Чуть больше, чем чужие

С тех пор, когда порядок на Небесах стал совершенно неотъемлемым от общей картины явлением, довольно сложно упрекнуть любого из местного населения в удивлении, если что-то где-то идёт не так. Будь то какая-нибудь мелочь, благодаря которой кто-то перепутал свои крылья с чужими в попытке надеть, или, например, когда один юный ангел просит другого подменить его на неприятной вылазке. И если даже от таких маленьких глупых инцидентов, что, кажется, и не стоят внимания, высшие чины могут позволить себе скривить лица в недоумении и недовольстве, то сегодня, кажется, у всех одновременно снесло крыши, если так уместно выражаться в Раю. Произошло это совсем не сразу, словно Богиня, нежно передвигая события туда-сюда, оттягивала сладкий момент понимания случившегося. В тот день все были при своих делах, все занимались привычными вещами, словно на редкость хорошо сваренные шестерни в огромном механизме Небес. Никакой суеты, никаких глупостей, никаких оплошностей — казалось бы, спокойствие снова цветёт здесь, как и было всегда, до раскрытия ужасных деяний сошедшего с пути предателя Азирафаэля. Уриил старалась не думать об этом, получив одновременно закономерный, но и такой странный для этого времени суток вызов в личный кабинет Михаил. Не думать о причинах и следствиях, заходя в локальный небесный лифт между этажами и привычно собирая руки за спиной, словно охранник какого-нибудь невероятно важного человечка. — Что же за шум, а Гавриила нет? — с привычной лукавой усмешкой подметил Варахиил, опершись на серебристую, матовую стенку лифта тяжёлым плечом и накручивая один из многочисленных дредов на палец. Этот парень бывал здесь нечасто, заглядывая как раз-таки где-то раз в десять лет, чтобы повидать друзей. Остальное своё время он проводил с младшими ангелами, обучая их, или среди людей, благословляя тех на всяческие добрые дела. Тот самый добросердечный темнокожий старик в странной шапке растамана, что случайно встречается поблизости, даёт совет, что может изменить жизнь, и растворяется в толпе, довольный собой. Тот самый вокалист в старинной группе, что поёт песни про хиппи для хиппи, которую никто не помнит, но почему-то все считают близкой. Тот самый всем знакомый пастух, с которым все здороваются, и который растит белые розы в своём саду. Одна из таких торчала из петельки пиджака сегодня и всегда. Большинству из верхушки его общество не очень нравилось по очевидным причинам, Уриил же смотрела на него с некоторой совершенно не грешной долей белой зависти. Относиться к их эфирной жизни так легко, но при этом ещё и вариться среди этих странных существ, людей, было чем-то совершенно непостижимым для неё. Варахиил был старомоден к людям, считая, что те всегда просто запутываются и всегда заслуживают второго шанса. Уриил так не считала. И вряд ли когда-нибудь станет считать. Приоритеты у неё куда больше подходили для современных Небес. — Не представляю. Вызвали меня и Сандальфона. Гавриила нет слишком долго. — Хорошо, что сегодня я здесь последний день, а? — хохотнул Варахиил, выдохнув ей в лицо целое облако марихуанного дыма, что ну никак не сочетался с его белоснежным шёлковым костюмом, обязательным здесь. Помолчав с пару секунд и сочтя молчание за согласие, он пошарил в одном из карманов и извлёк оттуда недокуренный косяк-самокрутку, — Покурить не хочешь? Ты и так напряжена, а от визита к Михаил могут и нервы лопнуть. Уриил наградила его взглядом, что был бы достоин палача, смотрящего на то, как неумеха пытается лишить кого-то головы топором, а с первого раза не выходит. Старика это, кажется, совсем не смутило, он всего лишь пожал плечами и, высекая искру из пальца, поджёг самокрутку прямо здесь, в лифте. Уриил сморщилась в отвращении. — Рай — зона для некурящих, — отрезала она негромко. — Надо же, я и забыл, — Варахиил покорно затушил косяк, пряча в карман до лучших времён, и улыбнулся, услышав, наконец, заветный звонок лифта, — Тебе повыше, чем мне. Не люблю всё-таки лифты, сплошная клаустрофобия. Надеюсь, Михаил не болтает на лестнице, как в прошлый раз. У меня от её улыбки мурашки по коже. Удачи тебе с ней! Створки лифта послушно сомкнулись, спрятав за собой чересчур назойливого старика, а Уриил, наконец выдохнув, взволнованно потёрла виски. Поводов для вызова в столь поздний час, по крайней мере, настолько очевидных, попросту не наблюдалось. И потом, для чего потребовался ещё и Сандальфон? И где, твою мать, архангел Гавриил, где его черти носят? Вооружённая вопросами, словно своим любимым клинком, она вышла из лифта генеральской походкой, при этом стараясь не слишком сильно стучать каблуками туфель-долгоносиков. И по какой такой причине сегодня её нервная система, если вдруг у ангелов таковая есть чисто анатомически, сходит с ума от волнения. Впрочем, она почти всегда волновалась перед любым разговором с Михаил, привыкнув стоять тенью за её спиной и хорошенько запоминая каждое слово для отражения в рапорте наверх. То есть, ещё выше, куда-то далеко, куда никто не ведал. Что-то внутри пожалело в одну секунду, что Сандальфон не рядом — вместе заходить в заветный кабинет было куда проще. Может, и не следовало отказываться от чужой самокрутки? Обрубив эту мысль на корню, она буквально упёрлась носом в заветную дверь, оборвав идиотские измышления кашлем куда-то внутрь себя. Подумаешь, какая чушь, всего лишь лёгкая тревога, с кем такого не бывает? Отдав незаметное должное своей собственной выдержке и принципам, Уриил зачем-то попыталась пригладить «ёжик» на голове, поправила съехавший набок галстук и постучала. Один стук, второй, третий — с чётко отбитыми между ними секундами, идеальными и правильными. — Войди, Уриил. Мы тебя ждём. Поздороваться с лёгким поклоном, как перед старшим, чинно пройти вперёд и сесть на один из предложенных стульев, поскольку второй уже был занят тревожно ёрзающим Сандальфоном. Таков порядок, который не меняется никогда, если не учитывать те случаи, когда кого-то вызывали отдельно. Михаил же, едва заметно напряжённая, восседала за своим белоснежным столом из матового пластика и довольно громко стучала пальцами по поверхности, готовясь начать разговор. Уриил знала её хорошо, даже слишком хорошо: на вечно хладнокровном, холодно-приветливом лице сейчас застыло выражение некоторого плана, идеи, что таится в чертогах разума и только готовится быть раскрытой. Она пыталась хранить спокойствие, но с каждым столетием это получалось всё хуже и хуже с того дня, как она отправила свой любимый клинок в долгий ящик. Причём достаточно буквально — меч Михаил услужливо прятался в ящике стола, на всякий случай, мало ли что может случиться. Окинув всех приветственным, пусть и слегка колким взглядом, она попыталась улыбнуться и наконец начала разговор. — Я позвала вас сюда для того, чтобы сообщить известие очень…необычного характера. Подобных прецедентов у нас никогда прежде не было. Буду краткой: наш с вами друг, архангел Гавриил, был, скажем так, низведён, — она говорила отрывисто, не сводя взгляда со своих собеседников даже тогда, когда аккуратным жестом придвинула к их округлившимся глазам великолепно выполненный приказ с золотым тиснением, негласно веля прочитать. Дождавшись наконец, когда первая волна немого недоумения уляжется, Михаил кашлянула в кулак и продолжила, — Сейчас он среди людей, в смертном теле, без капли эфира. А потому, пусть и временно, до его возвращения, управление станом архангелов переходит в мои руки, как это было заведено прежде. — Господи, помилуй нас, — выдохнул Сандальфон, безнадёжно качая головой, — Случайно не известно ли, долго ли это продлится? Что это вообще, испытание, наказание? — Имеет ли значение? — Михаил прикусила позолоченную помадой губу и продолжила, жестом руки приказав Сандальфону молчать, — Теперь к делу, за которым я позвала сюда вас, не пригласив при этом прочих. Они попросту не поймут то, что я собираюсь вам предложить. Михаил, видимо, не умея усидеть на месте от волнения и предвкушения, неожиданно встала на ноги, опрятно задвинув своё кресло за стол, и принялась медленно, умиротворённо и спокойно вымерять шагами размер помещения, отбивая каждый свой шаг характерным стуком белоснежной обуви. Пепельно-серый пиджак чётко подхватывал её силуэт, а лебединая, вечно чересчур вытянутая шея, сейчас казалась Уриил слегка неестественной. Она не была владельцем этого кабинета, она была буквально частью его интерьера, вписываясь так идеально, как, казалось бы, нельзя. Лаконичность, свобода, лишённая излишеств, опрятная позолота кое-где, восхитительный личный доспех с частью раннего наряда — алым отрезом, что остался лишь на старинных иконах. Помнится, у Гавриила был точно такой же, но лазурно-синего цвета. Было когда-то странное время, когда их двоих, идентичных тогда близнецов, отличали лишь по цвету одежд. Уриил одёрнула себя от глупых воспоминаний — не время и не место. Сейчас она должна слушать и быть внимательной. — Думаю, ни для кого из нас с вами не секрет, что власть, которую установил здесь Гавриил, была, если мягко выразиться, разнузданной, — тон Михаил изменился с колкого на бархатно-спокойный отчего-то, — С тем, что возложено на его плечи, он попросту не справляется. Занимает себя смертной чушью вроде местной одежды, а свои обязанности перекладывает на других. На меня, на вас обоих, если уж на то пошло. С предателем Азирафаэлем он также не справился, упустив его. А теперь его низвергают к смертным с какой-то целью. Как вы двое считаете, с какой именно? — Может быть, Всевышний хочет преподать урок? — слегка неловко выразил свою позицию Сандальфон, которому, кажется, было слегка страшно здесь находиться. — Не исключено, друг мой, — Михаил слегка прищурила глаза, стараясь приятно улыбнуться, но выводя на лицо по итогу нечто, что случается, когда слишком любимое домашнее животное обрывает обои со стен в доме, — Но не думали ли вы о том, что это может стать нашим шансом? — Шансом на что? — вырвалось из глотки Уриил, после чего она тут же проглотила комок воздуха, словно пытаясь заткнуть себя. Она не очень любила выступать на совещаниях. — На победу, дорогая моя. На самую настоящую победу. Все мы помним, что было здесь десять лет тому назад. Помним, как Гавриил явился и сказал, что войне не быть. Помним, какой вздох издали пятнадцать миллионов ангелов, узнав об этом. Всё это было при Гаврииле, но теперь, когда его нет, когда он низведён, у нас есть шанс отыграться и отбить победу у оппозиции. Глаза Михаил слегка тревожно сверкнули, она едва ли могла ровно дышать, настолько сильно старалась сдержать клёкот у себя под сердцем. Немудрено, учитывая то, сколько лет когда-то давно именно она, крепко держа в пальцах меч, руководила всеми ангелами на свете, одухотворяя их одним своим видом. Гавриил в те светлые годы был лишь вестником, лишь разносчиком добрых посланий, а дальше никогда и не метил. Никаких вопросов, никаких неточностей, никаких несусветных глупостей вроде шуток про порнографию. Никаких вознесений из человечества, как это стало принято позже, с появлением Сандальфона. На этой мысли Михаил вынужденно потушила свой гнев — в конце концов, Метатрон, их прямой начальник, также вознёсся с Земли. Даже с несказанными словами следовало быть осторожнее. — Я встану во главе архангелов и заведу здесь новый порядок. Всё будет иначе. Небеса изменятся, и вы никогда не пожалеете о своём решении. Я сделаю то, что следовало сделать долгие годы назад — напомню о себе. Разве вам обоим не надоело? Ведь все мы, архангелы, находимся в равных правах с ним, а он по какой-то причине ставит себя выше нас. Оттеняет. Это превышает норму любого негласного лидерства. Неужели ты, Сандальфон, вечный его спутник со дня вознесения, не устал от вечно наброшенной на тебя тени? — Если только самую малость, — тот же, слегка склонив голову, лишь спрятал взгляд, стремительно белея отчего-то. Кажется, ему было нехорошо по личным причинам. — Вот именно. А что насчёт тебя, дорогая Уриил? Сколько раз он бросал нас с тобой делать за него грязную работу? Выслеживать предателя и нападать на него из-за угла, будто бандиты. Если бы Всевышний не хотел, чтобы мы вмешались в распорядок Рая, он никогда не низвёл бы Гавриила прочь отсюда. Это знамение для всех нас. Мы должны начать перемены. — Я бы хотел уточнить, — выдохнул Сандальфон настолько нервно, словно его вот-вот развоплотит от тревоги, — Мне примерно понятен твой план, но что будет, если он вернётся и захочет восстановить привычный уклад? Что тогда случится? На мгновение в кабинете стало смертельно душно, хотя вентиляция здесь работала просто прекрасно — настолько сильно пауза, повисшая в разговоре, была песочно-душащей. Ясный взгляд Михаил слегка сверкнул, отразив в себе гладь доспехов, а сама она, чуть прикусив губу, вернулась за свой стол в гробовом молчании, по очереди буравя взглядом своих собеседников. Сандальфон, кажется, уже пожалел о том, что задал хоть какой-то вопрос — его отношения с Михаил всегда были довольно тяжёлыми, не то чтобы она на самом деле принимала его всерьёз с момента вознесения в Рай. Пусть никогда и не показывала это открыто. — А мы сделаем так, чтобы больше он никогда не вернулся. Казалось, что в то мгновение весь Рай остановил свою работу. Оставшиеся в неведении столь жуткого разговора архангелы застыли в немом ступоре, серафимы отвлеклись от повседневных дел, а малыши херувимы прекратили баловство. Притихли миллионы пар рук бухгалтеров, прекратили звенеть мечи солдат, а старшина, перестав кричать на себя в зеркало, на мгновение всхлипнул. Настолько Михаил, произнеся эту жуткую, неестественную фразу, была уверена в своей правоте. Ещё бы, ведь в приказах сверху сомневаться не принято, даже если говорится в них только о низвержении, и ни о чём больше. Если она по какой-то причине сочла это знаком к действию — то мало что могло остановить её. Сандальфон был белее всего местного убранства вместе взятого. Уриил слегка нахмурила брови. — Всевышний слишком милосерден к тем, кто довёл Небеса до столь ужасного состояния. А я, десница Его, доведу дело до конца. И вы двое поможете мне в этом. Разыщем его, перехватим и предадим небесному суду на глазах младших чинов, чтобы хорошо знали, кто теперь зовётся Светлейшим, и каков теперь будет порядок. Тот, кто довёл Рай не просто до поражения, а до перемирия с оппозицией, должен быть наказан по всей строгости, или я — не архангел Михаил. — Что нам нужно делать? — отрезала вопрос Уриил, понимая, что если Сандальфон снова попробует заговорить, то, возможно, свалится в обморок, а то и отъедет прямиком на Землю следом. — Инструкции таковы. Сандальфон — ты знаешь мир смертных куда лучше нас, отправляйся туда и вычисли его, где бы он ни находился. Боюсь, когда он смертен, это куда сложнее, чем кажется. Уриил — ты будешь работать с земной оппозицией. Если мы знаем о том, что Гавриил смертен, то они наверняка тоже в полном понимании ситуации. Твоя задача сделать так, чтобы нас…не опередили. Не хотелось бы утратить такую возможность, думаю, ты понимаешь. А я в это время попробую кое-что уточнить по неофициальным каналам. — Но ведь таких каналов не существует, — пробормотала Уриил негромко, уже и не помня, что такое «возражать». План казался ей правильным, ясным и понятным, ведь никто до сих пор не сумел простить Гавриилу провал, коим обернулось многовековое ожидание Армагеддона. — Верно, дорогая, — улыбка Михаил, озарившая кабинет, оповещала о конце разговора, такого мучительного, такого странного и такого непривычно тайного, — И помните, остальным — ни слова. Ни Варахиилу, ни Рафаилу, никому. Младшим тем более не болтайте, они его чуть не боготворят. Всего доброго и до свидания, друзья. Я знала, что могу на вас положиться. Меньше всего сегодня, поднимаясь в лифте на нужный этаж и волнуясь, Уриил думала, что спускаться будет ещё более подавленной и растерянной, чем прежде. Они согласились, они приняли участие в чём-то, что может изменить весь привычный уклад. И не может, а по-настоящему изменит. В руках Михаил было множество карт-бланшей, а в голове — целое море амбиций, что ждали тысячелетиями, когда их час настанет. Но, если так посудить, быть может, она и была права? Последние десять лет после войны, что так и не состоялась, были так ужасающе бессмысленны, что едва ли верилось. Пусть никто и не говорил этого Гавриилу в лицо, но многие считали, что виновен в столь кошмарном провале именно он. И Уриил была в их числе. Не раз и не два она косилась с неодобрением в сторону прямого начальства, слушая его болтовню о том, как же хороши костюмы от Дэвидсона, и как всем следует закупиться там. А также о том, как он сказал, что волшебные золотые следы на лице Уриил — излишества, и следовало бы их стереть. Помнится, именно Михаил в тот день и вступилась, сказав, что золото лишь подчёркивает ангельскую эфирную натуру, и если тот против, пускай отразит это в рапорте. Теперь, вспоминая о таких приятных мелочах, она неслышно улыбнулась самой себе — да, Михаил регулярно вступается за неё, это началось так давно, что и не сосчитать. Ведь Уриил далеко не всегда способна защитить себя словесно — только рубить слова слишком чётким говором и, в случае чего, бить кулаком прямо в солнечное сплетение. Взамен же та была готова заступиться за Михаил там, где требовался истинный кулак правосудия, материальный, физический, крепкий. Да, определённо, это того стоило — если к власти придёт Михаил, то изменится всё, буквально всё, и Небеса наконец-то станут сами собой. Настоящим Раем, а не глупым разнузданным офисом. — Вот, кажется, нам и пора, — прервал поток размышлений Сандальфон, что всё это время стремительно спускался с ней сперва на локальном, а после на общем лифте вплоть до самой земли. Парочка цветных молний — и эти двое, с трудом вклиниваясь в запах лондонских новостроек и откуда-то сладостей, достигли пункта назначения. Поблизости шумело ноябрьское ледяное море, лишь дополнительно нагнетая обстановку своим шуршанием, а великолепный небосвод окрасился в сладкий чернильно синий-цвет. Сандальфон же, кажется, слегка пришёл в свою привычную норму, хотя и вытирал периодически лысеющую макушку любимым платком. Здоровый цвет лица вернулся обратно, словно ничего и не было, — Не против, если я поспешу? Признаюсь, у Михаил в кабинете так душно, так и развоплотиться на месте можно. Не заметила? — Мне всё равно. Моё дело — отыскать земных демонов. А твоё — Гавриила и иже с ними. Не исключено, что здесь приложили руку предатели-опальники. Можешь проверить Азирафаэля. — Понял я, понял, ты не обязана повторять, в самом-то деле. До встречи! Исключительно вежливое прощание, что Сандальфон оторвал от сердца и выбросил в пространство Великобритании, оказалось бесполезным в корне. Уриил, стремительно отмеряя один шаг за другим, удалялась куда-то вдоль по набережной, словно и правда имела чёткий план и собиралась исполнить его по пунктам, как отлично работающий механизм. В чём-то Сандальфон ей по-белому завидовал — нужен своеобразный талант, чтобы вот так просто сменить привычный небесный уклад и согласиться на ни много ни мало убийство, пускай и через небесный суд, бывшего друга и товарища, так странно низведённого до человека. Порой Уриил напоминала ему машину, заточенную исполнять приказы. Признаться, сказать подобное в лицо Михаил он никогда бы не решился, но его текущее положение вещей вполне устраивало. И потом, что же будет, когда куда более боевой, педантичный и резкий архангел станет во главе Небес? Сандальфон не знал и не желал знать, для себя он хорошо понимал лишь одно — при управлении Гавриила, ленивом, легкомысленном, чрезмерно оптимистичном, ему было гораздо уютнее, чем сейчас, когда его нет. А значило это только то, что отставного архангела следовало найти раньше, чем это сделает кто угодно. Следовало поспешить так, как только он способен. — Легко сказать - разыщи. Только вот где ж Гавриила взять. Экое безобразие. Чтоб вы все в соль обратились. И, ведомый этой мыслью, Сандальфон торопливо устремился навстречу ночному Лондону.