. — Я наконец это понял.       Кунари вздрогнула:       — Не говори так! Нельзя себя ненавидеть! Подумай: ты ведь…       — Хороший, да? — кисло пробормотал он.       — Хороший. Сильный. Ты не боишься. Ты говоришь и делаешь все честно, так, как есть.       — Это просто слова.       Пальцы Асаары сжались на его ладони.       — Ты должен в это поверить сам, — она пристально смотрела ему в глаза, — и другие тоже поверят. Они все увидят. Ты докажешь им, что это так.       — Я не хочу никому ничего доказывать.       — Ты хочешь всегда быть тут? За решеткой? Хочешь испугаться и забиться в угол? Ты не такой. Ты не умеешь бояться.       Тут, надо признать, кунари была права. Амелл давно уже не испытывал страха ни перед чем. Любая опасность вызывала у него гнев и желание ее преодолеть, а не забиться в угол и трястись от ужаса. Круг и Остагар убили в нем страх: пожалуй, это был единственный плюс случившегося.       — Да. Не умею.       — Видишь. — Асаара улыбнулась. — Ты не боишься поверить мне, довериться мне. Я покажу тебе, как может быть иначе. Я выпущу тебя отсюда.       — Что?..       — Не сейчас. Когда ты будешь готов. Но ты уже почти готов.       По спине Феликса пробежал холодок. Это было не похоже на Асаару. Она никогда не предлагала выпустить его на свободу, во всем соблюдая порядок.       — Я не хочу на свободу, — осторожно проговорил он, прощупывая почву. Кунари покачала головой:       — Ты лжешь. Ты хочешь. Тебе не место за этой решеткой. Ты должен быть там, — она махнула рукой на окружающее пространство. — Не надо мне лгать. Я никогда не лгу и не терплю этого в других.       Амелл чувствовал, что что-то не так. Вроде бы Асаара говорила все как обычно — и в то же время было в ее словах что-то неправильное. Призыв к свободе? Но она сама вырвалась из плена, значит, и она не признает несвободы. Признание его силы? Но ведь это правда…       Кунари мягко погладила его руку, не разжимая ладони.       — Ты знаешь, что я говорю правду, — сказала она. — Ты достоин свободы. Я докажу тебе это — а ты докажешь другим. Иди за мной.       — Ты никогда не говорила, что выпустишь меня на свободу, да еще и до назначенного срока.       — Не говорила, потому что ты не был готов. Но сейчас я вижу. — До чего же у нее глубокие глаза… — Ты готов. Идем.       Феликс невольно вздрогнул.       — Ты не Асаара.       На ее лице появилась зловещая улыбка.       — Асит тал-эб, — выдохнула кунари. — Это должно быть. Ты должен быть.       — Ты не Асаара, — повторил Амелл, пытаясь выдернуть руку из ее ладони. Мягкие пальцы вдруг начали покрываться чешуйками под цвет сероватой кожи…       — Изыди! — выкрикнул Феликс. Но руку отдернуть не смог: в его ладонь впились острые когти. Асаара подбиралась все ближе… сквозь решетку?..       — Я никуда не уйду, — окутывал его знакомый голос. — Я останусь с тобой. Я часть тебя. Асит тал-эб.       Глянув ей в лицо, Амелл с содроганием увидел, что чешуйки покрыли и красивое лицо Асаары. На лбу появились еще две пары глаз — узких, но таких же маняще-зеленых. Сама кунари словно стала больше — и продолжала медленно меняться…       С силой дернув рукой, Феликс все же вырвался из ее хватки.       — Изыди, демон! — крикнул он. Хотелось швырнуть в нее молнию — но в камере антимагическая руна, заклинание почти наверняка не сработает… или это сон, и здесь магия может действовать?       Плюнув на все, Амелл ударил демона молнией. Заклинание получилось, но вышло откровенно слабеньким. Он даже здесь умудрился растерять свои навыки?..       — Ты слаб, — рассмеялась кунари-демон, словно читая его мысли. — Ты слаб, когда пытаешься мне противостоять. Не будь глупым. Иди за мной. Ты всегда меня ждал… всегда меня хотел…       — Заткнись!       Феликс обозлился на себя за этот выкрик — вступать в пререкания с демоном было бессмысленно. Он принялся атаковать почти наугад, используя все стихии сразу. Одежда на Асааре горела, и под ней обнажалось чешуйчатое тело, постепенно менявшее цвет с серовато-коричневого на фиолетовый. Да и очертания фигуры все больше напоминали демона гордыни, а не кунари. Это, пожалуй, было к лучшему: Амелл не хотел бы сражаться с Асаарой, безликому демону было противостоять куда проще.       — Да сдохни ты уже наконец! — в сердцах возопил Феликс. Его магия была на исходе, но тварь оставалась почти невредимой. «Это я так ослабел — или мне не под силу победить демона гордыни?..»       — Не под силу, — а голос у демона все еще оставался такой же, как у Асаары. — Тебе не под силу одолеть часть себя. Ты можешь себя поджечь, будет то же самое.       Стараясь не слушать ее, Амелл сжал кулаки и сказал твердым голосом:       — Ты можешь сколько угодно смеяться и подначивать меня — но пока я сам тебе не поддамся, ты в проигрыше.       — Ах, какой наивный.       Длинные когти твари впились в его плечо до самых костей. Не сдержавшись, Феликс заорал от боли — но, пнув демона ногой в грудь, все же смог оттолкнуть его. Чувствуя, что магические силы почти иссякли, Амелл оттолкнулся от пола, прыгнул на демона и приложил к его глазам горящие руки. Сквозь болезненный крик пробился голос Асаары:       — Какой жестокий… ты готов всех калечить… как мне это нравится…       И тварь отбросила его к стене. Больно ударившись спиной, Феликс свалился на пол — и снова поднялся, с усилием сжимая руки в кулаки.       — Да, я жестокий, — сказал он, почти рыча. — Особенно с демонами.       Его магия иссякла, но сдаваться он не собирался.       Амеллы никогда не сдаются.       Демон расхохотался.       — О, — произнес он голосом Асаары, — мне это никогда не надоест.       Морда твари обгорела, но на ней сохранялась жуткая клыкастая улыбка. Подбираясь все ближе к Феликсу, она повторяла:       — Асит тал-эб…       — Да пошел ты.       Не сумев выдавить из себя ни одной магической искры, Амелл просто ударил демона по морде. Рука была разодрана когтями твари и оставила на морде кровавый след — но никакого вреда это не нанесло. В ушах у Феликса стоял демонический хохот…       — Э! А ну, просыпайся!       Вздрогнув, Амелл открыл глаза и инстинктивно выставил вперед руки для защиты. Охранник, который тряс его за плечо, убрал руку и спросил:       — Что, кошмар приснился?       Феликсу понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: кажется, это больше не сон. Он снова чувствовал давление антимагических чар. На всякий случай Амелл осмотрел правую руку и плечо, почему-то ожидая увидеть там кровавые раны — но тело осталось невредимым. Феликс тупо глядел на свою ладонь, и ему мерещились потоки крови и содранная до мяса кожа…       — Эй, я с тобой говорю!       Дернувшись, Амелл поднял глаза на охранника. Это точно был не демон, но Феликс все равно сжал кулаки, на всякий случай готовясь к схватке.       — Да, — с трудом отозвался он. — Кошмар. Магам иногда такие снятся.       — Да и не только магам.       — К магам приходят демоны.       — Ого! — Подумав, охранник пожал плечами: — Значит, правду народ говорит.       Амелл снова уставился на свои руки, просыпаясь окончательно — и боясь заснуть.       — Ты так орал, — прибавил охранник. — Я уж подумал, припадок какой. Ты часом не припадочный?       — Нет. Это был кошмар.       Феликсу было неловко, что он кричал во сне. Другие могли подумать, что он испугался демона — но он не боялся, он сражался до последнего, он…       …почти проиграл.       Неужели этот охранник спас ему жизнь?       С другого конца коридора раздался недовольный стон:       — Даже в тюрьме от тебя покоя нет…       Проигнорировав слова Эремона, Амелл снова отвернулся к стене и обхватил себя руками. Вот его и начали навещать демоны. Давно их не было видно… что ж, этот демон гордыни был весьма умен, Феликс почти купился на его слова. Нельзя было предвидеть, что демон явится в облике Асаары — правильной, честной, строгой и неспособной причинить ему боль…       Он верил ей — и демон не мог этим не воспользоваться. Никому нельзя верить, никому, никому…       Амелл не сразу заметил, что плачет. Раздраженно утерев слезы, он вперил взгляд в каменную стену.       Надежнее было больше не спать.       Вскоре пришла и сама Асаара — с диванной подушкой (Феликс нарочно заострил на этом внимание) и очень обеспокоенным видом.       — Прости, — сразу сказала она, устраиваясь перед решеткой, — много работы было. Я боялась тебя оставить, но пришлось. Как ты себя чувствуешь?       Амелл избегал смотреть ей в глаза.       — Ко мне приходил демон гордыни, — сказал он деревянным голосом. — В твоем облике.       — Что?! — ужаснулась кунари. — Демон? Он навредил тебе? Он убил тебя?       «Должно быть, я уже говорю, как Усмиренный. Ну и пусть. Плевать».       — Нет. Кошмар вовремя закончился.       Эти слова ее ничуть не успокоили.       — Я… была демоном? Нет, — Асаара мотнула головой, — это неправильно…       — Ты и не была. Это был мой кошмар. Демон лишь принял твой облик.       — Почему мой? — растерянно спросила она. Феликс молчал, не зная, как это объяснить — и нужно ли. — Нет… неужели из-за того, что ты верил мне…       Ее голос дрогнул. Амелл не хотел ее расстраивать — но и ничего сказать не мог. Ему было слишком плохо для этого.       — Что такое «Асит тал-эб»? — спросил он, чтобы что-нибудь спросить.       — «Это должно быть». О, — Асаара вздрогнула, — демон говорил эти слова?       — Да.       — И я так делаю… он меня хорошо знает… у него был мой голос, мое лицо, мои слова?       — Да.       Она всхлипнула.       — Я даже так навредила! Даже в чужой голове! Я хотела помочь, утешить, направить… а принесла страх и боль.       — Ты не виновата, — Амелл ненавидел себя за этот деревянный тон, но ничего не мог с собой поделать. — Но говорить я теперь точно не смогу. Оставь меня. — Помолчав, он прибавил: — Наверное, мне лучше навсегда остаться тут, за решеткой. Так всем будет спокойнее.       — Неправда! — воскликнула Асаара. — Не будет! Ты хороший, и ты заслуживаешь лучшего! Но… — Она опустила голову. — Да. Сейчас говорить не надо. Я навредила. Не хотела, но навредила. Я опасна.       — Да кто тебе это сказал…       Прикусив язык, Феликс вспомнил, что она сама же это и сказала. «Саирабаз опасен и всегда будет опасен». Он наступил ей на больное место? Но он же не виноват, что к нему в кошмаре явился демон…       — Это не твоя вина, — повторил он, но Асаара только покачала головой, поднялась на ноги, взяла подушку и направилась к выходу. Вдруг ее окликнул Эремон:       — Асаара, постой.       Феликс придвинулся к правой стороне решетки. Камеры не разделялись стенами, и кое-как можно было разглядеть происходящее на другом конце коридора.       — Извини, Кейр, — Асаара вздохнула, утирая слезы, — сейчас не могу поговорить.       — Я об этом и не прошу. Просто задержись ненадолго.       Подойдя к решетке, Эремон просунул ладони сквозь прутья. Кажется, он взял ее руку в свои. Охрана почему-то не протестовала.       — Послушай, — Эремон говорил негромко, но разборчиво — и удивительно мягким тоном, — ты правда в этом не виновата. Ты же не могла залезть в чужую голову и обратиться демоном.       «Значит, он слышал все, о чем мы говорили, — мрачно подумал Амелл. — И этот мерзавец теперь знает все мои тайны. Отлично. Просто отлично».       — Адвен говорил, — Асаара продолжала всхлипывать, — демоны принимают облик тех, кто важен, чтобы ты поверил. Феликс поверил… а я его предала…       — Не ты. Ты пыталась помочь. И, я думаю, ты даже чем-то помогла. — Феликс чуть не поперхнулся, услышав это. — Ведь подумай: демон принял именно твой облик, потому что твои слова были важными. Правильными. Нужными. На этом он, видимо, и пытался сыграть.       Амелл остолбенел. Эремон, что, сочувствует ему? После всех своих подколок и откровенно вызывающего поведения? Или ему сталь жаль Феликса после всего услышанного? Вот еще чего не хватало — вызывать у своего соперника жалость…       — Я навредила, — произнесла Асаара. — Я всем могу навредить. И тебе, и теперь Феликсу…       — Я думаю, он вредит себе сам. Ты тут совершенно ни при чем. — Помолчав, Эремон спросил: — Ты помнишь нашу первую боевую вылазку? Когда мы пришли в деревню, уже уничтоженную порождениями тьмы?       — Да. Мы убили их, но мы не победили.       — Точно. Помнишь, там была девочка, зараженная скверной? Мы дали ей зелье для Посвящения, но она все равно умерла.       — Помню. — Асаара всхлипнула. — Пустые серые глаза. Я однажды видела ее во сне.       — А я не однажды, — глухо отозвался Эремон. — Она умерла у меня на руках. — Помолчав, он заговорил уже тише: — Так вот, она была обречена. Да, ужасно было видеть ее смерть, но мы ничего не смогли бы сделать. Мы могли не давать ей зелье — она бы все равно умерла, превратившись перед этим в полубезумного вурдалака. Ее смерть была неизбежной, и в этом не было нашей вины.       — Мы могли бы прийти раньше, могли бы знать…       — Но мы не знали. Мы не в силах все предвидеть и рассчитать. И не можем винить себя за все — тем более если мы за это не в ответе. Так и тут. Ты не виновата, что демон в чужой голове принял твой облик. Ты же не в ответе за видения Тени.       — Может быть, — помедлив, ответила Асаара. — Но я не хочу навредить, не хочу причинять боль…       — Я знаю. — В голосе Эремона слышалась непривычная нежность. — Я знаю, ты всегда хочешь как лучше. Поэтому ты нам всем так дорога. Даже Амеллу. Не вини и не мучай себя, пожалуйста. — Вздохнув, он заметил: — Ты выглядишь усталой. Говоришь, у тебя было много работы?       — Да. В лазарет привели много раненых, мы все помогали, еще надо было дорисовать карту, еще выслушать других…       — Сари, тебе нужен отдых. Нельзя так много и отчаянно трудиться. Да и слушать других наверняка тоже тяжело. Особенно… таких вот проблемных. — А, вот это уже было больше похоже на него. — Правда, не мучай себя. Если дело бесполезное, то лучше отойти в сторону. Иначе ты только вымотаешь себе все нервы.       Асаара только вздохнула в ответ:       — Я… я и правда устала. Но нельзя же…       — Можно. Подойди поближе.       Они приблизились к решетке вплотную, и… Эремон поцеловал ее? Амелл вспыхнул. Этот мерзавец еще и пользует всех женщин? Адвен же говорил, что он якобы влюблен в Бетани — но теперь он как ни в чем не бывало целуется с Асаарой?       Спустя полминуты кунари тихо произнесла:       — Спасибо, кадан.       — Пожалуйста. Отдыхай.       — Да… мне надо немного отдохнуть. Я пойду. Увидимся.       — Увидимся, Сари.       Она ушла. В коридоре наконец замаячила чья-то еще фигура — и раздался восхищенный голос Маркуса:       — Ого! У тебя и с ней шуры-муры?       — Это не шуры-муры, — строго одернул его Эремон. — Ты, что, не знаешь, что такое «кадан»?       — Знаю, знаю… — Маркус подленько хихикнул.       — Ничего смешного. Проследи, чтобы Асаара не бросалась с головой в работу, как обычно, ладно? Выйду — проверю.       — Ты больше не начальник.       — Ну и что? Я не как начальник проверять буду, а как друг. В этом плане ничего не изменилось.       Помолчав, Маркус мечтательно вздохнул:       — Эх, был бы и у меня такой кадан…       — Ты не про меня, я надеюсь?       — Да ну, мужик-то мне зачем.       Эремон негромко засмеялся, и на этом разговор утих.       Феликс отодвинулся к стене, размышляя над услышанным. Эремон говорил Асааре ровно то же, что и он — что она не виновата, это был демон — но говорил так, что она его послушала. Так, что ей стало легче. Потому, что он ее поцеловал? Вряд ли. Как ни странно, Амелл верил, что Эремон ей просто друг. Друг… он ведь заметил, что она выглядит уставшей. Кажется, да, у нее был немного измотанный вид… почему Феликс не обратил на это внимания? Он сразу заговорил о себе…       Он всегда говорил только о себе — и никогда не просил себя жалеть. Если он слышал нечто подобное от других, ему не хотелось продолжать разговор.       Может, в этом было все дело?       Эремон говорил с Асаарой мягко и участливо, как старший брат — хотя они уж точно не были в родстве. Он не был магом кунари, она не была наглецом из дворянства. И все же они так доверяли друг другу, как будто были одной семьей…       Амелл обессиленно закрыл глаза. Пусть приходят демоны, хоть всем скопом. Пусть даже он погибнет во сне и проснется Усмиренным.       У него никогда не будет таких кадан — просто потому, что он не видит никого, кроме себя.       Так ему и надо.