Чуть больше, чем чужие

Не раз и не два Дагон оставалась за старшую здесь, Внизу, перенимая в свои скользкие, чешуйчатые руки все полномочия их великого и ужасного босса со звучным именем Вельзевул. Наверное, она даже смогла бы сказать, что привыкла к этому положению вещей, привыкла к обязанностям, что порой неожиданно сваливались на неё на небольшой, но заведомо регулярный срок. Она не волновалась, не удивлялась и никогда не задавала своей госпоже вопросов. В конце концов, Повелительница мух с завидным постоянством впадала в ежемесячное состояние, которое в простонародье называлось «Мне вдруг захотелось проредить стадо». Безусловно, у этого была масса других формулировок, но обычно это значило то, что вечно шевелящееся, порой непроходимо тупое и странное адское население вывело Вельзевул настолько, что она может ненамеренно сократить местное поголовье ровно вдвое, чётко отсчитав каждую отрубленную в упоении и набитую плотоядными мухами голову. В такие дни госпожа предпочитала развернуться и выйти прямиком в общий лифт, взмыв к Земле и пропав там на пару дней, не больше. В такие дни весь седьмой круг, что представлял из себя кошмарный, тёмный лабиринт из кабинетов, коридоров, дверей, холода и демотивации в чистом виде, едва ли заметно выдыхал с облегчением. Ведь несмотря на низкорослое, не внушающее уважения тело, её было за что бояться. И никто не хотел, чтобы она прогневалась по-настоящему, никогда не хотел. Дагон едва заметно улыбалась сама себе каждый раз, когда называла имя своей госпожи в голове. Когда, положив руку на плечо её костюма и оставив там липкий след, уговаривала не сердиться. Когда передавала те из её приказов, что Вельзевул не могла сказать сама — бывали моменты, когда полчища мух просто подступали к горлу изнутри, вызывая тошноту, и тогда Повелительница не могла говорить. Или сейчас, крепко стиснув в руках пачку отчётов и бодро рассекая по одному из бесчисленных коридоров, попутно расталкивая плечами подворачивающихся низших демонов, она тоже неожиданно для себя разулыбалась. Признаться честно, в этот раз Вельзевул задерживалась как-то слишком надолго, но и винить её было совершенно нельзя — кто угодно, поруководив своим кругом месяц, захочет развернуться и послать этот процесс ко всем ангелам. И только Вельзевул из них всех решила, что свои маленькие выходные не зазорно провести и среди смертных. Прочие руководящие слишком уж сильно чурались земного мира и не высовывали нос дальше первого круга, на что Дагон нередко обижалась. Сама она была бы ох как не против прогуляться по современному смертному миру, перепробовать все прелестные мелочи, что там есть, отгрызть парочку морячьих голов, а то и убедить целый город в её божественности и заставить приносить жертвы. Вот только эти бумажки надо вернуть в 113.456-й отдел, 303.789-й кабинет, 11246-й стол, поставить пару печатей и отправить на восьмой круг, на подписание Астарте, но не в печатной форме, а в письменной, ведь Астарта ненавидит печатный текст. Даже если на твои плечи взвалены обязанности главы круга, от подобного толка мелочей, что ты делаешь обычно, тебя ничто не избавит. В конце концов, это Ад. Здесь довольно смешанное понимание того, что такое привилегии. — А правда то, что говорят? Ты в это веришь? — донёсся голос до её перепончатых ушей так незаметно, так пугливо, словно совершенно не желая быть услышанным. Дагон остановила свой шустрый ход и замерла, включив всё своё любопытство. Она хотела и желала знать всё, о чём сплетничают в Аду. Дагон вообще была очень охоча до сплетен и слухов. — Смотря про что ты. Про то, что Джезабель девственница, или про то, что я говорил про ангелов. — Нет же, идиот, я про госпожу Вельзевул. Про то, что Одноразовый рассказывает. — Да ну, не может быть так. Она же с ума не сошла. Да и не кто-то там, а архангел, мать твою, Гавриил! Хрень это всё собачья, она же его ненавидит. И правильно делает, от этого небесного выродка у меня мурашки по коже. Разговоры столь интересного содержания доносились прямиком из места, что носило не очень гордое, но довольно-таки прозаичное название «Абоминация» — это был небольшой, названный в честь владельца, пятачок пространства, что спокойно и уверенно гнездился в одном из углов лабиринта, принимая тех работников круга, что ушёл на перерыв и теперь намерен пропустить стаканчик. Регулярно это место, несущее стойкий запах гнилого мяса, собирало внутри себя ленивый демонический молодняк, мрачных и уставших работяг и когда-то Лигура, что не мог начать свой рабочий день, не выпив там предварительно жуткой смеси, что звалась «Несмертный». Ему это не помогло, к сожалению. Впрочем, по Лигуру никто не скучал, здесь вообще не принято скучать по утерянным товарищам. Это удел ангелов, ныть о каждом, кто нырнул в бездну с кипящей серой и не принимать до последнего то, что это лишь выбор. Лишь осознание, лишь понимание картины мира. Дагон отмела от себя лирическо-философские мысли и в корне сменила направление движения — если она хотела услышать необходимое, следовало поспешить. «Абоминация» сейчас почти пустовала, пара омертвелых на сегодня тел валялись в углу, изрядно объеденные мухами, а молодняк, состоящий из нескольких юных засранцев разной степени ответственности, шептался за одним из столиков без стульев. Хозяин сего волшебного места, уродливое нечто по имени Абоминация, старательно плевал в стаканы, протирая их растущей из спины рукой, и негромко ругался себе под то, что с натяжкой можно было назвать носом. Запах гниющего мяса старательно отбивал любой другой. — Да я вам говорю, — всплеснул руками один из Одноразовых, уморительных слабых демонов, что способны делиться надвое, подарив другим шанс убивать себя бесконечно, — Я клянусь своими глазами, что видел их. В земном баре сидели и общались, словно старые друзья! Может, мне почудилось, но он даже плакал. Я не мог ошибиться, это точно был он, пусть и ставший смертным. Кажется, его низвели до человека, и он плакался, потому что не понимает, за что. А госпожа Вельзевул сидела и слушала его, словно и не собирается его мухами изнутри набить! — Да хрень собачья это всё, говорю тебе, — отмахнулся другой, тот, что напоминал своей наружностью плохого парня из пятидесятых, только с лёгкой примесью мёртвого камикадзе, — Наверняка она просто подцепила смертного и снова вывернет его наизнанку, как всегда. Она же так выходные проводит, чего удивляться? — Да я вам говорю, своими глазами видел! Э, ребят, а вы чего делаете? Дальше Дагон уже не особенно и хотела слушать, чувствуя, как склизкое рыбье сердце покрывается гнилым слоем сомнения и тревоги. Молодые демоны переключились на попытку выдавить глаза Одноразовому, прервав поток слухов, поток населения вокруг неожиданно стал выводить из себя, а Вельзевул задерживалась как-то слишком надолго. Ни при каких обстоятельствах она велела не пытаться звонить ей на Землю, сказав, что иначе нашлёт на звонившего тысячи ядовитых насекомых, что разорвут нарушителя покоя на части. Дагон развоплощения не очень жаловала, а потому принялась старательно отметать от себя лишние мысли. Этот придурок Одноразовый просто увидел какого-то смертного, с помощью которого госпожа сегодня будет развлекаться. Зачем Небесам ссылать в мир смертных своего вестника? Это определённо бессмыслица и пустые слухи, так и зачем же себя нагружать? Глубокий вдох, дробленый рваный выдох — и снова она стремительно идёт по коридорам, решив, что поставить печати для Астарты она может и в кабинете Вельзевул. Какая чушь — зачем перепечатывать письменный текст, если на восьмой круг всё равно надо посылать рукопись? Это какой-то бред. Она торопилась, торопилась и торопилась, и, наконец скрывшись за глухой стальной дверью рабочего кабинета госпожи, выдохнула, зажмурив бледные веки — всё это внушало нездоровую тревогу, словно вот-вот что-то пойдёт не так. А она не очень любила глобальные перемены. — Ты отвратительно выглядишь, Дагон, — раздался за спиной до холодного отвращения знакомый голос, — Как и всегда. Тебя что, что-то напугало? — И тебе сегодня не раствориться в святой воде, Хастур, — сплюнула она в ответ, пережив миниатюрный сердечный приступ от внезапного присутствия здесь кого-то чужого. Хастур. Дагон его никогда не любила и никогда не жаловала, и это при условии, что даже в Аду есть своя, особенная форма фаворитизма. Именно этот парень всей своей вечно покачивающейся фигурой вызывал внутри неё бурю смешанных эмоций, но его успехи и, как бы странно ни звучало, статус не позволяли сказать ничего лишнего, чтобы не случилось поединка. И Дагон очень хорошо знала, что это с некоторых пор полностью взаимно. Десять лет назад, когда Армагеддон развернулся и отправился бороздить целое ничего, Хастур ничего не увидел — он был предательски и великолепно развоплощён предателем Кроули. А потому, как оказалось позже, обретшему новое тело демону-консерватору крайне тяжело объяснить, почему он объективно ничего не потерял, проболтавшись столько времени бесплотным духом. Когда прочие сказали ему, что Армагеддона не было, истошный крик слышал, как тогда показалось Дагон, даже сам Владыка. Истерика Хастура тогда отбилась от каждой мокрой слизистой стенки, отзываясь в ушах мерзким звоном. И с тех пор, буквально с того самого дня, что-то внутри него словно слегка сдвинулось. Изменилось необратимо, оставив мало того что без какой-либо идеи, так ещё и без верного напарника, с которым было преодолено очень многое. В одно мгновение она упрекнула себя — наверное, болтать про святую воду не совсем правильно, всё-таки Лигур умер именно так, и это наверняка было ужасно больно. Как-то раз Дагон пришло в голову опробовать это — с тех пор вместо одного из пальцев с перепонкой у неё гниющий навеки обрубок. А сейчас, оглядывая сидящего в посетительском кресле непрошеного гостя, она понимала — наплевать за бестактность, твою мать, они всё-таки в Аду. Она может говорить что хочет и как хочет, тем более, раз уж она сегодня за старшую. Дагон приосанилась, посадила на лицо кокетливо-мерзкую улыбку и села напротив, начав буравить Хастура тем взглядом, что она использует, когда хочет остаться одна. — Выкладывай, раз уж пришёл, а? Мне бы поторопиться, сам понимаешь, Астарта ждать не будет. — А я тебя и не задержу, — он коротко хрустнул плечами, распластавшись в чужом кресле в точности как огромная жаба на его лысой башке, и попытался слабо улыбнуться в ответ, — Слышала ведь, что происходит? То, что низшая мелочь болтает про Вельзевул. — Для тебя «про лорда Вельзевул», — отрезала Дагон, перебив его и вырвав первенство. Холод, что здесь стоял гораздо более стойко, чем везде, проникал под чешуйки и тонкую кожу. — Ты слышала, я знаю. Видел, как ты подслушивала в «Абоминации», — Хастур, уверенный, что его действия незаметны, вцепился пальцами одной руки в кожу другой и принялся понемногу тянуть, видимо, отчего-то нервничая и стараясь скрыть это, — Я знаю, что ты скажешь. Что всё это чушь, что так быть не может, и что незачем ангелам выбрасывать своего главаря. — И окажешься просто ангельски прав, — она попробовала ради какой-то уверенности сесть на огромное кресло в ту позу, в которой сидела Вельзевул, но результат вышел плачевный — Дагон было просто трудно дышать в позе настолько размазанной, что подбородок прилегает почти что к груди. И как она только так сидит, тем более, на жёстком троне? — Это вымыслы. Молодёжь вечно болтает всякое, и ты это знаешь не хуже моего. Да и потом, послать Гавриила на землю, в теле смертного, на свой страх и риск? Это уж слишком странно, это либо вымысел, либо ловушка. — А я знал, что ты так скажешь, — Хастур хрипло, почти неслышно посмеялся себе под нос, пряча гнилой рот за кулаком в перчатке, — Но что если Вельзевул и впрямь предала нас? Тебе никогда не приходило это в голову? То, что она просто не постаралась, не убедила мальчишку сотворить Армагеддон, не справилась — случайность ли это была? Подумай сама, звучит складно — упустить мелкого поганца из-под влияния, доверить его мерзавцу Кроули, не суметь убедить его сделать предначертанное. А теперь — якшаться с архангелом, попивая с ним коньяк в баре. — Чушь, — она оборвала ещё не успевшую повиснуть паузу, чувствуя, насколько сильно её оппонент неколебим в своих убеждениях. После своего возрождения он не раз и не два косо посматривал на госпожу, виня её в этом колоссальном и бессмысленном провале, — Складно звучит только то, что ты не знаешь и не видел, почему битва не состоялась. Уверена, тому же Гавриилу наверху ой как досталось за такие паршивые новости. И вообще, она коньяк терпеть не может, это наверняка был джин. Чего ты от меня хочешь и зачем всё это рассказываешь? — Чтобы ты открыла глаза и поняла наконец, кому верно служишь. Кому отдаёшь свой ресурс и на чьи плечи швыряешь наш круг. Лигур пал только потому, что она пригрела на груди гадюку, предателя, что завёл дружбу с ангелом восточных врат и делает вид, что всё нормально. Ты можешь вечно отрицать это, но попомни мои слова, однажды ты увидишь своими глазами то, как она размякла, и всплеснёшь руками, Вернейшая. Кому-то пора с этим покончить. Дагон проглотила комок воздуха, с искренним возмущением глядя на то, как Хастур, кажется, искренне уверенный в своих словах, буравит её глазами. Подумать только, клеветать на Вельз в её же кабинете! Будь это какой-нибудь мелкий демон из молодняка, Дагон бы ни мгновения не размышляла прежде, чем разорвать его тысячей щупальцев на куски, преподав хороший урок повиновения. Но речь шла не о случайном юном придурке, что не следит за словами — перед ней сидел Хастур, Король в жёлтом, судьбу которого просто так, в одиночку, она мало того, что не имела права, да и попросту не смогла бы решить. И её собеседник отлично знал это, едва ли сдерживая безумие в глазах и обзываясь Вернейшей за преданность. Дагон хотела лично его придушить. — Я тебя поняла, — процедила она сквозь зубы, — У тебя всё, Хастур? — Думаю, всё. Но ты попомни мои слова, очень скоро ты её не узнаешь, — мрачно усмехнулся он себе под нос и, наконец прекратив марать кресло посетителей, и без того измазанное кем-то, скрипнул дверью, исчезнув в недрах коридоров. Дагон бессильно стекла вниз по креслу своей госпожи и издала странный, усталый булькающий звук вперемешку со стоном. Похоже, что Король в жёлтом напрямую подбивает её бунтовать, да и против кого? Против Вельзевул, правлению которой она была преданна с самого начала. Чьё правление она ценила и к которому привыкла. В глухом и злом бессилии Дагон буквально ударила печатью по папке отчётов и, вперемешку засунув их в локальный лифт на восьмой круг, чуть не взвыла. Она чертовски сильно не хотела бунтов, а уж тем более с участием такого могущественного демона, как Хастур. Во имя всего, почему Вельз нет тогда, когда она до измора нужна? Если бы она вернулась назад именно сегодня, то точно бы поставила его на место всеми своими прелестными мушками. Но об этом приходилось только мечтать, надеясь, что амбиций у Хастура попросту не хватит. — О Сатана, спаси меня. Наверное, я бы на её месте тоже сюда не спешила. Дагон всегда хорошо умела питать надежду, даже если это была надежда на некоторый заведомый провал. В голове Хастура гнили черви отвращения, безмолвия и обвинений последний десяток лет, с тех пор, как он остался один. Именно эти черви вкупе с одиночеством, гневом и невозможностью ничего изменить — то зерно, что вырастет в ужасающий дуб. То, что затуманивало ему глаза гнилой пеленой обиды, когда он покинул кабинет Вельзевул и устремился куда-то прочь, расталкивая остальных без тени какого-либо уважения. Он держал путь далеко, туда, где от одного его вида демоны впадают в молчаливый трепет и стараются ни о чём не шутить. Створки локального лифта, чуть-чуть зажав полу его пальто, сомкнулись, а хриплый, записанный голос Вельзевул из динамика в потолке, выдал извечное. — Только не вздумай курить здесь, Хастур. Убирайся с этим дерьмом в перемычку, пока не отправила варить суп из опилок! — Стерва, — безвольно выдохнул он, вспоминая, что Ад — зона для некурящих. На второй круг, где его уже ждали после безрезультатных разговоров с Дагон, придётся ехать со скотским желанием дыма где-то внутри, где по логике должны догнивать лёгкие. Словно по глотке кошки скребут. От смены атмосферного давления ввиду резкого подъёма закружилась голова, и Хастур вывалился из лифта, стоило только чёрным створкам раскрыться на заветном втором кругу. Ему никогда не нравилось это место, хотя бы потому, что к новеньким демонам, что вечно крутятся в колесе из похоти и сомнений, к свежему падшему мясу, что ещё толком не разобралось, что ему делать, а в оргиях участвовать уже заставляют, относился с презрением. Никогда не выходил на этом этаже и старался не смотреть на уже очернённые, но всё ещё такие невинные глаза. Все новички когда-то проходили через это, никаких исключений. Ползучий красно-розовый дым, большие залы-комнаты для всего подряд, круглый центральный зал с вымощенной на полу фресками пятиконечной звездой, и несметное множество свежего мяса, среди которого Хастур, стараясь ни к чему не прикасаться, должен был отыскать одну-единственную персону. Ту, что могла бы помочь разоблачить Вельзевул и расквитаться с ней. — Минос, — в качестве приветствия хрипло высказался он в сторону распорядителя второго круга. — Хастур, — мрачный, низкий голос без тени усмешки раздался из-под бесконечно-длинных змеиных нитей волос. Недовольно, но размеренно поколачивая по полу толстым змеиным хвостом, этот вечно недовольный своей работой демон уже знал, зачем к нему пришли, — Она готова. Вызову по первому требованию. Честно признаюсь, здесь всех от неё тошнит. — Считай, что требование уже поступило, тащи её сюда. — Буфовирт! Подними свою тощую задницу и иди сюда, к тебе гость с седьмого круга! Когда Хастур впервые видел её, признаться, эта девчонка была в совсем ином положении. В роскошной шёлковой мантии медово-жёлтого цвета, с чёрным ободом из перьев на голове, с такой счастливой и искренней улыбкой, словно ей и впрямь в удовольствие находиться среди всего этого кавардака, пачкаться и казнить кого-то лично. Хотя всем известно, что от своей работы даже демонам крайне трудно получать удовольствие. То, что стало с юной и бестолковой Буфовирт теперь, было словами не описать — вышвырнутая с седьмого круга на второй, обитель обязательных оргий, руководящего властного хвоста Миноса и, разумеется, работы, работы и снова работы, она уже слишком давно не обнажала зубы в улыбке. А всё потому, что воле Повелительницы мух перечить нельзя, а уж тем более ставить ей палки в колёса. Даже в том случае, если ты являешься её женой. Особенно в этом случае. — Я здесь, — она выступила звонким, уверенным шагом из-за одной из тысяч дверей и легко поклонилась, видимо, недурно осознавая свои права здесь. Минос, оставляя их наедине, удалился прочь, недовольно шурша хвостом по ледяному полу. По-своему эта девчонка была симпатичной. По-своему, очень и очень по-своему, учитывая специфику профессии. Чересчур мягкая для этих мест шоколадная кожа, невысокий, тощий, но крепкий силуэт, сноп белоснежно-сизых волос, всклокоченных после внеплановой оргии с глупыми грешными. Сверкающие алым светом глаза с розовым от хронического недосыпа белком, а также чёрные, крепкие бараньи рога, что упрямо торчали из белых прядей. По тёмному телу струились татуировки из надписей на латыни и цветов, губы были изрядно обкусаны, вплоть до крови. Чёрная одежда из премерзко пахнущей кожи состояла из пышной юбки, что немецкие девушки надевают на национальный праздник, плотной кожаной курточки, полосатых чёрно-серых колгот, порванных на коленках, и ошейника-ремешка, что плотно держал в узде её глотку. Кожаные сапоги упрямо переминались с ноги на ногу, очевидно, Буфовирт хотела ответов. Ведь разговаривали они не в первый раз. Тонкие тёмные пальцы взволнованно стучали по небольшому осиному гнезду, что висело на её поясе как украшение, пусть и весьма действенное в случае чего. — Дагон не с нами. Она слишком верна Вельзевул, это не имеет никакого смысла, — выдал Хастур итог своего сегодняшнего разговора. Округлое личико Буфовирт скривилось, обнажив местами старинные оспины, что было видно лишь под нужным углом падения света. — Как я и говорила, она вечно глаз-зела мне в спину, словно дыру хотела прожечь! Бесполезно было даже пытаться говорить с ней об этом. Она вас не заподоз-зрила? — Уверен, что нет, — обращение на «вы» от кого-то вроде Буфовирт, отставной жены Вельзевул, не могло не польстить, а потому Хастур, едва ли сдержав улыбку, довольно булькнул, — Она тупее рыбки, до последнего правды не видит. Считает, что всё вечно будет на своих местах. — Ой, это з-здорово, — девчонка разулыбалась, всё ещё торопливо переминаясь с ноги на ногу. Только сейчас Хастур заметил, что её тощие коленки отчего-то изрядно кровоточили, — Тогда у нас обоих ещё есть шанс, получается? Да? — Прекрати орать, бестолочь, — он беспокойно покосился на Миноса, что в тот момент уже удалялся колошматить кого-то плетью, и неожиданно уверенно улыбнулся, — У меня для тебя кое-что есть, девчонка. Смотри не опрокинься здесь от радости. На этих словах он, погрузив чуть дрожащие пальцы в один из множества карманов и даже сперва по ошибке достав оттуда горсть лягушачьей икры, наконец сумел извлечь то, что сейчас и правда было необходимо — небольшую, пусть и слегка вымазанную в какой-то слизи и той же лягушачьей икре карточку с маркировкой в две остановки. Алый взгляд Буфовирт слегка изменил выражение, она поспешно выхватила карточку из чужих рук, жадно в неё всматриваясь, и буквально спустя мгновение взвизгнула настолько счастливо, как, казалось бы, демоны не умеют. — В самом деле? Меня? О Сатана, спасибо, спасибо, я вас не подведу! Какое у меня задание? — Ты поднимешься по этому пропуску в мир смертных, разыщешь Вельзевул вместе с её смертным дружком и всё выяснишь. Отчитывайся мне обо всём, что сочтёшь нужным, инструкции получишь там. Тебя могут преследовать ангелы, они уже наверняка что-то знают. Смотри не сдохни. — Хорошо-хорошо, я поняла! А что же насчёт вас? — Буфовирт никак не могла перестать егозить на месте от одной мысли о том, что вот-вот она полноправно покинет второй круг и поднимется в многообразный, шумный и ни к чему её не принуждающий мир смертных. — Останусь здесь, внизу. Буду агитировать, распространять слухи. Собирать сторонников. Ты же не считаешь, что только мы недовольны тем, что войны не случилось? Я лично собирался оторвать голову этой выскочке Михаил просто за то, как она пялится. Мы не одни. Помни об этом и ступай. Очень скоро Хастур исчез в далёких недрах седьмого круга, возвращаясь в привычное себе окружение, а Буфовирт, невероятно довольная собой, впрыгнула в лифт, осторожно вставив пропуск в соответствующий для этого слот. Две остановки, всего две, первый круг и Земля. Сердце колотилось так быстро и стремительно, словно перед отъездом она вдохнула целый пакетик ангельской пыли, а осуждающие, полные отвращения взгляды невольных сотрудников и сотрудниц она запомнит навсегда. Всё это чушь, все они мелки и неважны, ведь Буфовирт едет вершить собственную судьбу, изменять мир и, возможно, наконец-таки устанавливать в Аду порядок, которого тот заслуживает! Когда-то давно Вельзевул разжаловала её, безжалостно выбросив на несколько кругов выше, и теперь, когда выдался шанс изменить всё на свете, снова получить привилегии и расквитаться, она была готова выложиться на полную, чего бы там ни попросил господин Хастур. Девчонка выросла из ниоткуда посреди пустыря далеко в пригороде, изрядно перепугав своим явлением детей, что с примесью ужаса и адреналина вызывали на нём Пиковую даму. Впрочем, им она ничего не сказала, лишь стремительным шагом, бодро маршируя по пригородным тропам огромными кожаными ботинками, шла делать свою работу. — Интересно, а это и впрямь сам Гавриил? И что за ангелы могут меня преследовать? Ай, чепуха. Не будь я Буфовирт, если какие-то ангелы остановят меня в жажде мести. Я смогу свернуть шею самому архангелу Гавриилу! Радость-то какая! И она вприпрыжку исчезла на ближайшей автобусной остановке, совершенно отказываясь замечать нарастающий дождь.