Haunted

      Следующий день шел так же, в трудах и боли. Амелл едва находил силы отвечать на вопросы: злиться на дурацкую кличку «Хмурик» их уже не хватало. Вместо этого Феликс продолжал размышлять. Неужели он и правда не в силах понять других? Неужели не в силах понять себя? Почему все кажется таким сложным?..       — Эй, Хмурик, — обратился к нему кто-то из поварят-эльфов, — хорош уже пол протирать.       Выпав из размышлений, Амелл оглядел результат своих трудов.       — Разве пол не должен быть чистым? — скептически поинтересовался он.       — Да он уже сверкает. Хоть смотрись в него. — Эльф усмехнулся. — Можно же так не стараться, тебе ж за это не платят.       «Вот именно. Даже поваренку платят за работу какие-то гроши, а я должен страдать бесплатно».       Вслух же Феликс отозвался:       — Я привык делать работу на совесть. Или у вас это не принято?       — Ну не рвать же жопу каждый день, — простодушно пожал тот плечами.       Его непосредственность и тон напоминали Сурану. Друг тоже считал, что не обязательно каждый раз трудиться изо всех сил, любил сачкануть или передать дела другому… возможно, последнее как раз и помогало ему в работе Командора. Амелл так и не научился доверять кому-то, кроме себя. Но что делать, если он действительно умел делать дело как полагается? Неужели стоило передавать его кому-то некомпетентному и безалаберному?       Когда наконец выдалась свободная минутка, Феликс вышел во двор подышать свежим воздухом. Он почти с завистью смотрел на тренирующихся мечников и магов: им было неизмеримо легче, чем ему. После тренировки мышцы сводило далеко не так, как от черной работы… Впрочем, Амелл отвлекся от своих мыслей, заметив Асаару. Она вместе с другими магами тренировалась вбирать из пространства энергию для заклинаний — этой технике их научил Адвен. Феликс немного понаблюдал за ней, отметив отточенные, правильные движения кунари и ее грустный взгляд. Неужели она до сих пор переживала из-за того, в чем даже не была виновата?..       Когда Амелл подошел поближе, другие выразительно покосились на него.       — О, а ты тут что забыл? — простодушно ляпнул Гурд. — Тебе тренироваться нельзя.       — Асаара, — обратился к кунари Феликс, игнорируя его слова, — можно тебя на пару минут?       Она удивленно посмотрела на него.       — Да, конечно.       И опять виновато потупилась.       Когда они отошли в сторонку, Амелл сделал глубокий вдох. Просить прощения он никогда не умел… но, видимо, пора было начинать.       — Я хочу перед тобой извиниться. Я был излишне резок. Ты не виновата, что демон явился в твоем облике.       — А кто же виноват? — пробормотала она.       — Демоны. Они на то и демоны, чтобы сбивать нас с толку и принимать чужой облик. Так им проще нас покорить.       Кажется, его слова никак не подействовали: Асаара лишь покачала головой.       — Нет. Я слишком резко начала, слишком сильно… Адвен говорит, что надо продолжать, но я не могу. Мне кажется, я сделаю тебе больно.       Она в первую очередь думала о нем, а не о себе. Тронутый ее словами, Феликс тихо проговорил:       — Я не думаю, что мне может быть еще больнее. Поэтому… — Он осторожно взял ее за руку. — Я хотел бы продолжить. Если, конечно, тебе не слишком тяжело.       Асаара нерешительно подняла на него глаза — темно-зеленые, глубокие, как омут, норовящие утянуть… Амелл еле смог отвести взгляд.       — Я… хорошо, что ты хочешь этого, — проговорила кунари. — Но мне нужно немного отдохнуть. Были тяжелые дни.       — Да, конечно. Я понимаю.       Он не сразу заметил, что гладит ее пальцы. Асаара не отняла руки, но внимательно посмотрела на него — и Феликс сразу прекратил.       — Ты хочешь сказать что-то еще.       Это было утверждение, не вопрос. Дернувшись, Амелл покачал головой:       — Нет, не думаю.       — Ну что ж. — Она высвободила ладонь из его руки. — Тогда я пойду. Я… рада, если ты не считаешь меня виноватой.       — Нет, конечно.       Помолчав, Асаара прибавила:       — Адвен говорит, я слишком сильно держусь за прошлое. Оно плохое, тяжелое, причиняет боль, но я продолжаю его помнить. Не сразу получается понять, что оно закончилось, что прошлое в прошлом. У тебя так же?       Феликс надолго задумался. Вся его жизнь была плохой, тяжелой и причиняла ему боль… но ведь все это уже прошло. Сейчас остались только последствия ошибок, невезения и происков Создателя (который старательно портил жизнь всему семейству Амеллов).       И он понятия не имел, что со всем этим делать дальше. Но… кажется, Асаара была права.       — Наверное.       — С этим сложно бороться. Иногда оно набрасывается, как зверь, хватает и не отпускает. — Амелл медленно закивал, чувствуя, как точна аллегория. — Тогда я пытаюсь вспомнить, что сейчас все уже не так, и зверь не вцепился мне в горло. Отпускаю его, чтобы он отпустил меня. Иногда помогает.       «Интересная мысль… надо будет попытаться сделать так же. Хотя на словах это выглядит так просто — а на деле…»       — Феликс?       — Я подумаю об этом. — Помолчав, он прибавил: — Спасибо.       Асаара молча похлопала его по руке и ушла. Не удержавшись, Феликс посмотрел ей вслед. Он давно не чувствовал ничего подобного по отношению к женщине… странное желание всегда быть с ней рядом, как можно ближе, знать о ней все… он, кажется, снова влюблялся. Впервые после Лелианы. Амелл вспомнил о ней, и ему стало неловко. Он ведь считал, что любит ее, что не проживет без ее чарующего голоса, нежных рук, захватывающих историй… а теперь думал о другой. О женщине — да нет, даже девушке — чужой расы, куда выше его ростом, с тяжелым прошлым и странной манерой общаться с другими… о хорошей девушке. Эти слова всегда казались Феликсу пустыми, отдавали какой-то деревенской романтикой — но Асаара действительно была хорошей. На это невозможно было не обратить внимание, как и на ее красоту, правильность, удивительную для ее лет мудрость…       Вернувшись к работе, Феликс заставил себя отвлечься от мыслей об Асааре и задумался над ее словами. Был ли он привязан к прошлому? Да. Он помнил все обиды, все причиненное ему зло — и не был уверен, сможет ли он когда-нибудь выплеснуть всю накопившуюся изнутри боль. Но какой смысл был за все это цепляться? Он не исправит прошлого, не изменит свое положение, ему не станет легче… правда, Амелл мало что хорошего видел в нынешней ситуации, но, по крайней мере, ему уже не могли сделать хуже. Наверное, это тоже был плюс.       После обеда Феликса заставили чистить котлы и сковороды — и неожиданно занятие пришлось ему по душе. Хотя жир порой отходил тяжело, и приходилось прикладывать усилия, это все равно было легче, чем драить полы: хотя бы были целы колени. Вдобавок в уничтожении грязи было что-то правильное и даже почти магическое — словно расправляться с могучим, но невежественным врагом. Амелл всегда поддерживал вокруг себя идеальный порядок, подавляя хаос, пыль и грязь в зародыше — но и уничтожать их тоже было приятно.       Он с содроганием вспомнил, как провел несколько дней в тюрьме, не обращая внимания на запахи и запустение его камеры. «Похоже, я действительно был не в себе. Нужно вернуться в форму и приводить в порядок все, что только возможно. Если получится, то и свою жизнь тоже».       За проявленное рвение Феликса похвалили и даже отпустили отдохнуть до ужина. Он снова отправился в купальню, дочиста вымылся и ушел к себе в комнату, чтобы окончательно привести себя в порядок. Впервые за пару дней огляделся вокруг. В комнате, которую занимали они с сестрой, ее силами царил беспорядок: Мара по-прежнему раскидывала вещи, на кровати валялось несколько раскрытых книг, на лежавшей возле зеркала расческе было много рыжих волос, которые она не догадалась выбросить… Амелл улыбнулся. Сестра была единственным человеком, которому он прощал склонность к хаосу. Почему-то именно от того беспорядка, который устраивала она, становилось покойно и уютно.       Сев на стул перед зеркалом, Феликс не спеша побрился и посмотрел на свое отражение. Конечно, он отощал после тюрьмы, слегка впали щеки, загорелое лицо приобрело сероватый оттенок — но все же он выглядел нормально и сохранил свою красоту. Отчего-то эта мысль его совсем не обрадовала. Глядя в глаза своему отражению, Амелл поморщился. Там, в зеркале, был тот, прежний Феликс, с ранами, полученными при Остагаре, с поцелуями безымянных девиц в уголках рта, с вечно стиснутыми зубами… до омерзения надоевший сам себе. Такой же безжизненный, как свисавшие вдоль лица длинные светлые волосы…       Волосы.       Коротко улыбнувшись, Амелл взял расческу, снял с нее рыжие волосы Мары, аккуратно скатав их в комок, и не спеша расчесал свои. Затем взял со стола ножницы и принялся методично отрезать одну прядь за другой. Он привык стричь волосы сестре (Мара упорно не хотела отращивать их, и Феликс послушно отстригал ее и без того короткие кудряшки), порой подравнивал свои — ничего нового в этом не было. Руки у него не дрожали. Волосы на висках ушли почти под ноль. Макушку, правда, состричь не получалось, на ней пряди все еще были длинноваты…       — Ты что творишь?!       Неизвестно откуда взявшаяся Мара в ужасе подбежала к нему и вырвала из рук ножницы.       — А, ты как раз вовремя, — спокойно отозвался Амелл. — Не подровняешь сверху?       — Ты что… — Она всхлипнула. — Зачем… Ты такой красивый был…       — Да я и сейчас ничего.       Он глянул на себя в зеркало. Действительно, и без длинных волос он смотрелся неплохо: лицо даже стало выглядеть более мужественным. Интересно, как Феликс раньше не додумался состричь эту копну, если он и без нее весьма недурен собой…       — Срежь чуть-чуть сверху, — попросил он. — Только не наголо. Пусть останутся просто короткие.       — Криво получится…       — Ничего, я тебе доверяю.       Шмыгая носом, Мара подрезала пряди на макушке брата. Вышло, конечно, кривовато (и, по-хорошему, стоило бы доверить это кому-то другому — но кому?), но в целом выглядело не так уж плохо. Если бы он подстригся наголо, было бы хуже, он бы выглядел как Эремон… на такую жертву Амелл бы не пошел. Но отрезать свои волосы после того, что он сделал с другим, было вполне справедливо.       К слову, перед ужином Феликс столкнулся с Эремоном. Тот, оглядев его, мрачно вздохнул.       — Меня и так все с тобой путают, — пробормотал он, — а ты решил это усугубить?       — И тебе привет, — равнодушно бросил Амелл и пошел ужинать.       Ему на удивление легко дышалось.